друзья уезжают,
друзей провожают
пустые вокзалы.
и тлеют в гортани
слова на прощанье,
что ты не сказала.

и в сердце - иголка.
и хочется - волком.
но - куришь, смеешься.
так люди-лавины
проносятся мимо
а ты остаешься.

так люди уходят
так все происходит
сумбурно и едко.
ты больше не в списке
любимых и близких,
ты выбыла, детка.

друзья уезжают,
друзья оставляют
печаль и усталость.
ты мерзнешь сутуло,
ты все-таки дура -
как оказалось.
[700x439]

Кто-то боится набрать до боли знакомый номер,
Женится или встречается вовсе не с теми.
Кто-то живет в надоевшем до чертиков доме,
Кто-то боится сказать о своей проблеме.
Дарью достало учиться в осточёртившем универе,
Она всю жизнь стать хотела не психологом, а певицей.
Соседа давно задолбало быть в мусульманской вере,
И хотелось бы стать православным, но он боится.
Марья Ивановна хочет уйти с работы,
Кнопки на юбке давно уже вышли из моды.
Ее останавливают ученики и заботы
Типа "уже не вернуть убитые в школе годы".
Таня мечтает съехать из общежития,
Где для нее, двух детей и мужа совсем нет места.
Но такое большое значительное событие
Требует, чтоб сыночки вышли из детства.
Марина с Сергеем давно мечтают о дочери,
Но все ждут, не поднимут ли им зарплату.
И меняют работы раз в месяц по очереди,
Годы спешат по знакомому циферблату...

Каждый хоть раз мечтал прогуляться по крыше,
Но ждал таинственного особого случая..
Если и ты еще ждешь какого-то знака свыше,
Вот же он. У тебя обязательно все получится.

Алена Танчак

Таню с четвертого все называют шалавой.
Ей чуть за двадцать, ребенку - три с половиной.
Все потому, что Таня не поздоровалась с бабой Клавой,
Та в отместку назвала Татьяну продажной скотиной.
Во избежание очередного скандала
Таня боится рассказывать, что ребенка усыновила.

Это Кристина из двадцать второй квартиры,
Вчера перекрасилась из розового в зеленый.
"Наверняка, подражает идиотским своим кумирам,"-
Думает Саша, безнадежно в нее влюбленный.
Кристину ждут десять сеансов химиотерапии.
Ну и затылок полностью оголенный.

Это, знакомьтесь, типичный худой очкарик
Саша, что учится на четвертом курсе физмата.
У него, говорят, с собой всегда иностранный словарик,
В интеллигентной речи не слышно ни слова мата.
Саша хватается за стипендию, потому что его зарплата
Слишком мала, чтобы прокормить малолетних сестру и брата.

Это Денис, с ним жить рядом - одно издевательство.
Страшно в темном подъезде: Дэн на учете в милиции.
Он прошлым летом врезал за пьяное домогательство
К девушке.. парню, что оказался сыном министра юстиции.
Теперь Дэна ждет судебное разбирательство
СИЗО, передачки, кассации и петиции.

Это Марина, она, мягко говоря, полновата…
Местные дети громко кричат: «Толстуха!»
Вес выше среднего, фигура одутловата.
…Марина близка к уже месяцу голодухи.
Нарушение гормональное – это, знаете ли, чревато.
Лишний вес появился не от отсутствия силы духа.

Это женатая пара Сергей и Екатерина,
Больше всего на свете мечтающие о ребенке.
Для людей создается отчетливая картина:
зачем карьеристке дома стирать пеленки?
У Екатерины не такая возвышенная причина:
Стенки маточных труб для детей у нее слишком тонки.

Этот слишком богат, этот удавится за копейку,
Этот чрезмерно брезглив (у него обнаружили СПИД).
Эта мадемуазель круглый год ходит в телогрейке.
(У нее к двадцати пяти – хронический острый цистит).
Думаешь, ты простой? Стань другим на недельку.
Расскажешь потом, какой ярлык теперь на тебе висит.

Алена Танчак

Не знаю по какой причине дневные первачи да воры
Нас ненароком приучили ценить ночные разговоры:
Себя не относя к богеме, пока мозги не заржавели,
Нам интересней о Гогене, чем о Бали и Куршевеле...
Не о Таможенном законе, но о Басё и Мураками...
И тьма клубится в заоконье, смеясь над нами, дураками,
Шуты кривляются у рампы, грызет поноску век шакалий...
А мы с тобой не толерантны - нам интересней о Шагале...
Строкой болезненной увиты от лагерного Мандельштама,
Мы исчезающие виды из вымирающего штамма.
И все печальнее мотивы звучат в библиотечных гетто.
И все бледней альтернативы заядлого интеллигента...
Жалейте или не жалейте, но над Москвой почти светает
И дворник в розовом жилете все на своем пути сметает.

Игорь Царев

вот, стоим и мерзнем, стоим и курим,
провожаем фары, сугроб пинаем.
и с какой-такой непонятно дури
занесло нас в эти края, родная?

оглянись: провинция из провинций,
тишина – как будто надел ушанку.
но и в этом ватнике, в рукавицах
для меня ты – первая парижанка.

ну и что, что ночью, что на отшибе,
что ни денег нету, ни веры в чудо,
мы же сами – сильные и большие,
не волнуйся, выберемся отсюда.


Антон Прозоров

Тебя уже доедает быт, но есть время сеять и время жать.
Тебе почти не бывает стыдно, и вспоминается чья-то мать.
Ты постоянно играешь роли – то hoochie coochie, то Вечный Жид,
а совесть – маленький белый кролик – забилась в угол и там дрожит.
Но вот приходит тоска такая, что хоть сто раз караул кричи,
и ты отчётливо понимаешь: подруги – бляди, друзья – хрычи.
Когда ты после привычной случки не можешь видеть её лица,
то значит всё, ты дошёл до ручки, дошёл до полного пиздеца.
И в этом долбаном ералаше клянёшь всех скопом – мол, волчья сыть…
Sic transit gloria mundi, Саша.

И кроме мата тут нечем крыть.


Александр Оберемок

Sic transit gloria mundi- (лат. )"так проходит мирская слава" Фома Кемпийский


http://ru.wikipedia.org/wiki/Sic_transit_gloria_mundi

На ее подоконниках не расцветают бонсаи
Почтальон не приходит полгода, автобусы вязнут
Говорят, что она подхватила такую заразу,
От которой ее постоянно берут и бросают.


На тетрадных листах нарисованы венами раны,
А по линиям рук карандашными строчками имя,
У того, кто вот так по кирпичику душу ей вынул
Видно погнуты, сорваны, сломаны ручки стоп-кранов,
А остатки того, что не грело повымерзли вовсе.

Она мается, дурочка, думает: «Это, мол, карма,
Против кармы безъядерны силы всех видимых армий»...
И смеется. А небо, как водится падает оземь

Каждый божий четверг. Солнце тянет себя за все нити,
Воздух бьется дождем о шершавую кожу гранита,
Она мается, дурочка, думает: «Ангел-Хранитель,
Это белая бабочка в желтом фонарном зените,
Чем он может помочь мне?».. и режет тугие канаты.

Гаснут все фонари... Тишина заполняет все щели,
Ничего больше нет, ни «тебя», ни морей, ни ущелий,
Вместо сердца в груди бьется крошечный- крошечный атом.


Наступает безветрие, стрелочки тают на блюде,
Неба нет, вместо неба натянута парусом простынь.
У безвременья вата внутри и широкая поступь...
Она шепчет сухими губами: «Не будет, не будет»...


Тшшшшшшшшшш,

Ночь садится на веки ее, превращается в пудинг...

Тшшшшшшшшшш,

Что-то бьется о створки, стучится в холодные стены...
«Моя дурочка, нет здесь, ну нет здесь системы,
Я летаю давно и я плаваю с теми, и с теми,
И из них каждый пятый торопится спрыгивать с темы,
Но ведь если ты спрыгнешь, то как же узнаешь что будет?»

И она просыпается. Небо, какое же небо...
Может правда так было, а может быть все это небыль.
Только бабочка так и летает в фонарном зените.

И она улыбается, думает:

«Ангел...

Хранитель»...



Ирина Денисенко
[700x492]

Мне снится город, в котором не был, и в этом городе дождь идёт. И в этом городе под мокрым небом моя единственная живёт. Она застенчива и упряма, в её глазах отраженье звёзд, её жалеет подруга-мама и очень любит приблуда-пёс. Она читает смешные книжки про гномов, эльфов и чудеса, и по ночам всё о чём-то пишет, и слышит странные голоса. В её придуманном тайном мире добро всегда побеждает зло. На антресоли в её в квартире пылится ангелово крыло... Она не знает, зачем ей послан непарный ангельский атрибут и что тогда бормотал апостол, нарушив тихий её уют....

Я всякий раз, просыпаясь - верю, что с ней мы встретимся всё равно.
Но с каждым годом теряет перья моё единственное крыло...


Валерий Носуленко

У моей подруги
(нет, вы её не знаете, не у той)
красота редким образом сочетается с добротой
и с мечтой о таком же ласковом, верном муже -
чтоб его окружать заботой, готовить ужин,
чтобы детки, дом,
чтобы радость, мир и покой.

Только каждый её мужчина оказывается монстром,
даже если выглядит папой римским;
то злым духом, распределённым на этот остров,
то головорезом, пиратом морей карибских.

Вот он вроде бы добр, надёжен, и принц - не кто-то там,
даже рыбу не станет резать простым ножом;
через пару недель обнаруживается комната
в тёмной части замка -
с останками бывших жён.

Или - простой, крепко сбитый, статный,
кулак из жести,
не чурается крепких словец, не слабак, но и не невежа.
Только вот по утрам откуда-то - клочья шерсти,
в коридоре и на пороге - следы медвежьи.

Или, скажем, красиво ухаживает, дарит розы, танцует вальс,
кормит ужином при свечах, заводит под балдахин,
шепчет нежно и вкрадчиво "я без ума от Вас" -
и улыбка красивого рта обнажает его клыки.

..А с одним оказалась совсем беда;
в кои-то веки всё было "так",
только он исчез, растворился в воздухе без следа,
навсегда -
очевидно, серьёзный маг.

Нужно ли говорить, - я теряла покой и сон,
билась о стену лбом и сходила с ума от зависти.
- Как ты не понимаешь, в этом-то вся и соль,
в этом, видишь ли, весь и замысел.

Оборотень, и что? Ночью воду не пить с лица.
С некромантом зато не страшно бродить над бездной.
Сердцеед тебе показал бы, как разделывают сердца, -
господи, неужели не интересно?!

Я бы тоже вот так жила,
ежедневно меняя лица,
или шлялась по морю, бросив родне "привет!"

Только мои чудовища все оказываются принцами -
милыми, добрыми,
без особых примет.

Екатерина Михайлова

Да и к чёрту чужую нежность, чумную жалость,
Оголтелую жажду, жасминовый летний снег –
Это финиш, девочка. Выдохни: добежала.
А теперь – на старт, начинаем второй забег.

По загривку – дрожь, неизвестность хохочет в спину.
Настигают, слышишь? Быстрее, ещё быстрей!
Позади асфальт закипает и воздух стынет,
Осаждённый город плавится на костре,

Из багровой тьмы выбираются смерть и голод.
Как бледны их кони, как вычурны удила!
Но страшнее всех та, что следом спешит на волю.
Да беги же!!! Впрочем, поздно. Она пришла.

Всё равно догонит, обрушится смрадной тушей,
Подомнёт, раздавит, сломает тебе хребет.
Да, любовь. Увы, такая. Бывает хуже.
Я прошу, поверь – бывает намного хуже…

Нет, прости, нельзя показывать на себе.


Ширанкова Светлана

И вот потом - отхлынуло, завершилось,
Кожа приобретает былой оттенок -
Знай: им ты проверяешь себя на вшивость.
Жизнеспособность. Крепость сердечных стенок.
Ты им себя вытесываешь, как резчик:
Делаешь совершеннее, тоньше, резче;
Он твой пропеллер, двигатель - или дрожжи
Вот потому и нету его дороже;
С ним ты живая женщина, а не голем;
Плачь теперь, заливай его алкоголем,
Бейся, болей, стихами рви - жаркий лоб же,
Ты ведь из глины, он - твой горячий обжиг;
Кайся, лечи ошпаренное нутро.
Чтобы потом - спокойная, как ведро, -
"Здравствуй, я здесь, я жду тебя у метро".

Вера Полозкова

Сквер.
Цветочная витрина.
Полыхают георгины в жёлтом пламени листвы.
Трость.
Букетик хризантем.
Две таблетки «Аспирина»
Не спасают, к сожаленью, от потери головы.

Запоздалая весна.
Ровно в семь у магазина.
Променад под гром трамвайный.
Расставанье у метро.
В шевелюре седина.
Водка с привкусом бензина.
Стопка.
Сумрак.
Сигарета.
В сердце спазмы.
Бес в ребро.

Запоздалая весна.
У него жена и дочка.
И она – не одиночка: у неё и сын, и муж.
У неё – тромбофлебит, и ещё ни к чёрту почка.
У него – тахикардия, и давление, к тому ж.

Запоздалая весна.
На скамейку в старом сквере
Пал последний лист осенний, довершив судьбы каприз.
Всем когда-нибудь по вере по какой-нибудь химере
Воздаётся в полной мере.
Вот и эти дождались…

Алексей Ерошин

Немного нужно человеку.
Совсем немного.
Два добрых слова,
Чтобы прочь ушла тревога,
Улыбка встречного,
Горящая мгновенье,
И нежных рук всего одно прикосновенье.

Немного нужно человеку.
Совсем немного.
Из дальних мест
Домой ведущая дорога,
Вязанка дров,
Чтобы согреть очаг холодный,
Ночной покой,
От страшных снов свободный.

Немного нужно человеку.
Совсем немного.
Чтоб пес, хвостом виляя,
Встретил у порога,
Чтоб свежий ветер в жаркий день
Навстречу дунул
И чтобы кто-то о тебе
Хоть раз подумал.
Немного нужно человеку...

Илья Резник

Ненужность – отличная школа.
Немножечко школа злословья…
И в горле – то комом, то колом –
всё то, что казалось любовью.

А то, что казалось мужчиной,
мне в трубку цедило устало
слова про долги и причины,
а я их покорно глотала,

привычно жалея кого-то –
того, кто казался сильнее.
И просто тошнило. До рвоты.
От слов этих – только позднее.

Шатает от резких движений.
Казался родным?
Инороден.
Спокойно повешу на шею
ненужность – монашеский орден.

И словно в глубокую воду,
(да мало ли что мне помстилось?!)
я прыгну в такую свободу,
которая
вам
и не снилась.

Ника Невыразимова

Он к ней приходит не слишком часто; ну что поделать, не может чаще.
А в ванной - тюбик с зубною пастой, ему два года принадлежащий.
Когда он где-то - невыносимо.
И жизнь чернеет, как Хиросима.
Она - как робот. Ее Азимов с нее и пишет свои законы.
Ее глаза - как глаза иконы.
Его любовь - словно код Симсима.

Ему открыты ее пенаты; она и речка, и переправа...
А он - женатый. Совсем женатый. Хотя об этом не стоит, право.
Ей больно думать: с чужим-то мужем!
Но быть одной многократно хуже.
Иначе - темень. Иначе - стужа в соседстве с Цвейгом и Грэмом Грином.
Весь свет окрестный сошелся клином
на нем. Ей больше никто не нужен.

Они читают одних поэтов, не любят танцы и папиросы.
И нет у них никаких ответов на заковыристые вопросы.
Слегка помялась его рубашка.
Его ждет дома дочурка Машка.
Сказать, что всё это рай - натяжка, и это будет звучать манерно.
Но без него ей настолько скверно,
что даже думать об этом тяжко.

Цветочки в вазе. Дивана мякоть. Конфет вчерашних сухая сладость...
Она давно отучилась плакать, ведь слёзы - слабость. Нельзя, чтоб слабость.
В колонках тихо играет Брубек.
Зубная паста. Всё тот же тюбик.
Они в чужие дома не вхожи. Их нет в театре, в кино и в клубе.
Зато она его очень любит.
И он ее очень любит.
Тоже.



Александр Габриэль
[640x427]

Нет тебя на белом свете. Нет ни голоса, ни тени.
Нет и не было, не больно,
нет ни в памяти, ни в снах.
За окном чужие дети,
звон капели ля-бемольный,
вегетация растений,
пробуждение,
весна.
В подреберье сладко-сладко, нежно, тоненько, с испугом
имя - крошечной пичугой -
днем и ночью слезы льет...
Убеждать себя в обратном:
нет тебя на белом свете,
на моих ладонях ветер
песни скорбные
поет.
Нет тебя на белом свете. Нет тебя: ты умерумер.
Заметаю вьюгой веру,
в сердце нежность хороню...
Не услышать, не ответить
на призывно-звонкий зуммер
(не мечта-мольба - химера:
не звонишь мне).
Не звоню.
Нет тебя на белом свете. Ни в какой глухой эпохе.
Новый век начать бы, право _
только как начать, с чего?
С погребенья сверхдержавы?
С краха сверхтысячелетья?
Как тоскливо, горько, плохо,
если не родить ни сло-
ни полслова, ни ползвука, тех, что б отзвуком и эхом,
перекличкой, унисоном
вторить имени, шептать
не умели б... Криком, стоном
не рвалась бы в каждом мука...
Каждый звук - на сердце веха.
Каждый -
крайняя черта,
болевой предел молчанья: немоты о потаенном,
сокровенном, невозможном,
муке-радости-беде.
Нет нигде тебя: в начале
и в конце пути. Итожа,
обессилев, обреченно:
нет и нет тебя.
Нигде.

Илина Ланта

спасибо месяцу февралю
за то что я его не люблю;
спасибо миру, что в свете дня
живёт при минимуме меня;

спасибо некоторым местам
за то, что вряд ли я буду там;
спасибо женщине прошлых дней
за то, что не был женат на ней;

предполагаемому врагу -
за то, что я без него могу,
и череде предстоящих встреч -
за то, что будет чем пренебречь;

спасибо строчкам черновика
за то, что это - не на века,
и всем препятствиям на пути -
за то, что мне веселей идти.

Рахман Кусимов (Кукурме)

Сидеть ли дома, над делами, одному,
Когда снаружи существуют, отвлекая,
Такое небо, что другое ни к чему,
Такой жасмин, что чёрт возьми, сирень такая...

И рядом с домом - безмятежный водоём,
И всё так сладко в голове перемешалось.
Я поделился бы с тобою этим днём,
Но не научен волшебству, какая жалость.

Рахман Кусимов

Увези меня в город, невиданный прежде
С пресловутым названием N.,
Где раскинулась главная улица между
Дряхлых зданий и выцветших стен;
Где угрюмо косятся кресты на погосте;
Где не носят одежд от кутюр;
Где вокзал удивляет столичного гостя
Самой скромной из архитектур.

Увези меня в город, где клёны и липы,
Увези, да за труд не сочти -
Чтобы вспомнить в столовой советского типа
Вкус компота, забытый почти.
Чтобы за день (недолгий) увидеть вдвоём всё,
Что под силу увидеть глазам;
Чтоб, когда мы с тобою оттуда вернёмся,
Нам с тобой было что рассказать.

Увези меня в город, где есть в каждом доме
Самовар, керосинка, ружьё;
Там залезешь на сопку - и как на ладони -
Город весь будет виден с неё.
Там не скажут "привет", ибо все - незнакомцы;
Там ещё помнят слово "стерня"...
Ну так что ж, решено. С первым проблеском солнца -
Увези меня. Прочь. От меня.

Рахман Кусимов

что молчание?
как ни гордись им,
на тебя — и обидеться грех.
но из тех, кто не пишет мне писем,
ты не пишешь
всегда
лучше
всех.

Рахман Кусимов