не знаю, что это значит, но, если я зашла сюда, значит - ничего хорошего. 
только что, на кухне, наливая воду в стакан, у меня было столько мыслей, которым место именно здесь, которые я хотела здесь оставить и, может быть, забыть, чтобы мне, как это обычно бывает, становилось чуть-чуть лучше. но сейчас - ни единой.
но, раз зашла, нужно что-то сказать.
я живу только учебой, но, поскольку я не нахожу в ней не удовольствия, ни объекта для самосовершенствования, она представляется мне совершенно бесплодной. жить я, похоже, так и не начала - дурацкие 18, которые я пихаю теперь в каждый второй пост, подразумевая, что они должны что-то значить, на самом деле обычная блажь. так стыдно и горько сейчас вспоминать планы, которые я 12-летняя строила по поводу своих 18 и 20. как много у меня всего будет, что если я еще не замужем, то по крайней мере опыт у меня уже порядочный. что денег полно (методы их зарабатывания я тогда не посчитала нужным указать, теперь расплачиваюсь), что есть благосостояние какое-то, какой-то жизненный опыт важный, плоды самостоятельно принятых решений.
единственное, что я, пожалуй, полностью упустила - это упоминание окружения. то есть мое благосостояние во всех возможных его смыслах как бы подразумевало, что и в этом плане у меня все будет хорошо, но как-то я, по ходу, просчиталась. и не то, чтобы я вижу вокруг виноватых. напротив. люди живут своей жизнью, это прекрасно, это действительно потрясающе. почему  так не могу я - я не знаю. просто я думала, что все как-то будет само собой: будет будущее, будут и люди - близкие, всегда искренние, понимающие. в общем, как в фильмах 90-х, такая дружба. а оказалось, для этого нужно было прикладывать какие-то силы, которых я не имела, но чаще - не хотела иметь. 
в общем то, по этой же причине  для меня было удивительно, почему я, например, не употребляю в постах имена и фамилии знакомых и друзей. оказалось, что мне просто неприятно упоминание некоторых из них, а некоторых я просто как-будто стесняюсь упоминать, хотя люблю их очень. в общем, все это где-то внутри, за слоем непроясненного и непонимаемого мною пока (и пойму ли я когда-нибудь хотя бы эту часть себя, тоже неизвестно). даже этот пост выходит для меня непонятным, хотя я, вообще-то, о себе.
не знаю, чем закончить. я просто надеюсь, что все будет лучше, чем сейчас - интереснее, ярче, открытее, душевнее. так же, как я на это надеялась в свои 12.

я поняла, что ничего у меня не получиться: не стану я никаким журналистом, не буду кинокритиком, не наймусь писать в хороший русский журнал большие и качественные статьи про кино. просто потому что то, что я знаю сейчас - смехотворно, ничтожно мало. в моем возрасте ОНИ уже печатались в Сеансе, Искусстве кино и рускоязычном Empire. а получать кинемотографическое образование здесь есть величайшая глупость, потому что даже проучившись, ты рискуешь остаться бесперспективным. и на западе рискуешь тем же, но, по окончании учебы там ты уже хотя бы пустишь корни.
пришло время призначть, то я, вся из себя такая умная, ничем на самом деле не отличаюсь от тысяч синефилов в той же россии, за исключение разве что того, что у меня нет блога-тысячника в ЖЖ. даже его нет. просто либо лучше всех - либо никак. а как волобуев я не напишу никогда в жизни, никогда у меня не получиться даже прикинуться такой умной, как он. и это правда.
а продолжать оставаться такой бесперспективной девочкой на журфаке, от прежнего величия которого (если оно вообще было) не осталось ничего, кроме обертки, все равно, что похоронить себя - что будет через 4-5 лет, когда я эти стены покину? ничего? ну так вот же.
нужно что-то менять. нужно рваться, метаться, проситься, пытаться. а я зашуганая маленькая несмаостоятельная девочка, и что со мной будет, я не знаю.
почему настя смогла уехать? потому что она не боится быть одна, не боится трудностей, кажется, ничего не боится. просто она знает, что ей всегда помогут, ее всегда поддержат, она в себе уверена. почему я не могу уехать (по крайней мере сейчас)? я всего боюсь, мне кажется, у меня ничего не получится (хотя я даже не пробовала, и, если не попробую, всю жизнь буду себя ненавидеть, а на тех, у кого вышло, исходить ядом), я не чувствую, что меня поддержат, я не уверена в родителях - они, по сути, такие же маленькие люди, как и я.
теперь я поняла, что жизнь, которой я живу, меня не устраивает. но дальше то что?
что делать?
я не знаю.

второй раз сейчас написала и стерла. мне просто нравится беседовать со своим вымышленныем собеседником вот так - через клавиатуру, экран, от которого порой режет глаза. а на заднем плане Боб Дилан что то поет, почти кричит. и на меня вдруг подуло холодком - это не душный воздух столицы просочился в щелочку моего пластикового окна с налетом смога на стекле. это Боб Дилан качнул головой, пытаясь взять ноту повыше, и, впадая в экстаз, наяривая на своей гармошке, тряхнул кудряшками со всей силы. мне просто нравится разговаривать со своим невидимым воображаемым собеседником, который, пока я это пишу, приподнимает шляпу, как бы в знак признательности тому, что я его упомянула, что про него не забыла.

[700x583]

ну надо же, сейчас не ночь, и я даже не в одном из тех меланхоличных припадков, что так редко теперь меня сковывают.
сегодня мне приснился сон, содержание которого мне стыдно писать даже сюда. даже сюда. только вдуматься.
там был мой отец. за этот месяц он снится мне уже 2-ой раз. а мне кажется, что я совершенно его не помню. если бы он сейчас здесь оказался, я бы, наверное, еле его узнала. а ведь и 2-х лет еще не было. 
в шкафу, плотно заставленном книгами, в маленькой щелке между полкой и томиком кого-то из гениальных (как бы не продешевить - Чехова, кажется) лежит большой коричневый конверт. в нем лежит большая фотография папы, сделанная за несколько месяцев до.
она лежит там вот уже 2 года, а я смотрела ее всего пару раз. может быть три от силы. я просто не могу так себя мучить. но совсем недавно я открыла этот конверт, достала фотографию, и поразилась, как он изменился. как изменилось мое представление о нем. как же я, да как же все вокруг не замечали этих грустных глаз? как? это дико.
молодой, загорелый, с иссиня-черными волосами, там он как никогда похож на серба или югослава, полного жизни, немного уставшего человека откуда  то с юга. но его темные глаза (я с ужасом и трепетом ловлю себя на мысли, что уже не помню точного их цвета. черные или темно-карие?), его темные глаза не горят больше. в них потухшее пламя угольков, таких же темных, как его глаза.
с тех пор, как я больше не могу его видеть, я стала больше его любить. намного больше. только появился ли в этом смысл для него? я попробовала это проверить: в первый раз за очень долгое время, глотая слезы, лежа в постели ночью, я молилась. не Богу, а ему. и я понимаю, что он мне важнее. я обращалась к нему, с надеждой на то, что он мне ответит, пошлет знак - сигнал о том, что не забыл меня, что не винит меня ни в чем, что до сих пор любит. 
я так и не получила ответа. 
в душе я все еще надеюсь, что это испытание, что я просто должна молиться, вспоминать его чаще. хотя, может быть, я просто слепа и не способна угадать эти зашифрованные небесные послания.
небесные... это, пожалуй, мой самый сильный страх - я боюсь, что он не там, не наверху. ведь его даже не отпевали, потому что для церкви даже малейший намек на сознательное действие равен отказу отпевания. а ведь совсем незадолго до он крестился, ходил такой светлый, весь в белом. это было неожиданно для меня, он всегда носил Богородицу на груди, но никогда не был крещеным, не помню, чтобы он даже ходил в церковь.

все чаще я думаю о том, что он все знал. что он предчувствовал, что не сможет бороться сам за себя, и искал защиту у Бога. 
но почему это вездесущий Бог не скажет мне, что отец там, с ним. не знать этого для меня мучительно больно. только ради этого знания я готова поверить в этого самого Бога.

 

я меньше стала сердиться, я стала смиренной.

это, кстати, один из тех меланхоличных постов, которые я пишу в тот момент, когда меня куда-то мысленно уносит. хотелось бы сказать "духовно", но, мне кажется, пока я до этого еще не доросла. 

единственная поправка сейчас: мне бы хотелось стаканчик виски с белым, как вата, льдом. и сигарету, длинную, как одиночество каждого из нас.

единственное, чего мне сейчас хочется, это быть похожей на одну из тех похуистических блядей в шортиках "привет трусам", растянутых майках и гнездом в волосах. эдакой эми уайнхаус, девочкой-саморазрушительницей. 

мне хочется остаться одной дома хотя бы на месяц. совсем одной, быть в распоряжении себя самой, готовить только себе кофе, петь только себе под нос, любить только себя. и вообще ни о чем не замарачиваться.

недавно я всерьез задумалась о том, чтобы не поступать в этом году никуда. мне всего 16, куда я тороплюсь? итальянцы говорят: "жизнь долгая". вот и прожить я ее успею. я хочу быть свободной хотя бы один год своей жизни: работать и болтаться, болтаться и работать. видеть, как все мои знакомые куда-то бегут и издевательски этому улыбаться. 

иногда мне кажется, что если бы я осталась одна на полгода, то от меня бы ничего не осталось. я бы ударилась в "мамазаберименяотсюда" жизнь со всеми вытекающими из нее "до 18 только под присмотром родителей". мне от этого смешно, потому что я хочу этого и одновременно не могу себе позволить. знаю, что такое едва ли возможно и тем не менее. 

а еще мне хочется влюбиться, но я заставляю себя выбросить эту мысль из головы, потому что по замечаниям людей ученых, все это дело приходит к людям, которые ее совсем, скажем так, не ждут. так вот я хочу научиться ее не ждать. и как только я это сделаю, она ебанет мне на голову, и я буду счастлива.

ну или я закончу в дурке с шизоидными расстройствами, от меня будет пахнуть кошками, которых в моем доме будет 70, а еще я никогда не буду стричь ногти. логичной конец моей истории.

Мне так стыдно. Как же я скучаю по тебе, папа. Мне так стыдно, что настоящее горе накатывает на меня только тогда, когда мне нужно перенести контакты из старого телефона в новый. И больше всего я беспокоюсь только о том, что нельзя перенести в новый телефон твои смс. Нашу переписку. Господи, как мне стыдно за все то, что я там писала. Какая же я была глупая и как же поздно это поняла. От этого  мне так плохо, тяжело на душе. Я писала как строптивая, глупая, наглая девчонка, которая хотела поскорее отвязаться. Когда ты предлагал встретиться, я врала, что занята, что у меня экзамены, что у подружки день рождения. Я думала, что так умела тебя провожу, что ты ни о чем не догадываешься. Прости меня пожалуйста, пап. Мне стыдно, стыднее, чем сейчас не было никогда, я пишу и не могу удержать слезы, хотя ругаю себя как только могу. Ты писал мне так ласково, такими теплыми словами, а я... что говорила я? "Я занята", "я не могу", "позвоню на перемене". И не перезванивала часами. А ты ласково, по-доброму спрашивал "Зайчик, когда же у тебя переменка? Я уже волнуюсь, перезвони мне пожалуйста, мне нужно тебе кое-что сказать". Может быть, каждый раз, когда ты говорил вот так, ты хотел поделиться со мной тем, что тебя тревожило, рассказать о том, что копится в тебе, и что подталкивает с каждым новым днем все ближе и ближе к... Тебя было так тяжело, я знаю. Я понимаю это только сейчас, когда уже поздно. Когда ничего не могу исправить. Я вела себя с тобой так ужасно, а ты не ругал меня, не ссорился со мной, ты просто грустно улыбался и произносил: "Не любишь ты папку." 
Я во всем виновата. Я все надеюсь, что после того, как я признаюсь себе в этом, мне станет лучше - я настолько ничтожна. Знаю, ты не хотел, чтобы я так считала. Ты все-таки любил меня больше всех на Свете. А я тогда тебе не верила, упрекала в том, что ты пытался строить свою собственную жизнь. Ты пытался изо всех сил, но все равно иногда ошибался. С твоей "Асенькой", с твоей последней женщиной, ты пытался, ты очень хотел выйти на правильный путь, на освещенную дорожку. Но ты был не такой. Ты был необычный: очень искренний, неподкупный, ранимый, чувствительный, хотя пытался скрывать это под маской уверенности. Ты был самым хорошим, самым чистым человеком из тех, что я знала. Поздно говорить о том, как слепа я была к тебе, как не ценила. Сейчас это уже ничему не поможет, но, ты знаешь, я начала верить в духовную жизнь, в жизнь на небесах, и я знаю, что ты там намного счастливее, чем был здесь. Здесь ты мучился. А там, я уверена, ты постоянно улыбаешься, ты смотришь на меня, ты меня любишь.
Все остальное - суета по сравнению с тем, что я сейчас чувствую. Я верю, что Там ты обрел душевный покой, умиротворение, что Там ты счастлив. Ты знаешь, я люблю тебя сейчас как никогда сильно. Надеюсь, что услышав мои мысли ты не расстроишься - я, ты знаешь, не до конца уверена в том, что Бог есть. Что Бог - это именно Бог, тот, за кого люди его выдают. Ты крестился перед самой смертью. Только сейчас понимаю, что ты искал помощи извне, потому что тут тебе никто не хотел помогать, все от тебя отвернулись, даже я. Бог, кем бы он ни был, принял тебя в тот момент, когда ты крестился, он отныне считает тебя своим сыном. И он принял тебя к себе, я это точно знаю. Он тебя простил, хотя, я вообще не уверена, что он тебя когда-нибудь осуждал. Ведь ты был действительно великим мучеником. 

Папа, я надеюсь, что тебе Там хорошо. Все тебя Там любят, ты Там счастлив. Я лишь надеюсь, что ты простишь меня за все, что я сделала, что ты не ненавидишь меня, что не отворачиваешься. Я ощущаю на себе твой взгляд, он согревает мне душу. Папа, я люблю тебя больше всех, и больше всего на Свете сожалею о том, что тебя нет со мной рядом. Я люблю тебя, папа. Где бы ты ни был. И очень по тебе скучаю. Не оставляй меня, папа, пожалуйста. И будь счастлив. 

Твоя Вика.

Cубмарина причалила к берегу где-то в половине 12-ого. единственной, кто поприветствовал ее, была стая чаек. они кричали так, будто субмарина была сверху-донизу загружена едой. это было странно, однако никто даже не шелохнулся, когда на субмарины прогремел выстрел. чайки забились еще неистовей и почему-то стали биться об корму. из лодки никто не вышел. и через пол часа надпись "la fierté gitane"  на борту была окраплена кровью, а по воде болтались и скользили десятки мертвых белых птиц, окрасивших воду багрянцем крови. Солнце давно встало, но вода была красная, точно во время заката.

Сегодня в машине по дороге домой наконец-то дочитала "Пляж". Чтение этой книги превратилось у меня в некий ритуал, который я сладостно и, отчасти, даже упоительно проводила каждый вечер перед сном на протяжении целой недели. Я вспрыгивала на свою новую высоченную кровать с двумя матрасами, аккуратно прикладывала подушку к изголовью и медленно сползая по ней спиной, чтобы голова в конце-концов оказалась на положенном ей месте посередине подушки, открывала книгу и... на меня холодными брызгами водопада лилось волшебство. Я слышала, как по песку идет главный герой, который, как бы не был черноволос и некозист, в моем представлении все равно был милым и вечно молодым Лео Ди Каприо, который неторопливо раскуривал косяк, лениво плетясь вдоль береговой полосы. Я видела, как он смотрит на свою-не свою Француазу, которую я нарисовала в своем воображении длинноволосой, загорелой и ужасно красивой. Я предаставляла себе этот великолепный пейзаж запретного тайского острова, где не должно было быть ни единой души, а оказалось полно опасностей. Я представляла каждый описанный в книге запах, будь то новоскрученная ризла или запах пресного риса. Я читала ее ровно столкьо дней, сколько частей было в этой книге, намеренно не позволяя себе большего, растягивая удовольствие. Я чувствовала эту книгу. Читать я закончила ее не дома, в этом моя вина. В другой обстановке все показалось мне немного скомканным и через-чур стремительным, но... я все еще вижу Лео, Франсуазу, мистера Даффи Дака, акул, вьетконговцев с драконами на груди и бесконечный, такой прекрасный Таиланд, в который я теперь так сильно хочу попасть.

PS осталось возобновить в памняти фильм. как сильно он расходится с книгой я напишу вам завтра.

[показать]

Это было и уже входит в ежегодную привычку. "Ежегодную"-такое глобальное слово, длинное, но не в плане букв, а в плане смысла. Мне сейчас нужен небольшой отдых, и я точно не знаю, смогу ли я после недолгого, но нужного сна вспомнить все детали прошлой ночи, но. Я постараюсь. Это было мило и это стоит того, чтобы запомнить и как-нибудь потом перечитать.

комом, непроглатываемым, безусловным, заблевавшим и заебавшим комом в етом долбаном горле. почему, как только я пытаюсь выплеснуть это, как только ПОНИМАЮ ЧТО Я ЧУВСТВУЮ, КТО Я Я ПОНИМАЮ ТВОЮ МАТЬ КТО Я почему в этот момент я не могу ничего сказать... это так обидно. что тебе еще представляется делать, когда в маршрутке уже никого не стесняясь, ты начинаешь плакать. отворачиваешься, да, к окну, а там солнце, прямо в лицо, а отвести не можешь, все же увидят, просто терпеть уже нет сил. и хочется, чтобы ливанул дождь. тяжелые, отвратительно холодный дождь, и вместе с тобой природа поплакала. кто-то разобьется на машине из-за этого ебаного дождя, но тогда кого-то будут оплакивать, значит плакать будешь не только ты. я чувствую, что во мне есть эти зачатки, зеленые листочки, которые рано или поздно должны высунуться, пощекотать меня изнутри и тогда меня вырвет этой душевной вонью, этим ебометрическим словестным потоком, какой-нибудь тяжелой, отвратительно задевающей книгой. чтобы хоть кому-нибудь надорволо этой книгой что-нибудь внутри, чтобы заставило так же думать о свойе ничтожности, о плоскости сознания, пошлости каждого сказанного слова. мне бы не прочь сейчас сдлохнуть, ибо я не вижу будущего. все это так эмбрионально, глупо, плоско, скучно. безумно хочется, чтобы сейчас полил дождь, как на машин день рождения, чтобы похолодало страшно и тогда можно выйти на пол часика, в джинсовочке, промокнуть, продрогнуть до костей, прийти, лечь на кровать, закрыть глаза и умереть.

 

Все было увешано скульптурами. С потолка вдоль стен на маленьких белых веревочках свисали увесистые, раскачивающиеся от своей тяжести, почти касаясь друг друга, белые гипсовые ангелы. Большинство были сделаны лишь по пояс. Как бы в компенсацию за отсутствие ног, в изящных, полных ручках божественных женщин и мужчин красовались флейты и миниатюрные арфы, на их головах были венки. Скульптуры покачивались туда-сюда, как покачивается увлеченный своей игрой пианист, но лица у них были напротив, совсем не радостные: истощенные, изможденные, уставшие. Ангелы больше не хотели раскачиваться, они устали держать эти никчемные флейты и быть обрезанными по пояс. На их лицах был то ли испуг, то ли усталое страдание, которое определенно портило фигуры. В колодцах, какие каждый скульптор делает своим святейшим произведениям  вместо зрачков, прячутся дневные лучи, мгновенно чернея внутри бездонных дыр, и придавая ангелам вид глубокого ума и задумчивости. В их глазах таилось что-то, чего ни один художник не смог бы передать с помощью ярких красок при изображении радужки, или красных молний на белках глаз. Что-то задумчиво-грустное, по-людски простое и божественно тонкое запечатлевало ангельские взгляды в памяти созерцателя лучше, чем пристально, часами рассматриваемая фотография этих произведений. Ни одна из репродукций не смогла бы передать того, чем наделил безымянный скульптор эти, уже довольно поблекшие, кое-где треснувшие готические фигуры. При одном взгляде на усталые их силуэты становилось понятно насколько тщательно, насколько долго и бессонно этот, почти абстрактный человек, совершал свои тончайшие манипуляции. Выверял размеры, делая легчайшие прикосновения к шершавой поверхности гипса, отходил, примерялся, на расстоянии понимал каждую свою неточность. Потом  подходил, каждый раз, как будто заново прося разрешения вмешаться в грубую структуру материи, снова отходил, и так, кажется, до бесконечности. До бесконечности, способной, однако закончиться. Но только, когда человек слышал терпкий, как вино, грубоватый, с хрипотцой, тлеющий, как угольки, женский голос через пару комнат от него. Этот голос звал его к ужину.

[показать]

сегодня мне снилось что-то неповторимое по своей атмосфере и воздействию. не могу описать словами, всех подробностей уже и не помню, но помню атмосферу. такое странное, окутанное плотным свинцовым воздухом, место. я с камкими-то людьми, сейчас даже не скажу, знакомы ли они мне были или нет. когда теперь их вспоминаю, они кажутся мне больше неприятными, нежели параллельными или что-то еще. помню отчетливо, как кусочек мозаики, встрепанные волосы пшенично-грязного цвета и лицо, примерное такое же. на нем гримасса недовольства. этот сон состоял из многих частей, но я забыла все, кроме одного фрагмента и тем самым определила для себя главное. я помню волну. небесно-голубую волну, которая, уже перевалившая за несколько метров в высоту, приближается ко мне и ко всем тем людям, что были мне так неприятны.  я лежу на песке, отчасти подавленная страхом, пригвоздившим меня к этому вязкому песку. я точно помню позу: лежа на спине, я упираюсь на локти. и смотрю, как надо мной возвышается эта волна. я очарована и мне кажется, что это что-то сильнее и непостижимее того, на что способны разумы этих людишек.  и я осознаю, что смогу понять все то, что заключает в себе этот волшебный, пенистый, невероятно голубой столб воды. и тут волна рухнула об берег, не плашмя, а как дельфин входит в воду - носом, а только потом хвостом. этих людишек пригвоздило и засосало в песок, я слышу только недовольные, истошные вопли. а мне ничего. я улыбаюсь, несмотря на то, что об меня ударилось, возможно миллион тонн самой жесткой в мире воды. и я понимаю, что я избранна, что из всех эта волна выбрала именно меня.

этот сон был похож на одну из картин сальвадора дали. или на все вместе.

в чем смысл жизни? моей жизни. я все чаще об этом себя спрашиваю. я, почему-то считаю, что этот мир ждет той радостной минуты, когда я наконец-то отвечу на этот вопрос и тогда люди возхвалят господа, возликуют и на планете воцарится мир и гармония. но, ирония в том, что я- куколка,  что-то маленькое и серое, там, внутри, ничерта не понимаю, как мне выбраться из этого подвешенного состаяния. и, мне кажется, меня не особо-то волнует, прорвусь я сквозь эти сухие плетеные стенки или сдохну внутри, так и не дождавшись ответа. а все равно мне потому что если даже я и выберось, то что? я стану пресловутой пожирательницей нектара, идентичной отсальным летающим?

может, это и переходный период, но, по-моему, все логично. зачем я живу? может, разумнее было бы прекратить потреблять и так исчерпаемые запасы кислорода и со спокойной совестью стать падалью для крылатых, членистоногих и беспозвоночных обитателей этой земли, которые, в отличие от меня, знают смысл своей жизни?

пол первого ночи, а мне даже сказать нечего.

Зачем люди женятся? Зачем рожают детей?

Может, главное в человеческой жизни, единственное, что человек должен сделать это родить, но не ребенка, а что-то новое, полезное для мира? Великую идею, суперкровать, за минуту в который можно выспаться или пилюлю от всех болезней на земле.  Это ли не бескорыстие, человеколюбие и жертвенность? Может, то, что нам кажется жертвенностью ( жертвование собой ради продолжения рода или счастия единственного человека) на самом деле проявление высшего эгоизма? Стало быть, все, что мы имеем, мы делаем для себя, ведь и ребенка мы рожаем, чтобы было потом, кем кормиться и содержаться, а про замужество и говорить нечего. Что же можно противопоставить этому, если и те немногие из нас, кто хоть раз в жизни пожертвовал крупную сумму детскому дому или фонду спасения диких тушканчиков своими деньгами освобождают себя от мук совести и могут позволить себе занять место ребенка-инвалида в битком забитом автобусе или со спокойной совестью купить енотовую шубу? Правильно ли то, что мы делаем? Иногда нужно посмотреть на человечество со стороны и понять, насколько же все-таки оно нелогично.

Мне 22 года, я не разу не любила, не обнималась, не целовалась, держась за руки не прыгала в песок.

Я ни разу не заплетала косички детям, ни разу не свистела, не плевала и даже не прыгала через костер.

Я мало смеялась, за последние года два ни разу. Я никогда не писала стихов, не играла с ровесниками в прятки, не плела венков, не плавала в реке.  У меня не было ни одного порядочного друга и непорядочного тоже не было. Я ни разу не снискала славы или хотя бы чьих-нибудь вялых рукоплесканий. В погоне за этим, я даже пыталась написать книгу, что-то вроде биографии, но и этого никто читать не стал. У меня нету приличных знакомых, сплошь свободные художники, да и тех я нашла в доме глухонемых, где убиралась по ночам. Иногда я там пела, и, однажды, один из постояльцев ударил меня пустым ведром по голове. По его лицу я поняла, что его оскорбил один вид моего раскрытого рта. Больше я там не работаю. Еще, я никогда не рисовала портретов. Почему именно портретов, не скажу, как не скажу, также, где находится Бангладеш и с севера ли на юг течет Титикака. Если быть точной, не уверена, что это вообще пишется так. Но мы отклонились от темы.

Меня ни разу не называли лжецом, потому что я девушка, а вот лгуньей, да, бывало. Никогда я нигде не танцевала, школьные кружки и всякого рода сборища обходила кругом, как поп из вия перед паночкой мелом чертил. Никогда я не ходила в кино, потому что это сборище, вы же понимаете. Никогда во мне не было желания одеться помоднее или вообще куда-нибудь выйти, чтобы эту модную одежду прорекламировать. Продигустировать, да, это я могу, прорекламировать-нет, увольте. В жизни не пробовала шоколада, не была в ресторанах, даже в бистро. От этого слово меня отделяет всего одна буква, "ы", да и то, в таком виде это слово не будет мне совсем уж знакомо. Единственное, что я когда-либо делала правильно, это растила. Растила в груди надежду на то, что в конце- концов что-то из этого списка сделаю. Пусть даже мне этого не очень хочется, зато я буду этим гордится. Еще я хочу научиться делать правильное окончание, а то как-то опять не очень.

сколько раз в жизни вы в девичьей компании в трезвом виде да среди дня смотрели Титаник? и плакали?
а у меня первый. лео красавчик был. согласны. но встречаться бы с ним не стали. единогласно.
а еще, я расчувствовалась от слова "глупышка". в нем так много, вам не кажется?

Я не знаю, как у вас, а у меня...
некий крошечный заеб. Я слишком много возлагаю на малознакомых "новых знакомых". плевать на тавтологию, сейчас я вообще пишу в несвойственной для собственного лиру грубой манере. я каждого нового человека рассматриваю, как отдушину, луч света в темном царстве, выход из бесконечного тоннеля. как супермена или того, кто там, наверху. любой, кто прошел не в чем не заключающуюся проверку или новый тест на конгруэнтность психозов, становится мне невероятно близким на один вечер. ближе мамы. даже. на завтра свинцовый дурман общей ночи развевается и мы снова разные, а через неделю я не могу вспомнить, кто это.
а есть те, с которыми я осторожна. они мне просто очень нравятся. я очень хочу начать общаться с ними по-настоящему. но мне страшно, что как только я заговорю, они поймут мою насущную глупость и "фьюююииить! где вы??? ээээй! с кем я разговариваю????" как-будто в этом соприкосновении раскроюсь только я. я даже хочу, чтобы так было, чтобы с этими людьми только я могла ударить в грязь лицом, они же должны оставаться идеальными выше меня людьми. хочу иметь понимание с идеальными. быть связанной с обществом идеальных, совершенный, надзвездных людей. и, чтобы, возможно, когда-нибудь, они широко раскрыли свои большие красивые, полные света глаза и наградили меня своим участием.

Мне уже второй день подряд дурно. Слабость. Это в теле. А в голове что-то такое сладкое, сонное, томящее. Я не могу встать с постели, нет ни сил, не желания. Нет даже аппетита. А за окном дождь. И мне от этого так приятно, так хорошо. Что не солнце светит, не природа радуется... а вот грустит потихоньку, говорит "так надо". И мне кажется, этот дождик, эти дневные сумерки, они меня поддерживают, говорят, не унывай. А мне и дурно и хорошо одновременно. Я понимаю, что мне приносит какое-то наслаждение быть больной. Я чувствую себя слабой, ранимой и мне от этого приятно, как, наверное, в глубине души приятно любой девушке. Сейчас никто не скажет, что это плохо, ведь у меня есть отличная отговорка.