Как-то раз смотрю - на завалинке
Дядьки в длинных одеждах беленьких:

- Как твоя-то?
- Вчера по маленькой -
и опять до утра гудели, блин!
- Бедный, глаз не сомкнул, наверное?
- Уж куда там! На шпильках пьяная!
По шоссе! А погода скверная!
Нарывается, окаянная.

- И с моею - судьба не лучшая...
Вечно - этими самолётами...
Каждый раз разгоняю тучи я,
за штурвалом сижу с пилотами!
В разных странах чужих намаялся -
там москиты, и звери жуткие…
Мужика ей искать отчаялся –
одинокая баба – шутка ли?

- А моя, - говорит молоденький,
поправляя крыло пушистое -
уж пошла, не дождавшись годика!
Сатанёнок! Такая быстрая!
И теперь все коленки в ссадинах –
я один – мне везде не справиться…
Мать оставила бабке, гадина,
бабке – скоро уж Боссу кланяться.

- А с моей – так и вовсе мультики -
тут купила права и «бумера»!
И как только она за руль теперь,
мне уже не до чувства юмора.
То столбы, то деревья встречные
убираю с пути красавицы…
Пешеходы – ослы беспечные…
В общем, всё это мне не нравится...

- Да они у нас бесшабашные!
Слабый пол – и всё фиолетово!
- Нам хранить, а не править башни им -
Мужики у них есть для этого.
Всё, закончился «Час сохранности»,
По местам, жизнь готовит сложности,
форс-мажоры, засады, странности…
Посидим ещё по возможности.

Поднялись они, лентой белою
пошагали, качая крыльями.
Я стояла остолбенелая
на крыльце…
И вдруг от бессилья ли,
или просто ступенька скользкая,
оступилась, упала: "Боже мой!
неуклюжею буду сколько я?!
Хорошо, тут соломка брошена..."

Наталья Григорьева

Молчим ,и каждый о своем,
И тишину заполнить нечем.
Как одиночество вдвоем
Сутулит спины нам и плечи.
Намучившись,намаявшись с тоской
Я говорю с тоской глубокой
Остаться снова бы одной
Чтоб перестать быть одинокой.

Юлия Друнина

Я у зеркала стояла с чувством смешанным:
Ни лицом не оплошала, ни фигурою…
И имела все задатки Мудрой Женщины,
Равно как и шанс остаться Дура-дурою...

Все возможности просчитаны и взвешены,
И в согласье с мировой литературою…
Я пыталась быть хоть в чём-то Мудрой Женщиной,
Хоть удобнее и проще – Дура-дурою.

Дни безбедные мне не были обещаны,
И не очень-то боялась стрел Амура я…
Ох, надолго ли хватило Мудрой Женщины?
Где-то робко проявилась Дура-дурою.

По судьбе моей пошли сплошные трещины,
Вновь у зеркала стою с усмешкой хмурою
И ищу в себе остатки Мудрой Женщины,
А оттуда нагло смотрит Дура-дурою.

Да, я знаю – настроенья переменчивы,
Обусловлено не всё твоей культурою.
Ты являешься по сути Мудрой Женщиной,
А на деле – то и дело Дура-дурою.

И, как будто, не совсем собой развенчана,
Но пою себя прокисшею микстурою:
Не выходит ничего у Мудрой Женщины –
Хватит мудрости остаться Дура-дурою…

Светлана Мель

Сказал гораздо больше, чем хотел.
Не обжигая - начисто сжигая.
Не замечая в гневной слепоте,
Что в ненависти истина другая.

Как просто уничтожить всё дотла.
Пусть лучше покажусь кому-то слабой,
Но дай мне Бог потом, в порыве зла,
Сказать гораздо меньше, чем могла бы.

Тамара Шумейко

Про любовь ты так и не сказала,
Убирая в сумку старый «Кодак»…
Я искал тебя на двух вокзалах,
Даже заглянул в бюро находок.

Люди провожали и встречали,
Музыкант жевал мундштук фагота,
Дюжие носильщики кричали
Громкое и матерное что-то.

Инвалид торчал у перехода,
Хлопали разболтанные двери…
Я искал тебя в бюро находок
И ещё не знал, что ты – потеря.

Михаил Перелётный

Нам ли, как последним идиотам,
Расставаться явными врагами?
Если долго хлюпал по болотам,
Очень ценишь почву под ногами.

Как сошла с картины Боттичелли,
Так в неё вернёшься, по приметам.
А впитавший кожей мрак ущелий
Заслужил хотя бы лучик света.

Уходить молчком, как англичане –
Разве же мы это не умели?
Даже губ коснуться на прощанье
Я не в силах: губы онемели.

Михаил Перелётный

Шесть дней из семи в неделю он словно в коме:

работа, друзья и затхлый привычный быт...

Он будто плывет на странном пустом пароме,

а порт назначенья им навсегда забыт.

Он – словно случайно выживший в гекатомбе.

Он все потерял, зато уцелел. И вот –

шесть дней из семи в неделю он робот. Зомби.

Его завели, как куклу, – и он идет.

Он распознает, как прежде, места и лица.

Он помнит свои маршруты и где рожден.

Он знает, как есть. Он помнит, как спать и бриться, –

шесть дней из семи обходится этим он.

Он знает давно: ничто под луной не ново,

но, верность пустой мечте до сих пор храня,

шесть дней из семи в неделю он ждет седьмого –

всего одного достойного жизни дня.

Один только день в неделю – его вершина,

и там пустоты кончается полоса...





В субботу ему разрешают увидеть сына.

На три часа.







Александр Габриэль

Мы с годами не только становимся старше,
но и, что характерно, безбожно стареем.
И всё глуше и глуше походные марши
вроде марша "Прощанье славянки с евреем".

Новогодье - что надо, лишь черные лужи,
кто придумал такие бездарные зимы?!
Мы с годами не только становимся хуже,
мы становимся в принципе невыносимы.

И боюсь, нас уже не внесут на скрижали,
хоть паши, словно раб, до десятого пота.
Нам сандалии жмут - те, что прежде не жали,
оттого-то порой их откинуть охота.

Мясо вредно для нас. Переходим на каши,
ибо - общий облом. Ипохондрия. Вялость.
Этот мир не подогнан под мерки под наши,
и от мерок самих тоже мало осталось.

И не виден сквозь хмарь спутник жизни, Селена,
и скулят под крыльцом черноухие Бимы...

Как всегда, лишь одно защищает от тлена:
что мы любим кого-то.
И кем-то любимы.

Александр Габриэль

Постучу я лбом по скамье,
Может быть, хоть так выбью клин?
«Женщина должна жить в семье!»
Что же я – не женщина, блин?

И такой по жизни я друг,
И такая душка – жена.
И меня охотно берут,
И нужна я им, и важна.

С полпинка – счастливый союз.
А когда полгода долой,
Чувствую – уже не смеюсь.
Знаю – подавилась золой.

Или вниз башкой под обрыв,
Или собирать чемодан.
И тогда – внахлест, на разрыв!
Эх, да тридцать пять – не года!

Как крапивой, жжет по ногам.
Ухожу, от счастья дрожа.
И сама себе я слуга,
И сама себе госпожа.

И опять искрятся глаза,
И не надо лбом по скамье.
Только бы никто не сказал:
«Женщина должна жить в семье!»


Наталья Жердецкая

Постигаем смыслы понемногу,
Развиваем детские клише...
Возраст - это степень роста к Богу,
К качествам Его в твоей душе:

Непредвзятость, непревозношенье,
На круги земные ясный взгляд...
Возраст - это не опустошенье,
Это полноценности возврат.

Екатерина Щетинина

Отдать себя, едва коснувшись рук.
И пальцами хранить случайный трепет.
Не лечит время, только память треплет,
Со старой плёнки осыпая звук...

В своём телесном отбываю срок:
Глядишь, и мне амнистию назначат!
Мой юный пёс, сопротивляясь, плачет:
Он, как и я, не любит поводок.

Надя Деглин

Печально, что ни говори -
Год прожит, выброшен ненужен.
Опять не брошено курить.
И пить не брошено, что хуже.

Между "Ироний", Огоньков
Дожёван новогодний ужин.
Опять не куплено коньков.
И лыж не куплено, что хуже.

Опять не приучились к лжи
Себе, другим-то лгать умеем,
Что в новый год начнётся жизнь.
Хотя закончится, скорее.

Бревис.

Каждая старая сука
Была молодою сукой,
Растила щенков усердно,
Покусывала кобелей.
Совалась доверчивым носом
Под хозяйскую руку,
Была самым верным другом
Средь прочих двуногих друзей.
Тогда ее звали деткой,
Лапочкой и малышкой,
Берегли как могли и холили,
Жизнь была презанятная штука.
А потом, когда сука состарилась,
Стали четко заметны излишки
Ума и звериной ясности,
Ужаснулись: -Какая сука!

Перепетуя

Цветочки, скобочки и кавычки, и нежны суффиксы , как суфле -
растут личинки любовей в личках. Еще не "гоп", но уже "але".
И начинается - буря мглою, фонарь, аптека и лунный диск,
случайно пишешь "проснись со мною"(по Фрейду) вместо "со мной простись".
Пока что вечер и прост, и весел, в кармане лето, вокруг зима,
но начинает штормить: "а если..." И понемногу плывешь с ума
без рулевых, запятых, "и" кратких… Упарив море, как коноплю,
(чтоб обнажилось на дне, в остатке, без роз и кружев, одно - "люблю")
хватаешь жабрами воздух-строчки. „Какого, - шепчешь себе, - рожна..."
A малосольное многоточье уже слагается в "приезжай!"

Но в планах божеских всё иначе.

На отмель вывалив потроха,
взлетаешь нафиг к чертям собачьим, в пике играешь под дурака,
когда никак не наступит утро, хоть звезды капай, паси слонов,
когда не можешь проснуться мудрой и твердо знаешь: не всё - рaвно,
когда живется на грани фола, и в кровь закушены удила,
когда стихи обжигают горло и запиваются из горла,
когда на море меняешь прудик, но продаешься за еврогрош,
когда поймешь – ничего не будет, но по привычке еще живешь.

Гуппи

Голод, любовь и ещё одно чувство сильнейшее –
Страх – три кита, вся простая премудрость подспудная,
Вся философия жизни... Да ну её к лешему!
Мир уязвим, будто лавка в потёмках посудная...

Страшно... На пике всё кончится, кончится, кончится...
Жизнь неразменная будет навеки потеряна...
Что же мне делать, когда так осмысленно хочется
Жить! Вот и всё, что я знаю и в чём я уверена!

Чудо любви: ты - как я, я - как ты, и бессонница...
Плотские радости, горести, муки рождения...
Боже мой, дай мне свихнуться когда-нибудь, тронуться -
Прежде, чем кончится это моё наваждение!..

Татьяна Нова

Я проживаю на старом угрюмом складе. Полки, забитые хламом: тома, тетради, ржавые скрепки, скрипучие дыроколы - гильзы, пустые гильзы житейской школы. Тысяча лет с той поры, как о них забыли; время на полки обрушилось слоем пыли, истершейся вязью строчек в амбарной книге, связавших в одну охапку дела и миги... Я - здесь. И в ответе годы за боль в затылке, за джинна, который вечно живет в бутылке, за тусклые блики солнца, за воздух серый, пропахший, как воздух ада, золой и серой. Я - здесь. Я скопленье острых горячих точек, я кем-то забытый жрец, путевой обходчик, и я обхожу их - чего, непонятно, ради...
Я проживаю на старом угрюмом складе.
Я проживаю в ненужном большом музее, сам же собою записанный в ротозеи, сам же собою приставленный к обелискам, чтоб тосковать то на русском, то на английском. Я на мели, позабывший про порт приписки. Рядом со мной - компромиссный стаканчик виски. Всё под рукою: креслице, столик и ложе; если порой сумняшеся, то ничтоже. Зря ли судьбой я причислен для вящей пользы к тучным стадам извечно рожденных ползать?! Мог бы взлететь, но ведь разве ж удел не жалок: лбом колотиться в твердь потолочных балок?! Нет, мне сказали расчеты, что можно проще. В итоге - вполне конечна моя жилплощадь. Мой адрес - не Минск, не Бостон, не Вейк-ан-Зее.
Я проживаю в ненужном большом музее.
Раз уж сданы лишь на "двойки" и "тройки" тесты - всё, что осталось в запасе, зовется "тексты". Так, совокупности слов, запятые, точки. Их нарезаешь, как торт - и выходят строчки. И ведь не то чтобы радостно заниматься этою самою странною из сублимаций, а просто сидит внутри безымянный кто-то, настойчивый и привязчивый, как острота. Он же диктует, как будто диктуют сводку, он же ночами жестоко берет за глотку. Ежели так - то уже не до личных выгод, надо с вещами немногими - и на выход, на выход из складов всех да из всех музеев, где звезды висят, над миром свой свет рассеяв... Вот тут, наконец, внутри замолкает кто-то -
и всё. Это время вдоха. И время взлёта.


Александр Габриэль

Будет ночь.

А ночью волны такие синие…

Бросить камень,

Не считать на воде кругов.



…Те, кто врал тебе, «какаяжетыкрасивая»,

Улетают к свету солнечных берегов,

Обзаводятся дворцами, детьми и жёнами,

Ты ведь знала, всё, ты знала, вот и не ной,

И ладошки, сплошь крапивою обожжённые,

Спрячь от глаз людских тихонечко за спиной.

Смейся, Эльза…



Это легче, когда не плачется,

Чем ходить, песок прибрежный зажав в горсти.



…Потому что ты дурёха и неудачница,

И никто к тебе обратно не прилетит.



Видишь, Эльза, океан затянуло льдинами,

Всходит солнце,

Ухмыляются палачи…



Так вяжи свои рубашечки лебединые,

И молчи.


Евгения Гетманчук

Kатастрофы, катаклизмы, катафалки, -
Не известия, а сводки фронтовые...
Не желаю знать! Пойду полью фиалки:
Как милы, а главное - живые!

Лучше сразу превратиться в идиотку,
На окне выращивать цветочки,
Чем рассудок подставлять под плетку
И, зверея, доходить до точки...

Татьяна Нова

Всё проходит.. без объявления,
шаг за шагом, за годом год..
Даже вечность и та со временем
в «никуда» из «сейчас» идёт..

Эфемерное «завтра» сложится
в твердокаменное «вчера».
Зарастает цинизмом-кожицей
от амурной стрелы дыра.

Тихо тает любовь, как облако,
/ей же вечность была мала!../
Всё проходит.. вокруг да около.
Вот и я у тебя.. прошла.

Параллельность

Я в Третьяковке так рассматривала Репина,
Как ты вчера наш кожаный диван.
Вот это - старшим братом тут прилеплена
Была жвачка. Отдирал он сам.
А эта безобразная отметина
От долгого стоянья по углам.
Чехол подушки старенькой, бабулиной
Был мною выстиран и полинял слегка.
Фломастерная сбоку загогулина -
Опять же брата старшего рука.
Лежала, все в спокойном благолепии -
Улыбчивый, румяный ангелок.
И образ твой понравился бы Репину.
И даже Врубеля наверное б привлёк.