Целуйте, закрыв глаза.
Почаще меняйте лица, страницы и адреса.

По лестнице - прямо в Небо. Под песни колоколов, насвистывая нелепо, пиная болиголов,
отстукивая по вене, вселенную волоча, отталкивая ступени из желтого кирпича -
несите на небо звёзды. Танцуйте на берегу.
Бросайте дома и гнёзда, потерянную серьгу, утраченную невинность, почти завершённый стих...

Спите. С теми. Кто снится.
Вы сами - один из них.
~~~
Арчет

Болеть любовью, смотреть загадочно – увольте, каждый давно привит. У нас
сердечная недостаточность, нехватка опиума в крови. Давай же, доктор,
введи нам острое, налей целительное со льдом. Нет, не любовью болеют
взрослые, любовь – об этом, а мы - о том. О том, как душно бывает
вечером, как жмут привычные этажи, и нет любви, и спасаться нечем, но в
ключичной венке вскипает жизнь. О том, как голос звенит серебряный,
она смеется – сойти с ума, плутая улицами, деревьями, не возвращаясь в
свои дома. О том, как крепко, в одно касание, всегда сливаешься с ней в
ночи. Мы все диагнозы знаем сами, но спасибо, доктор, что ты молчишь.
Болеть любовью – пустое, детское, стихами кашляешь, чуток сон. У нас с
ней нежность такая резкая, часы до встречи стучат в висок. Давай же,
доктор, оставь теорию, забудь бессмысленную латынь. Болеть любовью,
войти в историю, гореть в агонии и остыть. Любовь безумствует
лихорадочно, скоропостижен ее конец.



У нас - сердечная недостаточность.



Нам недостаточно двух сердец.



Кот Басё

Как выглядит межсезонье, как живется в нем дуракам, отпустившим друг
друга, проигравшим наверняка в схватке с седыми Мойрами, потерявшими
хлеб насущный, гадающими на снах и кофейной гуще? Как живется нам,
гомункулам, в городе на костях, с богом, у которого мы в гостях, со всем
этим невысказанным, душащим по ночам, с падшим ангелом, зовущим из-за
плеча? Забери меня, мама, если ты помнишь, что я была. Забери меня,
мама, здесь ни к черту идут дела. Я вижу себя живую в изнанке век, но у
меня не осталось ни слова, ни человека. То ли кровь густеет, потемневшая
от жары, то ли время выходить из большой игры, подсчитывать промахи,
штопать дыру в груди. Колесо вращается, я не могу идти. Этот мир
подходит тем, кто не знает самой глубины отчаянья, кормит детей и самок,
убивает добычу, рычит на чужую плоть. Планета - сбросить с ветки и
расколоть. Межсезонье движется - квантовыми скачками, пульсирует
расширенными зрачками, состоит из сложных смыслов, частиц простых.



Это же космос, мама, затяжное падение с высоты.

Кот Басё

В семнадцать лет легко любить весь мир,
Считая звезды с легким придыханьем,
А к старости весь мир затерт до дыр,
И праздный счет не греет и не манит.
При смене вех не счет уже – расчет…
За тридевять светил светить – впустую.
Воображенье быстро устает
И миражей в пустыне не рисует.
О звездах память навевает грусть
И если всколыхнется, ненароком,
То лишь с досадой - нет, не дотянусь…
Не тянешься. А звездам одиноко.

Ирука

Жила я былью или новью,


Ершась — кому какое дело.


И с каждой новою любовью


Все молодела, молодела…


Так паровозик под парами


Пластается и путь пластает.


Кто знал, что молодость с годами


Все прирастает, прирастает.


Галина Гампер

...Так важно иногда, так нужно,

Подошвы оторвав натужно

От повседневной шелухи,

Недужной ночью с другом лепшим

Под фонарем полуослепшим

Читать мятежные стихи,

Хмелея и сжигая глотку,

Катать во рту, как злую водку,

Слова, что тем и хороши,

Что в них - ни фальши, ни апломба,

Лишь сердца сорванная пломба

С неуспокоенной души...





Игорь Царев

Беззащитно сердце человека,

если без любви...

Любовь-река.

Ты швырнул в сердцах булыжник в реку,

канул камень в реку

на века.



Пять минут

качались облака.

В.Тушнова

в жизни без имени – никуда, только родился – нате,


кто-то заранее получил, кто в родовой палате.


ласково мама в детстве зовёт


(бабушка – и не в детстве),


прозвище группа в саду даёт, тут никуда не деться;


после – фамилия в сентябре, в школе, на перекличке,


имя дадут тебе во дворе в виде особой клички;


жизнь непроста, безымянным в ней


не удержаться крепко;


сам в интернете возьмешь никнейм, даст позывной учебка…


каждому много имён дано, невероятно много.


впрочем, особенное, одно, есть для тебя у Бога.


имя, что знаете вы вдвоем, жизни иной предтеча:


форма его и его объем – не для людских наречий;


не отыскать его ведунам, не объяснить учёным,


тайное имя даётся нам


с тем, чтобы стать речённым:


после всех тропок, дорог и трасс, мира, войны и ада,


он позовёт тебя – только раз, в час, когда будет надо,


лестница вверх из небесных свай, держит земля – едва ли.


а потому-то не забывай, как бы тебя ни звали –


в скорби любой, одинок, забыт, и обделён другими,


ты глубоко, глубоко внутри


носишь Господне имя.

Саша Кладбище

Он спускается с табуретки и откладывает мастихин. Можно выкурить
сигаретку... День соскальзывает монеткой под малиновый балдахин. Он на
кисти кладет салфетку. Впрочем, кисти и так сухи.



Странный выдался год, сестрица. Дни то в месяц длиной, то в час. Время
бьется в руке синицей – не удержишь. В который раз убеждаюсь, что нет,
не скрыться, кто б ты ни был: плебей, патриций... и бессмысленно –
материться, выдыхать углекислый газ. Лет пятнадцать еще, ну тридцать – и
никто не упомнит нас.



Все путем. Не трясутся руки. Только память – как в витраже. Мураками
глядит со скукой с верхней полки на стеллаже – может, взять его на
поруки? Нет, прости, старина Харуки. Мелкий шрифт. Не прочесть уже.



Видно, нынче такая мода – доживать до последних дел. Я ведь знаю, что
это – кода. Послесловие. Мой предел. Девяносто четыре года. Это больше,
чем я хотел. Годы, годы, как сон в метели. Связи рвутся, дрожит строка.
Мы с тобой не того хотели – вот что помню наверняка. Трезвый разум в
здоровом теле, говорили мы, а на деле получилось не то слегка.



Помнишь, милая: подмосковье, старый дворик, забор гнилой. Где-то
дворничиха Прасковья шепеляво шуршит метлой. Миша, Аня, давайте в
прятки. Кто-то мчится, сверкают пятки. Кто-то... память покрыта мглой.



Он спускается с табуретки прямо в летние облака. Зуммер. Зуммер. Возврат
каретки. Шелестит на ветру строка. Тополь машет тяжелой веткой, между
листьев блестит река. Мастихин на столе. Рука. Краски смазаны, привкус
фальши.



Руки помнят, что делать дальше. Руки помнят еще пока.





thelonewolf

за датою - дата.

простой человеческий путь…

все больше «когда-то».

все меньше «когда-нибудь».

погода внезапна,

но к людям, как прежде, добра.

все крохотней «завтра».

и все необъятней «вчера».

найти бы опору

для этой предзимней поры.

как долго мы — в гору.

за что же так быстро — с горы?!

остаток терпенья

колотится в левом боку...

все реже: «успею».

и все невозможней: «смогу»



Роберт Рождественский

А на аллее нашей липы, липы...

Сидят старушки в вязаных беретах,

Похожих на поношенные нимбы,

А мимо них ползёт на выход лето.



Оно ползёт печально вдоль скамеек,

Янтарных бликов слизывая пятна.

Оно серьёзно августом болеет,

И мой диагноз тот же, вероятно.



Я столько лет прощаюсь с этим летом,

Косых дождей выслушиваю всхлипы...

Однажды нимб мне выдадут за это

И место на скамеечке под липой.

Это цитата сообщения Martina25 Оригинальное сообщение

[показать]
Martina25
ДАЛЕЕ...

Это цитата сообщения Santana-I Оригинальное сообщение

[700x438]
Вязала это пальто очень давно на заказ, когда работала в трикотажной мастерской. Сколько ушло точно на изделие не записала у себя, тогда еще весов у меня не было. Покупали всего 24 мотка по 50 грамм (1200 грамм) итальянской меланжевой пряжи Picasso (50% шерсть, 40% акрил, 10% вискоза) и 100 грамм черной пряжи (название и состав у меня не записан). Сколько осталось, к сожалению не записала, но скорее всего ничего не осталось, т.к. в конце ещё докупали ниточки. На крючок уходит больше пряжи, чем на спицы. Особенно много пошло на нижнюю часть. Для крючка я использовала столбики разной высоты, начиная от столбика без накида и заканчивая столбиками с двумя накидами в углах

Вяжутся детали довольно просто. Вяжутся параллелограммы из меланжевой полушерсти, которые потом соединяются между собой черной пряжей, ну и остальные детали по выкройке.

Больше фото и схемы

Это цитата сообщения Santana-I Оригинальное сообщение

[486x700]
Этот жакет связала в прошлом году и уже выкладывала в СМ. Выложу и здесь. Вязала по схемам из японского журнала Let's Knit Series 08 за 2003 год с небольшими изменениями и дополнениями в виде "висюлек"
Использовала ниточки "Ангора", крючок №2,5. Ушло на жакет чуть меньше двух мотков пряжи "angora andora" (100 г/650 м, 65% ангора, 35% акрил) и почти два мотка пряжи "ANGORA Special" (100 г/550 м, 60% ангора, 40% акрил). Общий вес около 330 грамм.
Носила практически не снимая весь прошлый год. Ношу, в основном, с брюками

Больше фото и схемы

Это цитата сообщения Santana-I Оригинальное сообщение

[429x700]
Кофточка была связана на заказ ещё в 2011 году. Сама на манекене не фотографировала. Есть только фото на манекенщице и описание со схемами, опубликованными в журнале "Меланж". Правда там опять всё напутали и с пряжей и со схемой.

Вязала я из турецкой пряжи "Begonia" от Yarn Art (100% мерсеризованный хлопок, 50 г/169 м) крючком №2. На размер 52-54 ушло 8 мотков (400 грамм).

Связана она из квадратных мотивов, соединенных в процессе вязания. В журнале ошибка. Я использовала полустолбики с накидом, а не ст. б/н.

Больше фото и схемы

Тосе


На вокзале хмуро... сыро...

Подойти сейчас к кассиру

И сказать без всякой фальши

«Дайте мне билет подальше.

Понимаете... мне худо...»


А кассир: «Билет?.. Докуда?

До какого то есть места?»

— «Неизвестно!»

— «Не-из-вест-но?

А в каком, простите, классе?»


Пригибаюсь к самой кассе:

«Хоть на крыше, хоть в вагоне!..

Пусть в огонь!

Но только пусть

Этот поезд не догонит

Ни моя любовь,

Ни грусть...»


Иосиф Уткин.

Как бы я с этой женщиной жил...
За нее бы без всякой бравады
Я бы голову даже сложил,
Что сложнее сложенья баллады.
Как бы я с этой женщиной жил.

Дав отставку вчерашним богам
Я б не слушал сомнительных сплетен,
И отдал бы ей все, чем богат,
И добыл бы ей все, чем я беден.
Как бы я с этой женщиной жил.

И за нею, не зная вины,
Что поделаешь, годы такие,
Наблюдал я лишь со стороны,
Как бездарно с ней жили другие,
Как бы я с этой женщиной жил.

Но однажды. Я всё же везуч,
Помогает нечистая сила,
Протянула мне женщина ключ-

Поняла, позвала, поманила...
Как бы я с этой женщиной жил.
И теперь, не в мечтах, наяву.
Не в виденьях ночных, а на деле.
Как я с женщиной этой живу?
А как сволочь!
Глаза б не глядели.


Г.Григорьев

Она училась в Ленинграде.
Когда простыла там, промокнув,
в больничном сереньком халате
по целым дням смотрела в окна:
фонарь – свеча из парафина,
всё тот же мрак, канал Обводный…
А по морям плывут дельфины.
Они свободны.

Потом случилась перестройка.
Наркодельцы и депутаты –
как близнецы, в бордовых тройках…
Друзья, кто мог, свалили в Штаты.
Конторы все зовутся «фирмы».
Такая чушь несётся с кафедр!
А по морям плывут дельфины,
и им по кайфу.

И наконец, влюбившись поздно,
сойдя с ума на всю катушку,
она в окошке видит звёзды
и гладит мужнину макушку.
Он ей принёс тюльпан и финик!
Он ей не муж, но это мелочь!
А по морям плывут дельфины
легко и смело…

...Так важно иногда, так нужно,

Подошвы оторвав натужно

От повседневной шелухи,

Недужной ночью с другом лепшим

Под фонарем полуослепшим

Читать мятежные стихи,

Хмелея и сжигая глотку,

Катать во рту, как злую водку,

Слова, что тем и хороши,

Что в них - ни фальши, ни апломба,

Лишь сердца сорванная пломба

С неуспокоенной души...



Игорь Царев

Прощаясь на перроне у вокзала, земные завершившая дела, - До скорого! – Каренина сказала и, кажется, увы, не соврала. Сказала так легко и без укора, как будто собиралась жить и жить. И скорый показался очень скоро, хотя сегодня мог и не спешить. Да лучше бы он шел и вовсе мимо – откройте для него запасный путь! Но лязганье колес неумолимо… Она уже готовится шагнуть… Я выправлю нелепую брутальность, где с телом расстается голова! Создам альтернативную реальность, где бедная Каренина жива! Войти туда вы нам не запретите, и, в пику зазевавшейся судьбе, скажу я: - Ах, сударыня, простите! Мне кажется, вы будто не в себе… Взмахнут ее ресницы, невесомы, улыбка оживит ее уста, и мы, как будто издавна знакомы, заглянем в ресторанчик у моста. На стенах там парящая Аврора, расписан купидонами плафон, и, чтоб не отвлекал от разговора, я выключу мобильный телефон. И где-нибудь в районе полшестого скажу ей без жеманства и манер: - В трагическом романе Льва Толстого вы подали неправильный пример! Судьба вам не представила уступок, не сжалилась ни на день, ни на миг, но ваш неосмотрительный поступок десятки на подобное подвиг. И вы меня послушайте, как друга, и это постарайтесь не забыть: и так у нас с рождаемостью туго, так вы еще смогли усугубить! Простите уж за юмор солдафонский, но истина и в юморе видна: Онегин там, Печорин или Вронский – их тысячи, а жизнь у вас одна! Закат раскинет розовые перья, качнутся за окошком дерева… Чем больше говорю, тем меньше верю и сам в свои разумные слова. В посуде закопченной и железной нам вынесут картошки и грибов. И скажет мне Каренина: - Любезный, вы знаете, как лечится любовь? Помогут ли больничные палаты от чувства, что терзает и печет? Любовь неотделима от расплаты, и мне еще не выдали расчет! –Потом поправит шарфик от простуды и обратится ласково ко мне: - Спасибо вам! Ступайте с Богом, сударь. Мне не поднять рождаемость в стране! А крыть-то мне, фактически, и не чем, окончилось волшебное кино. Я выйду в разгорающийся вечер и гляну на Каренину в окно. Сидит она, поникнув головою, задумчива, возвышена, тиха… Пускай она останется живою хотя бы в мире этого стиха!

В. Ременюк