я коллекционирую каждый свой страх потерь –

их так много скопилось,

что можно разжечь

и греться.

почему каждый раз, выходя за дверь,

люди забывают уйти

из сердца?

Саша Птица

"Отрепетируем любовь"? И засмеялась шутке,
Игриво вскидывая бровь, тверская проститутка.
"Ты не поверишь! Вот, заглох, такая незадача!
Жена просила, как назло, приехать к ней на дачу!
Забыла дома семена: салат, укроп, редиска…
Скажи, как звать тебя, весна"? "Зови меня Лариска!"
"А если хочешь, помогу"? "Ты надо мной смеешься?
Да тут советами, боюсь, совсем не обойдешься.
В моей "карете" в проводах сломает ногу черт"!
"Посмотрим, может ерунда. Открой-ка мне капот…"
Короткой юбочки квадрат, колготок паутина,
Прохожие бросали взгляд на странную картину.
А ей все было нипочем, стараясь, словно флюгер
Крутила гаечным ключом в автомобильном "брюхе".
"Ну, заводи! Учти, ногой педаль не трогай газа!"
Машина охнула с тоской, и… завелась, зараза!
"Заедешь завтра в магазин, купи "любимой" свечи,
И заправляй "восьмой" бензин, иначе искалечишь…"
Остолбенел. Вот это да! Столкнулся я впервые,
Чтоб разбирались в проводах путаны мостовые!
Полез в карман за кошельком. "Так чем мне расплатиться?
А хочешь лихо, с ветерком со мною прокатиться?"
"Ты говорил, спешишь сейчас на дачу в Подмосковье?
Пожалуй, что потехе час… покончено с "любовью".
Подбросишь к матери меня, 103-ий километр?"
Шальные волосы трепал весенний вольный ветер…
Мы мчались с ней по осевой знакомой Ленинградки.
Она дремала. Я ее разглядывал украдкой,
Стараясь сон не поломать, уснувшей в уголочке.
Вот ведь обрадуется мать, когда увидит дочку…
В поездке время как река, течет неторопливо.
Дома мелькают изредка, посаженные криво,
Заборы, крыши, копоть труб, церквушка за оградой,
Белесой баньки свежий сруб, дворовый пес кудлатый.
Богата русская земля свободой и пространством,
Куда не кинь, везде поля в некошеном убранстве,
Там перелесок, здесь луга, нехоженые чащи …
"Притормози у сосняка, а сам поедешь дальше.
Не проберешься по леску, колдобины да ямы".
"Да нет, давай уж довезу", ответил ей упрямо.
Свернул и метров через сто российская глубинка,
Деревня, божеским перстом укрытая в ложбинке.
Все населенье в три двора, сараи в бурой плесени.
"Ну все, теперь тебе пора. Хотя постой, а если
Поможешь мне еще в одном, возьмем ее на "пушку",
На вечер стань мне "женихом", порадуем старушку".
Я улыбнулся. "Вот те на, наверно просит внуков"?
"Хотела бы! Зачем ей знать, что дочка ее – сука"!
Немая радость, всплески рук, скатерки новой запах,
Заветный бабушкин сундук и кот на мягких лапах,
Картошка, щи, душистый чай, досужие расспросы,
Косые взгляды невзначай, воспоминанья, слезы…
Давно уже уснула мать, кряхтя за старой печкой,
А нам все не хотелось спать. На стареньком крылечке
Она курила в темноту, на звезды дым пуская,
Забыв на время суету в плену земного рая…
С утра туман свинцовый плыл над полюшком раздольно.
Жена спросонья: "Где ты был"? "Работа, спи спокойно!"

Мам… ну что ты… по всей строгости,
Я ж к тебе – на коленях с радостью.
Да плевать мне на все гордости!
Мне б его одного – до старости…
Меня жизнь и хлестала, и мучила…
И в любви была всегда я – неучем.
Ты прости меня, мам… дурочку.
Просто мне без него – незачем…
Только с ним мои в такт… ноженьки
В счастье веруют… а там, в рамочке,
Над окном твоим - портрет Боженьки.
Ты помолись ему за нас… мамочка…

Милая Леди

«Ты не влюблён в меня - ты привязан чувством трагизма. Его симптомы по-театральному достоверны.»

* * *

мы безрассудны пока мы рядом. счастье рассудочным не бывает. осень предъявит свои права и выстрелит в сердце дождливым ядом. ей всё равно, что случится дальше – крик журавлиных прощаний в уши. в шелесте медных её игрушек не прозвучит ни аккорда фальши…

ты с парапетов своей итаки не провожала разлучный парус. я не взлетал из своих ангаров, чтобы тебя отыскать, однако, я не люблю тебя. нелюбимый. просто локтями соприкоснулись. просто пройти не сумели мимо в немноголюдности летних улиц. нам бы придумать свой пятый угол, где априори любовь – икона. нам бы прижиться с тобой друг к другу. нам бы прижаться до жарких стонов…

но не случилось. и ночь к исходу. вермут осенний не выпит. сорри!
ангел другой прошагает море, не ощутив под ногами воду. где-то под именем одиночки, пусть не мужчина ещё, не мачо, пальцы кровавя над главной строчкой, прячется твой персональный мальчик. это тебя он однажды тронет словом которого нет дороже. это в его золотых ладонях ты обнажишься. ты снимешь кожу. сбросишь с души изболевшей камень. сменишь причёску, прикид, работу…

и не заметишь, как позолоту посеребрит над его висками…

Ник Туманов

Так мамы с детства воспитали вас:
"Кончай реветь! Устала слышать вопли!
На днях не в детский сад, а в первый класс!
Мужик!.. а всё размазываешь сопли!"

Весна. Сирень. Тебе пятнадцать лет,
И лирикой спешит душа наружу.
...лиричного "смывают в туалет",
Сказав, что "тряпка" никому не нужен.

"Машинка" нежность под ноль пять стрижёт.
На марш-бросках становишься мужчиной.
Упал-отжался..гречка...пулемёт...
Какие тут для лирики причины?

С работой параллельно институт.
С утра до ночи пашешь, как скотина,
Не только нежность, кони даже мрут,
Но ты докажешь всем, что стал мужчиной.

Солидный вес, и с лысиной на "ты".
Твой мозг полощут даже в выходные,
Что дома редко праздники-цветы,
И что бывают мужики другими.

Что редко разговоры "про любоФФ",
Да и другие разговоры - редко.
При этом сыну вдалбливают вновь:
"Ты сопли подотри, ведь ты - не девка!"


Он был другим, писал в ночИ стихи,
Порою плакал над сюжетом драмы.
Знал по-наслышке лишь мужицкие грехи.
И грезил о любви к прекрасной даме.
Потом женился.В доме убирал.
Кормил детей. Ночами их же нянчил.
Стихи с тех пор давно уж не писал.
Лишь тапки подносил сварливой кляче.

Чуть позже стал он с лысиной на "ты".
Полощут мозг его не только в выходные,
Что дома вновь не пОлиты цветы,
И что бывают мужики другими.

С ним не ведутся разговоры "про любоФФ",
Да и другие разговоры - редко.
При этом сыну в тайне шепчет вновь:
"Ты сопли подотри, ведь ты - не девка!"

Коома

жили-жили – да пережили, пообвыкли – и обошлось: смотрим резче, шагаем шире, культивируем пыл и злость. почву вымыло – стало шатко: горе горем, беда бедой. «как нам будет без нас дышаться? точно так, как дышалось до».

жили-знали: буран закружит, дождь потопит, предаст воде. что случится без нашей дружбы? помертвеем? начнем седеть? и – смотри – никаких отметин, молча рухнул большой союз. я боюсь материнской смерти, даже собственной не боюсь. не пугаюсь: что не разрушит, то научит борьбе с тоской.

рыбы, брошенные на сушу, начинают дышать песком.

Наталья Нечаянная

Вот так всегда. На грабли наступив, я матом крыл Ньютона, Ленца, Ома – всех физиков, покуда гематома стремительно вспухала, как нарыв. Все мысли умудрившись растерять, не помню, охренел ли я, ослаб ли, мне гнев сверлил мозги – какая блядь придумала в проходе ставить грабли! На первый взгляд – подумаешь, пустяк, не проще ль отнестись по-философски? И вроде я умом не Склифософский, но вижу – как-то всё идёт не так. Официант слащав, прыщав и груб, ряба звезда экрана от наколок, безумен психиатр, а стоматолог стремится просверлить здоровый зуб. Топ-менеджер навязчив как смола, чиновник туп, сантехник криворукий, садовник ищет яблоки на буке, и все хотят немерянно бабла. А, может быть, я спятил, чёрт возьми? И не догнал, как водится, чего-то? Ну, что ж такое сделалось с людьми, что все себя ведут как идиоты!
Да я и сам разорван и разбит, расплющен бытом, страхом и долгами, закручен, как фигурка оригами, лишь память в миллиарды мегабит забыть не может старые грехи, лелеет гнев, обиды и пороки, и я пишу отчаянные строки, а хочется верёвки и ольхи...
Напиться, наплевать, забыть, забить? И что тогда изменится в природе? Покуда жив, покуда на свободе, мне хочется любить, иметь и быть. Но как-то всё не клеится пока, не видится ни выхода, ни входа, и даже вожделенная свобода - и та уже уходит с молотка. Усталость от обилия забот, гнетущая растерянность такая...
И хочется, чтоб правы были майя.
Но как-то страшно. Скоро Новый год.

Алексей Порошин

Она бы за ним - на край света рванула,
В любую погоду, в метели, в дожди.
Вцепилась, как дура, в сидение стула -
Зубами стучит: подожди... подожди...

Она бы его на руках... на коленях...
Постриглась, квартиру бы в миг прибрала...
Её обвиняют - в сношениях с ленью,
А ей без него - даже лень не мила...

Она для него бы - всему научилась...
Связала бы сказку - на спицах, крючком...
А так... На стихи набираются силы -
И пишет... И пишет... И строчки - торчком.

Она бы ему показала - такое...!
Она бы весь мир - да к его бы ногам...
Но он так устал... И ему бы - покоя.
Зачем эти - крики? К чему этот гам?..


Катя Селюк
[650x488]

Родился я в бурьяне под забором,
В ночном ненастье у чужих ворот...
Мне выпало хлебнуть немало горя,
Но я не плакал, потому что кот...


Я школу жизни проходил суровой,
Был весь в ухабах жизненный мой путь...
А люди что? — Хозяева дороги —
Собьют и на обочину швырнут...

А жили бы по правилам — как много
Вдоль улиц было б с лентами венков:
«Убит за то, что перешел дорогу...»
Ведь нам, котам, не надо пышных слов...


Как призрак, подворотнями шатаюсь,
Я, кот, прелюбодей, убийца, вор...
Но потому что кот я, в том не каюсь,
Разумному ж не каяться — позор!

Раскаяться — была б душа и совесть,
А совести-то нету у людей...
Но в общем-то для вас, людей, не новость,
Кто здесь убийца, вор, прелюбодей...


Не просто нам котам на свете этом ,
Не перекрестишся и в церковь не пойдёшь.
Вы каятесь, не следуя заветам,
Уж мы то знаем, нас не прведёшь...

И жил не выкобениваясь, скромно,
но топал я по жизни не один -
Где рыжий кот - там белая ворона,
Где люд наивен - Бог не наследил!


Но время шло, томила несвобода,
Я стал повадки их перенимать -
Лживей и двуличней год от года
Вдруг становился чтоб сытнее жрать.

Ведь улыбался, льстил, мурлыкал песни,
Грел и живот и душу сволочам,
Но мне всего приятней, интересней,
Мочится в их ботинки по ночам


И вот однаджы всё-таки случилось!
За шкирку, ведь и за порог, и - в грязь!
Такая вот свобода получилась!
А на хрена она теперь сдалась..

Ирина Петкер

Хоть ослепни, гляди в телескоп, развивая ругательства,
уповай на невидимый вектор скрывающий Глорию,
если верить Иуде, то нет никакого предательства,
есть священная миссия - сделать краснее историю.

Хоть все щёки подставь и слезинкой растай на пощёчине,
доказав, что - красивые, щедрые, полные, плотные.
Если верить дорогам, то ад примыкает к обочине,
на обочинах вечно - цветы
(и как правило чётные)

Эзотерика ваша, агностика, пластика, мистика,
поцелуй ученицы, зажаренной готами в скверике.
Если верить учителю, всё, что он дал нам – дуристика
и уехал выращивать цитрусы где-то в Америке.

А мирок к солнцу бок повернёт такой хрупкий и крохливый,
так, что выступят слёзы у самых черствеющих сборщиков.
Если верить врачу, то… «скорей бы уже передохли вы», -
говорит, вечерами, устав от калек и притворщиков.
От жены и детей, от программ, где всё сшито и вспорото,
от красивых улиток, какие неспешностью милуют,
если верить войне, то……. бежать бы нам лучше из города,
где свои же тебя - отличат, победят, изнасилуют.

Уповай на равнину, считая овраги и пагорбы,
где шестой подползающий так и останется сменером,
если верить отцу, то родиться мне было не надо бы,
в крайнем случае – мальчиком, с мячиком, в будущем тренером.

Из ладоней посыплются центы, копейки, динарики,
золотые конспекты, медальки за правду и панику.
Вот уже обречён… посмотри, как мигают фонарики,
как спокойны мои скрипачи….
Если верить Титанику.

А в осеннем окне много красок от чёрных до разного,
много слов, очень тёплых, дурных, никому не досказанных,
если верить искусству… то лучше заранее - праздновать
и расстреливать в дурках - наивных, любимых и связанных,
чтоб потом навсегда ошалеть от вины и кружения
и когда тебе вставят в висок эту арфу эолову,
никогда-никогда не смотри ты в своё отражение,
если всаднику верить, который нашёл свою голову.

Ленка Воробей

[336x442]
Он потом обязательно спросит,
От моих выкрутасов устав:

- Ну куда тебя, дуру, заносит?
- Знаю, дура. Ты сотни раз прав…

Десять пальцев почувствуют плечи:

- Разве честно вот так? Я живой…
- Да, не честно, я знаю, но легче.
Заживет.. . вот те крест, заживет.

- Да откуда ж взялась ты такая -
разъедаешь всю душу, как тля?!
- Школа жизни. Медаль золотая.
И отличные учителя…

Скорпиошка

А есть спасение от тоски,
Что цепко руки на горле сжала?
Весь мир ломается на куски,
А ей всё кажется: мало, мало.
Сейчас бы съёжиться и заснуть,
Согревшись мыслями о хорошем –
Да нет хорошего. Тишину
Взрывает истина: всё ведь в прошлом…

А есть спасение от зеркал,
Что так жестоко – лицо и шею…
Лишь на банкете, подняв бокал,
Все дружно скажут, что хорошею.
Молчали б лучше. Обняв меня,
Подругой ночь в мою жизнь вползает.
И не уходит с приходом дня –
Кругами стелется под глазами.

И без особых тому помех
Меняет в жизни моей упорно
На мудрость ум, на усмешку смех.
А чай с вареньем – на кофе чёрный…

Тамара Шумейко

Голова предательски горяча, ты лежишь в рубашке с его плеча, он в своей дали допивает чай, красный «Marlboro» мнёт в руке. Наливает виски и трёт виски, защищаясь рифмами от тоски, разбивая вдребезги ветряки в неуютном своём мирке.
За окном туман, впереди рассвет, из душевных ран льётся маков цвет, вытекает жизнь, исходя на нет, но не им будет сорван куш. Ядовитым дымом струится ночь, в кружке горький чай, а в стакане скотч, а тебя во сне обнимают дочь и нормальный, законный муж.

У тебя есть муж, у него жена, ох уж эти нравы и времена, и не тот расклад, и не та страна, и события всё не те. Остаётся ждать и копить бабло, чтоб когда-то снова судьбе назло, замерев в объятиях (повезло?), раствориться в своей мечте. Утопить ключи и сломать замок, чтоб никто войти никогда не смог и, тела сплетая в тугой комок, потерять и мозги и стыд. Да гори огнём, да плевать на всех, только б этот взгляд и счастливый смех, на разрыв аорт во вселенский грех… Люди – вряд ли, а Бог простит.

Он на ушко шепчет смешную чушь, ты с тоскою думаешь: «Ну, разрушь, поломай хоть что-нибудь, не хочу ж приближать расставанья день…». Ты святая, девочка. Ты не тварь. Посмотри в окошко и в календарь – наплевав на осень, мороз и хмарь, за окном расцвела сирень! Ты своей любовью творишь цветы, ты сосуд мерцающей красоты, и твои сомненья, увы, пусты, но тебя побеждает страх. Сотворяет чудо святой порыв, ты, поверь, умеешь творить миры, у тебя в раскладе любой игры только козыри на руках.
Но, покуда ночь, беспросветна тьма, на дворе ноябрь, а в душе зима, и осталось только сойти с ума или выбрать иную цель. Перекрёсток боли в конце времён, голова трещит и проблем вагон, и в кошмарных снах только он и…он. Красный «Marlboro» и «Chanel»...

Алексей Порошин

Зазевался ненадолго (не к стати),
Лишь на миг прикрыл глаза, отвернулся…
Глядь… она уже в домашнем халате,
Бигуди, морщинки, «вынеси мусор».
По утрам всегда в дурном настроеньи.
Снова курит – запрещать бесполезно.
Отпуск – порознь. В морозилке – пельмени.
Кот-паршивец точит когти о кресло.
Пара сотен фотографий без толку
Много лет на антресолях пылится.
Если гости – значит в доме уборка
Нет – и ну её к чертям, так сгодится.
В кухне чахлая герань не полита,
В коридоре лампа перегорела.
В каждом взгляде и движеньи – обида,
Через фразу - «Как мне всё надоело»...


И она... лишь на мгновение, тоже
Замечталась, отвлеклась, задремала.
А очнулась – он ли? Нет… Быть не может…
«Чёрт возьми! Куда ты пульт подевала?»
Каждый вечер очень поздно с работы,
И часов до двух - до трёх в Интернете.
То рыбалка, то похмелье – в субботу,
Кран течёт, орут за стенкой соседи.
Рукава в шкафу висят с каждой полки
И носки – 15 штук, все без пары.
Хлопнешь дверью – и как филин, в кладовке
Густо ухая, проснётся гитара.
Ночью пусто. Даже снов не осталось.
А к утру осиротевшее лето
Обостряет беспорядок, усталость
И вопрос: «Когда же кончится это…»


А пока в вечернем шелесте парка
Понимать друг друга вовсе не сложно.
И луна над ними светит так ярко,
И сценарий изменить можно! Можно…
Можно слыша только тиканье пульса,
Две ладошки целовать до рассвета,
Синевой в её глазах захлебнуться
И не всплыть…Не упустить бы момента,
Распознать бы то проклятое место,
Где начнётся несчастливый сценарий,
Где судьбе, как дирижеру, известны
Увертюра и количество арий…
Ночь цикадами над ними рыдает.
Эх, вмешаться бы ей в судьбы людские…
И опять звезду с надеждой роняет:
«Всё получится, они не такие».

Виктория Климкевич
[575x393]

Самое правильное при расставании - уйти.
Эрих Мария Ремарк, "Триумфальная арка"



В этом доме давно для него не готовили ужин.
Сонно вслед за звонком изнутри копошился засов.
И в какой-то момент на вопрос: «Я, наверно, не нужен?» -
Не ответил никто, кроме старых настенных часов.

За четырнадцать лет всё бывало … Всего и не вспомнишь.
Но впервые внутри взвыл от боли подраненный зверь.
«Ты звони… Просто так. Или если нужна будет помощь…».
И тихонечко вышел, оставив незапертой дверь.

Незатейливой, даже комфортной казалась разлука
Ей, оставшейся там, за незапертой дверью, внутри.
Если вдруг заболит – не беда, протянуть только руку,
И послышится шорох привычных шагов у двери.

Разговоры о прошлом со временем вовсе затухли.
Он на просьбу заехать в тот раз ничего не сказал,
А пришёл, как всегда... В непривычно начищенных туфлях.
И чужими, совсем незнакомыми были глаза.

Захотелось внезапно, чтоб о'бнял, как раньше, погладил.
Отстранился без пафоса, встал, взад-вперед походил,
Чемодан с инструментом достал, прикрутил выключатель.
А в дверях, уходя, проронил: "Я сейчас не один".

И опять не закрыл за собой эти чертовы двери!
Словно, есть продолженье, как будто ещё не финал.
Это слово "сейчас" до конца не давало поверить,
Что уже не любил, что уже не спешил и не ждал.


Он давно был любимым отцом и внимательным мужем,
А она не спала по ночам, ожидая звонка,
И молилась, чтоб он заскочил, как когда-то, на ужин
Или просто вернулся, чтоб двери закрыть до щелчка.

«Я нужна тебе… Ты ж не прощался со мной! Я не верю…
Я проснуться хочу. Приезжай, оборви этот сон!»
Но звучали в ответ не шаги за незапертой дверью,
А размеренный шаг длинной стрелки настенных часов.

Виктория Климкевич

Гамлет вчера отмечал рубеж - тридцать своих апрелей.
Как и положено, Гамлет - свеж, мил и женат на Элле.
Гамлет успешен - кредит на дом будет вот-вот погашен.
Гамлет в постели читает "Ом", думает о Наташе.

Элла известна своим порше. Именем мужа. Ростом. -
Элла уверена, что клише – это гормон уродства.
Элла – удачливый финансист. Держит анфас на запад.
Муж или папа? – её спроси. Элла ответит – папа.

Гамлет и Элла хотят детей. Двух сыновей и дочку.
Элле пока времена не те. Гамлет поставил точку.
40 недель и положь на стол. Папа ведет журнальчик.
Сын или дочка? Но папа зол. Значит, конечно, мальчик.

Гамлет скупает фруктовый ряд. Очень боится свёкра.
Элла – уже боевой отряд, ест огурцы и свёклу.
Делит продукты на раз и два: «наше» и «нет, не наше».
Гамлет считает, она права. Фрукты несёт Наташе.

Эта живёт в золотой клети, принципов – три, не боле:
Ешь, высыпайся и всем свети. Гамлет вполне доволен.
Есть и четвёртый хороший пункт – нет вдохновенья к росту.
(Элла считает, что тяжкий труд – тоже гормон уродства)

Тридцать девятая. Папа – нерв. Гамлет - бутылка рома.
Элла срывает напряг на стерв – медперсонал роддома.
Дальше – известно. Молитва, крик, первый шлепок по попе.
Папа уходит в звериный рык. Гамлету пофиг – пропил.

Девочка! – Элле хватает сил. Ставит большую точку.
Дочь или папа – её спроси. Элла ответит – дочка.
Гамлет трезвеет. Рука как плеть. И ни даёт ни машет.
Гамлет не может пока трезветь, Гамлет бежит к Наташе.

Элла на выписку. Гамлет пьёт. Папа пошёл подальше.
Только Наташа одна живёт так, как жила и раньше –
Ест мандарины, нормально спит, чешет о клетку спинку –
Трудно держаться своих обид, если родился свинкой.

Вроде бы что-то пошло не так. Элла не спит от боли.
Гамлет на сцене – четвертый акт. Учит вторые роли.
Он уже выбрал почти – «не быть». «Быть» - это слишком просто.
Элла на кухне печёт грибы. Не задаёт вопросов.

Лала Тарапакина

Такие не ломаются, а зябнут. Они – продрогший мелкий чертов зяблик, скуривший на рассвете трын-траву
И кутаются в собственные руки, не потому что не во что – от муки, от вооот такенной залежалой муки,
Которую никак не отзовут.

Другие ходят к психотерапевтам, на секс без мужа машут «прям уж, грех там!»
И пудрят в дамских комнатах носы.
И кутаясь в шиншилловые шали, мечтают чтоб и дальше не мешали,
И виновато смотрят на часы.

А эти, кто постарше, из маршруток, с авоськой яблок для печёных уток,
Сидят устало, дышат на стекло
И безотчетно пальчиком рисуют - кружок, квадратик, палочку…
Такую,
С которой бы быстрее повезло.

Но есть и те, кому всегда дарили. По два ли литра на душу, по три ли,
По восемь пачек жестких сигарет,
Травы какой, а может, шоколаду –
но есть они, кто счастливы и рады,
не ищут смыслов, не живут за правды…

А просто улыбаются в ответ.

Таких узнать в толпе легко и просто – они идут гуськом, согласно росту,
И слитно переходят перекресток
Кредиты платят, не едят с ножа,
Им пофигу шиншилловые шали, и палочки, которых надышали,
А если их со всех сторон зажали –

Подохнут гордо, так и не сбежав.

Лала Тарапакина
[450x450]

А ничего с тобою не случится,
И потому со мною – ничего.
Уходит скорый поезд на столицу,
А мы зимуем, нам не до того.

Сидят вороны – чёрные на белом,
Блестят глазами в нашу суету,
Как мы живём и нам не надоело,
Как выдыхаем эту немоту.

Как поперёк ложатся наши страхи,
Покуда вдоль ложатся провода.
И город спит в смирительной рубахе,
Пока висит над крышами звезда.

День проступает, словно фотоснимок,
И сыплет снег, как белый порошок…
Жить невозможно, жить невыносимо.
Но, Боже правый, как же хорошо.

Елена Касьян

Ты с детства вечно делал все не так: ходил не там, не с теми и не в ногу. На выходки и глупости мастак, ты знал, что дураки угодны богу. Азартный и уверенный игрок, романтик и потомок Монте Кристо… казалось очевидным: дайте срок – тебя сошлют на остров лет на триста. Ты верил всеми фибрами души в мальчишеский наивный кодекс чести: не Робин Гуд, считающий гроши, но Рэмбо, заряжающий винчестер. Девчонок защищая от парней – пускай смеется кто-то, да катись он! – ты в драку лез до крови и соплей. Девчонки усмехались: «дуралей»… Ну что же, дуракам закон не писан.

Ты быстро рос. И был насыщен мир событиями, вкусами, цветами. То мягкий, как тончайший кашемир, то жесткий и шершавый, как татами – он был неоднозначен и непрост, и полон поворотов и кюветов. На правильно поставленный вопрос таил он десять правильных ответов. И ты спешил увидеть и собрать развилки расходящихся дорожек. Твой мир был словно старая тетрадь: запретный и заманчивый до дрожи. Ты вечно лез в любой горячий спор. Задорный и всегда готовый к бою, галопом, без седла, кнута и шпор, ты мчал по жизни, мчал во весь опор, и жизнь не поспевала за тобою.

Но дни бегут, как горная река, и каждый день приносит перемены: как будто бы смещаются слегка какие-то мельчайшие домены. Привычный мир теряет не спеша нюансы, послевкусия, детали. Тупеет острие карандаша, и правит, правосудие верша, святая простота ли, пустота ли.

Пустынны и унылы вечера в закатном свете слабом и недужном. И то, что было значимым вчера, сегодня – непонятно и ненужно. В тяжелой голове, как после сна, неспешно разливается истома… Ты думаешь: «тенденция ясна: движение от сложного к простому. Скудеют языки. Скудеет мир. Нет слова – нет и вещи. Вся недолга. Забудь и спи спокойно, мон ами, с иллюзией исполненного долга. К чертям нюансы! Хватит сотни лет, чтоб мир забыл о пурпуре, кармине. Останется лишь чистый красный цвет, оттенков же не будет и в помине. Останется с десяток жестких форм, три ноты на октаву, пара жестов. Встречайте мир простых и ясных норм: для сложных в языках не будет места. Исчезнут снарк и хливкие шорьки, исчезнут де Лакло и Мураками. Всевышнему угодны дураки, и скоро все мы станем дураками.»

Но за какой же грех тебе дана возможность наблюдать процесс развала – глядеть, как приближается стена, и не иметь педалей и штурвала? Стремлению ослепнуть вопреки, ты видишь всё и мучишься безвинно… Всевышнему угодны дураки – зачем ему дурак наполовину? Ты заперт, словно белка в колесе, в пустеющем, чужом и страшном мире. Ты дорого бы дал, чтоб быть как все, не видеть, что вокруг – сплошные дыры… но ты игрок. По-прежнему игрок, победу вырывающий зубами. Почти банкрот, но бедность – не порог и не предел в игре, где ставка – память. Пускай с судьбою спорить не с руки – судьба твоя упряма и стервозна – фортуне доверяют игроки, и коль Ему угодны дураки, играй, дурак. Играй, пока не поздно.

Павел Шульга

будь осторожней там, куда ты не...
(не впишешься? не хочешь возвращаться? гадай себе, заглядывая в святцы обрывков мыслей в знобкой тишине.)
будь осторожней с тем, кого ты не...
(не вспомнишь? не захочешь даже видеть? полынный привкус, - чувствуешь?- в обиде. и сердце будто корчится в огне.)
будь осторожней, если больше не...
(не понимаешь? не считаешь важным? ты раньше был стальным, а стал - бумажным корабликом, забытым на волне)
будь осторожней, да. покуда не...
(поверишь? станешь ближе, доверяя? создашь вокруг себя мирок из рая, не думая о том, что будет вне.)
пока не грянул день, когда ты не…

Алина Марк