это ли не зима, дорогая моя, когда нас
синоптики водят за нос, принимая как данность
ошибки в своих прогнозах, нашу неблагодарность.

и это ли не зима, когда провести во сне бы,
договорившись с небом, дни, занесенные снегом,
cкрыться под одеялом и всё - тишина и нега.

ну что мы можем зимою, что мы переиначим?
руки от холода прячем, согреваясь горячим
и удивляясь транслирующимся передачам

об экстремизме, туризме, бытовом аферизме,
ещё о каком-нибудь "-изме", о дороговизне...
пока мы смотрим всё это, кто живет наши жизни?

легко оправдаться: я с краю, меня не спросили,
был сильней и красивей, теперь в долгах и трясине,
здорово быть несчастным: не нужно много усилий;

но нет никакой зимы с заснеженными лесами,
несбывшимся чудесами, темными небесами,
мы зимы придумали сами, поверили сами.

теперь придумать бы нам, что дни теплы и погожи,
что жизнь - сейчас, а не позже; что - непросто, а всё же
сегодня лучший день, чтобы жить. и завтрашний тоже.

Рахман Кусимов,

Голубей кормила багетами,
Стригла волосы в стиле каре.
Обвивала запястья браслетами,
Пальцы в кольцах и джинсы Ферре.

В сумке диски, Уайльда рассказы,
Аромат номер пять от Шанель.
В ноутбуке чужие заказы:
Шоу, свадеб, на пару недель.

Она любит Тибет, капучино,
Йогу, зелень и «Весь этот джаз»,
Девяностые и Аль Пачино.
Чует боль, как животные газ.

В стиле Бартона нравится город,
Блюз, Высоцкий, в ночи саксофон.
Небо в звездах, жара или холод,
Ноты, письма, стихи, телефон.

Она так боится железа,
Ей не нравится ночью летать,
Перец, скука, на сердце порезы,
И когда ее учат мечтать.

Кофе утром и руки в загаре,
Ночью кофе и звезды в глазах,
Она вся в предрассветном пожаре,
Она вся в грозовых небесах.

Она в Питере вся, в Петроградской,
В ней, как ночью в метро – никого.
Вся в своей манере дурацкой,
В конце слога растягивать «О».

В её мире так много цветного,
В голове без царя и вождя…
Вот бы здесь, в центре возле Речного
Её встретить во время дождя?
[699x497]

Можно гулять с друзьями, ходить в кино,
Прыгать по лужам, смотреть, как вода стекает.
Только всегда остаётся одно лишь "НО" -
Память по прошлому вовсе не отпускает.

Можно писать стихи, слетать на Гоа,
Книги читать, фильмы смотреть и проч..
Только тут нужно помнить, что память - ВРАГ,
Который приходит

каждую

чёртову

ночь.


Черта.

Эта зима никогда не кончится...Вырос красавчиком мальчик Кай, и не одной только Герде хочется с ним у камина делить февраль. Русая прядь изогнулась локоном, манит снежинками серый взгляд... Милая девочка... Любишь? Толку-то...Мальчики большего здесь хотят.

Если закроет глаза он - тот час же: белый ковёр, Её кожи шёлк...Снежной Царице воздать все почести только счастливый мальчишка мог. Сердце так билось с хрустальной льдинкою - звонко и нежно, легко-легко...Кто Вам сказал, что звездою пылкою крутится Вечности колесо? Если Любовь - это только крайности: верить и плакать, хранить, держать...Кто Вам сказал, что она безжалостно может равняться со словом страсть...Страсть - это небо в снега упавшее... вьюга, что гонит, сжигая кровь...Это ладонь Её, вдруг разжавшая руку твою, не сжимая вновь...

Эта зима никогда не кончится...Вырос уверенным мальчик Кай - после той Снежной кого ж захочется...Девочка Герда - страдай, страдай...

Яна Чернявская

Они прощаются по-своему. Кивком. Улыбкой. Жестом вскользь.
Потом хоть плачь ему, хоть вой ему, толкуй о сотне явных польз,
Но ни одной иметь не хочется. Ни ей, ни, кажется, ему.
Ты предрекала - что ж, пророчица, лакай предвиденную тьму.
Слова цедила неуверенно, мечтая втайне, чтобы враз…
И докажи, что не намеренно сплетала сеть из липких фраз -
Да кто поверит… Слишком, глупая, прозрачно все, и - на виду.
…Смотри, девчонка носом хлюпает, клянет его, судьбу, беду…
Ну, ты, скажи, довольна? Нравится? Скривишься из последних сил:
«Стихи сбываются, красавица…»
Но, сука, кто бы их просил…

Алина Марк

А город никого не узнает, подставив солнцу выгнутые крыши. И истина, чем ближе до нее, тем меньше тех, кто шепот ее слышит... Дороги оставляют на висках серебряные отблески лишений. И кажется ты так устал искать в других глазах похожесть отражений. А небо за основу выбрав сталь, не помнит о готовящемся лете. Душа так одинока и пуста, что сквозь нее легко гуляет ветер, листая неприкаянность молитв, запутавшись среди осколков грусти, где прошлое как-будто не болит, но никуда отныне не отпустит, хоть ты его оторванный листок, потерян, безнадежен и случаен средь тех,кто совершенное не то, и тех, по ком отчаянно скучаешь... И прячешь в глубине своих снегов не пройденное, давнее начало, их контуры далеких берегов, которые не ждут тебя к причалу.
А в час, когда темнеют облака, душа твоя под лунным перламутром,
Наплачется у Бога на руках, и тихо возвращается под утро...


Галина Стрелкова

А факт безжалостен и жуток, как наведенный арбалет: приплыли, через трое суток мне стукнет ровно двадцать лет.

И это нехреновый возраст – такой, что Господи прости. Вы извините за нервозность – но я в истерике почти. Сейчас пойдут плясать вприсядку и петь, бокалами звеня: но жизнь у третьего десятка отнюдь не радует меня.

Не то[ркает]. Как вот с любовью: в секунду - он, никто другой. Так чтоб нутро, синхронно с бровью, вскипало вольтовой дугой, чтоб сразу все острее, резче под взглядом его горьких глаз, ведь не учили же беречься, и никогда не береглась; все только медленно вникают – стой, деточка, а ты о ком? А ты отправлена в нокаут и на полу лежишь ничком; чтобы в мозгу, когда знакомят, сирены поднимали вой; что толку трогать ножкой омут, когда ныряешь с головой?

Нет той изюминки, интриги, что тянет за собой вперед; читаешь две страницы книги – и сразу видишь: не попрет; сигналит чуткий, свой, сугубый детектор внутренних пустот; берешь ладонь, целуешь в губы и тут же знаешь: нет, не тот. В пределах моего квартала нет ни одной дороги в рай; и я устала. Так устала, что хоть ложись да помирай.

Не прет от самого процесса, все тычут пальцами и ржут: была вполне себе принцесса, а стала королевский шут. Все будто обделили смыслом, размыли, развели водой. Глаз тускл, ухмылка коромыслом, и волос на башке седой.

А надо бы рубиться в гуще, быть пионерам всем пример – такой стремительной, бегущей, не признающей полумер. Пока меня не раззвездело, не выбило, не занесло – найти себе родное дело, какое-нибудь ремесло, ему всецело отдаваться – авось бабла поднимешь, но – навряд ли много. Черт, мне двадцать. И это больше не смешно.

Не ждать, чтобы соперник выпер, а мчать вперед на всех парах; но мне так трудно делать выбор: в загривке угнездился страх и свесил ножки лилипутьи. Дурное, злое дежавю: я задержалась на распутье настолько, что на нем живу.

Живу и строю укрепленья, врастая в грунт, как лебеда; тяжелым боком, по-тюленьи ворочаю туда-сюда и мню, что обернусь легендой из пепла, сора, барахла, как Феникс; благо юность, гендер, амбиции и бла-бла-бла. Прорвусь, возможно, как-нибудь я, не будем думать о плохом; а может, на своем распутье залягу и покроюсь мхом и стану камнем (не громадой, как часто любим думать мы) – простым примером, как не надо, которых тьмы и тьмы и тьмы.

Прогнозы, как всегда, туманны, а норов времени строптив - я не умею строить планы с учетом дальних перспектив и думать, сколько Бог отмерил до чартера в свой пэрадайз. Я слушаю старушку Шерил – ее Tomorrow Never Dies.

Жизнь – это творческий задачник: условья пишутся тобой. Подумаешь, что неудачник – и тут же проиграешь бой, сам вечно будешь виноватым в бревне, что на пути твоем; я в общем-то не верю в фатум – его мы сами создаем; как мыслишь – помните Декарта? – так и живешь; твой атлас – чист; судьба есть контурная карта – ты сам себе геодезист.

Все, что мы делаем – попытка хоть как-нибудь не умереть; так кто-то от переизбытка ресурсов покупает треть каких-нибудь республик нищих, а кто-то – бесится и пьет, а кто-то в склепах клады ищет, а кто-то руку в печь сует; а кто-то в бегстве от рутины, от зуда слева под ребром рисует вечные картины, что дышат изнутри добром; а кто-то счастлив как ребенок, когда увидит, просушив, тот самый кадр из кипы пленок – как доказательство, что жив; а кто-нибудь в прямом эфире свой круглый оголяет зад, а многие твердят о мире, когда им нечего сказать; так кто-то высекает риффы, поет, чтоб смерть переорать; так я нагромождаю рифмы в свою измятую тетрадь, кладу их с нежностью Прокруста в свою строку, как кирпичи, как будто это будет бруствер, когда за мной придут в ночи; как будто я их пришарашу, когда начнется Страшный суд; как будто они лягут в Чашу, и перетянут, и спасут.

От жути перед этой бездной, от этой истовой любви, от этой боли – пой, любезный, беспомощные связки рви; тяни, как шерсть, в чернильном мраке из сердца строки – ох, длинны!; стихом отплевывайся в драке как смесью крови и слюны; ошпаренный небытием ли, больной абсурдом ли всего – восстань, пророк, и виждь, и внемли, исполнись волею Его и, обходя моря и земли, сей всюду свет и торжество.

Ты не умрешь: в заветной лире душа от тленья убежит. Черкнет статейку в «Новом мире» какой-нибудь седой мужик, переиздастся старый сборник, устроят чтенья в ЦДЛ – и, стоя где-то в кущах горних, ты будешь думать, что – задел; что достучался, разглядели, прочувствовали волшебство; и, может быть, на самом деле все это стоило того.

Дай Бог труду, что нами начат, когда-нибудь найти своих, пусть все стихи хоть что-то значат лишь для того, кто создал их. Пусть это мы невроз лелеем, невроз всех тех, кто одинок; пусть пахнет супом, пылью, клеем наш гордый лавровый венок. Пусть да, мы дураки и дуры, и поделом нам, дуракам.

Но просто без клавиатуры безумно холодно рукам.

Вера Полозкова

Глядишь, на свете почти не осталось мест,
Где мне хорошо; но это еще осталось —
Дворы на пути из булочной в своей подъезд,
И окон вечерних нежность, и снега талость.

Желтеют окна, и в каждом втором окне
экран мерцает, и люстры как будто те же,
И ясный закат, в котором виделись мне
Морские зыби и контуры побережий.

Здесь был наш мир: кормили местных котят,
Съезжали с горки, под зад подложив фанеру, —
И этот тлеющий, красный, большой закат
С лихвой заменял Гранаду или Ривьеру.

Здесь был мой город: от детской, в три этажа,
Белеющей поликлиники — и до школы;
И в школу, и в поликлинику шел, дрожа,
А вспомню, и улыбаюсь: старею, что ли.

Направо — угол проспекта, и дом-каре,
Большой, с магазином "Вина" и вечной пьянкой, —
но эти окна! И классики во дворе —
С "немой", "слепой", "золотой", с гуталинной банкой!

Здесь ходят за хлебом, выгуливают собак,
Стирают белье, глядят, как играют дети,
готовят обед — а те, кто живет не так,
Живет не так, как следует жить на свете.

Да, этот мир, этот рай, обиход, уют,
Деревья, скверик с качелями и ракетой —
И райские птицы мне слаще не запоют,
Чем эти качели, и жизни нет, кроме этой.

Свет окон, ржавчина крыш, водостоков жесть,
Дворы, помойки, кухонная вонь, простуда —
И ежели после смерти хоть что-то есть,
То я бы хотел сюда, а не вон отсюда.

Д. Быков

Ей восемнадцать и в сердце живет весна,
Может всегда без повода улыбаться.
Из недостатков - лишь недостаток сна,
Чтобы понравиться, рано еще стараться.
Много поклонников, парки, цветы, кино
Все молодые, а хочется чтоб солидно.
Жизнь замечательна, да вот появилось "но" -
Принца на горизонте пока не видно...

Ей двадцать пять и шеф подарил Порше,
Но стало трудней без повода улыбаться.
Спать надо больше, ведь не солидно же
Теперь с молодыми целую ночь кататься.
Скоро летят на Кубу, смотреть закат
Все замечательно, но за одно обидно -
Шеф очень щедрый, да только вот он ЖЕНАТ,
А принца на горизонте пока не видно...

Ей тридцать два и завтра летит в Нью-Йорк
С очередным солидным, женатым шефом.
Все есть: квартира, подмышкой лохматый Йорк
Да, это даже можно назвать успехом.
Из старых поклонников - Витька звонил вчера
Сказал, что ее все помнит, что не женился...
Но, он же обычный, а ей улетать пора
И принц на пороге пока что не появился...

Ей сорок восемь, морщинам объявлен бой,
Так что теперь вообще нельзя улыбаться.
Все шефы нашли помоложе себе любовь,
Чтобы понравиться, надо уже стараться.
Меньше звонков и даже не шлют цветы,
Витька ее забыл и давно женился.
Так год за годом, рухнули все мечты,
А принц на пороге так и не появился...

Ей шестьдесят и в сердце живет тоска,
Но может опять без повода улыбаться.
Лишь рыжий кот, спасает ее пока,
Чтобы понравиться не для кого стараться.
Часто ей снятся сны своих юных лет,
Снится тот день, когда Витька в нее влюбился...
Так жизнь прошла... Детей нет и внуков нет...
И принц на пороге так и не появился.

Татьяна Суржко

Все-таки
Разрешилось,
Больше терпеть не могла,
Гнев положила на милость.
Слышите:
Градус тепла!
И через зимние рамы
Школьный доносится гам,
К небу возносятся гаммы,
Чтенье идет по слогам.
И на спортивных площадках
Лед под покровом воды
В трещинках, в опечатках,
Будто цыплячьи следы.
Знаете, что это значит?
Это ведь он, наконец,
Прямо над лужами скачет
Градус тепла, как птенец.
Что уж он хочет, малютка,
Как уж он будет расти,
Как уж до первопутка
Он ухитрится дойти -
Кто его знает! Но радость
Всем нам весна принесла.
Вы понимаете: градус,
Благостный
Градус
Тепла!


Леонид Мартынов

Важно то -
чтобы ждали ночью,
поздно вечером или днем..

если ссоритесь между прочим,
то гори оно все огнем..

и не важно, какой был повод,
и тем более — кто был прав..

важно — чтобы мириться снова,
спрятать руку в его рукав,

греться вместе — и снова мерзнуть,
безразличие-то страшней..

звезды — лирика. я — серьезно..
в мире нет
ничего важней.

Глеб Дебольский

ты, говорит, мне стала совсем чужой. дальше любой из дальней моей родни.
ненависть прорастала из небольшой страсти, что до сих пор по ночам саднит.
ты, говорит, меняешься на глазах. строишь такую фифу, что аж тошнит.
видимо, эта белая полоса плотно тебя схватила в свои клешни.
где твоя меркантильность и твой мундштук? где кокаин, перчатки и декаданс?
ты же теперь как тысячи тысяч штук ждущих то овуляцию, то аванс.
где твои рифмы, бьющие, словно плеть, лезвием проводящие по рукам?
я же хотел за ночь с тобой умереть. уберегло ведь что-то же дурака...
ты, говорит, противная в голубом. чёрный так оттенял твою белизну.
брошу, кричит, твой старый фотоальбом, в печку и кальвадоса туда плесну!
ты, говорит, пропахшая молоком. где же "дворцовая шлюха" и перегар?
я себя чувствую олухом, дураком, сослепу перепутавшим берега.
как ты живешь, больная, без сигарет? и почему сегодня ты не в очках?
я улыбаюсь. город включает свет. и отражается счастье в моих зрачках.


Лена Блядик

в душе покой за столько тысяч лет.
и кажется - его переизбыток.
и нет уже в могилу слечь попыток,
чтоб черви обмусолили скелет.
и я жива. по-прежнему жива.
и даже научилась улыбаться.
и есть кольцо на безымянном пальце,
кричащее, что я теперь - жена.
и я уже практически не пью.
и в сердце нет засевшей на ночь боли.
и я убью того, кто соизволит
разрушить мою новую семью.


Лена Блядик

"Пролитую слезу
из будущего привезу,
вставлю ее в колечко.
Будешь глядеть одна,
надевай его на
безымянный, конечно".

"Ах, у других мужья,
перстеньки из рыжья,
серьги из перламутра.
А у меня -- слеза,
жидкая бирюза,
просыхает под утро".

"Носи перстенек, пока
виден издалека;
потом другой подберется.
А надоест хранить,
будет что уронить
ночью на дно колодца".

И. Бродский

http://www.youtube.com/watch?v=WCTC0dSW0zk

Полигон для событий в графе ежедневника чист,
дни рождений в своей череде всё важней и важнее…
Значит я неизбежно, и как ни прискорбно, старею,
констатируя с горечью: «Ну и фуфло сценарист!»

Электрический чайник случайно поставлю на газ,
снова спутаю парки Карелии с морем в Корее...
Это первый звонок на спектакль с названьем «старею»,
впереди исполнение роли, поклон на заказ.

Как подачку швыряет мне осень кленовый пятак,
хмурит озеро лоб недовольно морщинами-рябью.
И уходит старуха раскрашенной, яркой, но дряблой,
проворчав напоследок, что всё в этом мире не так.

Раздражает сосед - выпивоха, позёр, балагур.
И зовёт одиночество ночью бродить по аллее…
Это значит, что я суетливей, чем раньше, старею.
С данным фактом поделать уже ничего не могу.

Если где-то в небесных потоках мне видится рай,
если нитка зависит внизу от воздушного змея -
это я, ностальгией раздавлена, тихо старею...
Королева роднее и ближе, чем Герда и Кай.

Где невежество мясом на жизни костИ наросло -
обнуление, как ни забавно, в соседстве с любовью…

Принимаема кругом друзей клоунессой любою,
эта девочка, что отмотала достаточный срок...

Софья Сладенько

http://stihi.ru/avtor/sladenko

таких, как я, не заносят в списки и не желают знакомить с мамой.
нет, я не дура, не аферистка, я просто выгляжу как-то странно.
когда все девочки носят кули, планшеты, леггинсы и балетки,
то я на шпильках, как на ходулях, и в антрацитовом платье в клетку.
когда все девочки хмурят бровки и пьют мохито безалкогольный,
я бью шестую татуировку и восхищаюсь, как это больно.
когда все девочки за эспрессо мечтают о голливудских звёздах,
мне эти темы не интересней, чем перфораторы и извёстка.
когда все девочки сучек строят, качают пресс, и права, и сиськи,
я становлюсь нестерпимо-злою, блюю стихами за пятым виски.
когда все девочки врут небрежно, я понимаю, что не святая.
таким, как я, не дают надежды и выйти замуж не предлагают.
когда все девочки кокаином в сортирах жгут молодые ноздри,
я за парфюм своего мужчины продам вселенную, дом и воздух.
когда все девочки в модном мини по тачкам прыгнули - и по клубам,
то я как шлюха/раба/богиня тебя целую до крОви в губы.
у них Армен/Саша/Дима/Витя, и есть мечта у них голубая.
меня все девочки ненавидят. а я бессовестно улыбаюсь.

Лена Блядик

Коллеги резво выходят в дамки, с Фортуной блиц – разыграв – гамбит, но ты в интригах не Касабланка, да и на морду-то не Брэд Пит. И нет желанья - лепить карьеру, а есть (давно) - обрести покой. Работа эта - осточертела, и скоро выцветший послужной заверен будет, пронумерован, подколот в «дело» и сдан в архив. Кому ты нужен, и что такого тебе останется здесь ловить?

А в детстве - помнишь? – знакомый дворик наполнен тайнами был по край. Он превращался то в лес, то в море – на выбор: только воображай! Ага, за этим – не заржавеет: фонтаном брызгал поток идей. Ты храбрым юнгой взлетал на рею, и та реальность была твоей. Под парусами, под крики чаек ты плыл - на запад ли? На восток? – и зова мамы не замечая, когда тебя увлекал поток, ты мог часами витать в нездешних краях и дебрях других планет. Но вот, калиткою скрипнув, детство однажды тихо сошло «на нет». А то - послушное раньше - время, что течь могло то вперёд, то вспять, теперь - неделею за неделей – несётся голову очертя. Летит. Промчалась шальная юность, засеребрился седой висок. О чём сегодня тебе взгрустнулось? О том, что скоро наступит срок? О шансах, что выпадали раньше, о том, кем в детстве хотел ты стать? Что канет в Лету вихрастый мальчик, а с ним исчезнет его мечта?

Оно, наверно, печали стоит. Но кто мешает тебе сейчас вернуться мысленно в старый дворик, откуда в космос душа рвалась?! Неужто былью порос и высох родник фантазий, фонтан идей? Неужто ты превратился в призрак того мальчишки, в пустую тень?! Забыл, как это бывало просто – забить на всё и уйти в астрал? Ну, да, конечно, пацан-подросток таких вопросов не задавал, а сам придумывал ту реальность, и был уверен со всех сторон, что он одним мановеньем пальца построит собственный Авалон!

А ты давай, дожидайся внуков, смотри «Дом-два», сериал, хоккей. Копай на даче гряду для лука, да только напрочь не отупей! Твоё пижонство – солидность, как же! – в мозгу поставило жирный «STOP!» Живёшь с оглядкой: «что люди скажут?», готов чуть что – головой в песок.
Так сколько можно - сидеть в завязке, душа порывы своей души?!
Возьми, как в детстве, придумай сказку.
А после –
письменно изложи!

Даниш Николай

Пока ты тут спрашиваешь у знакомых, как их дела,
Пока на работе сводишь балансы и аудит,
Она ему там долгожданного первенца родила.
Я пока что шучу, но она непременно родит.
Пока ты тут в диетический завтрак режешь памелу,
Пока снимаешь апартаменты в дворце-палаццо,
Она там ходит в его футболке на голое тело
И методично роняет вещи, чтоб нагинаться.
Пока ты на ленч выбираешь салат с тунцом,
Пока листаешь здесь новости бирж и стран,
Она там уже знакомит его с отцом.
Она выбирает чулки, закуски и ресторан.
Пока ты тут проживаешь будни и ждешь субботы,
Пока истощаешь себя до спасительных аневризм,
Она там правит его альбом, вырезая тебя из фото,
Меняет твои пейзажи на сюрреализм.
Когда ты себя изживешь до стадии лихорадки,
Когда подползешь к ноябрю уже еле хрипя,
У нее там начнутся потуги, случатся схватки.
И она назовет свою девочку в честь тебя.

Марьяна Высоцкая

Сонная улыбка моего мужчины -
Вот оно какое, счастье без причины,
Вот они какие, океаны ласки,
Что обычный полдень превращают в сказку.

Большего не надо мне на этом свете -
Кто-то близкий рядом да мечты о лете,
Вместе встретить старость и считать морщины -
Вот оно какое, счастье без причины.

Вербицкая Евгения
[575x393]

На самом деле мне нравилась только ты,
мой идеал и мое мерило.
Во всех моих женщинах были твои черты,
и это с ними меня мирило.
Пока ты там, покорна своим страстям,
летаешь между Орсе и Прадо, -
я, можно сказать, собрал тебя по частям.
Звучит ужасно, но это правда.
Одна курноса, другая с родинкой на спине,
третья умеет все принимать как данность.
Одна не чает души в себе, другая - во мне
(вместе больше не попадалось).
Одна, как ты, со лба отдувает прядь,
другая вечно ключи теряет,
а что я ни разу не мог в одно все это собрать -
так Бог ошибок не повторяет.
И даже твоя душа, до которой ты
допустила меня раза три через все препоны, -
осталась тут, воплотившись во все живые цветы
и все неисправные телефоны.
А ты боялась, что я тут буду скучать,
подачки сам себе предлагая.
А ливни, а цены, а эти шахиды, а роспечать?
Бог с тобой, ты со мной, моя дорогая!

Дмитрий Быков