Из О содержании и структуре понятия “художественная литература”

(Лотман Ю.М. Избранные статьи. Т. 1. - Таллинн, 1992. - С. 203-216 или О русской литературе с. 774-788)

Затем период организации [текста] заканчивается. Известная неопределенность в соотнесенности звеньев уступает место однозначной упорядоченности, что означает падение информационной емкости системы, ее закостенение. В этот момент, как правило, происходит смена эстетических теорий, а если, как это часто бывает, художественное закостенение оказывается лишь частным проявлением более широких - уже общественных - процессов стагнации, то и смена глубинных идеологических представлений… В этот период тексты, обслуживающие эстетическую функцию, стремятся как можно менее походить своей имманентной структурой на литературу. Самые слова "искусство", "литература" приобретают уничижительный оттенок. Но наивно думать, что иконоборцы в области искусства уничтожают эстетическую функцию как таковую. Просто, как правило, художественные тексты в новых условиях оказываются неспособными выполнять художественную функцию, которую с успехом обслуживают тексты, сигнализирующие своим типом организации о некоторой "исконной" нехудожественной ориентации. Так, исключенный теорией классицизма из пределов искусства фольклор сделался для просветителей и предромантиков идеальной эстетической нормой. Аналогичной была судьба очерка, который именно из-за своей "нехудожественности" оказывался в 1840-е, 1860-е гг., да и позже, в поворотные моменты литературного развития, ведущим художественным жанром.

Цитата получилась длинной, но в ней все важно. Блоги – литература в свете конца истории. Важен тезис об отрицании литературности. Кажется, однако , недостаточным ограничиваться только лишь одной эстетической функцией. Точнее, создается впечатление, что функциональная компонента расслаивается. Часть формальная. назовем ее условно сюжет, отщепляется от сверхсемантичности, назовем ее мораль. Вот эта самая мораль и становится отвратительной. А в силу ее зашифрованности, точнее даже вшифрованности, отвращение переносится на всю литературность. Как-то так.
 

Пытаюсь притесаться к местному антуражу и не выходит. Потрясающе неудобно, далеко за пределами "нечаянно так получилось". Оно и по злому-то умыслу так не с первого раза получится. Да еще эта дурацкая кнопка со случайным дневником. Ведь так мизантропами и становятся. 

Начинается развязно, покровительственно. Не поймешь, взывает ли человек всерьез или везде действительно слышно сдерживаемое похохатывание иронии. Про лето пишет человек вспоминающий. Сцена с кошкой. Потом красный песок в клубящихся змеевидных следах от наших шин. Здесь застрял на "до каменной твердости надутых". У прилагательного есть свойство необязательности. В тексте оно сначала подбасывается вверх, неприцепленный аттрибут, а потом его подхватывает птица-существительное. Даже если промахнется большой беды в этом нет. Если же прилагательное важно, если существительное определяется через него, то оно перескакивает и идет после. Бумага белтая, желтая, газетная. Слова тоскливые, в запых торопливые. Когда аттрибут разрастается, то он рвет непрерывность времени. Птица-существительное заморожена пока этот мыльный пузырь раздуется. Ср. Антонина распахнула над столом белую, с голубоватым отливом на стороне обращенной к окну и с желтым кругом от лампы в центре скатерть. Антонина распахнула над столом скатерть, белую, с голубоватым отливом на стороне обращенной к окну и с желтым кругом от лампы в центре. 

После лета письмо цепенеет. Все уже вспомнилось, заполнило резервуар и теперь вытекает тонкой струйкой на бумагу. Потом, бах, Мы с ней молча ходили взад и вперед, и прошел мальчик, таща санки с рваной бахромкой, и загремевшая вдруг водосточная труба извергла осколок льдины, и господин на углу курил в лед замерзло, и лед этот рвет трещиной фотографию, где ты, с бликом на губе и светом в волосах, смотришь мимо меня. Катя, отчего ты теперь так напакостила?

В россыпь. Блоги, невозможность вырваться из тисков иронии (самозащита, вечная фига в кармане, комплексы!). Где-то в параллельном пространстве хранятся горы настоящих ценностей. Мы их видим за городом по ночам на небе. Мистификация. Если бы не было кульминации в виде остекленевше выкристализовывающегося перед глазами текста, дочитать было бы невозможно. Должно быть доверие. А вы говорите смерть автора. До какого предела можно было бы дойти, когда бы кредит полностью исчерпался? Завершается злобным - те, кто эту гипотетическую мистификацию, не играют никакой роли, потому что они никогда не убедят тех, кто должен был бы прочитать. Кажется уместным гамлетовское а его суждение, как вы и сами согласитесь, должно перевешивать целый театр прочих. 

Heinrich Wolflin Principles of art history. The problem of the development of style in later art

1) От линии к мазку. Линия направляет взгляд, акцентирует очертание, выделяет объект (автономность). Мазок выделяет объем, объекты взаимодействуют, взаимопроникают. Мир как целое.

2) От плоскости к холмистости. От поверхности к объему. От занимаемого места в пространстве к жизни в нем.

3) От замкнутых форм к открытым. Отчасти представление о полноте произведения. От замкнутости, когда каждый занимает свое место, нет ни лишнего, ни недостающего, к открытости, когда жизнь продолжается за пределами, все взаимосвязанно. Отрезать внешний мир - обмануть.

4) От множественности к единству. От набора независимых (до известных пределов) четко определенных объектов, к ансамблю взаимопроникающих.

5) От абсолютной ясности темы к относительной. Представление о контексте, о взаимодействии с за-пределами.

Общая идея понятна, было бы любопытно проследить как это в литературе эволюционировало. Что тревожит, отсылка к стилю, почему стиль? Я так понимаю стиль здесь является оболочкой для различий, т.е. не что-то существующее само по себе, а именно в контексте истории.Меняются эпохи, страны - меняется искусство. Собирательным для того, что меняется, и есть стиль. Выражается в технике, манере, тематике и т.п.

Кликая по ссылкам, набрел на длинный текст "Почему умирает литература" или как-то так. Позабавил тезис (среди прочих): введение ЕГЭ приводит к убиванию литературы. Сразу же подумалось, что убивают ее те, кто производит на свет буквенно-цифровой шум, нисколько над ним не рефлексируя. Испортил воздух, да и ладно, ветром разнесет. А ведь мы все едем в одном лифте.

В катавасии вокруг ЕГЭ прежде всего отражается запредельная, до греха, самовлюбленность русских (= здесь, по-видимому, россиян). Порой кажется, что в этой системе видения мира Вселенная берет начало где-то если не в Москве, то, по крайней мере, в Московской области.

[детали], которые способны озарить произведение, высечь искру, ибо без нее оно мертво. В этом плане общие идеи не имеют никакого значения. Любой осел способен понять отношение Толстого к адюльтеру, но чтобы наслаждаться его искусством, настоящий читатель должен представить себе, к примеру, каким был вагон ночного поезда «Москва – Петербург» сто лет назад. 

Набоков о Набокове

Сюда же дешифрация, радость узнавания, эстетическая функция vs вымысел, деконструкция - симуляция оживления (?), имитация, от линий к мазкам

 

 В качестве простого примера разнообразия МакХортер приводит примеры переводов фразы I sank into the mud up to my ankles и обратные дословные переводы. Сюреально выглядит фраза на Ожибве (Ojibwe, понятия не имею, что это такое) Bikwaakoganaaning ingii-apiichi-gagwaanagwa-jiishkiwese

Непонятно, однако, как этот пример воспринимать. Русский вариант звучит как Я провалился в грязь по щиколотку (I sank-self in mud at ankle) Французской версии нет, а остальные звучат в обратном переводе на английский довольно экзотично. Однако с тем же русским можно было бы прямо сказать Я погрузился в грязь по щиколотки и в обратном переводе единственной любопытной чертой осталась возвратность sank-self, которой просто грамматически в английском почти нет, если сравнивать с русским.

Конспекты, записки - жизнь продолжается