Боль, завёрнутая в застиранный многоклеточный платочек.
Открытая в ночной глубоко-чёрный час, когда видеть бессмысленно и остаётся только шарить да прислушиваться, шугая под кровать бесов с пушком по всему телу.
Попутно воскресшие тёплые фотографии пейзажей и певцов, по которым распускаются вязкие слюнки-бутончики бесплодные.
На ниточке между существованием и чем-то ещё моё "я" вывернулось никчёмной ерундой, осыпалось волглыми опилками, тяжко опало намокшим серым песочком.
Обеими руками в земле удалось разгрести такое, что закопать не получилось, осталось только уложить в сердечный клапан, баюкать темпом шагов, тетешкать дыханием.
Драгоценная надежда на небытиё, окукленная в хладных глубинах сознания, законсервированная в винном уксусе до ладных времён.
Наступает утро, и думается: "Да ладно, вот главное сейчас – не забыть надеть штаны и почистить зубы под даб-версию всего, что под руку попалось". А боль – что боль, она лежит во внутреннем кармане вместе с эмпэтриплеером, часам к двенадцати распроснётся в полтона посреди рабочего дня, а пока – анестезия утра и простительное вроде бы слабоумие и щекотливое лицемерие самому дорогому и любимому себе.
Наступает день, и закрадывается мышью мысль, что к вечеру надо укупить сливок или ряженок или творогов, придти и сожрать это спроста, или, может, заморочиться и сколдовать еды посложнее.
Лейтмотивчик, прошивающий голову сквозь виски, крутящийся орнаментом под тонкой шкурой – до гробовой доски, покрытой блёвной хохломой да поверх "морилкой" залакированной – тянуть копытца к корытцу с горой пирожков, цветными бисером в начинке, отрубей со вкусом красной икры, помоев по рецепту.
Параллельно вспоминается абсурд каждод(г)невности, как один чел назвал мою физиономию "одухотворённой", как другой чел трёх лет принял меня за врача и в страхе спрятался под стол. Ещё одни спросили, как же я буду в старости, а другие предложили хороший телефон за восемьсот рублей. Весь болиголов при взаимодействиях с другими в корзины охапками рвать, сушить, в амбары запирать и поджигать к чертям к дьяволам к ебеням, хохоча запрокидывая голову видя небо.
Фотографии мельтешат в голове – молодое лицо с ухмылкой поперёк горла, бледность от недоедания с полными кармашками монет, горе-горюшко от ума и пустота от Матфея. Это же лицо постарше, малые капли юношеского жирка истаяли на жаровне лет, и глаза – теплящиеся в летней ночи-печи угли, были в аду, кипели в котелке с собственными секрециями страхов и отвращений. И дубль три, закрытое руками – но ужели и по рукам не опознать хуюа, who you are, бесценная единичка бытия, с улыбкой и бьющимся рыбкой лицевым нервом, сквозь ладони.
А эти ещё, чуднЫе слова – вена яремная, люцидность, гиалиновый хрящ, круп человечий.
Жизнь - очень не очень, и боль в ней лежит не в мягком персональном футлярчике, а рядом с узлом колготок, на стопке глупых книжек, пересыпанная сахарком из дырявого пакетика, обхоженная птичьими лапками мертвенных голубей с опущенными веками, обляпанная шоколадом в виде подтаявшего медведюшки.
you are all that you have
будьте внимательны, для разных версий игры разные обновления
I was trying to figure out how many letters was in the alphabet
this is your life, good to the last drop
"я хочу, чтобы после этого ничего не было"
и я
Стало получше, стало полегше, как позволила себе скалить зубы и таращить глаза прямо в прямом эфире, прямо на записи передачки про жизнь свою, прямо в лицо вопрошающему и советующему – чтоб отшатнулся тот, чтоб ему стало гадко и тошно, что лицо моё не милое вовсе, не официальное, что черты заострились как у покойного, кожа бледная, губы в трещинах. И всё равно не настолько легко, чтоб участвовать в цирке спокойно, не скача давлением, не боля головой, не отвлекаясь на забавный мусор из кармана пальто.
Не, бывает такое, что и хочется на улицу, и даже на работу вроде без рвоты идётся, но так, чтобы за весь день мало слов сказать и людей как можно меньше увидеть. А увидеть только заснеженный частный сектор с закоченелыми фруктово-ягодными деревцами под линкинпарк в одеревенелых наушничках. Рассказ в голове попридумывать, который уж месяц на бумагу просится, или даже в сеть, но не время ему, незрел ещё. Как там детёв на улицу выпускают играть в снежки – стопятьсот раз шарф затянут и шапку на уши надвинут, так и я с рассказом – все запятые и тире продрочить надо ни по разу. И ещё в спину перекрестить и полувслух этак: "Иди с богом". Хотя с каким там fucking богом, в этом-то fucking мире.
И успокоиться по поводу поразившего устного или печатного слова, пробравшей до кишок выпивки, упавшего с неба осадка.
Господь, прибери мою душу. Красиво завёрнуто, раскрыла – не верится, беспокойно вертится, что за души, что за господа, ешь – не слушай, кап-кап со стен года.
Баю-бай каждому встречному и поперечному, вместо беспокойного выбора – пуховая постелька, войлочная стелька, воловье ярмо, земельная начинка для мясных конфет, волчья овчинка для павших комет.
Понедельники котлетами накручены, травы горькие копытами намучены, милое кралось – в кастрюльки бросалось, перцем солилось, зубами оскалясь.
Красны бусы в кармане фуфаечки, обблёваны алкоголички-маечки. Сладко продалось, о личном горе спелось, денех славное море сплакалось, втиралось в раны, кружились враны, не сподручно нихуя, кого ебёт чужа беда.
На заснеженной дороженьке, первопроходцем кажучись, поступочками крадучись, сколько было до меня, сколько буде после, над яслями ослик, а в руках вода. Скроено наспех, солью подслащено, правдой подлещено, одной войной помазано, «человече» названо.
Всё когда-то кончится, всё ещё успеется, и балкон седьмого этажа никуда не денется.
P.S. Долго искала эту картинку, да нашла. Он поёт вопреки всем и всему, молодец какой. [250x176]
Заходила на избирательный участок, и услышала громкое пение Димы Билана. В воздухе мельтешили крупные снежинки и молекулы бреда.
Выходила с избирательного участка, в фойе бубнил телевизор: "Дедушка почувствовал себя хуже".
А непосредственно во время голосования в пяти шагах от меня сидели два мужика-наблюдателя и вели диалог, какой навоз лучше вносить в гряды на огороде.
Ещё ко мне подвалила восемнадцатилетняя барышня на шпильках, задела и чуть не сшибла ногой стул, и повелительно произнесла: "Дайте-ка мне глянуть вон то". (Это про пригласительное, которое я положила на стол вместе с паспортом.) "Хуй тебе, а не вон то", подумала я, а вслух ответила, что ваще-то всё перед ней и ничего не стала подавать.
Купила себе фиолетовую ручку и пива, чтоб успокоиться от сюрреалистического выборного пиздеца.
В подъезде видела надпись "Вы пидор".
Дома меня ждал плюшевый тюлень, забавные слова в книге, бодрящая музыка на компе, я с головой кинулась во всё хорошее и к вечеру как-то отошла от странного утра.
накручиваем там всё время чёрный хлеб (с)21-11-2011 00:25
~ берёза бородавчатая проживёт 150 лет, вяз шершавый проживёт 300 лет, дуб черешчатый проживёт 1500 лет
~ на подоконнике пылились бутылка из-под пива и Новый Завет (New Testament – ну и круто же звучит на английском) – подарок баптистов, к которым я когда-то заходила по работе. Композиция была слишком однозначно-брутально-романтичной, и я положила на подоконник пластикового игрушечного зайца
~ каждый человек может снять даже на плоховатый фотоаппарат что-то достойное, если встанет посреди октября достаточно рано, выйдет на берег реки, и щёлкнет кнопкой
И все мелкие (или крупные – нет-нет, всё-таки мелкие, или, разнокалиберные, пусть будет ни нашим, ни вашим) факты прыгали с ладоней в разные стороны. И чёрт его знает, какой из каждого подвести итог и сделать вывод. Совсем как в глубоком детстве – вечером с работы приходили родители и интересовались, чем я занималась весь день. А я не могла ничего ответить посущественней и повесомей, потому что весь день рассматривала и вертела в руках цветные карандаши, удивляясь их разной степени заточенности и затупленности, и прочим особенностям этих странных древесных палочек, начинённых грифелями, и подписанных с одной грани "Олимпиада-80", или другими буквоцифрами. Весомого итога было ноль, не нарисовано ни одной картинки, и день прошёл странно, медленно вытек из тела под названием "моя жизнь". Другой день – другие любования необычными предметами и явлениями, а вечером – ожидание итога: "Ну, как оно?"
Разноцветная крупа сыпется на пол, некоторые крупинки прилипают к вспотевшим ладоням, и я не знаю, "как оно".
~ позвонила в дверь, и кто-то за ней переругивался, мол, иди открывай, ёбаная сука, давай уже, ленивая скотина, а через пару минут дверь открыли очень даже приличные люди
~ Честер Беннингтон очень красивый чел, подозревала это с 2001 года
~ анекдоты про смерть и трупы на работе лучше не рассказывать
~ летучие мыши ловят рыб, а некоторые рыбы ловят полевых мышей
Ну здравствуй, человече.
Ты помнишь меня – я сгусток твоего вечернего августа, тёмно-вишнёвая капля, выступившая на лопнувшей перезрелой ягоде. Ты не помнишь моей даты – тогда ты ещё плохо разбирал дни на календаре, для тебя они были плотными отрядами муравьёв-солдатиков, где преобладали чёрные, но рядом шагали и немногие красные.
Теперь ты взрослый, но единственный и верный код возвращает тебя в _тот_ вечер – гудок незримого паровоза. Этот звук теперь ты легко увязываешь в уме с железной дорогой, облитыми креозотом шпалами, с картами, разлетевшимися по рельсам – в прошлом году ты стоял на обочине, ждал, пока пройдут вагоны, и из одного полетели засаленные карты, не вся колода, а те, которые были в руке одного, наиболее нервного игрока.
Тогда этот паровозный гудок был сам по себе, он проносился по небу стежком суровой нити и умолкал вдали, как гул самолёта или грачиный грай, неосязаемая простая нота. Ты смотрел вверх, стараясь разглядеть невидимое, и перед глазами плыли на запад серые облака, как куски разорённых осиных гнёзд. Из окон пахло варимым вареньем, на клумбе желтели цветы – ты до сих пор не в курсе, какой их род-вид, не удосужился, тебе это неинтересно, но ты узнаешь их с первого взгляда на любой фотографии. Находясь в том августе, в своём дворе, повисая на железной вертикальной лесенке вниз головой, и одновременно умудряясь жевать булку с изюмом, ты был счастлив.
Сейчас у тебя множество байтов ещё непроглоченной информации и желание найти комбинацию чего-то такого, что привело бы твою центральную нервную систему в радостное буйство и за руки-ноги втащило бы тебя в страну вечного счастья.
Впереди ещё годы и годы поисков, потраченных денег и пролитых в стылый чай слёз на ночной кухне, но знай – в конце пути я жду тебя. Я встречу тебя долгим паровозным гудком. И да, в левом кармане у меня всегда лежит свежая булка с крупным изюмом.
слово о полку Игогореве
взял закурить лица не помню (с), Летов Егор
сидела на лавке ждала автобуса
подвалило пятидесятилетнее страшное давай знакомиться
извините не хочу знакомиться я тут не за этим
не не ты чё того этого что ли
я тте мороженое куплю какое самое ни на есть дорогое в палатке придорожной
свалила с лавки затулилась в туалет кладбищенский
тама остановка а рядом кладбище до могил рукой подать
ждала ждала да и вышла чтоб на автобус не опоздать
подходит с мороженым текущим и в руки им тычет
не хочу не буду спасибо большое
ну ты чё того этого
я не буду с Вами знакомиться отстаньте пожалуйста
да ты сука падла несговорчивая
а тут ура автобус
еду сзади а оно страшное спереди
мороженое своё доедает нехотя
оборачивается и через весь салон
сука ты падла ты чтоб я ещё когда чё кому да никогда
и весь автобус кроме водителя с интересом
чё чё там такое
кто кто падла
вот эта в углу на заднем сидении тощая с пакетом картошки
иногда реальность пиздаче выдумки
и хуёвей читанного утром
был да вниз по Гангу сплыл
человек – он как мешок с картошкой или пищпродукт наподобие блина с начинкой
он непрерывно набивает себя впечатлениями и непрерывно его режет нож жизни
из кулька с непрочным тельцем во все стороны космической пустоты летят разноцветные частицы корма для рыбок, тряпки в горошек, смешные слова со стены в подъезде, оловянные колечки и паспортные данные
это картинка, автора которой не знаю, найденная несколько лет назад на моём любимом гурочан.нет [360x480]
на исходе лета
на изнанке века
увидал картинки
и пустил слюну
так хотел попасть он
прям себе под веко
псом в калач свернуться
думать о приятном
о полях в тумане
о кувшинах водки
о часах в кукушке
человечьей манне
о краях рубашьих
и о корках снега
мирно усмехнувшись
сноровившись с телом
угостился тайной
и селёдкой шубной
веки опечатал
воском заливным
я хуею без баяна
мне сказала кошка Яна
синяя коза хотела
откусить хозяйки тела
мир упал в весну и сопли
всадники в конях усопли
красная цена на входе
сыр ничейный в мышьем роте
в досках спали шпингалеты
скромно ожидая лета
bot Инок, для религиозного форума
гоняться за персиками в банке вилкой, ловить один и протыкать, чтобы в прозрачный (собственный?) сок выпускалась жёлтая муть
2009 год летит всё дальше и дальше в космос, удаляясь за пределы слышимости, видимости, осязаемости. Страшно подумать, что я растеряю свидетельства того, что этот год был.
А Илья Муромец дает колебания только на семью на свою. (с)
перед тем, как пластмассовые крокусы воткнутся в могильную землю, они пару месяцев простоят у телефона, радуя и печаля одновременно во время телефонных разговоров
мне приснилось, что проект одной тех. штуки вполне можно назвать "хуё-моё", и объяснить принцип её действия, прибегая к образу Винни-Пуха
тундровые сморчки – хорошие слова, вытатуировать на запястье можно
год назад по весне дала одному пьянчуге пять рублей на "боярышник", и подумала, что он вскоре кони двинет, с таким-то таблом, а на днях вот ему восемь рублей подкинула
жду следующей вясны-красны и припасаю одиннадцать рублей
зуб товокрочит
улитошное утро запустило рожки в сновидения, и уползло, оставив кричать и собираться на работу