Мальчик Боря лет пяти-шести,
С вышивкой гусенка на кармашке,
Не по-детски с близкими жестил,
Доводя до судорог мамашу.
Он кричал, задорно, высоко,
На прохожих из окошек глядя:
"Я Борис Борисыч Барсуков!
Х*й сосите еб*нные бл*ди!"
.
И его бежали унимать,
Дворники района были в теме,
Объясняли: "Боря, это мат!
Боренька, Ваш папа - академик,
Дедушка - народный комиссар,
Был Чапаю закадычным другом,
Он бы Вам, негодник, насосал
Шашкою по заднице упругой!"
У мамаши поднимался жар,
Подгорали на плите оладьи,
А мальчонка шпарил с этажа:
"Х*й сосите е***ные бл*ди!"
.
Окна выходили на Арбат
Культовое место для державы,
Где-то по соседству жил Булат
Автор-исполнитель Окуджава,
К Пушкину народная тропа
Пролегала очень-очень близко,
И неслась культурная толпа,
Усмирять мятежного Бориску.
Медики, училки, скрипачи,
Темнокожий дипломат из Дели,
То кричали строго:" Замолчи!",
То сулили трехколесный велик.
Приезжал военный Адмирал
И клеймил хулителя позором...
[Маленький засранец собирал
Недовольных человек под сорок]
Школьники стыдили:" Но-но-но
Так не выражаются в отряде,"-
Приходил мужик из ГорОНО
С рефератом:" Кто такие бл*ди",-
[Что, хотя и должен обличать
Этих женщин современный мальчик,
Но в стране заветов Ильича
Секса нет, орального - тем паче!]
Только не работал этот факт
Против необузданного стёба
У мамаши близился инфаркт,
Вовремя явился Дядя Стёпа!
.
Появилась форменная тень,
[Участковых все у нас боятся]
Он сказал серьезно: , Добрый день,
Граждане злодеи-тунеядцы.
Всех, кто видел этот беспредел
Собственными, так сказать, глазами,
Попрошу явиться на отдел
Для подробной дачи показаний."
[Дело-то, друзья, не в пацане,
А в проблеме массовых собраний,
Потому что милиционер
Тоже много знает разной брани]
.
Люди испарились в тот же миг,
Даже воробьи слетели с крыши,
Из окна летел ребячий крик,
Но его никто уже не слышал,
Не грозил, не ныл, не умолял,
Не стонал от ложного инфаркта,
Во дворе дремали тополя,
И сосали воду из асфальта,
Ветер Юго-Западный подул,
С веток пух сорвался тополиный,
Боря ️ сматерился в пустоту
И пошел лепить из пластилина.
.
Тут, конечно, просится мораль,
Так как многих, чувствую, задело,
[Я не житель этого двора,
Только это не меняет дела]
Гражданин, в Париже и в Перми,
На любой доступной веб-странице
Помни! Если тролля не кормить,
.
Тролль послушно самоустранится!


Сола Монова

И когда она говорит себе, что полгода живет без драм,
Что худеет в неделю на килограмм,
Что много бегает по утрам и летает по вечерам,
И страсть как идет незапамятным этим юбкам и свитерам,
Голос пеняет ей: "Маша, ты же мне обещала.
Квартира давно описана, ты ее дочери завещала.
Они завтра приедут, а тут им ни холодка, ни пыли,
И даже еще конфорочки не остыли.
Сядут помянуть, коньячок конфеткою заедая,
А ты смеешься, как молодая.
Тебе же и так перед ними всегда неловко.
У тебя на носу новое зачатие, вообще-то, детсад, нулевка.
Маша, ну хорош дурака валять.
Нам еще тебя переоформлять".
Маша идет к шкафам, вздыхая нетяжело.
Продевает руку свою
В крыло.

Веро4ка

Давно хотела записать историю,рассказанную моим хорошим другом. Обдумывала её долго...И вот решилась.

...Ксю,будь осторожна с желаниями. Будь осторожна. Они, суки, имеют свойство сбываться. И в самый неподходящий момент, тогда, когда ты уже совсем забыл, что именно об этом-то и мечтал. Не веришь? А я уже даже не сомневаюсь в этом. Вот послушай: всю жизнь я куда-то бежал, кого-то догонял. Бежал за успехом, бежал за длинным рублём, догонял то автобус, то время...И вот уже всё есть - достаток, семья, друзья.Всё есть. Мне бы остановиться мечтать,но...Пришёл, значит, однажды с работы. Уставшиииий... Прилёг рядышком с маленькой дочкой (ей 5 месяцев) и, пока жена на кухне суетиться, размечтался, зараза, глядя на маленькую красавицу. "Хорошо тебе, малявка,лежишь себе и всё,а все вокруг тебя бегают.И ничегошеньки-то тебе и не надо - лишь бы памперс сухой,да вовремя покормили. И кормят-то из ложечки, перетёртым-перемятым. И напоят из поилочки. Ляпота. Вот мне бы так!" И,Ксю,представь, не прошло и месяца как моё желание сбылось. Сбылось, сука! Всё сбылось.
Утро. Апрель. Скользкий после дождя асфальт. Пытаясь увернуться от "лобового" , направил машину в кювет...
Лежу. Лежу и всё. Иногда прихожу в сознание. Ненадолго. Но, когда свет в голове включается,слышу как все суетятся вокруг, бегают..Ага,вот памперс поменяли на сухой. А вот чё-то в рот жена пихает ложечкой. Какую-то гадость перетёртую."За маму,за папу". И так вот почти месяц. Затем полгода дома. Дочка ходить училась и я с ней вместе. Лежим мы как-то рядом с доченькой и тут я вспоминаю, как мечтал когда-то о детском покое...
Будь осторожна с мечтами, Ксю. Будь осторожна...

На подоконнике фикус, кошачий корм и валокордин.

Тот, кто держит более трех мурчащих, как правило, спит один.

Тот, кто носит собакам косточки, сочиняет домики воробьям,

От того, как правило, веет горечью неустроенного бабья.

Вот у Глаши все было. Муж, работа, первенец, младший сын.

Через сорок лет муж проснулся и просто ушел босым.

Дети в дом приходили с парами «мама, благословите».

Всех размазало, раскромсало по дольчевите.

Жизнь показалась ей делом навозного маленького жука.

Ну не искать же за шаг до смерти нового мужика.

Как другие во всем этом держатся?! Боже, как?

Кто-то тучится, словно дрожжи.

Боже, не делай меня одной из седых макак.

Не сидеть же на лавочке, не заштопывать дыры карманами.

Не называть же детей проститутками, наркоманами.

Господи, я поживу еще, только оставь под ногами твердь.

Я посижу тут, понюхаю старость, побегаю в салочки с Леди-Смерть.

Глаша шарится по подвалам, в плетеном кошике тащит домой котят.

Знакомые спишут на старость, соседи поскалятся и простят.

У Глаши в мобильном сплошь номера приютов, ветеринарок, таких же Глаш.

Если кто и думает, что обманет смертушку, — это блажь.

Главное — делать усердный вид, всех хвостатых лечить теплом.

Поднимать глаза, причитать: «Поделом мне, Господи, поделом!»

Глаша знает, что жизнь — это вот сейчас, это быть на мушке и ждать суда.

Глаша всем хвостатым дает свой адрес, объясняет, мол: «Вам сюда».

Каждый ангел на Небе несет отчет, каждый должен держать ответ:

Скольких спустил на Землю, скольких забрал на Свет.

Глаша знает, что на планерках по пятницам ее Ангелу есть чем крыть.

Есть что ответить на «Почему она все еще там?», «Кто сливает ей мощь и прыть?».

Бог подходит к нему, говорит:

— Я считаю, что ей пора уже. Я уверен, старик. А ты?

— Нет, Глафиру мою нельзя. У нее коты.





Марьяна Высоцкая

Это цитата сообщения Иримед Оригинальное сообщение

http://haoxinqing0303.blog.163.com/blog/static/933418492011741413451/

[показать]

Читать далее...

Г​осподи, сделай так, чтобы она не снилась,

не брала за руку, не проводила пальцем по коже,

обрати меня в четвероокий, в четверорукий стилус,

только освободи, только не приводи ее больше, боже,

солнце остановилось где-то меж двух америк,

зябко расколотому надвое небосводу,

рыбы в рыбьей тоске выбрасываются на берег,

человек в человечьей медленно погружается в воду...



С.Шестаков

живых тополей стойбище.
на крыше петух ожил.
был бы ты стоящим,
хотя бы моей кожи,
хотя бы моей шкуры,
добытой в чужих джунглях,
где небо от перекуров
выцвело и пожухло.
если б ты знал, что это,
решать за мужчину-мальчика,
когда за окном штореным
гуляет толпа заманчивых,

и руки у них разные,
и в заднем кармане стольники.
а я все к тебе лазаю,
в коллекторы да отстойники.
вот был бы ты стоящим,
могли б на земном крошеве
оставить Историю!

а так... как у всех... дешево

Аглая Паюшина

а по небу ночь ползет / манкой
и комочками лежат / звезды.
это в 5 — легко реветь/ «в мамку»,
а за тридцать — вроде как/ поздно.

это мой уже черед слушать,
и сцеловывать слезу с носа.
и, как губку, наполнять душу
до разрыва, до самоизноса.

а так хочется нырнуть в детство,
до икоты пореветь в сладость.
но, как заяц, лишь дрожит сердце,
мам, ну как, скажи, ты справлялась??

как стоять, когда в ногах вата,
как поверить, если бьют в спину,
а вокруг у всех «с краёв» хаты,
и табличка, где стою: «мины»,

как держаться, если пик пройден,
а подъема спуск страшней – в сотни.
я ж не дурочка совсем, вроде?
отчего же, мама, так «везет мне»?

я с годами становлюсь старше,
только мудрости вот — ни крошки.
той, из детства, манной нет каши,
но комочков — до фига в ложке...

Скорпиошка

mon ange, я отвожу
полки от цитадели.
от взятых крепостей
ключи не подошли:
сломали о неё
гитары менестрели,
порвали паруса
о скалы корабли.

вы спросите: слабО?
отвечу: больно надо.
вы ветрены и склон-
ны к перемене мест.
расслабьтесь, бастион:
закончилась осада.
крепитесь, mon ami, -
пока не надоест.

меня мансарда ждёт
под черепичной крышей,
а может, особняк,
беседка и газон.
да мало ли вокруг
уютных городишек,
готовых приютить
весёлый гарнизон?

наварит кашевар
котёл отменной каши,
насыплет фуражир
отборного овса –
но лошадь и едок,
mon cher, не будут ваши,
зато у вас - паёк
сухой, comme сi, comme сa.

вас будут штурмовать
и брать в кольцо осады,
предпринимать блиц-криг
и высылать дозор –
но в полевой бинокль
искать меня не надо:
кому-то, mon plaisir,
отдайтесь, mon tresor.

я признаю провал
и тактик, и стратегий –
на карте боевой
не выдержан масштаб…
но почему за мной
вослед скрипят телеги
и покидает форт
ваш генеральный штаб?

яблоко делится на два
круглая сочная цифра
залита соком граната
в школьном учебнике рифма
две перемены и я на свободе
до лета четыре недели
апрельское солнце с ума меня сводит
мама, кто я на самом деле?

мальчик с большими глазами
вырос попал в миллиарды
весь его взрослый экзамен
списан тайком из под парты
шпаги и пистолеты
выдохлись и заржавели
и нету врагов, и закочилось лето
мама, кто я на самом деле?

можно я выйду и спрячусь
улица, облако, птица
с рыжой собакой понянчусь
в шапке и в рукавицах
как ты когда-то просила
что бы они меня грели
мне холодно, мама, я больше не в силах
кто я, кто я на самом деле?

Иногда везет – просыпаюсь взрослой,
Пью не кофе – воду со льдом и мятой,
Обхожусь без утренней папиросы,
Отражаюсь в зеркале непримятой,
Словно бакс, разглаженный под матрасом.

Каждый вдох становится объективным.
Сознаю, зачем я, куда и сколько.
Креатива хватит к вечерней дойке,
Спаржа – это правильно и спортивно,
Мир погубит drugs, Rock'n'Roll и мясо.

Начинаю думать с заглавной буквы.
В основном, по-бродски и по-раневски.
Избегаю прочей слащавой клюквы –
Имидж должен выглядеть королевским,
Я, конечно, женщина, но другая!

Называю файлы «Мои творенья»,
Сохраняю важное – для потомков.
А потом вдруг вижу – взахлеб, с истомой,
Юный дождь целует цветы сирени.
И меня немедленно отпускает.

Мария Хамзина

А завтра понедельник,
я не выучил английский –
стопудово трояк…
Опять карманных денег
не хватает на сосиски
для окрестных собак…
Мама с папой донимают –
как они не понимают, что

Весна кругами
бегает по лужам
босыми ногами –
ей никто не нужен;
разносятся гаммы,
зовут детей на ужин –
а ей плевать, ей никого не жалко….
Так хочется бросить музыкалку…

А завтра понедельник,
у нее замерзли ноги
и пора по домам…
Опять не хватит денег
на обратную дорогу.
Надоела зима…
Почему она уходит?
Неужели не доходит, что

Весна кругами
бегает по лужам
босыми ногами –
ей никто не нужен…
Смотрю в глаза,
пытаюсь достучаться,
а ей плевать, ей надо поломаться…
Так хочется поцеловаться…

А завтра понедельник,
На работу в 8:20 –
вероятно, просплю…
Опять не платят денег –
Впору дома оставаться
и на шею петлю…
Годы время отнимают,
как они не понимают, что

Весна кругами
бегает по лужам
босыми ногами –
ей никто не нужен…
Стираются грани
и стареют лица,
а ей плевать –
ей надо веселиться…
Так хочется просто напиться…

В ожидании паруса,
воображая глобус,
бесноватые волны под килем,
приближаю себя и автобус
к своей маленькой пыльной квартире.

И, выискивая мозоли
кораблей, парусов в проливе,
мну в кармане кусочек соли,
и молю небеса о приливе!
[700x437]

...а наш удел - он свыше нам подарен, грядущая размечена стезя. Простите, я не ваш, маэстро Дарвин. Мне вашей эволюции - нельзя. К орангутанам не тяну ладошки, ничем не принижаю жизнь свою и принимаю в час по чайной ложке фатального подхода к бытию. Печально - не в свои
садиться сани, с анодом глупо путая катод. Мне близок свод вокзальных расписаний. Твой поезд - этот. Мой,пожалуй - тот. Не стая мне в душе излечит раны, и всё, что суждено - мой личный рейд. Не суйте через прутья мне бананы, а то заметит это доктор Фрейд. Я причащён и к взлёту,и к паденью, мне свыше дан мой собственный НЗ. Не буду думать, что прямохожденью обязан я каким-то шимпанзе. Я не хочу быть просто биомассой, бессмысленно отсчитывая дни... Себя не полагая высшей расой, я всё ж в приматах не ищу родни.



Хирурги, мореходы, рикши, гейши... Устроен мир сложнее ритмов ска. Идея выживания сильнейших мне как-то совершенно не близка. Я лично на другую ставлю карту, смягчая по возможности углы. Спартанцы, заберите вашу
Спарту, где сбрасывают слабых со скалы. И, без различий расы или нрава, коснувшись неба, уперевшись в дно,имеем мы особенное право испить всё то, что нам судьбой дано. Традиции у нас различны, быт ли, обычны мы иль вышли в мокрецы... Маэстро Дарвин и геноссе Гитлер звучат порой как братья-близнецы. Порой каприз, небесный грохот дробный творит то Торквемаду, то Басё... Но в основном - мы всё-таки подобны. Различия - вдеталях. Вот и всё.



Но мы - не снег, спадающий по скатам январских крыш в суровые года. И я никак не вижу слово "фатум" синонимом "безволья", господа. В основе соответствуя стандарту, мы строим в одиночку свой Парнас. Нам набросали контурную карту. Ее раскраска - целиком на нас. И мы - не ввладениях Прокруста, и нет резона брать "под козырёк". В пределах обозначенного русла мы можем плавать вдоль и поперёк. Да-да, мы ограничены, не спорю, но хватит всем сполна нейтральных вод. Одно различно: кто-то выйдет к
морю, а кто-то обдерет о дно живот. Страшней всего, когда душа больная истаяла во фразе: "Се ля ви!..", Создателю навязчиво пеняя на недостаток
счастья и любви.



Александр Габриэль

Избегая поворота от ворот земного рая,
с сардонической ухмылкою чеширского кота над седой равниной моря некто
тучи собирает, чтоб над этой над равниной воцарилась темнота. Гордо реет
храбрый некто, не поймёшь, кому подобный, и любому сразу видно – этот
некто без греха: с высоты бросает камни на народ анаэробный, сей процесс
сопровождая невротическим «ха-ха»; топит честный люд под градом
исторических развалин, будто злобная хозяйка несмышлёнышей-котят. Так
обычно и бывает на всеобщем карнавале, где низы уже не могут, а верхи
ещё хотят. Освещают вспышки молний чёрный ход в земные кущи, где не то
что человеку – негде яблоку упасть: слышны радостные стоны возбуждённых
власть имущих, под шумок вовсю имущих не имущих эту власть. Мчится
Царства-Государства золотая колесница, города и даже страны по пути
роняя ниц; хорошо, что это где-то, хорошо, что за границей, только ведь в
интимном деле нет особенных границ... В чёрном небе воет некто тонким
гласом Робертино песню «то ли ещё будет» о грядущем «впереди», и такая
очевидная рисуется картина, что яснее не бывает – и к гадалке не ходи.
На луны белёсом лике аллергические пятна, значит, чуть побольше часа
остаётся до зари. Ты стоишь, в окошко куришь, и немного непонятно, ты у
этого снаружи или всё-таки внутри, то ли в прах уходишь, то ли
поднимаешься из праха... Но вглядись и вдруг увидишь – только свечку
запали – как последняя державшая планету черепаха потихоньку выползает
из-под тяжести земли.


Юлия Драбкина

Уважаемый бог, я «пишу» это, глядя на стену твоего очага – подо мною Иерусалим. Я давно собиралась с тобой говорить откровенно, да немного мешает приросший со временем грим. Неудобно тебя отвлекать, ты, наверное, занят трудоёмким разделом уроков и всяческих благ, вон из Праги приезжий, из Лондона, наш из Рязани – у тебя и без местных просителей полный аншлаг. Разбирай, разбирай не спеша неподъёмную груду, мы ж как дети – нам всё разложи на добро и на зло. Я в сторонке, вот тут посижу, я просить и не буду, просто ветром попутным случайно сюда занесло... Уважаемый бог, я нарочно с тобою без отчеств по понятному ряду достаточно веских причин, не подумай плохого – я помню, по классу пророчеств у тебя наивысший, к тому же, единственный чин. Мне с годами, скажу тебе правду, становится хуже, ты прости богохульство такое, но сам посмотри: это как-то нечестно – ты только один, и снаружи, а чертей у меня ровно тысяча бьётся, внутри, им давно надоело и тошно в таком гееноме, только некуда деться, для них это всё-таки дом; я сама, если честно, от этих своих антиномий невозможно устала, смеяться смеюсь, но с трудом. Уважаемый бог, я забыла бумагу и ручку, я всегда забываю про главное в нужный момент, да и мне ни за что не пробраться сквозь эту толкучку, где торопится каждый оставить в стене документ. Ты прости мою спутанность мыслей и качество слога, я умею красиво и даже стихами могу, только слишком красиво под носом у бога – убого, а к творцу со своими стихами – вообще не в дугу. Ты прости, что срывала свои и чужие вериги, безоружен мой личный, ослабший теперь, бундесвер, что и в городе трёх мировых популярных религий не смогла отыскать ни одной из спасительных вер, что пришла к твоему очагу в несмываемом гриме... Утомила, наверно? Прости меня, дуру – пойду. Ну... счастливо тебе оставаться в Иерусалиме. И до встречи. На этом же месте. В грядущем году.

Юлия Драбкина

она носила безумные шляпы (возможно, собственного производства)
любила кофе, полыни запах. Не ощущала своё сиротство.
бездомных кошек кормила булочкой, жила тихонечко, вполнакала.
была конечно же местной дурочкой. порой стихи воробьям читала.

да к ней привыкли - живи, убогая, корми собачек, мечтай о крыльях.
Не обижали, почти не трогали. И только дети её дразнили.
Она любила весь мир и каждого. Был каждый день ей - не понедельник.
А на дразнилки не обижалась... Не нажила ни друзей, ни денег.

И умерла на дорожке пыльной. Случайно, в общем, и обнаружили.
за счёт казённый похоронили такую вот, никому не нужную.
Всё, что осталось - тетрадка серая, а в ней стихи этой дуры брошенной.
они людей заставляли верить в давно забытое и хорошее.

нашлись издатели и наследники. тетрадка стала кусочком лакомым...
А на могиле взошли бессмертники
и долго кошки на крышах плакали.

Елена Лерак- Маркелова

А он просто есть: тихо-мирно себе существует
В одной из заброшенных изб на задворках Ничто.
Угрюмо икает, опять поминаемый всуе,
Да смотрит на звёздное небо сквозь щёлочку штор.

Его чудеса очень любят обсасывать в блогах,
Шлют многие спамы и лезут настырно в приват –
Живущим на периферии сознания бога,
Приятно не думать, что богу на них наплевать.

Но он-то плюёт, ноутбук выключая под вечер,
И разогревая вчерашние постные щи.
В его бороде паутинкой запуталась вечность,
К которой он всех собирался, но не приобщил –

Забыл, замотался, устал от унылой рутины:
Семь дней растянулись на долгие тысячи лет.
Он ждёт и надеется, что все заботы отринет,
И выспаться сможет, и сына позвать на обед.

Но каждое утро будильник трезвонит успешно,
И вновь монитор оживает, довольный вполне.
Ведь ящик всё полнится письмами юзеров грешных,
А время всё тикает в старых часах на стене…

Майк Зиновкин

Ходит небо в замшевых сапогах –

Месит луж беззвёздное молоко.

Мы печаль оставили впопыхах.

Попыхи теперь уже далеко.



Корчат рожи рыжие фонари,

Крутят клёны пальцами у висков.

Говори мне глупости, говори –

На любые глупости я готов.



Если место прошлого – антресоль,

Значит, вместо будущего – тоска.

Мы прогоним дрёму, как страшный сон,

К облакам, похожим на облака.



И бутылке красного пустим кровь,

Наугад подставив любой стакан.

Так порою хочется пустяков,

Чтоб не волноваться по пустякам



И сидеть в уютности до зари,

Наперёд загадывать временя.

Говори мне глупости, говори –

Ты такая умница у меня!

Майк Зиновкин

Они так и не повстречались ни там, и ни здесь,
И не целовались у входа в знакомый подъезд,
И не танцевали в том клубе под старый медляк,
И «только для них» не крутилась планета Земля.
И не было плюшевых мишек и красных цветов,
Воздушных шаров, ресторанов, такси и тортов,
Как не было поздних звонков и биенья в груди.
Нет, всё это было, но только с другими людьми.
* *
А им не предписано свыше и не суждено
Хотя б попытаться решить этот сложный бином,
Суметь изменить свой заложенный кем-то маршрут —
Они разминулись буквально на пару минут.
И чайный сервиз из фарфора, как видите, жив.
И не было ссор, и взаимных упрёков, и лжи,
Его неуклюжих попыток загладить вину,
Её горьких слов, что былого уже не вернуть.
* *
Как не было мыслей о браке на первых порах.
Нет, всё это было, но лишь в параллельных мирах,
В каких-то иных измереньях, эпохах. А им Судьбой уготовано жить, посвящая другим
Себя, удивляясь событиям красочных снов,
В которых он ей предложение сделать готов,
В которых она примеряет на палец кольцо.
* *
А впрочем, что в мире реально, в конце-то концов?

Майк Зиновкин