[показать]существует два типа людей: те, кто при виде задницы думают о заднице, и те кто, при её виде ищут подвох или умысел.
Товарищ Кроличий Позвонок(он и вправду похож на русака: желтое лицо и большие руки) из первого типа. "каким же надо быть извращенцем, что бы придумать такое!"-говорит он, глядя на 77ми летнего голого мальчика, и занимается самым бесполезным делом, что можно придумать-спортом.
Но это хорошо, правильно. Это - полезно.
не буду его тревожить.
***
-Рамтам!
-Что?
-Ты кем был в прошлой жизни?
-Зачем тебе?
-Мне кажется, ты был Сартром.
Светловолосый пианист отложил нотную тетрадь и выпрямил под столом свои необычайно длинные коленки, с интересом обратясь вслух.
-В тебе есть что то опустошённое и разочарованное, как в нём...-не затейливо продолжал мальчик поигрывая бумагами на столе,- ты ведь поэтому никуда не выходишь из театра?
-Ну...-Рамтам запустил руку в волосы-я был французом в первых двух жизнях. И... был писателем, да.. но не Сартром. Сартр человек. Просто ты ещё не умеешь отличать. А не выхожу я потому... хмф.. - Рамтам встал- Девять жизней это трудно, Гао, очень трудно.
Коко всегда приходилось высоко задирать голову, что бы разглядеть, куда смотрит его друг. Боже, какой длинный.. Кажется, голова его, на такой высоте утопает в синей дымке, а плечи развёрнуты как у покосившегося здания. И от этого, казалось весь зал был синеватый и косой.
Рамтам был гениальный пианист и это вырожалось в первую очередь в его власти над сознанием находившехся радом.
-Уже поздно- сказал Рамтам беря на руки мальчика и относя его спать.
Вот они, эти его холодные холодные глаза, жестокие брови, арийская челюсть, тонкие непристойные губы и горячие длинные пальцы.
Гао съёжился: спать они сегодня не будут. А завтра, проходя по коридору школы навстречу этой встречающей его высоченной фигуре, будет гордится и искоса, самодовольно поглядывать на однокашников.
***
Полдень
[...]
И вот нынче, после полудня, проглядывая старые комплекты "Бувильского
сатирика" -- газетки, не брезговавшей шантажом, владелец которой в годы
войны был обвинен в государственной измене, я вдруг начал понимать, в чем
дело. Я тут же из библиотеки отправился в музей.
Я быстро миновал сумрачный вестибюль, бесшумно ступая по черно-белым
плиткам пола.[...]
Над входом в большой зал (или зал Бордюрена -- Ренода), как видно,
совсем недавно повесили большое полотно, которого я еще не видел. Оно было
подписано Ришаром Севераном и называлось "Смерть холостяка". Картина была
получена в дар от государства.
Голый до пояса, с зеленоватым, как это и положено мертвецу, торсом,
холостяк лежал на смятой постели. Скомканные простыни и одеяла
свидетельствовали о долгой агонии. [...]
Этот человек жил только для себя. Его постигла суровая и заслуженная
кара -- никто не пришел закрыть ему глаза на его смертном одре. Эта картина
была мне последним предупреждением -- еще не поздно, я еще могу вернуться.
Но если, не внемля предостережению, я продолжу свой путь, да будет мне
известно: в салоне, куда я сейчас войду, на стенах висит полтораста с лишним
портретов; если не считать нескольких молодых людей, безвременно отнятых у
семьи, и монахини, начальницы сиротского приюта, ни один из тех, кто
изображен на этих портретах не умер холостяком, ни один не умер бездетным,
не оставив завещания, не приняв последнего причастия. В этот день, как и в
прочие дни, соблюдая все приличия по отношению к Богу и к ближним, эти люди
тихонько отбыли в страну смерти, чтобы потребовать там свою долю вечного
блаженства, на которое имели право.
Потому что они имели право на все: на жизнь, на работу, на богатство,
на власть, на уважение и в конечном итоге -- на бессмертие.
Я внутренне подобрался и вошел.[...]
Мужчины и женщины, составлявшие бувильскую элиту между 1875 и 1910
годами, все до одного были представлены здесь, тщательно выписанные Ренода
или Бордюреном.
Мужчины построили храм Святой Цецилии Морской. Основали в 1882 году
Союз судовладельцев и коммерсантов Бувиля, "дабы слить в единую мощную силу
все проявления доброй воли, содействовать делу национального обновления и
противостоять партиям беспорядка..."[...]
Женщины, достойные подруги этих борцов, основали большую часть
патронажей, детских яслей, благотворительных кружков. Но прежде всего они
были супругами и матерями. Они воспитали прекрасных детей, научили их
понимать, в чем состоит их долг и их права, понимать, что такое вера и
уважение к традициям, которые создали Францию.
Все портреты были написаны в темно-коричневых тонах. Живые краски были
изгнаны из соображений приличия.[...] с почетного места в центре
стены на меня устремил ясный взгляд коммерсант Паком.
Он стоял, слегка откинув голову, держа в одной руке цилиндр и перчатки,
которые прижимал к жемчужно-серым панталонам. Я не мог удержаться от
известной доли восхищения [...] Он был просто
красив.
Я отказался от мысли обнаружить в нем какой-нибудь изьян. Но он меня не
отпускал. Я прочел в его глазах спокойный и неумолимый приговор.
И тут я понял, что нас разделяет; мое мнение о нем его нисколько не
затрагивало -- для него это была жалкая психология, вроде той, что разводят
в романах. Но его суждение пронзало меня насквозь как меч, оно ставило под
сомнение самое мое существование. И он был прав, я всегда это сознавал: я не
имел права на существование. Я появился на свет случайно, я существовал как
камень, как растение, как микроб. Моя жизнь развивалась стихийно, в самых
разных направлениях. Иногда она посылала мне невнятные сигналы, в других
случаях я слышал только смутный, ничего не значащий шум.
А для этого безупречного красавца, ныне покойного Жана Пакома, сына
Пакома из Комитета Национальной обороны, все было по-другому: биение его
сердца и глухие шумы всех его прочих органов являлись ему в форме
сиюминутных, отчетливых прав. В течение шестидесяти лет он неуклонно
осуществлял свое право на жизнь. [...]
На стенах висели и другие начальники, и только они. Вот этот
серо-зеленый громадный старик в кресле -- начальник. [...]
Но, готовясь
перейти в бессмертие, они вверили себя именитым художникам, чтобы те
деликатно подвергли их лица тому же углублению, бурению, ирригации,
посредством которых сами они изменили море и поля вокруг Бувиля. Так с
помощью Ренода и Бордюрена они подчинили Природу -- вовне и в самих себе. На
этих темных полотнах передо мной представал человек, переосмысленный
человеком, и в качестве единственного его украшения -- лучшее завоевание
человечества: букет Прав Человека и Гражданина. Без Мои бывшие одноклассники совсем уже взрослые.
а так они почти не изменились. та же музыка, те же книги, тот же смех, по тем же причинам.
у них всё хорошо.
***
Остап прижался носом к душным плечам покачивающимся в такт скрипучему вальсу. Пышная, вся в цветах, дама, плыла кругами по комнате, унося Остапа в лоно квартирного уюта, вязко закутанного в жёлтый свет сорока ватт. Поминутно глотая пропитанную вином слюну, Остап дремал, стараясь забыть сегодняшнее утро. Крошечный приморский городок, где он жил, был так же завёрнут светом, как эта комната, но теперь, когда посиневшее тело Катеньки трепыхалось рыбами где то на дне бухты, а трамваи, белые на морсокм полдне, так же катались из под горы, не зная об этом, никакое солнце уже не могло согреть Остапа.
Чёртова громада из жил и потной тугой шкуры, весь день ходила за ним, фыркая в волосы. Несло от неё навозом и мёртвой Катькой.
Чёртова лошадь.
Утром, не дожидаясь рассвета, Остап собрался и уехал в столицу.
***
когда этот господин идёт, деревья вянут, а влюблённые старятся. У него было 99 жён, да да.
отдельныя стена в его кабинете уделена только их горячо любимым портретам. Напротив них огромная медная машина для возгонки звука в жидкость. В дверную ручку встроены часы с обратным отсчётом, которые идут, только когда за неё берёшься.
скажите спасибо Дорогому Томасу
сраный сайт не хочет брать эту ссыль ._. а вот дайри берёт, будь он неладен >__>
ну и хрен с ним
<embed src="http://sketch.odopod.com/flash/OdoSketch.swf?sketchURL=/sketches/158111.xml&userURL=/users/30539&bgURL=/images/bigbg.jpg&mode=embed" AllowScriptAccess="always" bgcolor=#EDE7DB menu="false" quality="high" pluginspage="http://www.macromedia.com/go/getflashplayer" type="application/x-shockwave-flash" width="400" height="238"></embed>
***
Дорогой Томас, оказывается, всё это время я рисовал тело вашего взгляда. Такого мимолётного.
создадим картины, смотреть на которые нужно будет один миг.
и можно будет сэкономить на диванах в галерее.
[показать]
[показать]
[показать]
[700x295]
[показать]
[показать]
[показать]
[показать]