Она положила ладони ему на колени. Сквозь халат он ощутил их тепло: то было ее тепло и тепло халата, более знакомого и памятного, чем многие годы жизни, и вдруг ему почудилось, что между халатом и Жоан давно уже существует какая-то связь и она вернулась к нему откуда-то из прошлого.
- Равик, ведь я каждый вечер приходила к тебе. Ты должен был знать, что я и на этот раз приду. А может, ты ушел просто потому, что не хотел меня видеть?
- Нет.
- Если ты не хочешь меня видеть, скажи, будь откровенен.
- Я бы тебе сказал.
- Значит, не в этом дело?
- Нет, действительно не в этом.
- Тогда я счастлива.
Равик посмотрел на нее.
- Что ты сказала?
- Я счастлива, - повторила она.
Он помолчал с минуту.
- А ты понимаешь, что говоришь? - спросил он наконец.
- Да.
Тусклый свет, проникавший с улицы, отражался в ее глазах.
- Такими словами не бросаются, Жоан.
- Я и не бросаюсь.
- Счастье, - сказал Равик. - Где оно начинается и где кончается?
Он тронул ногою хризантемы. Счастье, подумал он. Голубые горизонты юности. Золотая гармония жизни. Счастье! Боже мой, куда все это ушло?
- Счастье начинается тобой и тобой же кончится, - сказала Жоан. - Это же так просто.
Равик ничего не ответил. "Что она такое говорит?" - подумал он.
- Чего доброго, ты еще скажешь, что любишь меня.
- Я тебя люблю.
Он сделал неопределенный жест.
- Ты же почти не знаешь меня.
- А какое это имеет отношение к любви?
- Очень большое. Любить - это когда хочешь с кем-то состариться.
- Об этом я ничего не знаю. А вот когда без человека нельзя жить - это я знаю.
- Где кальвадос?
- На столе. Я принесу. Не вставай.
Она принесла бутылку и рюмку и поставила их на пол среди цветов.
- Знаю, ты меня не любишь, - сказала она.
- В таком случае, ты знаешь больше меня. Она взглянула на него.
- Ты будешь меня любить.
- Буду. Выпьем за любовь.
- Погоди.
Она наполнила рюмку и выпила. Затем снова налила и протянула ему. Он выпил не сразу. Все это неправда, подумал он. Полусон в увядающей ночи. Слова, сказанные в темноте, - разве они могут быть правдой? Для настоящих слов нужен яркий свет.
- Откуда ты все это знаешь?
- Оттого что люблю тебя.
Как она обращается с этим словом, подумал Равик. Совсем не думая, как с пустым сосудом. Наполняет его чем придется и затем называет любовью. Чем только не наполняли этот сосуд! Страхом одиночества, предвкушением другого "я", чрезмерным чувством собственного достоинства. Зыбкое отражение действительности в зеркале фантазии! Но кому удалось постичь самую суть? Разве то, что я сказал о старости вдвоем, не величайшая глупость? И разве при всей своей бездумности она не ближе к истине, чем я? Зачем я сижу здесь зимней ночью, в антракте между двумя войнами, и сыплю прописными истинами, точно школьный наставник? Зачем сопротивляюсь, вместо того чтобы очертя голову ринуться в омут, - пусть ни во что и не веря?
- Почему ты сопротивляешься? - спросила Жоан.
- Что ты сказала?
- Почему ты сопротивляешься? - повторила она.
- Я не сопротивляюсь... Да и к чему мне сопротивляться?
- Не знаю. Что-то в тебе закрыто наглухо, никого и ничего ты не хочешь впустить.
- Иди сюда, - сказал Равик. - Дай мне еще выпить.
- Я счастлива и хочу, чтобы ты тоже был счастлив. Я безмерно счастлива. Ты, и только ты у меня в мыслях, когда я просыпаюсь и когда засыпаю. Другого я ничего не знаю. Я думаю о нас обоих, и в голове у меня словно серебряные колокольчики звенят... А иной раз - будто скрипка играет... Улицы полны нами, словно музыкой... Иногда в эту музыку врываются людские голоса, перед глазами проносится картина, словно кадр из фильма... Но музыка звучит... Звучит постоянно...
Всего несколько недель назад ты была несчастна, подумал Равик. И не знала меня. Легко же тебе дается счастье.
Он выпил кальвадос.
- И часто ты бывала счастлива? - спросил он.
- Нет, не очень.
- Ну, а все-таки? Когда в последний раз у тебя в голове звенели серебряные колокольчики?
- Зачем ты спрашиваешь?
- Просто так, чтобы о чем-нибудь спросить.
- Не помню. И не хочу вспоминать. Тогда все было по-другому.
- Всегда все бывает по-другому.
Она улыбнулась ему. Ее лицо было светлым и открытым, как цветок с редкими лепестками, который раскрывается, ничего не тая.
- Это было два года назад, в Милане... - сказала она, - и продолжалось недолго...
- Ты была тогда одна?
- Нет. С другим. А он был очень несчастен, ревнив и ничего не понимал.
- Конечно, не понимал.
- Ты бы все понял. А он устраивал жуткие сцены. - Она взяла с дивана подушку, положила за спину и устроилась поудобнее. - Он ругался. Называл меня проституткой, предательницей, неблагодарной. И все это была неправда. Я не изменяла ему, пока любила. А он не понимал, что я его
Читать далее...