Мой брат, глеб Соколов, умер в ночь с тридцатого на тридцать первое декабря в кабине самолёта ту-152, который следовал из Петербурга к Морскому побережью, на Мальту. Он умер с улыбкой на губах, с широко раскрытыми глазами, и до последнего вел записи. Я выложу их позже. До последнего брат просил передать привет Ненси и поблагодарить её. ненси, я благодарна тебе. Он был бы благодарен.
Сейчас не могу больше писать. Больно.
Бесконечно скорбящая,
Настя Соколова

Я жив. Жив. Жив.

НАстенька, я жив...

скоро...

У меня есть два билета, но об этом никто не знает.
Мне осталось мало.
И я еду. Я лечу туда.
Я лечу с сестрой.
Все будет хорошо.
Обещаю.
Я скоро лечу.
Я лечу туда.
[518x700]

Совсем больно.
В коридорах мечутся, успокаивают мать. Я знаю, что дома спокойно и тихо. Отняли всё. Пишу на телефон, пальцы жутко дрожат, не попадаю на нужные буквы.
Грудная клетка как будто лопается. Стараюсь не замечать боли. Знаю, что здесь есть Настя. Я хочу, чтобы она слышала. Я хочу, чтобы она знала, что я ещё есть.
Мне кололи тройную дозу антибиотиков. Мне больно. Очень больно.
Я не хочу больше. Я знаю, что меня не оставят в покое ни на минуту.
Я не хочу так умереть. Я хочу сам. Один.
Больно.

…Кашлянул на экран. Думаю, от крови он не сломается. Надеюсь, не сломается.
Больше не могу. Голова разрывается, в реальности оставаться сложнее, светлый экран притягивает взгляд и помогает. Пищит что-то около моей койки. Я больше не могу.
Опять идут
Нет, не ко мне
Мне вкололи тройную дозу антибиотиков
Я живучая скотина и не дохну.
Мне нельзя двигаться, мне нужно оставаться в реальности. Мне нельзя двигаться, потому что это смер-тель-но.

Но если они придут колоть ещё раз –
Я ударю их.
Я ударю.

Я не знаю, как дальше жить. Я не знаю, куда подевалась моя вера. После психоза хотят увезти в хоспис. Рыдая, заблевал все светлые обои в квартире кровью. Силы – да и то только профессиональная привычка – на то, чтобы попадать пальцами на клавиатуру.
Врач приходил. Рыдала вся семья, ломилась в запертую дверь. Нет сил чтобы ответить. Они до сих пор не поймут живой ли я. Наверное судят по стуку клавиатуры. Женя ходит под дверью: «Ты только не останавливайся, не уходи от нас, я тебя не выпущу, пиши, пиши…» У меня даже нет силы воли элементарно на то, чтобы утереть с губ кровь вперемешку с липкой жидкостью.
Нельзя плакать. Если я заплачу, я вырву себе из горла кадык.
Клянусь.
[640x480]

 

Нэнси.

Если ты всё же решишь это прочитать – предупреждаю сразу, писанины много, смысла нет.

Одни эмоции.

 

Читать далее...

Я жив ещё
Сил нет
прстите

Я всю ночь думал.
Я всю ночь не спал и думал, перебирал в плеерах – всех восьми на восемьдесят каждый – треки, копался в ноутбуке, искал ту самую фразу –
Я нашёл.

Пусть на моей могиле выбьют:
НАС УЖЕ НЕ ДОГНАТЬ.
НАС УЖЕ НЕ УБИТЬ.

Агата Кристи. Криг, ты все-таки в чем-то прав.
Но меня уже не догнать.
Уже сейчас.
И я продолжаю разгоняться.

Криг звонил с какой-то неопределённой просьбой.
-Глеб… Ты дневник ведёшь?
-веду.
-Плагиат, - меланхолично, - по-девчачьи как-то.
-Пошёл на ***.
-Отзывы есть?
-…Слышат…
Он молчит и жестоко выдаёт:
-Знай, когда-нибудь ты передавишь на жалость. Передавишь, и люди ею захлебнутся. Выплюнут, и твои записи потеряют цвет и вкус. Жёстким будь. Не распускай нюни. Скоро. Скоро люди прочтут ещё одну запись, и злость шевельнётся, толкнув раздражённость. Ты однообразен.
Молчу. Выпускаю дым в окно.
-Скоро. Скоро меня не станет. А ты – разнообразен, да?..

НАС УЖЕ НЕ ДОГНАТЬ.
НАС УЖЕ НЕ УБИТЬ.

ПОМНИ.
[385x500]

Как люди, как люди, ведь мог бы.
Сегодня даже в школу пошёл. Правда, после уроков.
По дороге туда спрашивал себя: помнишь, тут в детстве на велосипеде навернулся? А тут в песочнице зарылся? А тут познакомился с одним из лучших друзей – Лешей? А тут ты гулял с Мисой-Чии…
…А в этой подворотне ты выкурил первую сигарету. На этом углу ночью зимой под фонарем и снегопадом сожрал первую ЛСД. В этом подъезде вколол себе гер. На подоконнике того окна были рассыпаны белые дорожки, качалась в клубах сигаретного дыма, греясь, казенная лампа, и Лаки Страйк красным кругом – перед тьмой и домом напротив?
Лёша, наверное, все так же пьёт. Правда, он старше и вообще пуленепробиваемый. У Чии анорексия. Усердно лечится. Балерина. Хрупкая. Красиво? Мда. Так изменилась. Так изменилась…
…Долго стоял возле спортивной площадки. Опоздал на пол седьмого урока – все разбрелись уже, наверное. Но, во-первых, не хотел видеть Дже… Мессалину. Во-вторых, на поле гоняли в футбол – замечаю на трибунке парня в кепке и наушниках, шарфе по нос.
Без сомнения, это он и есть – Криг. Эта тёмная личность была моим личным драгдиллером. Остальное излишне.
…-Вот тебе нравилось так жить?
-Колоться в подворотнях, запивать ЛСД пивом, нюхать дрянь?
-Да.
-Нравилось.
-Так вот колись ты дальше. Наслаждайся жизнью! Тем более, что уже всё равно!
Я подумал, что ведь он говорит это искренне. Он верит в свои слова! А значит, отчасти прав.
-Знаешь, Можно, конечно, колоться, совокупляться в подъездах с девочками, у которых менструация-то ещё не началась, жрать всякую дурь, сдохнуть и ничего в жизни не успеть понять. А я так хочу успеть.
Жмёт плечами.
-А был бы Сид Вишес. Что в наушниках?
-Джен Эйр.
-Знаешь Самойлова Глеба?
-Солист Агаты.
Криг вздыхает:
-Он ведь тоже так загнётся.
Я внутренне пускаю себе пулю висок. Простите, но – блядь…
-Он успел, - ничего глупее и адекватнее сказать не могу и иду к школе.

И всё равно ты не узнаешь, что я скажу в последнюю очередь – перед самой смертью. Я скажу: я успел. Я счастлив. Я свободен.

Вечер, чашка чая. В наушниках – Зем, «Мальчик-желает-быть-богом…»
Выгнали из кухни. Что-то прояснилось. Хотелось бы, конечно, чтобы все впереди было полной неизвестностью, но, похоже, не выйдет…
Не хотят, чтобы я слышал…
Забота. Благими намерениями…
Замечаю.
Женька, младшая сестра, стоит у порога и мнётся. Я стаскиваю наушники и смотрю на это белокурое чудо-существо.
-Глеб…
Смотрю, у неё уже слёзы. Ну все, думаю. Рассказали. Ироды…
-Чего случилось, Женька?
-Почему ты уйдёшь навсегда?..
И вот я уже думаю, мне сразу сползти с дивана или сначала для вида посидеть. Ляпаю самое глупое:
-потому что мама так сказала.
-Она пошутила?
-Мама пошутила.
Женька смотрит в окошко, кусает губы и не хочет плакать, потому что она знает, что я не плачу, и хочет быть похожей. Она такая молодец. Она будет жить за меня. Будет.
-Глеб, уйдёшь навсегда, это значит… Умрёшь?
Голос дрожит. Так трогательно. Так больно. Но у меня даже кома в горле уже нет.
-Жень…
Молчит.
-Жень, чего они сказали?
-Они просили не говорить. Я пыталась спрятаться за сервантом, но меня нашли. Сказали, что если я расскажу, то ты уйдёшь прямо сейчас.
Обдумываю услышанное.
Сестра опускает глаза в пол – заплакала. Я ведь её не виню совсем. Она маленькая, но она такая сильная. Она сможет все. Она сможет. На ламинат слезы капают. Но она так хорошо держится, даже я так в восемь лет не умел.
Женька нажимает на ручку двери, уходит в коридор, и тут я будто вспоминаю. С бешеной надеждой, с бешеным страхом говорю:
-Жень, я доживу до нового года?..
Женька оборачивается, и я понимаю, что вот – она плачет.
-Нет… Не доживёшь.
[600x261]

На улице холодно, наверное. Я собираю свои вещи и собираюсь уже уезжать из больницы. В палате светло, уже почти самое утро – одиннадцать часов, больница ещё спит. В больнице кажется, что время остановилось, спешить никуда не надо. Мне так нельзя. Часы на телефоне показывают 11:02, 0 звонков, 0 сообщений. Я уже не обращаю на это внимания – почти.
Я понял такую хорошую вещь – некоторые понимания жизни приходят только к тем, кто унёсет их в могилу, например – к приговорённым к смерти или … к смертельно больным. Потому что, если о них узнает человек с будущим, он станет ДРУГИМ. Лишится хотя бы шанса понять это самостоятельно. Жизнь станет другой. Понимания, которые приходят ко мне – всё-таки в какой-то мере божественные откровения. А чтобы никто их ненароком не подслушал, существует такая штука – безразличие.

Но когда говоришь людям об этом, люди думают, что это про безразличие к тебе и твоей участи и начинают жалеть. И тогда думаешь: Лучше бы им все равно было, ей-богу…

В метро так спокойно и пусто – утро. Над заливом тихо. Мне с окраины северной на окраину южную. Долго. В наушниках играет БИ-2. И-то-что-было-набело…
А кто я?
Я никто…
Я никто в этом мире, потому что я – весь мир.

Я – весь мир?..
Вспомнилось, как я совсем недавно зачитывался книжкой метро 2033. Мечтал, что в 2012 будет конец света, и я спасусь, и Женька спасется, и я стану сталкером, буду ходить на поверхность, навстречу опасности, и приносить Женьке СД-диски и батарейки для плеера.
И я так верил в это, даже купил себе фонарик и камуфляжную куртку, ходил и изучающее рассматривал каждую станцию и с полгода в метро выглядел как полоумный диггер…
Я хотел очки ночного видения, чтобы видеть тоннели насквозь. Я много чего хотел.
Я и сейчас, вопреки всему, много чего хочу…
Я – весь мир?..
Почему?..
Чувствую. Но ещё не понять. Рано.

______
Героин маскируют под горох, чтобы довезти до новосибирцев.
Мда…

…На кухне вещает телевизор: «Повезло же ей влюбиться в маньяка!»
Стаскиваю наушники и бреду на кухню. Кому там повезло в маньяка влюбиться? Какая странная девушка, наверное…
…Маньяки – они не такие, как все. Люди с нарушением психики. Со своими заморочками и смыслом жизни, другим, непонятным… Непонятных и других девушки не любят. Да и парни тоже.
Остановился в коридоре, будто током шарахнуло. Из наушников на шее отдалённо доносится – Месс-са-ли-на…
Другие..?
Наверное, такое скоростное ожидание меня научило сравнивать всех с собой.
ДРУГИЕ?
Это же я другой!

_____________

И как я могу после этого винить Джекил в том, что любить меня она больше не может? Ведь к вышеприведённому умозаключению я пришёл сам, без чьего-либо давления. Просто потом оказалось, что ко мне это тоже относится.
Но вместо разочарования приходит пустое спокойствие, и можно спать.
Только я ещё долго не засну. Я очень хочу услышать, как встаёт солнце.
Поэтому я собираюсь на крышу.
[698x241]

Мама звонила. Плакала в трубку, говорила, что она и папа меня очень-очень любят. Мама меня уже чуть ли не похоронила, наверное. Не верит ни во что, вообще.
-Глебка, чего тебе хочется? Мы тебе все что хочешь привезём!
-Мам, приезжайте ко мне, пожалуйста.
Мама молчит, потом говорит:
-Ты скоро вернёшься домой. Не бойся ничего, не бойся.
Она не понимают, что я совсем ничегошеньки и не боюсь. Даже смерти не боюсь. Я слишком долго жил на краю, чтобы этого бояться.
Бабушка приходила. Бабушка принесла мармеладные лимонные дольки. Я очень люблю бабушку, бабушка меня тоже любит. И знает, как я люблю мармеладные дольки. Я часто думаю, что она любит меня очень искренне. Бабушка до сих пор не знает, что я скоро умру. Когда она ушла, я думал, что если бы был выбор – мне выздороветь, но бабушке умереть, либо чтоб бабушка жила долго и счастливо и умерла с улыбкой, всё успев, а мне жить с вечной режущей убивающей болью вечно-вечно – я бы не колеблясь выбрал второе.
Мама всё-таки приезжала, но ко мне даже не зашла. Подходила к доктору. Доктор заглянул в палату, подумал, что сплю, и они с мамой разговаривали за дверью.
-Как он?
-Вы что, сами не знаете?
-Ну, от чего это может быть?
-Вы ведь сами всё знаете!
И в таком же духе ответы… Ему просто не хотелось говорить. Доктор хороший. И ко мне он хорошо относился. Беседовал с психологом, который приходил ко мне. Психологу я не противился, просто рассказывал о своей жизни, прошлом, мировоззрении. Медсестра рассказывала - Психолог потом сказал врачу: «Мальчик интересный. Необыкновенно начитанный. Умный. Логичный. Жаль, что такие пропадают».
Такие в большинстве своём и пропадают. Хочется верить, что моя Сестра Милосердия правду сказала, а не просто пыталась поддержать.

Я пересмотрел даже свои взгляды на свободу… Когда меня увозили, все думали, что я умру. Я тоже думал, и даже молился. Но принять смерть старался спокойно.
Свобода. Я жил свободно, да. Свободно от принципов и стандартов. Свободно от общего мнения. Я делал, что хотел, жил, как умел, писал песни, как получалось. Я жил по своим правилам, которые не знали границ, но…
Перед тем, как провалился, помню, в мозгу вспыхнула фраза –
Свобода и Вседозволенность разные вещи.
В этом не было свободы!..
За эту мысль я выбрался обратно. Пусть на край. Зато – сам. Сам…
Мне никто не говорит, сколько мне осталось.
Я хочу научиться быть свободным.
Я уже почти умею.
[449x403]

Слушать этот музыкальный файл

Я так и не понял, что это за слово или термин, имя собственное или имя нарицательное, но мне было так лень смотреть, да и тем более не хотелось. Присвоил имя Мессалина девушке Джекил, сижу, радуюсь. Радуюсь...
Так жаль, что я умер. Умираю, умер - какая разница. Да, вот так вот я прожёг свою небольшую жизнь, а Джекил прожигает. Это ведь ничего не стоит, я всегда знал, что это ничего не стоит - клятвы на крови (боже, 14 лет а столько пафоса), вечные признания...
-Я болен.
-Сильно?
-Смертельно.
Всё! Без комментариев. Хайд сдох, Джекил сдохнет. Романтично и глупо, глупо, глупо, глупо, бесконечно мерзоидно глупо. Я болен, Джек. Я такой тебе уже не нужен.
И всё-таки ты умерла раньше, ещё когда не подтвердился диагноз. Ты умерла, когда не ответила на слово "Смертельно".

Ведь была такая красивая сказка. Ведь были такие красивые отзывы. Ведь все было так хорошо. Как Мастер и Маргарита, Сид и Ненси, Бонни и Клайд...
Джек-вил и-Хайд.
Мессалина, Мессалина...
Я воскрешаю тебя..
Её се-ля-ви
В слезах и крови...
Моей...

Да, я знаю, что эта повесть не имеет никакого отношения к клубу самоубийц. Но песня и вправду про нас, может не такая красивая, как хотелось бы. Но мы же на самом деле клуб самоубийц. Очень хочется, чтоб ты прекратила все это. Все эти наркотики, ведь у тебя нет на это прав - причин. Но это будет в чем-то даже несправедливо, адекватность и объективизм не был нашим коньком ни-ког-да... Да ты и не будешь слушать меня. Вообще не захочешь. И всё равно будешь права. я же мертвый...

Открываю окно. Хочется курить. Пока утяжку снова не напялили, дышать могу в какой-то мере свободно.
Дышать-МОГУ!
Сегодня разговаривал с двоюродным братом. Слава богу, он живет не в Питере.
-Ты ведь хороший парень, но...
-Но..?
-Но смертельно больной.

Смертельно-Больной!!!
Но не мёртвый же ещё!!!
ЕЩЁ НЕ МЁРТВЫЙ!!!..

__________________________
И в это уже не поверить.
Даже мне.

Утяжку сняли, я даже смог поспать.
правда, сном это можно назвать едва ли. Сидел у ноутбука, иногда проваливаясь в небытие. Были постоянные галлюцинации. Наверное, это от антибиотиков, но я ни в жить не признаюсь, что мне больно. Потому что будут колоть больше, и я сдохну.
Посещает такая мысль, совсем рядом, в принцип, все необходимое, тем более не в больнице, а дома. Лучше сразу сдохнуть чем жить вот так.
Где-то в шесть ушёл насовсем спать. Проснулся минут пять назад. Мать сказала, у меня всю ночь музыка играла. Наверное, дневник не закрыл, Дже-Кил-И-Хайд...
Клуб самоубийц?

Вот я думаю, на самом деле - есть же, есть же большие перспективы в жизни. Огромные и безграничные. Я их лишился, и теперь мне остается просто смотреть на все это со стороны. А вы, люди, у которых все это есть, все эти перспективы, возможности, несусветные дали и горизонты - вы протрачиваете это на интернет, быт, семью, дом, деньги... Подростки моего возраста, напивающиеся дряни в подворотнях, нюхающие кокс и курящие гер, не говоря уже об обычном никотине, глотающие скорость и ЛСД, заливающие все какими-то липкими тошнотворными коктейлями, идиоты, идиоты и идиотки, безмозглые твари, и их все больше.
Думаете, в этом есть романтика. НЕТУ В ЭТОМ НИКАКОЙ РОМАНТИКИ, ЯСНО ВАМ?!!
...Я тоже думал, что романтика...
Поверьте хотя бы мне, я это прошёл. Со всеми вытекающими последствиями.
Вы все прожигаете свою жизнь для себя и для денег. У вас почти ничего настоящего. Даже просто понять это вам страшно. Да, мне четырнадцать. Да, я ничего в жизни не понимаю. Так думаете?
Я понимаю больше вашего. Гораздо больше. В СОТНИ РАЗ!

P.S.:
Я всю жизнь хотел ТУДА.
Сегодня папа сказал, что отвезёт.
Чего бы ни случилось.
[604x396]

Слушать этот музыкальный файл

Утяжка жала.
Жала всю дорогу. чертовы рёбра. дышать тяжело. Швы впираются в кожу. Больно... Очень больно.
В наушниках снова Джен Эйр, музыка для малолеток, в общем-то. о позволяет забыть о боли и шагать ровно и смело.
"Это сэр Энди Хайд,а я с ним..."
Встретил тебя.
-привет.
-Здравствуй.
-Ты в школу?
Самый умный вопрос,Ю который можно задать...
-Нет, Лел. нет.
"Собаки уже подняли лай..."
Сворачиваю в подворотню, чтобы покурить. Утяжка мешает дышать, ментол врывается в легкие неприятным свистом. нехорошо, свист - предначертание, ещё в древней Рус.
"Ты сразу в Ад,я сразу в Рай..."
Энди Хайд? Пускай я буду Энди.
"Джек-вил и-Хайд... Мы клуб са-мо-у-бийц"...

Уроки. сижу не шевелясь. Как будто сердце лопнуло, очень больно в этой треклятой утяжке. В наушниках Джен, постригся- и теперь нет челки, которой можно ото всех завеситься, чтобы никто не видел вечно печального и уставшего холодного норвежского взгляда, и теперь Лел видит, как я на неё смотрю.
"Девушка из глянцевых сно-ов
Не верит в мою любовь..,"
Химия, моё спасение.
"Кровь и молоко, кровь и молоко -
Ахха, реально как ты и я..."

Иду домой. Сейчас будет ещё одна операция. Скоро... - родители ещё дома, мать опять плачет. В наушника Неон и Кислота, и если наКрови и Молоке было солнце и радость - сейчас дождь и пустота.
Иду в комнату, открываю окно, курю.
"Дышишь высохший яд..."

Мальчик желает быть богом, но это так трудно и грустно, и так одиноко...
[480x449]
Энди Хайд... Любит Джекил. Очень любит.