Сознание, одолевшее, казалось бы, алкоголизм опять сверглось с пьедестала отравленное скотчем.
Все упирающиеся поддаются. Целлофановый налет на зубах, закоснелый артрит пропитого тела, гнетущая атмосфера застывшего времени.
Статуи, стоящие вдоль стен салона самолета, размашисто отворяют рты: "Что может быть приятнее ходьбы в обуви, которая не жмет, и когда не всплываешь, потому что просрался!" Доносящийся из их мраморных глоток звук ритмически организован и богат по тембру. Статуи, как впрочем и сфинксы, в общем-то, добрые, а если и изобьют, то добивать не станут - они непреднамеренные свидетельства юнговской синхронистичности, удостоверяющие, что коллективное бессознательное существует. Ура, ура, ура! Архетипы всех стран объединяйтесь!
В патине, вдоль кракелюра,
идет от острожины смерть,
в бежевых джинсах и с зонтиком.
Не боюсь,
при жизни намерил три жизни -
тебе и себе.
Плавный крен влево. В иллюминаторе мерцают желтые огни на ночной земле, и из бокала проливается вино на мои бежевые брюки. Меня обкладывают теплыми салфетками, и что-то успокаивающее шепчут в ухо. Решительно прибываю в себя.
Когда с похмелья,
без денег, без волчицы,
пускаюсь в темный путь один,
рождаются стихи, узоры, песни,
убыток обретает смысл.
Лежу на диване в летающей редакции журнала "Райская жизнь". Из приоткрытого люка гудит многотонный гул двигателей. Вдоль салона, в черных рамах под стеклом, копошатся богомазы в бессрочном блаженстве. Грязно выругавшись, я всегда в оппозиции, чтобы не упрекнули в социальном иждивенчестве, распахиваю люк и покидаю самолет.
Женщина, которая рядом, принялась взрыхлять и окучивать все это шевелящееся смятение и, закончив работу, заскользила вдоль моих предплечий и ног. У нее в подмышках колотое разночтение: слева - "ЗДЕСЬ БЫЛ Я", а справа - "ТОТ САМЫЙ" (сделанная мною давным-давно татуировка). В состав красителей я ввел тогда зелье длительного действия. Последствия, как после лоботомии, только цивилизованней, они схожи с тавро на профессиональной рабыне, чей хозяин сильней.
Ветер тишины блядей своих привел,
устало расстелил им ноги вдоль дивана,
стало легче.
И час за часом ждал,
когда пройдет трамвай
и отбренчит сервис в буфетной
на пару с куклой заводной.
И карликов стриптиз известный,
во влажной квинте эдельвейса,
в кругу дюймовочек раздетых,
вдоль плинтусов и на столе.
И опять невыносимая скука бытия, в которой простота всегда хитра, а эволюция - для качества жизни.
Когда снимаешь с рук, а не со штатива, дребезг в кадре неизбежен. Чтобы его компенсировать, на вдохе направляем камеру вверх, на выдохе снимаем вниз. Очень сложно описать, нужно показывать. Это как держать при письме перо прямо или наклонно - разные вещи, - получаются неодинаковые рисунки и сюжеты. Еще можно быть приверженцем той или другой академической школы, но она всегда матрица, или быть свободным.
Следующий эпизод.
Буфет на железнодорожной станции. За круглым столиком на высоких ножках стоит женщина и в спешке, обжигая пальцы, доедает беляш, урывками запивая его апельсиновым соком. В буфет заходит здоровенный детина, явно блатной, с фиксой во рту и в подпитии. Он прямиком направляется к женщине.
- С козырным приветом к тебе, сестрица! Я Торпедо! - радостно сообщает он.
- Торпедо, отстань, а! Сегодня я не могу - силится возразить женщина.
Торпедо бесцеремонно сгребает ее грудь рукой и плотоядно щипает в область соска. Женщина резко отталкивает парня от себя, задирает подол своей юбки, достает из трусов окровавленный тампон и бьет им Торпедо по лицу.
Зыбкая это концепция - все свое носить с собой и оставаться в здравом уме. Здесь ярко выраженный параноик и депрессивный меланхолик в одном флаконе. А так, выкрасишь ногти в цвета государственного гимна, отрежешь двести оленьих голов - становишься тихим, спокойным и не кричишь на близких.
Конкретные примеры, иллюстрирующие основные моменты в этой области, демонстрируют необходимость расширения типовых практик, и новые подходы могут пролить свет на природу мышления, чувств, поведения и механизмы физического тела с точки зрения недоступной другим методологиям.
Поделился с оператором технической частью своих творческих планов. Теперь его камера неподвижно закреплена и направлена черт те знает куда, чтобы зритель помучился, дожидаясь от скуки, когда действие, вернется в кадр.
В фокусе прохладный БАР, свет приглушен, тихо звучит музыка. Из-за столика поднимается элегантный господин и подходит к сидящей за стойкой даме. Учтиво поклонившись, он спрашивает:
- Разрешите пригласить вас на танец?
- Вот еще... нечего здесь... знаем мы таких! - резко выплевывает дама.
Элегантный господин, похоже, серьезно разочарован. Опустив руку в карман, он медленно, но упруго произносит:
- Перстаньте говорить ерунду, "таких" вы еще не знаете.
Он достает из кармана опасную бритву, ловким движением выщелкивает из костяной ручки лезвие и коротким движением тренированной руки, едва заметным движением, наносит скользящий удар по лицу женщины. Поперек абриса, от левого уха и до подбородка.
Для нелюбви есть похоть,
не делай стык в рога,
джинн нынче безрассуден,
сойди на тормоза.
И не дразни в буфетной,
столовым серебром,
какие наши лета,
мы сможем под столом.
И на рояле сможем,
на краешке, на бис,
и под флажками сдюжим,
когда пойдут на лис.
Замри, не распыляйся,
снимаю крупно, в фас,
ты нынче мессалина,
а я твой лавелас.
Галантно поглумимся,
за тридевять земель,
сверстаем небылицы,
про старь и про елей.
Там Фрейд и архетипы,
Жорж Санд и мизантроп,
отметились в пучине,
недоговоров.
Для нелюбви есть похоть,
не делай стык в рога,
джинн нынче безрассуден
сойди на тормоза.
Активизирую страховой полис и, уютно устроившись в оцифрованной копии, уношусь прочь из плотского плена. Быть все время в закрытом, герметическом состоянии - земное чистилище. Но остается упование на благоприятную перспективу, только бы утвердиться во мнении, что дискомфорт пусть и неизбежен, если есть надежда на благоприятную перспективу. Сложное положение.
В земле вырыта небольшая ямка, прикрытая осколком толстого стекла. На стекло уложен, для маскировки, кусок дерна. Сейчас дерн отложен в сторону. Под стеклом - средоточие мира, тайна больного ума: два конфетных фантика, медный позеленевший ключ, старая монета, увядшая ромашка с больничного газона. Над стеклом склонилась, стоя на четвереньках, поводя из стороны в сторону ящерным хвостом, седая, коротко стриженая голова. Невнятное бормотание ее рта и раздувание губастых ноздрей, ее архитепическая вера в кудесников, Симона-мага, Фауста и Мефистофиля, очеловечили это лицо по-настоящему, до конца. Углы ее рта безжизненно свисают вниз, как кисточки потертой сонетки. И полный пансион, и блеющая терапия, и неисповедимый пророческий перитонит.
Во сне я продлеваю жизнь,
а в кайфе прибавляюсь скоростью,
переступая за карниз,
бреду над млечной пропастью.
Стар и млад волочится в мгновении,
на порогах чужие мезузы,
поколения жрут поколения,
и в коленях провисли рейтузы.
И приходят в цветастых шинелях,
панковатые шалые дни,
вьется сплин из тугой сигареты,
кружат ангелы в черных чулках.
Долог путь этой паствы нетленной,
окопычены пятки и лбы,
с беззаботностью мелкой монеты,
разлетаются их медяки.
Два пушечных ядра с запаленными кем-то фитилями катятся по параллельным каменным желобам, проложенным на пологом склоне песчаного холма. Гремит взрыв, другой.
Срываюсь в пространство развернувшейся умозрительной сферы. - В ее пределах плещется граница сознания и другого мира. Чужая реальность нашептывает, зазывает испытать неведомые доселе ощущения, тем более, убеждает она, что на свой генеральный вопрос "Быть или не быть?", я давно уже нашел буквальный ответ.
Хлебосольная встреча. Для меня с визгом сгоняют с насиженной ветки аборигена и с почестями препровождают на его место. В воздухе дребезжат испарения уксусного ангидрида. Круг собеседников опосредован наличием биопортала. На каналах связи царит беззубое умничанье и нравоучительная высоколобая болтовня для высоколобых же сетевых обывателей. Общение пафосное, нарочито экзальтированное. Испытывается ломота в суставах и грудном ящике.
Вокруг ухоженный черный газон, пахнет свежескошенной травой. В центре газона пирамидальная композиция, составленная из живых бабочек, которые сидят на мохнатых цветоводах и покачивают желто-зелеными крыльями. Этот сказочно-мерцающий остров окаймляет карликовый кустарник, всмотревшись в который с содроганием осознаешь, что его ветви, и листья фрагменты человеческой плоти, которые изуверски-искусно подрезаны садовником палачом, и они вопиют, и кровь сочится из их ран. Да, не надо бы болтаться, где ни попадя ночью, под "балдой" и без дела!
Тут сумрак ночи бродит смутно,
в часы полуденных коктейлей,
Аполлинер и "Бестиарий",
врачуют трапезу мигренью.
Из склепа поднят можардом,
служить статистом слугам,
за троном трон обходит он,
сбивая с пакли спесь.
И колумбария чины,
газоном зеленят,
и ласточки с весною,
косячатся, летят.
Ежедневник не переворачивал. Потом, на оставшихся чистых листах пишется легче. Временами кажется, что видишь, как тонкие взаимосвязи плетут картину мироустройства и думаешь, что понял. Какая уж тут куртуазность! Теперь все решает модульная сетка на пяти мониторах и хороший драйв или, как повезет. Секрет кухонно прост и секрет дается: "не противостоять, а корректно присматривать за тем, что из всего этого выйдет".
Выныриваю на булыжной мостовой узкой улочки. Здесь царит атмосфера таинственности , какая обступает масонскую ложу. В чреве дома ремесленной гильдии ворочается средневековье. Воровато оглядываюсь. Никого. Достаю дрель и углубляюсь в стену. Теперь всего-то и остается, как, только охая и ахая, не задумываясь двигаться вперед, отметая все законы и препятствия, по-бабьи придерживая руками налившиеся тяжестью черные крылья. Концепция грехопадения здесь в дерзости развивающегося и изменяющегося разума, который восстает против Бога, как сатана в христианской мифологии. Органом-мишенью является мозг, его структурная организация и функционирование.
Здесь каторжанский наш вертеп,
шалит не понапрасну,
коль конь троянский не у дел,
и все дела в порядке.
Горит в светильнике огонь,
и разошлись клиенты,
который год играю роль,
за кайф и комплименты.
Сучит ушами горемыка,
сатир вприсядку без лица,
закат в тумане из истерик,
и канделябров чехарда.
Способности мы теряем еще в нежном возрасте, потому что границы жизни сильно размыты и очень-очень много уродов. В стародавнем фолианте прочитал, что среди прочих практик встречались суицидные техники, в которых использовались токсины некоторых видов мухоморов, когда умирали от сухой гангрены в течении суток, которых хватало, чтобы при порядочной предварительной подготовке перехитрить смерть и "отодвинуть крышку гроба". На мой взгляд - дикость, и дикость несусветная. Однако нынешние психоделические сессии - архитепическая проекция таких методик.
При становлении народной легенды, как в случае с доктором Фаустом, реальные факты преувеличиваются или замалчиватся. Что после этого лед, огонь или вода, если по легенде все равно выплывешь. Но большинство из легенд - легенды и есть. В реальности же боюсь закончить в реке с ботинками полными воды. И пускай мое искусство дело пустое и невежды восторгаются им, в них следует метать громы и молнии вместо того, чтобы стараться уничтожить меня и потакать отжившим свой век архетипам.
И распахнуто настежь окно,
тусклый свет от твоих сигарет,
синий чай на закате в Бордо,
и нелепица прожитых лет.
Продолжаю поддерживать сплетни о себе, чтобы думали, будто ни в чем себе не отказываю, подыгрываю блатной этике и воровской философии, где дверей больше чем людей, которые могут в эти двери войти, и чувствую ртом ума дуло пистолета.
Не откладывай подвиг на завтра,
молва, как прилив, пройдет,
вчерашняя строганина,
на блюде златом потечет.
Угнездится сумрак в калоше,
бутыль схоронится в углу,
кальян потечет, забормочет,
про тусклую эту луну.
Мой сон не пики, не крести,
мой сон - лицедей, факир,
во фраках веселый оркестрик,
заполнит лиловый эфир.
У портала пришвартовался нетленный блуждатель. Включаю заставку.
Интерлюдии с Лилит, бурлеск, лихая, без удержу, пляска травести. Карлики в красных камзолах разносят на отполированных до зеркального блеска серебряных подносах аппетитные горки чистейшего кокаина. На инкрустированных слоновой костью , в соблазнительно-томных сосудах, черное вино со спящими в нем джиннами. Все персонажи полупрозрачны и двигаются по стертым мраморным плитам немного замедленно. Вкруг действа обломки античных колонн, а чуть ниже ночной линии горизонта развалины Аркадии. В плакатно-синем небе две луны и варьете изумрудных звезд. Идет бутафорский снег. Доносятся стенания блуждателя о бедственных курьезах происшедших в покинутом им монастыре, безденежье и рожистом воспалении. Лукаво просит показать несколько раскладов и дать снадобье. Очень простодушный и незлобливый молодой человек, но болен. Увы, мои лекарства для людей здоровых.
Блуждателю, заинтригированному искусами психоделической кажимости и поднатаревшему в дигитальных путешествиях, раскрашенная устными преданиями космогония представляется в средневековом истолковании. Его космогония - тоже целиком средневековая, предшествующая Копернику. Безбрачие блуждателя делает его доступным моральным и умственным соблазнам. Возникающие время от времени в сознании блуждателя тени, наделены даром - предвидеть будущее, но через некоторое время эти тени таинственно исчезают, оставаясь блуждателем незамеченными.
Картина мачехи покойной,
напротив кресла, в зеркалах -
бокал вина и стул высокий,
и внемлют лики и чела.
Отец, еще стократ ругаясь,
прогнозы вычтет и зачтет,
и парадигма наверстает
и чек к оплате поднесет.
И будут два блатные брата
к ремню пристегивать кобур,
и красных туфелек прыгучесть,
и дуновений тихий пух.
Ошибка тайная в расчетах,
извоз за зглаз и за порчу,
не подходи, не трогай счеты,
не то прокатит, засечет.
И будут снова бить куранты,
с тобой ли без тебя,
и будут снова рдется банты,
на мавзолее Ильича.
Перевожу ручку циклохода и устраиваюсь в скрипучих пазах у старой голландской печки. Эта печь переживет всех, кроме меня, я останусь один, как на картине великого испанца, где Сатурн доедает собственных детей. Мрачная перспектива!
Но скоро с изумлением постигаю, что неизбежная смерть, была не самой худшей составляющей прошлой жизни! И больше сделать ничего нельзя, надо жить дальше. И открываю, что вот-вот можно есть филе трески и лососину, и чувствую , что вот-вот польется библейским потопом дерьмо, а пиявки и паразиты собственное предпочтение и мошенничество единственный дар. Пишущий автор с хоризмой в модном издательстве - короля делает свита - и "хроника в формате светского таро" с песнями и картинками.
Вижу хмылкий, оцифрованный оскал издателя в сторону всех этих "штучек-дрючек". А что делать, кушать-то хочется! Приходится делиться. Главное знать, с кем и когда прирастать к тому месту, где упало яблоко, где разгораются споры.
Женщина, которая рядом, транслирует мне чашку кофе:
- Смени ненависть на неприязнь и перестань торговаться. Хочешь, скажу, где самое привелегированное убежище? Оно в разрезе, от ямочки на подбородке вурдалачки до ее гениталий.
Что здесь скажешь? Женщина, которая рядом, выросла в одиночестве и быстро повзрослела. Теперь мечтает вернуться в отнятое детство. Отсюда пристрастие к архетипическим деликатным фрагментам и осведомленность в вопросах истории инквизиции. Образы ее идентификации вычленяются своей устойчивостью и непотопляемой живучестью, от них веет агрессивным оптимизмом вечного двигателя времен Марии Антуанетты. Набившая оскомину симптоматика: женщина элегантного возраста, чье положение укреплено браком по расчету, ищет к тому благодетеля из высшей элиты духовенства. Интерес к его преосвященству объясним. Помешать ему - значит исполнить женское предназначение.
Вельможно правит бал процессуарий:
лафет, ряды зеркал, лазорево распахнута постель,
окно, рояль, цветы в кувшинах, приспущенные занавески,
флюиды, LSD, еще трюмо, на нем часы...
Из сиплой щелочки расцвета
сквозит усталостью и зноем,
и ты по-ангельски воздета
в глухом проеме пустоты.
Еще в доме, приживалкой в девичьей обретается компаньонка женщины, которая рядом, престранная особа, она же набивальщица моих косяков. Свинтилась на жабах. Особа с лисьей мордой на месте лица. Питание аскетичное: болотный корень, нафталин. Я нашел ее, когда путешествовал к острогам астрального мира.
"Если у Бога есть проблемы, значит эти проблемы есть и у тебя" - гаденькое, нескончаемое напоминание. Оно мешает уснуть, можно только вздремнуть, пока женщина, которая рядом, разогревает кофе и готовит полуночный ужин, чтобы помолиться перед едой. Меня коробит от молитв. С молитвами уже "кушанье". Ассоциируется с деликатесным французским сыром. Какие тут могут быть молитвы!
О, Бог! -
Ты мне вдвойне обузой стал,
когда явив распятого Христа,
не дал опомниться
от первородного греха.
Отправил в рот, покрытый зеленой плесенью кусок творожистого галлюциногена с острым запахом, и набрел на шаманский клад культовых предметов. Повредил археологический слой, обрел по незнанию бессмертие.
Веровать в Бога без канонизации или секстанской узурпации Его Существа. Вот оно - творческое тщеславие без оглядки назад и расчетов. Довольно уже было личного и исторического опыта. Теперь только ты и Господь. Когда под воздействием токсина внезапно меняется среда обитания, не успеваешь осознать ее и примитивно галлюцинируешь.
Уелся трезвым порошком,
сим начинаю новый событийный ряд,
по-стариковски сон дробя,
творю дела и жду конца.
Вытравил из гнезда стационарного процессора оптико-волокнистый кабель, ввел его глубоко в забровье, в биопортал. Ретранслируюсь по указанному адресу.
"Вынырнул" внутри угнетающего огромного шара, выложенного бледно-розовым огнеупорным кирпичом. Из-под кресла выкатился серо-полосатый котенок долдона с встроенным в голову часовым механизмом. С боков долдона свисают оволосевшие крылья, которые нерасторопно, как у раненой бабочки , волочатся по шероховатостям и неровностям кирпичной кладки. Зверюга трется о мой ботинок и говорит: "Придется сидеть и ждать, пока не сработает взрыватель".
Я уныло осознал "прелести" предстоящей перегрузки и сверил показания индикатора на тротиловом долдоне со временем хронометра на руке. Спросил у колоды (она всегда в рукаве), что делать? Колода "сказала", чтобы запалил свечу стоящую рядом. Так и поступил. Все стало на свои места.
Дверь платяного шкафа со скрипом отворилась и из него выпрыгнула на пол женщина, которая рядом. Потянулась, выгнула спину и направилась в сторону кухни, скрипя паркетом и виляя хвостом. Какие мы разные! Слишком много было сказано слов, чтобы вновь начинать понимать друг друга. Грустное противостояние, однако, боюсь прослыть холостяком - это порочно.
Друг мой Тициан, я так жену зову,
подай мне ноги,
пойду, всплакну стихи,
все ладненько - суббота,
работать западло.
Прогрессор нынче дома, томно,
распряжена корова,
нудится нежить под столом.
Не хнычь, черница,
я тоже здесь крапленый,
под век попался невзначай,
мне вперил джокера под паном,
тюремный капеллан.
И кислым файлы загружаю,
припой лужу за интерес,
факстрот играю на шарманке,
и вертел с лебедем кружу.
продолжение следует
Играть в снежки с наркотиками и алкоголем - казино, выиграть здесь можно, только его хозяином, а не клиентом. И неуклонный посетитель пьяных фестивалей. Наша социальная группа риска называется: "А нам по фигу?"
Раздраженно, с накрахмаленным хрустом, разворачиваю рекламную газету: "Меняю двадцать мастеров современной прозы на несколько неопубликованных страниц кого-нибудь из бальзаков. Свои варианты отправляйте заре навстречу и если кто-нибудь, чем-нибудь треснет вас по башке, считайте свое предложение принятым". Далее, в рубрике "Знакомства", читаю: "Отдам в хорошие руки серо-полосатого котенка породы долдон. Тел." Причем здесь "Знакомства"? Надо разобраться. Набираю указанный номер. Автоответчик просит оставить свое сообщение. Диктую: " Вас беспокоят по объявлению. М сетевые данные..."
По улице метелит ядовитое кружево миазмов, шалит очеловеченный легион протоплазмы, но мою тишину хранят звуконепроницаемые окна, бронированные двери и специальный воздухозаборник с фильтрами. Сначала эксперимент на выживание, а литература после похорон. Сюжетная структурированность, предрешенная статичная перспектива, до отупения унылый, извечно серый ландшафт.
Из времени, ума, больного тела
проведены мосты к тщеславным творчествам.
Меняла у ворот, торг не для всякого, а лишь для тех,
кто знает грех и меру.
За окоем, рукой подать, тускнеет бестиарий,
в кармане мелочь, у черты стою скупой и злой,
как буд-то кто-то виноват, что здесь стою.
Хворое тело топчется ступнями у трав ума,
вневременная тяжба доставила сюда.
В долине музыка играет и кучерится маята,
а я как маятник стенаю туда-сюда, туда-сюда.
Вечер. Никто не разделит моего одиночества. Не сильно надо. В уединении сила!
Какая нежить ввинтила женщине, которая рядом, этот бред - жить не со мной, а за мой счет. Или любовь, чтобы платили? Если женщина не принимает твою генеральную линию - иди дальше. Будут еще новые попутчики и, дай бог, чтобы они были не хуже предыдущих.
Сегодня я тебе не изменю,
унылый случай,
и весть печальную снесу,
в кабак трескучий.
Среди бутылок, закусона
сойдет такая благодать,
что стерву в розовых кальсонах
начну Верленом ублажать.
Систематическое гадание себе или другим истрепывает предсказателя как алкоголь. Хватило ума съездить к дилеру. Прикупил травы. Но к вечеру таки, выпил с пол-литра бренди,курил несколько трубок гашиша и почувствовал себя "дома". За окном пошел снег. Кто-то скажет, что плохо стартовал, а мне хорошо: доставка новых мифов, принцип домино, татуированный паук на плече , с колючим скрежетом прядет свою синюю паутину, вплетает в нее разных мушек, человечков, червячков. Искусство татуировки процесс темный - тело дряхлеет и умирает, а тонкие узоры рисунков, приняв пластичную устойчивость, разбегаются в разные стороны.
В Сети прочитал, что гашишизм наиболее распространенный вид наркотизма в мире по числу пораженных лиц.
Потеряна связь времени и слов,
не спит оркестр и дирижер,
жмень слякоти за пазухой неся,
вменяет шпиль в вину.
Шалит громоподобный вездеход,
внедряет Стромболи и смерч,
вождь косолапых каторжан,
сноровкой сразу виден за штурвалом.
И с гулким скрежетом зеленые весы,
несут в протертых чашах,
граненых полумер лукавый перепев,
прости их Бог, здесь потеряли даже стремя.
На кристаллических часах мигает время,
стрекочет чет-нечет.
"Общий котел" не для меня. Снимаю кино "в стол" по примеру великого Баха "возрожденного" через двести лет после кончины. Хочу обеспечить себе осознанный переход в загробный мир, а не увязнуть в безотчетном перемещении, как большинство перевертышей.
Кухня, отчая квартира,
силуэты за окном,
на огне горшочек с мылом,
закипает на потом.
В сквозняках и визгах улиц,
на подрамнике в подвале,
сипнет старая картина,
в пересудах с холодком.
Чтобы не выдать себя, дескать, шулер, и не выболтать всю правду журналистам пить приходиться очень умеренно. Все больше обкуриваюсь и принимаю антидепрессанты. Гонорары за проданные картины, естественно, не покрыли затраченных на экспозицию средств. Впрочем, к деньгам я отношусь не то чтобы безразлично, но легкомысленно. Наверное, для кодификатора это нормально и надо готовить новую выставку, но нет сил и возможностей, слишком много требуется составляющих: неотлучное присутствие женщины, которая рядом, гашиш, алкоголь известных сортов... только тогда можно браться за работу, а такие совпадения случаются редко. Отсюда финансовая несостоятельность и мишура, упущенные возможности.
Жизненных сил для социального роста или творческой карьеры нет. Можно говорить о некотором движении внутрь себя, но только фигурально. Внешнее тленно, а внутреннее, кто его знает, существует ли оно на самом деле. Умирать надо уже сейчас, чтобы когда скончаешься взаправду, нужно остаться в сознании, а не раствориться в коллективном бессознательном, в чехарде проекций ушедших людей.
Следую установившейся привычке - говорить правду только в рамках сеанса и за деньги. Восполняю дефицит натуралистических высказываний и свободного ассоциирования. Почтенное занятие в глазах страждущих соплеменников, в быту доминируют самокритичность и авторитарное мнение со стороны. Какая глупость! В результате получается "0", бесконечность и вселенский хаос без сдачи. Придется тратить вчерашние деньги. Шаг вперед, два шага назад, который уже год. Заниматься оккультной практикой и кодифицировать реальность - вещи разные. Обреченно иду открывать дверь следующему клиенту.
Лаве лобаю на компе,
пусть клиентура отмывает,
алкоголизм по бороде,
я снова в партию вступаю.
продолжение следует
P.S. Затер координаты доктора Слоссера. Кто знает помогите.
Уважаемый читатель! По невнимательности пропустил часть текста, которая должна была предварять последующее письмо. Восполняю этот пробел.
...Силюсь отстраниться от галдежа, который образовался вокруг презентации моей выставки графики с претензиозным названием "Картинки от головной боли". В рекламном проспекте, который предварял экспозицию , было напечатано, что выставка знакомит зрителей с рисунками, при рассмотрении которых создается положительный психологический комфорт. Гипотеза выставки выстроена на феноменах , которыми-де славятся талисманы, обереги и тому подобные вещи. В икусствоведческом журнале написали рецензию.
"Картинки от головной боли выглядят как мрачные почеркушки ночного бездельника. Изгибы линий - то энергичные, то вялые и опустошенные - складываются в лица и тела. Это портретная графика, однако, природа запечатленных ликов и личин, личностей и телесностей иррациональна. Эти образы не похожи ни на что, кроме состояний неугомонной души, не устающей обнаруживать себя то в той, то в этой оболочке.
Как следствие, внешняя безобидность персонажей несет в себе обрывки шизоидного бреда. Лица двоятся, распадаются на фас и профиль, на тень и свет, на черное и белое, на плотное и рыхлое -и, обернувшись, не узнают сами себя. Сочетаясь с холодными прямоугольными предметами,.. (дальше, кажется по тексту).
становясь частью воздушной среды, они бесконечно спорят со своим единоутробным визави, доводят до раздражения alter ego. Все перемешивается в эмоциональном самокопании черной линии: живые лица застывают, окукливаются личинками, а неодушевленные объекты разворачиваются к зрителю симпатичными личиками.
Техническая элементарность графем противоречит серьезному отношению к персонажам. Хочется навсегда позабыть физиогномику Лафатера, не вспоминать о теории мыслеформ Безант-Лидбетера, а думать о каких-нибудь гриллях на полях средневековых рукописях и рисунках Пауля Клее. Но непроясненность персонажей для самих себя делает, и эти методы недостаточными для обучения в измененное сознание и путешествие души. Вдобавок к своей индивидуальности они не висят в воздухе, а существуют в своей причудливой среде обитания, эволюционируют в ней, реагируют на ее изменения. Страстью, борьбой, аскезой, звучанием они постоянно видоизменяют мир - у каждого свой собственный, - и трудно всерьез описать их жизнь, не произнося слова "энергия".
Рисунки просты, но повторить их невозможно. Они не о чем и обо всем сразу. Они с ходу отклоняют требования в уникальности и глубоком смысле, но настолько глубок их неглубокий смысл и на что он похож - установить не удается. Это классические образцы для штудий психоаналитика, и все было бы просто, если б психоанализ не был лишь красивым словом, прикрывающим бездну душевных необъяснимостей. Именно в ней живут эти персонажи, сжимаясь на бумаге в причудливые графические формулы.
Кажется, в картинках набросаны мелодии множества будущих возможных картин, формальные ключевые ходы, лейтмотивы. Но их понимание хочется отложить на потом из-за его бесконечности, а листы присвоить сейчас - собрать, сложить в карман и унести с собой как портативный мир идей. Впрочем, жесты иных гриллей нешуточны, и стоит подумать, связываться ли с их терапией".
продолжение следует
На гадальном столе свеча черного воска, часы и икона. За окном идет снег с дождем, но синоптики сообщили, что ночью будет минус сорок. Верится с трудом, но последнее время наши синоптики стали ошибаться все реже и реже. Может быть, и мои прогнозы тоже улучшаться, тем более что оккультизм самый фривольный раздел медицины - забор, кладбище, загодя купленная могила. Все под контролем (шучу).
Выключен из реальности, поэтому могу судить об обстановке отвлеченно. Еще обещаю клиентам думать о них, когда их не будет рядом со мной. Оттого они так тяжело переживают мои неудачи и срывы, и тогда их каждую битую карту я обращаю в гадальный лист и говорю, говорю, говорю. "Тикает" неизбежный синхронизм. Вас разруливают. Только имплантант - залог бессмертия и удачи.
Чтобы повернуться к чужой проблеме всем туловом, требуется приложить немало усилий. Погруженный - значит растворился и ваш случай будет лежать у меня в рюкзаке, когда доберусь до святых мест. Отсюда и клиенты.
Снова спорю с Господом,
не могу иначе,
старые задачи
я переиначу.
Глупо вертел кружится -
порожняя метель,
дщерь уже не тужится,
кончилась метель.
Всюду лужи крови,
алчность и порок,
мне такой не нужен
райский уголок.
Наезжали к дилеру, а на обратном пути в дежурную аптеку, чтобы приобрести одноразовые шприцы, как это водится теперь у цивилизованных наркоманов. Нужной нам емкости шприцов еще не подвезли, и мой знакомый сообщил, что но у него найдется один, но уже использованный, и я согласился на укол, потому как пребывал еще сильно во хмелю.
Последствия не замедлили сказаться. Забыл в транспорте гитару, которая была рядом последние семь лет и под аккомпанемент которой я сочинял песни. Это, как если бы от тебя ушел аккомпаниатор, с которым успел недурно сыграться. Потерю такого инструмента еще можно сравнить с потерей женщины, которая долгое время была рядом с тобой, а потом ее не стало. Но приспело время, и появилась новая лира-попутчица.- Обживаюсь с новым инструментом.
По случаю происшедшего почти постились. На сессии присутствовавшие ингалировались препаратами каннабинола без всякого там фанфаронства и других заморочек. Принесенные кем-то алмазы, якобы удерживали углы деструктированного каннабинолом пространства. Для присутствующих впечатлительных особ исключение, для амортизации, имелся дазепекс, а для VIP-персон - клоназепам (особых побочных впечатлений этот препарат не вызывает, им купируется беглый дискомфорт, который случается при передозировке препаратами каннабинола).
Строенье без затей,
не алгоритм оно и не икра в консервной банке.
За трудными ночами дневной переполох,
и лучше умереть или опять идти в кровать.
А ну-тка, забери из губ моих блатную сигарету
и перестань в клозете ресторана нюхать свой кокос.
Здесь лабухи подпитые фальшивят,
уевшись поутру колес.
Субъективно же, пробуждаясь с похмелья, первое что приходит на ум - покончить собой. Это же чувство приходит на ум и в другое время, когда все как обычно, и моя шизофрения находится в стадии ремиссии. Но есть два меланхоличных фактора, которые не санкционируют этого поступка. Во-первых мне претит салонный кордебалет самоубийц и сознательное потакание суицидальным синдромам. В анамнезе:
...Веселый шум и две луны,
покатых крыш заманчивые своды,
ах, дайте мне разгон, ну дайте мне разгон,
и я скачусь на ровные газоны...
Еще я обещал женщине, которая рядом, умереть с ней разом. Мнится, подвернулся подходящий случай.
На съемках в БАРЕ, в эпизоде, я натурально должен был быть в стельку пьяным и развлекать блатными песнями занозистых посетителей блатного шалмана. (Дескать не стреляйте в пианиста, парень играет, как умеет). После многократных куплетов, помятый, я плелся домой. По дороге мне встретился старый знакомый, с которым, в свободные еще от СПИДа времена, мы регулярно употребляли препараты опия. Череп у него теперь брит, ногти выкрашены в цвет чернильно-сиреневых лепестков, из одежды на голом теле: белый пиджак, черные брюки, туфли на босу ногу. Сидит он на высоком мототабурете, ножки которого венчают маленькие юркие колесики. Свет вкруг него заглушен, а сам знакомый находится в узком кругу жесткого света верхнего прожектора. Ну так вот, впоследствии я сумел отказаться от пристрастия к опиатам, встреченный же мною знакомый нет. За разговором он поинтересовался , есть ли у меня наличные и, получив утвердительный ответ, предложил помянуть старое - всего укол, дескать:
...Когда я пью - пишу стихи,
когда не пью - берусь за прозу,
а в остальное время сплю
или пушу морфина дозу...
продолжение следует