Мода мчится вперёд – отставать не моги! –
По спирали. За ней, залезая в долги,
Мы как будто бежим, но реально – плетёмся, как клячи.
Мимо ярких витрин пролегает маршрут.
Тут-то марки и лэйблы покажут, кто крут:
Кто милашка от Прадо, а кто – просто лох от Версаче.

Псевдосчастье – приманка в капканах реклам.
За него с удовольствием душу продам.
Вот стою на распутье в раздумье – ни разу не витязь.
Трудно выжить поэту на стыке культур.
Наша жизнь – мешанина аббревиатур:
МТС, ICQ, КВД, МВД, МКАД и ГИТИС.

Впрочем, речь не о том. И не речь, а базар.
Просто счастье – не птица, оно – Боливар,
И двоих не осилит, ведь счастье – удел эгоистов.
Тех, кто так и не смог научиться делить.
И чужая душа – что картина Дали:
Не пытайся понять. А к своей не пускай и на выстрел

Никого. Одиночка – сильнее, чем полк.
Человек человеку – слон, крыса и волк,
А «мир, дружба и жвачка» – наивное, глупое ретро.
И кого ты сегодня обделишь теплом,
Тот тебе точно также отплатит потом.
Мы с рожденья в жестокой войне за квадратные метры.

Но квадрат – та же клетка. А клетка – тюрьма.
И растут в мега-зонах бараки-дома,
И плевать, что порой сносит башни у башенных кранов.
Все мы зеки, и каждый мотает свой век.
Но легко в никуда обеспечат побег
Табурет от Картье и верёвка от Дольче Габбана.

Майк Зиновкин

твою дивизию сняли с марша – латать прорехи любой ценой.
радистки в штабе – такие маши, что забываешь про позывной.
пусть на исходе и рис, и рислинг, зато махорки ещё сполна.
холодный лоб допекают мысли о том, что завтра была война,
что в рукотворных полях под Ржевом уже заряжено вороньё.
и солнце тщетно забилось в жерла – такое близкое и своё,
и каждый первый боится сгинуть, а каждый третий зовёт Отца,
но строго смотрят с портрета в спину усатый вождь и двуглавый царь,
толкая грудью на амбразуры. не жаль патронов и кумача,
ведь вбито накрепко: пули – дуры, а штык – особенная печаль.

твою дивизию враг не любит и накрывает огнём с небес –
опять мешаются кони, люди, железо, дерево и свинец.
и вот в такой трансцендентной каше вариться заживо дан приказ.
орудий туберкулёзный кашель, воронки, взрывы, кровавый наст –
по-настоящему, больно, насмерть. бежать, захлёбываясь «ура»,
бог завещает армейской пастве – добро с винтовкой добрей добра,
а это значит: назад ни шагу. сто грамм для храбрости, и в окоп.
и снова трассеры вместо радуг дырявят сонное молоко,
которым выпиты синь и осень, иприт и радий. и поутру
одни других умереть попросят, руками трогая кобуру.

твою дивизию, как несладко сгорать в землянках и блиндажах,
когда атак родовые схватки торопят тужиться, чтоб дожать,
когда захлёбывается ветер прогорклым дымом, сухой слюной,
и мертвецами былых столетий опять бахвалится перегной!
невесть кому посылать угрозы, чертей контуженных звать на бис,
всерьёз лелеять последний козырь – последний выстрел длиною в жизнь,
смеяться танкам в стволы и траки – достанет сил ли? красны бинты.
но с душ посыпались ржа и накипь в ладони выжженной пустоты.
и ангел в каске смеётся рядом…
но словно пеплом швырнут в лицо,
когда представит страна к наградам
твою дивизию – семь бойцов.

Майк Зиновкин

Приду домой. Закрою дверь.
Оставлю обувь у дверей.
Залезу в ванну. Кран открою.
И ... просто смою этот день .

(Владимир Высоцкий)

Если тлеет свеча, всё равно говори: "Горит!",
ты себе не палач, чтоб фатально рубить сплеча,
даже ежели твой реал - не "Реал" (Мадрид)
и команде твоей нет ни зрителей, ни мяча.

То ли хмарь в небесах, то ли пешки нейдут в ферзи,
то ли кони устали - что взять-то от старых кляч?
Коль чего-то тебе не досталось - вообрази
и внуши самому, что свободен от недостач.

Уничтожь, заземли свой рассудочный окрик: "Стой!",
заведи свой мотор безнадежным простым "Люблю..."
Этот тёмный зазор меж реальностью и мечтой
залатай невесомою нитью, сведи к нулю.

Спрячь в горячей ладони последний свой медный грош,
не останься навек в заповедной своей глуши.
Даже если незримою пропастью пахнет рожь -
чище воздуха нет. Напоследок - дыши.
Дыши.
А.Габриэль

Все будет также после нас, а нас не будет,
Когда нам мир сполна воздаст - у мира не убудет.
По небу скатится звезда слезой горючей
И не останется следа - обычный случай.
Я вроде смерти не боюсь, хотя нелепо
Порвать загадочный союз земли и неба.
Хотя бы ниточкой одной, едва заметной
Став одинокой тишиной на рощей летней,
Негромкой песней у огня, слезою поздней...
Но так же было до меня и будет после.
И все ж расстаться нелегко со всем, что было
И то, что радостью влекло и что постыло.
Но кто-то выйдет в первый раз вновь на дорогу,
И сбросит листья старый вяз у наших окон ....
Всё будет также после нас - и слава богу.

Андрей Дементьев

Наш век пройдёт.
Откроются архивы,
И всё, что было скрыто до сих пор,
Все тайные истории извивы
Покажут миру славу и позор.

Богов иных тогда померкнут лики,
И обнажится всякая беда,
Но то, что было истинно великим,
Останется великим навсегда.

НИКОЛАЙ ТИХОНОВ

Выбросьте телек, нету в нем толку,
Повесьте на стенку книжную полку,
И по прошествии нескольких дней
Вы не узнаете ваших детей -
Радостный взгляд и смеющийся рот,
Их за собой позовет Вальтер Скотт.
Задумчивый Диккенс, веселый Родари,
Мудрый Сервантес им счастье подарит.
Бэмби проводит в сказочный лес,
Алиса поведает массу чудес,
И обязательно ночью приснится
Неуловимая Синяя Птица.

Где ты, мой милый, здоров ли конь?
Как на чужбине климат?
Свечку зажгла у святых икон,
А на душе тоскливо.
Снился мне ночью неравный бой:
Ты, а вокруг- арабы.
Чувствую, милый, беда с тобой -
.
Чувствую, рядом бабы!
.
Снилось мне, милый, что ты в плену,
Сердце от боли сжалось,
Хочешь, мучителей прокляну,
Им затуплю кинжалы?
Кабы смогла твою боль унять,
Всю забрала тогда бы,
Только предчувствие у меня -
.
Чувствую, рядом бабы!
.
Снился мне ночью девятый вал,
Страшная непогода,
Видела, как ты держал штурвал
И уходил под воду,
Чувствую, выброшенный волной,
Плачешь под баобабом.
Выжил один ты...
а всё равно...
.
Чувствую, рядом бабы!
.
СолаМонова

Мы родились среди дождей,
в сплошном потоке.
И каждый сам себе диджей,
и воки-токи.

Мы под дождём играем джаз,
нам сводит пальцы…
А если кто тебя предаст,
забудь, не парься.

Здесь только дождь, и джаз, и Цой,
и два Стругацких.
И каждый сам себе танцор:
хорош ругаться.

Танцуем кто во что горазд,
К воде привыкли.
А если кто тебя предаст,
порви и выкинь.

Ника Невыразимова

мне никогда не нравилось чувство меры -
я говорю не вовремя, зря молчу,
я выбираю кофты не по размеру
и людей я выбираю не по плечу.

Кукла Саша

среди иссыхающих каменных спин -
окно,
занавески,
герберы.
живет в этом доме один господин
и он - элемент интерьера.

он ходит из комнаты в кухню - паук
в своей дорогой паутине.
немерено ног
и немерено рук
касались промятой перины

и чайник давно отработал свое
для разных хозяек и гостий.
вот так человек превратился в гнилье -
в пиджак упакованы кости,

а между костями - ни зла, ни золы,
ни точки, ни правды, ни меры.

и водит зрачками чернее смолы
живой элемент интерьера.

Кукла Саша

я молод был и был открыт
безумнейшему из стремлений
был чьей угодно сонной тенью
не знал ни голод, ни артрит
был отвратительно одет
мне было восемнадцать лет

я был печален, одинок
страдал по волоокой анне
и точно знал, что я не стану
так омерзительно жесток
как этот вычурный эстет
мне было восемнадцать лет

я был устал, я был хитёр
и был не винтиком системы
а безупречной микросхемой
укрытой в призрачный шатёр
франшизы, акций и диет
мне было восемнадцать лет

я был красив и очень стар
и даже выжат до предела
и шевелюра поредела
и побледнел морской загар
еда на вынос, интернет
мне было восемнадцать лет

я все записывал в блокнот
писать особо не хотелось
случалось только "пилось-елось",
узнал печаль, долги, цейтнот,
петлю, обиду, табурет
мне было восемнадцать лет

встречался с женщиной любой
которая казалась анной
топил себя в вине и ванной
кормил усталость на убой
дурак бесцельный и аскет
мне было восемнадцать лет

и знай я то, что вечно жить
не выйдет и такая малость
и есть всё то, что мне осталось
то я иначе прял бы нить

я молод был
обут
одет
мне было восемнадцать лет.

Мисанова (Кукла Саша)

важны не место, не время года,
не разлинованная тетрадь:
необходима одна свобода -
любить,
безумствовать,
думать,
знать.

Кукла Саша

жизнь измеряй в физических лицах,
тех, что шагнут за тобой с обрыва:
ориентируются в больницах
лучше больных только их родные.

Кукла Саша

одиночество - это внутри
засело,
заело,
заклинило.
говорит: "здравствуй"
такому же одиночеству,
а оно отвечает:
"здравствуй,
давай по имени,
без ненужного выканья
и без отчества".

одиночество - в горле,
в слове
звенит и плавится.
не все одиночества
видно на расстоянии -
иногда оно в битом стакане
щербато скалится.
кажется - человек,
на деле -
одно название.

одиночество - в мятых брюках,
в петле спущенной,
в любом "и так сойдет",
в каждом "кому есть дело".
одиночество лучше смерти.
конечно, лучше,
но
иногда так тянет
к спасительному пределу.

одиночество - кружка чая
остывшего
на подоконнике
рядом с засохшей геранью,
конфетным фантиком.
люди, конечно, все -
будущие покойники.
одиночество хоронит заживо
быстро,
качественно.

одиночество - снаружи.
часы наручные не идут месяцы -
никто не против
опозданий и неприходов.
никто не злится,
не выговаривает,
не бесится.
никто не рад,
ни "с днем рождения",
ни "с новым годом".

одиночество - залпом пить
книги,
журналы,
любое буквенное,
бумажное.
самому не писать,
потому что писать нечего.
одиночество в каждом "ладно",
"ничего важного".
в любом
"мне есть чем заняться
этим субботним вечером".

одиночество скажет "здравствуй"
такому же. "давай по имени",
"хочешь поесть
сейчас,
послезавтра,
позже?"

"можем гулять,
клинья выбивать клиньями".

одиночество лечится быстро,
но очень сложно.


Кукла Саша

Я вчера говорил с дождем.
Я сказал ему просто — лей.
Дождь разулся, зашел в дом,
и налил мне стакан — пей.

Я сказал — между нами мрак.
Льется с крыши в наш дом вода.
Дождь ответил, что я дурак.
Я кивнул,- что, наверно, да.

— Что ты сделал? — толкнул он в бок.
— Я ушел, и сейчас сидим.
Я любить, как она, не смог.
И остался опять один…

У нее по любви — гром.
У нее под ребром — Бог.
Я ее опалил костром,
а от страха тушить не мог…

Ее силы — на нас двоих.
Я - дитя рядом с ней и трус.
Обещал ей кораллы с риф. -
поздно понял: нырять боюсь…

Мне огонь ее пальцы жег.
Я ее на руках носил.
Обещал ей звезду у ног.
А любить — не хватило сил…

Алена Васильченко

..а могла бы в абу-даби и скакать от бабы к бабе

и лежать себе на пляже в абсолютном неглиже

и рога наставить мужу и сказать на кой ты нужен?

вроде ведь не 18 и не девочка уже



а она стоит у мойки, сына выпоров за двойки.

а она готовит ужин: маринует кабачок

муж придет усталый, сука, все опять сожрет без звука

и в супружеской постели отвернется на бочок.



а могла бы бросить к черту, двинуть шпилькой прям в аорту

а могла бы послать всех... к маме и свалить уже давно

нет же, терпит остолопа, к удивлению европы

так его еще и любит. чем вам в правду не кино?



и костюмчик нервно гладит, и оглядывает сзади

и стоически худеет, если где-то что не так

и обед ему наладит и в кровати круче ****и

ну а он приходит пьяный и, пожалуйста - синяк.



...а могла бы в абу-даби и скакать от бабы к бабе

лепеча им на французском сьемпре уи и гран мерси

и на ужин есть молюсков, нюхать кокс, попасть в кутузку

стать кокоткой на Бродвее, отдаваться мне в такси

перерезать себе вены, стать моделью невьебенной,

умереть от рыбы фугу, всю себя согнув в дугу



но она стоит у мойки, честно плачет из-за двойки,

честно ждет с работы мужа....



я так больше не могу.



Марта Яковлева

Нет той изюминки, интриги, что тянет за собой вперед;
читаешь две страницы книги – и сразу видишь: не попрет;
сигналит чуткий, свой, сугубый детектор внутренних пустот;
берешь ладонь, целуешь в губы и тут же знаешь: нет, не тот.
В пределах моего квартала нет ни одной дороги в рай; и я устала.
Так устала, что хоть ложись да помирай.

Вера Полозкова

Нелюбимые дети мешают своим матерям –
слишком громко стучат по тарелке и громко жуют,
и имеют привычку игрушки ломать и терять…
Нелюбимых детей не отправят, конечно, в приют,

их не станут лупить. Эти матери знают свой долг…
Правда, сказок не будет. Пустяк: эти дети хитры –
их во сне навещают Незнайка, дракон, диплодок –
говорят о мультфильмах, о правилах новой игры,

о диковинных странах. Не ужас, не мрак, не конец.
Ну, не дышат в макушку, не гладят по круглой щеке.
Их, возможно, какой-никакой, но любил бы отец.
Да отцы в этих случаях часто живут вдалеке.

Нелюбимые дети хотят заслужить похвалу:
они учатся рьяно, берут за барьером барьер.
Нелюбимые дети стоят в наказанье в углу
и невесело думают: «Видимо, я шифоньер».

У них рано случается первая рюмка и ночь.
Детский комплекс за ними ползёт, как гружёный вагон.
Они рано уходят из дома холодного прочь,
пополняя ряды
нелюбимых
мужей или жён.


Ника Невыразимова

Хома хомячит в своей норе -
Там у него запас,
Бобик устроился в конуре,
Бобик, чужие - фас!
Мишка - в берлоге, сова - в дупле,
В улье звенит оса.
Крысы - пока что на корабле
(Алые паруса).
А человек - необычный зверь,
Более деловой,
Он покупает балкон и дверь,
Крышу над головой,
Шторочки, креслица и ковры,
Погреб и сеновал,-
Радует запах родной норы,
Вечно бы зимовал.
Хата в деревне или в Москве
Верхние этажи...
Только важнее не где, а с кем -
С кем в этом доме жить...
С кем, зимовать, заводить цветы,
Деток и хомяков.
Дом это те, кого любишь ты,
Это же так легко!
Вот для меня лучший домик - мой,
С тортиком и котом.
Если не хочешь идти домой,
Зачем тебе этот дом?

Сола Монова