Радость моя, происходит какая-то ерунда. Мы с тобой, не любившие никогда, умеющие наотмашь и от винта, каждую ночь выходим теперь летать.Поднимаемся над горами, над морем заходим на первый круг, звезды во мне сгорают, штурвал выбрасывает из рук, крылья царапают спину неба, оно выгибается надо мной, я чувствую млечным нервом, как в недрах твоих темно. Звездный дождь начинается и пламя в ладони льёт, мы же были случайными, бредущими над землёй, мы, привычные к радарам и позывным, отключили их - сердцам они не нужны. Мы нигде не отмечены - без приборов, сигналов, карт, там, внизу, диспетчеры получают второй инфаркт, нами полнится воздух, сводки и выпуски новостей, мы проходим насквозь - в облаках не бывает стен. Радость моя, происходит что-то огромное, как закат. Мы уходим из дома, ищем небесные берега, поднимаемся выше и выше - дыши, дыши.

Господь говорит, что так начинают жить.

Кот Басё

Мы бы здесь давным-давно пропали,
но Господь, по счастью, не таков.
Чтоб из нас не выпали детали,
есть на свете ангел дураков.
В понедельник или в воскресенье —
мне узнать про это не с руки —
нам его послали во спасенье:
там у них вверху не дураки!
Он нас ночью утешает: “Тише!” —
если вдруг отчаянье грызет.
Он нас ловит, падающих с крыши,
и на скорой помощи везет.
В слипшихся, насквозь промокших платьях,
в водорослях, залепивших рот,
он несет нас бережно в объятьях,
невредимых, на берег кладет.
Он следит, кого и кто обидел,
возле печки тушит угольки.
Говорят, его никто не видел.
Что с нас взять — вестимо, дураки!
Чтобы мы в потемках не плутали,
чтоб уж точно, чтоб наверняка,
он включает фонари в квартале —
чтоб дурак увидел дурака.
А потом сквозь сумерки и вьюгу
добрый ангел, улетая ввысь,
бросит нас в объятия друг к другу,
чтобы мы здесь не перевелись.

Наталья Ванханен

http://club.osinka.ru/topic-63317?start=0

Да разве нам много надо?
Попутчика в путь - дорогу,
Тепло любимого взгляда,
и детскую веру в бога.
Чтоб было свое крылечко,
где очень легко дышалось,
И жил домовой за печкой,
а кошка за ним гонялась.
Чтоб дома блины в субботу,
с вареньем для вдохновенья,
И чтобы делить заботы
по будням и воскресеньям.

Старею. Начинаю замечать, как стрелки перешагивают время.

Стараюсь полюбить зеленый чай и мир пытаюсь привести к системе.

Шучу над тем, что мне не двадцать лет, и в клубе непростительно зеваю,

И за друзьями выключаю свет. А в день морозный — шапку надеваю.

Старею. Больше не стесняюсь слез. Ценю комфорт в быту и свежий воздух.

И вдруг впервые говорю всерьёз о чём-то — оглушительное «Поздно».

К рассвету ближе двигаю режим. Смотрю на жизнь открытыми глазами.

И голос мой предательски дрожит в стихах о доме, Родине и маме.

Старею. Начинаю принимать родителей, себя и витамины.

И морщусь, если где-то слышу мат, и реже улыбаюсь без причины.

Держу в уме десяток новых тем: Развитие, политика, финансы.

И умудряюсь быть на высоте, и щедро жить до нового аванса.

Старею. Начинаю смаковать апрельский ветер, встречу с добрым другом,

И понимать: вселенная права, вопросы возвращая нам по кругу.

Старею. Ощущаю каждый день — Благословеньем. Радуюсь потоку.

Вот жизнь… Идёт кругами по воде,

А я на счастье выставляю фокус.

Дикая Собака Динго

Мы стареем не от старости
Не от прожитых годов.
Мы стареем от усталости,
От обид и от грехов.

От тоски и обреченности,
От несбывшейся любви,
От житейской безысходности,
Повседневной суеты

От забот, что только множатся
От проблем, что не решаются
Мы стареем раньше возраста
Ибо души иссушаются.

Е.Евтушенко

виросли діти гості роз'їхались
друзі – хто спився хто втік а хто йобнувся
я намагаюсь сприймати зі сміхом це
але й без сліз не обходиться повністю

маска моя приростає до шкіри вже
не впізнаю себе в жодному дзеркалі
ще у життя намагаюся вірити
але у снах зустрічаюсь з померлими

я поглинаю світло й повітря
води і землі довколишні трави
я розростаюся наче повір'я –
є у мені навіть власна держава

там цвіркуни і цикади і равлики
ніч розколисують ритмами тихими
я розчиняюсь і це мабуть правильно –
виросли діти гості роз'їхались


Іздрик

життя – це така інерція
синдром найпростіших рухів
існують і інші версії
та я їх уже не слухаю

на відстані подиху дотику
серця завмирають ніяково
життя – нелегкий наркотик
крутіший ніж "сходи якова"

життя – це важка диверсія
екстракція тіла з духу
існують і інші версії
та я їх також не слухаю

на відстані подиху дотику –
шовковиця слина вигини
і рухів простих мелодика
немов растаманські вигони

у пахощах ягід і спецій
життя – нереальна пруха
існують і інші версії
та я вже нікого не слухаю

Іздрик

А можно вас на два словечка?

Пока плывёт вон та овечка

В неповторимых небесах

Пока идёт на всех часах

Земное время, и покуда

Не устарело слово «чудо»,

Душа не бросила парить,

Нам есть о чём поговорить.

Это ты, положим, врешь,
Ты от горя не умрешь -
Потому что есть, что кушать,
Потому что мир хорош,

Потому что перламутром
Серебрятся скаты крыш,
Потому что завтра утром
Ты в Палангу улетишь,

Потому что править балом
Ты намерен до седин,
А таких, как я - навалом.
Это ты у нас один.

Ек Горбовская

Ах, как мы много голоду
Испытываем смолоду.
Морковь едим,
Щавель едим,
Еще чего поесть глядим,
Жадны, как черти, до кино –
Глядим любое, все равно,
Вихрастые мальчишки,
Во всю глотаем книжки.
На сцене что ни ставится,
Нам до упаду нравится.
И только к старости зато
Нам все на свете – ересь:
Щавель – не то,
Морковь – не то,
Любовь – не то....
Наелись.

Молодому кажется, что в старости
Расступаются густые заросли,
Всё измерено, давно погашено,
Не пойти ни вброд, ни врукопашную,
Любит поворчать, и тем не менее
Он дошел до точки примирения.
Всё не так. В моем проклятом возрасте
Карты розданы, но нет уж козыря,
Страсть грызет и требует по-прежнему,
Подгоняет сердце, будто не жил я,
И хотя уже готовы вынести,
Хватит на двоих непримиримости,
Бьешься, и не только с истуканами,
Сам с собой.
Еще удар — под занавес.

Илья Эренбург

Когда от бессонницы тяжко и больно,
Как будто ударили битой бейсбольной,
А спальня похожа на тесную клетку,
И ты выпиваешь вторую таблетку,
Но лезут противные мысли о вечном,
И не сосчитать непокорных овечек,
И даже беспомощны Хрюша с Каркушей -
.
Не мучайся, детка! Иди и покушай.
.
Покушай сметанки, покушай сырочка,
И станет милее ночная сорочка,
Покушай печеньки, покушай ватрушки,
И в сладостной неге заройся в подушки.
Покушай вареньица с манною кашкой,
Одобрено Хрюшей, Каркушей, Степашкой,
Запомни рецепт этой правильной сказки:
.
Расплющило - плюшек, колбасит - колбаски!
.
СолаМонова

Знаешь, я невеста незавидная,
Гарантийный срок уже истек))
Чемодан со старыми обидами,
И - надежд потрепанных мешок.

И чужие юности - на пятки мне.
И морщин) – непрошеный букет)
На душе, держащейся заплатками,
Вроде, для любви и места нет.

И коронных блюд не кашеварю я,
И характер – /мама, не горюй!/
Каждой твари – суждено по паре, но
«свой сапог» никак не подберу…

Из трех пальцев мне судьба фигурами
Подрезала крылья каждый раз.
Почему реву счастливой дурою
На твоем плече, не пряча глаз?)

То ли жалко мне тебя, хорошего),
/шутка ль - всё «приданное» принять!/
То ли ту, замотанную в прошлое,
словно в кокон, прежнюю себя…

Пусть лимит на счастье стал просроченным,
Обойдусь «без крыши» /не вопрос/
Но души, оставшийся кусочек мой,
Весь в тебя, до клеточки, пророс…!)

Надежда Щеголькова

Когда бог маленький, он носит валенки,
копает палочкой в сырой проталинке,
а после топает (в руке коробочка)
к сухой завалинке кормить воробушков.
Глядит внимательно, глазами Бога –
кого по матери… кому немного
отсыплет радости. А нам, скорбящим,
всё это кажется ненастоящим.
А бог не вредина и в этом истина!
Он недоеденных козявок выпустит
туда, где мокрая земля кукожится –
авось, да выживут, авось размножатся…

Алена Рычкова

За окнами звезды... Родители, тише!
По сонной квартире ходите, как мыши.
Прогулки. Пеленки. То дождь, то туман -
ребенок от этого сходит с ума!

Измучили соской, купанием в травах.
Коляска шатается с лева на право.
И папе сказать бы - "Побрейся, колючий!"
Щетиною до смерти сына замучил!

Бабуля читает мне сказки спросонок.
Я - самый ужасный на свете ребенок!
На город уже опускается полночь
и дедушка бабушке вышел на помощь.

Я хнычу. Я плачу. Мой крик громогласен.
Я в гневе бываю особо опасен.
Я - самый коварный. Я - мастер интриги.
О детях таких не написано в книге!

Мой папа седеет - простая причина:
в квартире растет конкурентный мужчина.
Беззубый и лысый, в руках - погремушка;
лежу на какой-то девчачьей подушке.

Я, мамочка, буду послушным и кротким.
Пожалуйста, только не эти колготки!
Я нервно брыкаюсь, мол, "только не это!"
У взрослых отсутствуют вкусы эстета...

Я умный и хитрый, я - маленький дьявол;
в кроватке лежу, улыбаясь лукаво.
Родители, тише! На улице звезды...
И я засыпаю из жалости к взрослым.

Меня поцелуют легонько в макушку.
И папа шепнет "доброй ночи" на ушко.

А в небе - луна, как сияющий мячик.
- Уснул наш капризный, наш крохотный мальчик...

Алена Васильченко

Что тебе нужно, Элли? -
Дорогу из кирпича?
В городе - сплошь метели.
Птицы - и те молчат...
Воет зима протяжно.
Трудно шагать по льду.

- Элли, тебе не страшно?
- Страшно, но я иду...

Полночь на циферблатах.
Нежный овал лица...
Людям в железных латах
ищет она сердца.
Камни путей окольных...
Руки свело в снегу.

- Элли, тебе не больно?..
- Больно, но я смогу.

Скрипнет почтовый ящик:
"скоро вернусь, друзья!.."
Ведь без сердец стучащих
людям никак нельзя!..
Голос собак бездомных...
Зеркало мерзлых луж...

- Сколько в кварталах темных
бродит железных душ...

Люди не верят в чудо:
давят железом грудь.
Элли больна простудой,
но продолжает путь...
Элли стучится в двери...
Вязнет в снегах полей...

- Если я буду верить -
станет металл теплей?

- Что это, Элли, значит?
Что за сумбур идей?..

...Элли идет - и плачет:
- В людях ищу Людей...

Алена Васильченко

Что меня беспокоит? На-ка вот:
Я хочу, чтоб на Рождество
Сделал Бог меня одинаковой,
Чтоб не чувствовать ничего.

Острый локоть -
В грудную мякоть:
Чтоб не ёкать
И чтоб не плакать;
Чтоб не сохнуть
И чтоб не вякать -
Чтобы охнуть
И рухнуть в слякоть.

Лечь, лопатки впечатать в дно
И закутаться в ил, древнея.
Вот тогда станет все равно.
А со временем - все равнее.

Вера Полозкова

Вот смотри - это лучший мир, люди ходят строем,
Смотрят козырем, почитают казарму раем;
Говорят: "Мы расскажем, как тебя сделать стройным"
Говорят: "Узкоглаз - убьем, одинок - пристроим,
Крут - накормим тебя Ираком да Приднестровьем,
Заходи, поддавайся, делись нескромным,
И давай кого-нибудь всенародно повыбираем,
Погуляем, нажремся - да потихоньку повымираем".

Это вечная молодость: от МакДональдса до Стардогса,
От торгового комплекса до окружного загса,
Если и был какой-нибудь мозг - то спекся,
Чтобы ничем особенно не терзаться;
Если не спекся - лучше б ты поберегся,
Все отлично чуют тебя, мерзавца.

Это что ж под тобой все плавится и кренится -
Хочется значительнее казаться? -
Столько Бога вокруг, что хочется три страницы,
А не получается и абзаца?
Столько Бога - на фотографиях все зернится,
Воздух горлу не поддается, глаза слезятся?
А паек принесут - так ты сразу тявкать да огрызаться?
Ты б и впрямь, чувак, соблюдал границы -
Все прекрасно видят тебя, мерзавца.

Это лучший мир, так и запиши себе, дьяволенок,
Не сжигать же тебе блокнотов, не резать пленок,
Не трясти на предмет стишков твоих дамских сумок -
Просто мы не любим одушевленных,
К ним и приближаться-то стремновато без пары рюмок,
А тем более - подпускать наших юных самок.
Это замечательный мир, один из прекрасных самых.
Так и запиши себе, недоумок.

Вера Полозкова

Кафельный пол, на стенах трещины,
водопроводная грязь.
Я бы любил тебя, даже если бы
ты
не родилась.

Даже если бы
ты появилась на свет
мужчиной,
чудовищем,
дьяволом,
деревом,
птицей,
одной из комет,
стрелой,
отчаяньем,
яростью,
стихией, что прячет в недрах Земля -
я бы любил тебя.

Даже если бы
ты не была
моей,
а была
подневольной,
чьей-то женой,
подарившей ему дочерей,
сыновей.
Обезумевшей,
слабой,
смертельно больной,
собиравшей в ладони искры огня -
я бы любил тебя.

Даже если бы ты создана,
ветром,
пеплом,
порохом,
бурей в пустыне,
островом,
океаном,
планетой,
городом,
той, никогда не любившей меня -
я бы любил тебя.

Кафельный пол, на стенах трещины,
тусклый, мигающий свет.

Я буду любить тебя, даже если

даже если
тебя
нет.

Джио Россо