Я бы тебя на руки взял,
я бы тебя взял и унес,
тихо смеясь на твои "нельзя",
вдыхая запах твоих волос.

И, не насытившись трепетом тел,
стуком в груди нарушая тишь,
всё просыпался бы и глядел,
плача от радости, как ты спишь.

Я бы к тебе, как к ручью, приник,
как в реку в тебя бы вгляделся я.
Я бы за двести лет не привык
к бездонной мысли, что ты моя.

Если бы не было разных "бы",
о которые мы расшибаем лбы.
[500x500]

я устала, ты слышишь, я выдохлась в очередной новый раз
люби меня, видь меня, и я обещаю чуть измениться
я буду стараться никому и никогда не говорить о нас
и забыть значение глаголов «ругать», «ненавидеть», «проститься»

тебе, видимо, нужно знать, когда и насколько без тебя плохо
но смысла нести эти слова куда-то с собой абсолютно нет
я не хочу, не хочу повторять «сдохнуть бы, сдохнуть, сдохнуть»
это пройдет и просто оставит на мне миллионный след

пожалуйста, не забывай, что я люблю, черт побери, тебя
даже сквозь эту блядскую боль, когда хочу разбивать колени
но если ты не станешь напоминать мне, что я твоя -
клянусь, я спущу тебя по всем пройденным нами ступеням
[600x483]

Я вернулся! Не зная, надо ль
возвращаться в себя юнца.
Я не падал. А мягче, - падалЬ.
С мягким знаком в конце конца.

Ровно год, как "какого чёрта
я лопатил по сто лопат?"
Мы сидели с Тобой о чём-то
и Ты плакала невпопад.

Ровно год. И как будто вспышка.
Эти слёзы - электрошок.
Я шептал: "Ты чего, глупышка??
Нам до крайности хорошо!"

Но тогда Ты уже решила,
что я волос на гребешке,
и умело скрывала шило,
то в мешке, то в моей бошке...

Извини, что опять смакую
наши надписи на снегу.
Будет время, влюблюсь в другую.
Обещаю, что я смогу.

Самому уже надоели
дни, шагающие, скрипя.
Мне хотелось бы на дуэли
быть застреленным за Тебя.

И за это своё витийство
быть раздавленным, словно клоп.
Я убийце прощу убийство,
если в сердце с контрольным в лоб.

Ровно год. Целый год - резина.
И попробуй забыть сумей.

Я люблю Тебя так же сильно...
...нет...
...наверное, вру...
...сильней...
[400x300]

В чем отказала я тебе, скажи?
Ты целовать просил — я целовала.
Ты лгать просил,— как помнишь, и во лжи
ни разу я тебе не отказала.
Всегда была такая, как хотел:
хотел — смеялась,а хотел — молчала...
Но гибкости душевной есть предел,
и есть конец у каждого начала.
Меня одну во всех грехах виня,
все обсудив
и все обдумав трезво,
желаешь ты, чтоб не было меня...
Не беспокойся — я уже исчезла.
[604x397]

ты стоишь на углу под дождём,
второго такого не сыщешь и днём с огнём,
и ночью в кромешной тьме.
и я до конца буду верить тебе,
твоему каждому слову.
я буду брать тебя за основу
своего жизненного кредо,
пускай другие зовут это бредом,
а я назову любовью,
снисходительно дернув бровью.
[500x335]

Как-то странно: "Прощай Москва.
До свиданья. До новых встреч."
Поиграем с тобой в города,
Чтобы люди учились беречь?
Твоя осень меня обожгла,
То ли холодом, то ли тоской.
И сегодня я пью до дна,
До последней, до роковой.
Ты включаешь свои фонари,
А кому же от них теплей?
Все быстрее едут такси
И все меньше для них людей.
- До свиданья, моя Москва.
Я тебя научилась любить.
Береги лишь его глаза,
Я без них не умею жить.
[594x396]

Как важно вовремя расстаться -
До первой крови, до поджога,
До утонченных провокаций
И унизительных предлогов....

Как важно вовремя услышать
Фальшивый звук в любимой сказке,
Не сделать пройденное - лишним
И обретенное – напрасным....

Как трудно вовремя расстаться,
Когда ты врезан, впаян, ввинчен…
Когда вчерашние объятья
Закостенели жестким клинчем....

Бесстрастный сейф с забытым кодом…
И больше не за что бороться,
А пресный опыт несвободы
Рядится в серое банкротство....

Я в шлейфе смолкнувших вибраций,
Я где-то там... - на полпути:
От невозможности остаться
До невозможности уйти...
[400x314]

В час немыслимого отчаянья,
Задыхаясь от невезения,
Научись у камней молчанию,
Научись у земли терпению.
Гибким стань, как трава весенняя,
И, хмелея от бесконечности,
Словно капли лови мгновения,
Растворяющиеся в вечности.
Одолжи у луны чуть холода,
А у солнца немного пламени,
Не забудь, что молчанье - золото,
Научись у камней молчанию.
И тоска твоя безутешная
Вдруг покажется шуткой вздорною.
Жизнь на многих дрожжах замешана -
Полубелая, получерная.
[480x321]

Я скучаю. Тихо, глупо и безнадёжно.
Пригвоздить бы своё дыхание к твоей коже.
Можно?

Мне бы осень за ворот блузки, мне б ладони в твои карманы.
Километры ложатся в душу, время лижет чужие раны.
Моя Осень на дне стакана
Отличается от твоей.

Все дороги твои разглажены светом уличных фонарей.
Я тяну тебя за рукав из родных твоих ноябрей.
Твои Осени совсем не чета моим.
Может, просто поговорим?
Потревожим друг другу раны. Ты же этого не выносишь.

Мутным морем на дне стакана
Разливается моя Осень.
[480x480]

О, жизнь без завтрашнего дня!
Ловлю измену в каждом слове,
И убывающей любови
Звезда восходит для меня.

Так незаметно отлетать,
Почти не узнавать при встрече,
Но снова ночь. И снова плечи
В истоме влажной целовать.

Тебе я милой не была,
Ты мне постыл. А пытка длилась,
И как преступница томилась
Любовь, исполненная зла.

То словно брат. Молчишь, сердит.
Но если встретимся глазами -
Тебе клянусь я небесами,
В огне расплавится гранит.
[480x362]

Не показывай свою слабость…
Учебу в институте она совмещала с небольшим делом, пытаясь раскрутиться. Она отчаянно материла поставщиков и своих продавцов, мысленно прося у них прощения.
Ты – сильная…
Она вышла замуж и помогала мужу в его бизнесе, который ей был неинтересен. Попутно раскручивала свое дело. Встречи, банкеты, договора, непрерывные телефонные переговоры. Ночи, полные страсти, долгие разговоры, утомленная, она проваливалась в недолгий сон. И снова – переговоры, встречи, договора.

Она была на седьмом месяце, когда попала под машину. Потеря двойняшек, множественные переломы и двухнедельная кома. Потом она не узнавала родных, ничего не помнила и только молча смотрела в окно палаты, провожая глазами глупые облака, которые куда-то спешили.
Никогда не сдавайся…
Изнурительная реабилитация. Стиснутые зубы, казалось, раскрошатся, так она их сжимала, когда заново училась ходить.
Никогда не плачь…
«У вас никогда не будет возможности родить ребенка» - сказал доктор. Она сказала спасибо, и, прихрамывая, покинула кабинет.
Не показывай свою слабость…
«У меня СПИД». Отец с надеждой смотрел на нее. Он оставил ее на попечение бабули после смерти матери, и никогда не звонил, отправляя деньги по почте. Она молча ушла, и на следующий день перевела на его счет огромную сумму на лечение. «Пусть это и не лечится, но хотя бы поможет продлить его жизнь», - думала она.
Ты – сильная…
«Я ухожу. Моя любовница беременна». Муж собирал вещи, стараясь не смотреть на нее. «Желаю удачи» - больше ей нечего было сказать.

Она сидела у постели бабули. Бабуля не узнавала ее. Уже два года у нее болезнь Альцгеймера. «Она больше никогда не приедет ко мне, не привезет бутылочку коньяка и не скажет: «Привет, любимая моя девочка. Давай, рассказывай, как твои дела». Она больше никогда не прижмет меня к себе, и я никогда не почувствую аромат ее сладких духов. Она больше никогда не скажет мне….»
- Милая? – бабуля накрыла сухой рукой в старческой «гречке» руку внучки. – Я люблю тебя и всегда буду с тобой. Ты справишься. Ведь ты у меня сильная»
Бабуля умерла через два часа. Просто закрыла глаза и больше не открыла.

- Я сильная! – невысокая, хрупкая женщина, стояла на коленях у постели умершей бабули, и сжимала ее холодную руку. – Сильная! Сильная!! Сильная!!!
Слезы бежали по щекам, но облегчения не приносили… Наверное, уже поздно меняться…
[374x486]

Когда в городе еще не завыли сирены, я уже все знал.
Знал потому что - много таких "потому что" было вокруг меня. Прикосновение холодного ветра к открытой шее, будто кто-то мертвый тронул ее ледяными пальцами. Скрип трамвайных колес на стыке рельсов, крик вороны в темнеющем небе. Пульс горящих окон: затухающий, рваный. Последний.
Я вышел из трамвая, дошел до набережной и сел на первую попавшуюся скамейку. Закурил и закрыл глаза, чувствуя, как волоски на руках встают дыбом, точно превращаясь в мелкие острые иголки.
Сирены раскололи вечер надвое – время «До» и время «После», которого оставалось так мало.
Четырнадцать минут.
Их хватит на многое, если, конечно, не жадничать. Тратить по минуте. Закрыв глаза, я сидел и слушал, как мир вокруг меня стремительно сжимается. Он был уже мертв, но еще не понимал этого. И только отдельными искрами в нем, как в остывшем костре, светились те, кто никуда не торопился.

14 минут

- Атомная тревога! – заревели вечно молчащие динамики с фонарных столбов. – Атомная тревога! Это не учения! Внимание! Немедленно укройтесь в ближайших убежищах!
Он вздрогнул, потому что как раз стоял под рупором. Растерянно огляделся, ненужным уже движением прикрывая букет от ветра. И тут же увидел ее – она бежала от автобусной остановки, спотыкаясь, взмахивая сумочкой. Не отрывая глаз от его лица. Он следил за ней, и все другие прохожие казались угловатыми картонными силуэтами, покрытыми пеплом.
- Господи… Как теперь-то? – сказала она, схватив его за руку.
- Возьми цветы, - сказал он.
- С ума сошел? Какие цветы? – крикнула она.
- Возьми, - сказал он, - и отойдем, а то затопчут. Пойдем лучше в переулок, погуляем. Как раз успеем дойти до нашего любимого дерева.
Она вдруг успокоилась.
- Обещаешь?
- Конечно, - он улыбнулся, чувствуя, как все внутри леденеет от страха.

13 минут

Он выстрелил три раза и увидел, как директор оседает в кресле, дергаясь сломанной куклой и брызгая кровью - с шипением, как сифон.
- Nothing personal, - буркнул под нос, - just business…
Прицелился в секретаршу, которая стояла у двери кабинета на подгибающихся ногах, но передумал. Подойдя ближе, киллер аккуратно выдернул у нее из-под мышки кожаную папку.
- Бегите, - посоветовал мягко. Тут же заметил, что случайно испачкал штанину черных джинсов пылью, похлопал по ней ладонью.
- Бегите, правда. Может, успеете, - посоветовал еще раз и вышел.

12 минут

Старик сидел неподвижно и глядел на шахматную доску, где его черный король жался в угол, под защиту последних фигур. Его противник, если так можно было назвать старинного партнера по шахматам, только что откинулся назад, захрипел и упал со складной табуретки, царапая руками пиджак напротив сердца. Они встречались здесь, на Страстном бульваре, каждую пятницу – вот уже тридцать лет. Хороший срок.
Старик посмотрел вокруг. Где-то слышались гудки, звон стекол и скрежет бьющихся машин. Он проводил глазами странную пару – мужчину с острым худым лицом и его спутницу, прижимавшую к себе букет цветов. Мужчина обнимал девушку за плечи. Их взгляды скользнули по старику, не замечая.
Он поглядел на доску, потом, покашляв, вытянул худую руку и холодными пальцами аккуратно уложил короля на черную клетку.

11 минут

- Интересно, а если я сейчас уйду, не заплатив – вы меня арестуете? – Сергей повертел в пальцах золотую печатку, потом поглядел на продавщицу за витриной ювелирного салона. Она его не услышала – стояла с белым лицом, и трясущимися руками бесконечно поправляла и поправляла кулон на шее. «Мама, ма-а-а-ма, хватит, ну хватит!», - вторая девушка визжала в углу, но сирены заглушали ее голос. Охранник тупо поглядел на Сергея, потом вдруг сорвался с места, подбежал к визжащей продавщице и два раза сильно ударил ее по лицу.
- Заглохни, сука!
- Нехорошо, земляк, - улыбаясь, громко сказал ему Сергей. Он надел печатку на палец и сунул руку в карман дорогого пальто.
- Че? – заорал охранник, двигаясь на него. Сергей увидел капли пота на лбу, и секунду разглядывал их, думая о том, что печатка сидит на пальце как надо – не жмет и не болтается. Потом достал из кармана пистолет и выстрелил охраннику в лицо.

10 минут

Они сидели в остановившемся трамвае и передавали друг другу бутылку коньяка.
- Плохо получилось, - сказал Андрей. Он попытался улыбнуться, но нижняя челюсть прыгала, и лицо белело с каждым глотком, - неохота так умирать.
- Может все-таки учения?.. – возразил Димка, но тут же осекся.
- Жаль, что не доехали до Пашки. У него сейчас как раз все собрались. День рождения, дым столбом наверно…
- Думаешь, легче было бы?
Андрей подумал.
- Нет, - сказал он. – Не легче. Ладно, давай еще по глотку. Закусывай, торт все равно не довезем.
Он посмотрел в окно.
- Гляди, живут же люди.
На перекрестке высокий человек в пальто расстреливал черный джип. Каждый раз он тщательно и долго целился - похоже, очень хотел сшибить выстрелом антенну, но у него никак не получалось. Расстреляв патроны, он махнул рукой и Читать далее...

Кто-то где-то проводит черту,
Пытаясь прорваться за край,
Кто-то топчет ногами мир,
Наступая на чей-то рай..
Кто-то слезы роняет с дождем,
Для кого-то они лишь вода,
Кто-то бережно дарит мечту,
А кому-то она не нужна..
Кто-то скажет "Прощай навсегда",
Пополняя списки потерь,
Кто-то молит кого-то "Прости"
И стучится в закрытую дверь..
На вечерней крыше вдвоем
Кто-то с кем-то танцует джаз...
Нарушая все клятвы свои,
Кто-то чей-то в последний раз..
Кто-то верит, что видел смерть,
А кто-то ею и был...
Для кого-то и вечность – не срок,
Ну а кто-то про все позабыл...
Кто-то думал, что знает маршрут,
Но забрел в незнакомый тупик...
Кто-то тихо шептал о любви,
Чей-то голос сорвался на крик..
Кто-то в жизни привык играть,
Кто-то в играх пытается жить...
Кто-то только открыл глаза,
А кому-то пора уходить...
Кто-то снова пишет слова,
Пусть они никому не важны...
Кто-то ждет исполнения снов,
А кого-то волнуешь лишь ты...
[283x420]

Ночь приходит без сожалений,
Душу рвет, как треклятый зверь.
Я совсем не боюсь сомнений,
Лишь потерь.

Да, немного от жизни надо:
Горсть любви и троих детей.
Но стою на пороге ада,
Среди чертей.

Да и поздно молиться Богу,
Променяв его на божка.
Но к тебе я найду дорогу
И из каменного мешка.

Каюсь, все таки дохромала,
В ломких пальцах дни теребя.
У небес попрошу так мало...
Да, тебя...
[470x700]

Ты - женщина, ты - книга между книг,
Ты - свернутый, запечатленный свиток;
В его строках и дум и слов избыток,
В его листах безумен каждый миг.

Ты - женщина, ты - ведьмовский напиток!
Он жжет огнем, едва в уста проник;
Но пьющий пламя подавляет крик
И славословит бешено средь пыток.

Ты - женщина, и этим ты права.
От века убрана короной звездной,
Ты - в наших безднах образ божества!

Мы для тебя влечем ярем железный,
Тебе мы служим, тверди гор дробя,
И молимся - от века - на тебя!
[600x600]

"-Дед, не умирай, слышишь?!
- Мне можно, я старый. Одно жалко - знать бы, когда война кончится...
- Весной кончится.
- Больно ты скорый сынок, до весны нам немцев не погнать.
- Весной 45-го. Я точно знаю! Мы эту Победу никогда не забудем,дед, понимаешь!Для нас 9 мая - самый главный праздник будет! Важнее Нового года. И Ветераны каждый год будут идти по главной улице, а все им будут цветы дарить и спасибо говорить. Минута молчания каждый год и через 10 лет, через 20 и через 40, через 70... всегда понимаешь, дед! И кино снимать будут. ПОТОМУ ЧТО ЕСЛИ БЫ НЕ ВЫ,НАС БЫ ВОБЩЕ НЕ БЫЛО!"
Фильм "Туман".
[604x476]

На самом дне мусоропровода,
с дурным характером апостола –
совсем без видимого повода
я умирал в предместьях Бостона,

я умирал в глуши Монголии,
я умирал в ущельях Индии,
и зарево моей агонии
в воде перерождалось в мидии.

Я паучок с крестом на панцире,
я принесенный в жертву первенец.
Меня не надо трогать пальцами.
Я все окурки наших пепельниц,

я все, какие есть, проклятия,
и все, какие есть, затмения.
Уже почти что на закате я –
горю восходом тем не менее.

И города в испуге жмурятся,
и жмурики тенями лёгкими
спешат по опустевшей улице,
хрипя прокуренными легкими.
[281x421]

Люблю тебя лирическим сопрано,
живу пешком, надеюсь босиком
и ссадины, царапины и раны
зализываю русским языком

*

Балет на льду. На тонком-тонком льду,
дрейфующем на юг. Балет на льдине.
Из инея трико на балерине.
Пуанты. Па-де-де. Не упаду
[580x580]

Настроение сейчас - холод. на улице, в мыслях, с сердце.

что нам осталось? усталость, старость, гореть в аду.
но если ждешь ты и в снег и в дождь, то ведь я приду
к твоим порогам, к чертям и к богу, к святым мощам;
я, если надо, все время рядом. простить? прощай.
что нам осталось? не слишком мало, чтоб не поймать
свою удачу, когда не плачет больная мать.
я бы подолгу молилась богу, но тороплюсь;
чувак, апостолом нахуй послан был иисус.
никто не верил и мне тот берег не показал,
я здесь не лишний, но, словно нищий, ищу вокзал.
что нам осталось? в пустых подвалах предсмертный блюз
звенит по коже. скажи им, боже,
что я вернусь...

[604x402]

Послушай: шаги мои странно и гулко,
и остро звучат в глубине переулка,
от стен отражаясь болезненным эхом,
серебряным смехом.
Качаясь на пьяных своих каблучках,
куда я такая? - не знаю, не знаю, мой голод, мой страх.
Как ангел барочный,
наивной любовью моей позолочен,
убийственный мой.
Однажды тебе станет жаль этой ночи,
всех этих ночей не со мной.
Послушай: шаги мои дальше и тише и глуше,
сырой акварелью, размытою тушью становится мой силуэт.
Я таю, и воздух меня растворяет, и вот меня нет.
Есть город, деревья, дома и витрины,
и странные надписи на осетрином,
фигурная скобка моста.
И до отупенья, кругами, часами,
вот женщина с темными волосами,
догнал, обернулась, простите. Не та.
Не знаешь, теряешь,
по капле теряешь, по капле, как кровь.
Не чувствуешь, я из тебя вытекаю,
не видишь, не спросишь, куда я такая,
и сколько шагов моих гулких и острых до точки,
где мир превращается в остров, не обитаемый мной -
огромный, прекрасный, волшебный, холодный, ненужный, пустой.
[637x459]