Летние школьные каникулы.Дача.Мне лет 12.Однажды,разбирая старые журналы на чердаке,в руки попался потрепанный,пахнущий временем и влажной бумагой,журнал "Юность". Пролистывая раздел "поэзия",я наткнулась на стихотворение,которым я просто захлебнулась,перечитывала по несколько раз. Потом потерялся этот выпуск журнала,я помнила только автора -Евгений Евтушенко,и строчку про пузыри. Потом уже забыла,как называется и о чем,но ощущение восторга осталось. И вот,сегодня,спасибо яндексу-я его нашла! в адресную строку забила :"евтушенко пузыри")) Через 13 лет)))ура)словно со старым другом встретилась)
Тому назад
Тому назад,
тому назад
смолою плакал палисад,
смолою плакали кресты
на кладбище от духоты,
и сквозь глазки сучков смола
на стенах дачи потекла.
Вымаливала молний ночь,
чтобы самой себе помочь,
и, ветви к небу возводя,
"Дождя!..-
шептала ночь.-
Дождя!.."
Был от жасмина пьян жасмин.
Всю ночь творилось что-то с ним,
и он подглядывал в окно,
где было шорохно,
грешно,
где, чуть мерцая, простыня
сползла с тебя,
сползла с меня,
и от сиянья наших тел
жасмин зажмурился,
вспотел.
Друг друга мы любили так,
что оставалась на устах
жасмина нежная пыльца,
к лицу порхая от лица.
Друг друга мы любили так,
что ты иссякла,
я иссяк,-
лишь по телам
во все концы
блуждали пальцы,
как слепцы.
С твоей груди
моя рука
сняла ночного мотылька.
Я целовал ещё, ещё
чуть-чуть солёное плечо.
Ты встала,
подошла к окну.
Жасмин отпрянул в глубину.
И, растворясь в ночном нигде,
"К воде!..-
шепнула ты.-
К воде!.."
Машина прыгнула во мглу,
а там на даче,
на полу,
лежала,
корчась,
простыня
и без тебя
и без меня.
Была полночная жара,
но был забор
и в нём - дыра.
И та дыра нас завела
в кусты -
владенья соловья.
Друг друга мы любили так,
что весь предгрозием набряк
чуть закачавшийся ивняк,
где раскачался
соловей
и расточался
из ветвей,
поймав грозинки язычком,
но не желая жить молчком
и подчиняться не спеша
шушуканию камыша.
Не правда это,
что у птиц
нет лиц.
Их узнают сады,
леса.
Их лица -
это голоса.
Из всех других узнал бы я
предгрозового соловья.
Быть вечно узнанным певцу
по голосу,
как по лицу!
Он не сдавался облакам,
уже прибравшим ночь к рукам,
и звал,
усевшись на лозу,
себе на перышки грозу.
И грянул выпрошенный гром
на ветви,
озеро
и дом,
где жил когда-то в старину
фельдмаршал Паулюс в плену.
Тому назад,
тому назад
была война,
был Сталинград.
Но память
словно решето.
Фельдмаршал Паулюс -
никто
и для листвы,
и соловья,
и для плотвы,
и сомовья,
и для босого божества,
что в час ночного торжества
в промокшем платье
озорно
со мной вбежало
в озеро!
На нем с мерцанием внутри
от ливня вздулись пузыри,
и заиграла ты волной
то подо мной,
то надо мной.
Не знал я,
где гроза,
где ты.
У вас -
русалочьи хвосты.
И, хворост молний наломав,
гроза плясала на волнах
под сумасшедший пляс плотвы,
и две счастливых головы
плясали,
будто бы под гром
отрубленные топором...
Тому назад,
тому назад
мы вдаль поплыли наугад.
Любовь -
как плаванье в нигде.
Сначала -
шалости в воде.
Но уплотняется вода
так,
что становится тверда.
Порой ползём с таким трудом
по дну,
как будто подо льдом,
а то плывём
с детьми в руках
во всех собравшихся плевках!
Все водяные заодно
прилежно тянут нас на дно,
и призрак
в цейсовский бинокль
глядит
на судороги ног.
Теперь, наверно, не к добру
забили прежнюю дыру.
Какой проклятый реваншист
мстит
за художественный свист?
Неужто призраки опять
на горло будут наступать,
пытаясь всех, кто жив-здоров,
отгородить от соловьев?
Неужто мир себя испел
и вместе с голосом истлел
под равнодушною травой
тот соловей предгрозовой?!
И мир не тот,
и мы не те
в бессоловьиной темноте.
Но, если снова духота,
спой, соловьёныш:
хоть с креста
на кладбище,
Читать далее...