Нелегитимная власть превращает экстремистов в героев.
Черняховский Сергей
Темы: Борьба с экстремизмом, Экстремизм, Внутренняя политика в России
Их действия неизбежно будут получать моральное оправдание общества
Их действия неизбежно будут получать моральное оправдание общества
Госдума занялась вопросами содержания заключенных «экстремистов» - то есть отбывающих наказание по статьям, карающим за экстремистскую деятельность. Их теперь будут вывозить на отбывание в другие регионы, и концентрировать в особых местах заключения.
Сами эти установки можно анализировать особо: например, большой вопрос, к чему приведет отдельное содержание этой категории. В частности, один из будущих возможных трендов – это превращение подобных мест в классические «тюремные университеты» - места совершенствования навыков соответствующей деятельности, обмена опытом и установления на будущее необходимых связей и знакомств. Хотя, возможно, власть надеется на то, что одновременно новые «политические» лишатся возможности вести пропаганду в свою пользу среди общеуголовных заключенных, которые в сегодняшних условиях часто обречены становиться «социально-близким элементом» для всех «униженных и оскорбленных» современной России. И не смогут пользоваться их сочувствием и конспиративными связями.
Важнее другое: если вопрос о том, как содержать «политических», становится особым вопросом, требующим особых мер по размещению и «концентрации», значит, они превращаются в современной России не в экзотику, а в особую и значимую (и относительно многочисленную) категорию. То есть явление экстремизма пока не слишком явно – но расширяется в социально-политическом пространстве России.
По-своему это было предсказуемо: приняв, в свое время, расширительную трактовку «экстремизма», т.е. включив в него практически все, что могло выйти за рамки тех правил, по которым власть обречена была выигрывать, власть не пресекла эти действия, а расширила число относимых к ним и принимающих на себя эту идентификацию.
Юридическое оружие власти – запреты тех или иных видов политической деятельности. Если власть легитимна – таких запретов мало. Если нелегитимна – много. Это вытекает из самой природы легитимности: по сути своей она есть согласие на подчинение данной власти, базирующееся на тех или иных достаточно разнообразных основаниях. Соответственно, при высокой степени легитимности враждебная власти политическая деятельность не представляет для нее особой угрозы, ее нет смысла запрещать, поскольку она не находит поддержки у значимых социальных массивов. Одновременно сам запрет оказывается неким дополнительным поощрительным стимулом для такой деятельности. Кроме того, что он придает ей определенный романтический облик, он сам является свидетельством опасений власти, признанием властью своей известной слабости в глазах общества.
Эти достаточно общие положения вполне применимы к вопросу об экстремизме, принявшим характер «Закона об оскорблении величества».
Сам по себе экстремизм означает всего лишь приверженность крайним взглядам и методам. Как только власть делает попытку определить и запретить «крайности», она оставляет огромное поле толкований, поскольку определение «крайности» возможно лишь относительно субъективно, в зависимости от того, кто признает себя «не крайностью». Объективно политической «крайностью» можно признать использование запрещенных законом действий и методов ведения политической борьбы либо призыв к таковым. С этой точки зрения, запрет экстремистской деятельности – это всего лишь запрет запрещенной деятельности или призыва к запрещенной деятельности. То есть (в собственном смысле слова) подобный запрет – пустая тавтология.
Либо это некий эвфемизм, в респектабельной форме позволяющий юридически дискредитировать действия, признаваемые властью опасными для себя. То есть: есть некие действия, которых власть боится, чувствует в обычной практике себя перед ними бессильной и стремится их запретить, но, поскольку не может юридически обосновать запрет именно таких действий, вынуждена обосновывать их запрет тем, что они являются «экстремистскими». Т.е. используется некое страшное слово, чтобы запретить то, что власть признает для себя страшным – и пытается свой страх передать всему обществу.
Объявив о запрете запрещенного, власть лишь объявила эти действия не просто запрещенными, а особо запрещенными: то есть в скрытом виде ввела разделение преступников и преступлений на обычные и «политические». Но вместо того, чтобы сделать такие преступления особо осуждаемыми в глазах общества, власть, наоборот, создает вид преступлений «морально прощаемых». Функционально – это полная бессмыслица. Если мы имеем дело с высокой легитимностью, если общество уважает власть и ей доверяет, подобные преступления обществом будут отвергаться как таковые, представляя опасность в собственных рамках, они не представляют опасность в системном плане: преступление против представителя уважаемой власти лишь повышает авторитет последнего, равно как и авторитет самой власти. Если
Читать далее...