Иногда мне хочется, чтобы у меня была карманная жена.
В буквальном смысле этого слова.
Та же, что и есть, но только карманная.
Маленькая-маленькая.
К примеру, чуть больше моего указательного пальца.
Местом её пребывания я определил бы наружный карман моей рубашки, это летом, когда тепло, или внутренний карман моего пиджака, это зимой, когда холодно.
Она бы сидела там, а я иногда заглядывал бы к ней и заботливо спрашивал её, хорошо ли ей в моём кармашке? Не нужно ли чего?
Благодать!
Иногда я разрешал бы ей высовываться из моего нагрудного кармана.
При этом, я знаю, она непременно начнёт умничать.
- Где ты сегодня обедал? - спросит она меня, как всегда.
Уже в её вопросе слышится ответ: “Нигде”.
Но я, опять же, как обычно, отвечу вопросом на вопрос:
- Тебя интересует обед, как понятие, или обед, как событие?
- Обед, как процесс! - строго воскликнет она.
Впрочем, если жена у меня будет карманная, то этот наш разговор, конечно же, не состоится. Потому что она будет знать, где я был в обед, (обед, как событие), что я обедал (обед, как процесс), или почему я не обедал вообще (обед, как понятие).
Итак, она непременно стала бы меня поучать.
- Ты должен обедать каждый день!
- Я никому ничего не должен.
- Должен!
- Зачем? Ведь я не худею!
- Ты заболеешь!
- Но мой кишечник и другие половые органы функционируют нормально!
- К твоему кишечнику у меня нет никаких претензий!
- Что за намёки! - воскликну я в гневе.
И - щелк её по носу. Слегка.
А она - шмыг в кармашек моей рубашки.
Обиделась…
Когда я буду идти по улице, она высунется из
кармашка и будет с интересом смотреть вокруг.
Это очень хорошо, потому что у неё больше
не будет повода укорять меня фразой:
- Почему мы никуда не ходим вместе?
Видишь, милая, теперь мы везде ходим вместе.
Всем знакомым она будет говорить: “Здравствуйте!”
Однако будет плохо, если нам встретится её подружка.
- Постой смирно, пока мы с Катей поговорим, - скажет жена.
Здравствуйте!
Пересаживайся в карман к Кате,
и болтайте, сколько угодно!
Нет! Я должен, словно лошадь, ждать,
когда мой седок наговорится всласть.
А если встретится мой знакомый?
Моя карманная жена вступит в разговор с моим собеседником.
За такие проделки я щёлкал бы пальцами над её головой, а она, испугавшись и обидевшись, пряталась бы в мой карман.
Там она некоторое время дулась бы на меня,
но потом, глядишь, подавала признаки жизни.
- Хочешь есть? - спрошу я её.
- Хочу! - сердито ответит она.
То-то! Высовывайся!
Я дам ей половинку таблетки супа “Галина Бланка”, она схватит её обеими ручками и унесёт в свой домик, то бишь, в мой карман. Затем я с удовольствием буду слушать, как она, словно мышка-норушка, грызет этот самый суп.
Кстати, “галлина” (именно так, с двумя буквами “л”) означает по-испански: “курица”, а вовсе не женское имя.
Но это так, к слову.
За хорошее поведение я давал бы моей карманной жене её любимое лакомство: крепкий растворимый кофе. Здесь мне непременно удалось бы реализовать свою давнюю задумку.
Дело в том, что моя настоящая жена наливает в растворимый кофе так мало воды, что я всегда её спрашиваю: “Зачем ты добавляешь в растворимый кофе воду? Какой в этом смысл? Ешь его сухим!”
В ответ она только смеётся.
А вот если бы у меня была карманная жена, то кофе я давал бы ей без воды. В специальной маленькой ложечке.
Моя карманная жена никогда бы не мерзла так, как она мерзнет в реальной жизни.
Что-то у неё там в голове с этим самым турецким седлом, от работы которого зависит температурный комфорт личности.
Оттого и мёрзнет человек.
Нет, она никогда бы не замерзала, если бы
всегда находилась в кармане моего пиджака.
На работе я разрешу ей посидеть на краешке моего рабочего стола.
Свесив ноги.
Или даже побегать по нему. Только чтоб ничего не трогала руками и не уносила. Хотя, куда она может унести? Я знаю, она у меня шалунья, потому за ней нужен глаз да глаз, чтобы не спрятала что-нибудь. Но, поскольку она будет маленькая, то утащить ей удастся разве что листик бумаги. Авторучку она вряд ли сможет поднять. Разве что укатит.
- Я всю жизнь проходила в кирзе и рубище! - любит говорить моя жена.
Это она так шутит.
Ей нравится слово “рубище”, очевидно, какие-то глубокие пласты первобытной памяти тревожит оно.
Наверное, кто-то из её далеких предков, действительно, ходил в рубище.
А кирзы она никогда не видела.
Если бы у меня была карманная жена, то я без особых затрат смог бы одеть её в парчу и золото.
Или во что-нибудь эдакое.
От Версаче. От Тиффани.
Я клянусь, что освоил бы профессию ювелира и купил бы микроскоп. Иначе, разве сошьешь такие мелкие изделия. Итак вопрос с кирзой и рубищем будет решён.
Остается лежбище.
В реальной жизни стоит моей жене лечь в кровать, которую она почему-то называет “лежбище”, как она тут же засыпает. Хотя ей очень хочется посмотреть телевизор.
- Я смотрю телевизор, - строго предупреждает она меня.
Понял.
Это значит, что я не должен переключать каналы.
Поскольку жена моя быстро впадает в дрему, то она очень
Читать далее...