Отпустите меня все, а?

И те, кого я не хочу забыть, и те, кто не хочет забывать меня.

Либо будьте. Что бы ни случилось.

Изо дня в день на любом конце вселенной.

Книжные герои мелки до безобразия.
Их складывают неумелые руки как оригами или мозаику
вместо того, чтобы на стыках нарисовать
улыбки
и пометить точки соприкосновений
и места пробывания как константы перед взлетами потенциала.
Здесь в двадцатом году был ... и дальше ошибки стенографиста.

У меня в старом учебнике анатомии сотни вырванных страниц.
Особенно пострадали тринадцатая глава - сердце - и где-то в начале что-то про эрогенные зоны.
Надо бы сбавить освещение на полтона
и разгоны до вечностей с балкона.
Мне бы ещё полгода
побояться, попрятаться, не действовать, замыкаться,
мне бы не небо как среду обитания,
мне бы не перевертышей вместо сказанных,
мне бы спутников по рукам и ногам связанных.
Но вот не по размеру, не по песням псевдонастоящееанаделеспящее,
и с каждым новым месяцем снова придётся лезть по стенам рядом с лестницей.

А ты замечал, как с приходом рассвета исчезают все объемные тени?

Позади взрываются конечные станции,
с радаров исчезают все рекоходные,
а мы стоим посреди зоопарка
и переводим стрелки давно вставших в полночь часов.

Давай же, девочка, это не сложно-найти предел у бесконечности,
успокоить болящие легкие,
вычислить время до взрыва эмоций
концентрации тысячи на одну бедовую светлую голову.
Эй, подвесь весну за крылышки.
Давай у неё узнаем,
за что нас так кидает,
швыряет о дверные проемы в соседние комнаты.
А потом пристрели этот март,
чисто из шутки,
на каждого приговоренного повесь табличку "сломлено",
пригласи висельника на чай,
позови с собой в ванну утопленника.
Ну же, сыграем в шашки из тины, мы твари болотные,
стопроцентные чертята из того самого тихого омута,
споемся в трясине,
стриптиз станцуем на льдине,
сопьемся с чувствоголода или со скуки - нам не надо особого повода.
Кстати, ты в курсе?
За нами уже выехали.

И на оси себя
я вдруг найду рядом чьи-то сны по утру.

Да-да, мой маленький мальчик, так и всё и происходит в этом колючем, но безумно родном мире.

такая ломко-хрупкая
с потерянными временами глазами и сбитыми на «в себя» интонациями,
острыми, даже уродливыми ребрами колесом,на которые годятся лишь свободным футболки,
а эти в квадрате взрослые не понимают, зачем на них птицы как у подростка в квадрате,
а они летящие, эти крылатые птицы - напоминания,с сердцем, выбивающим сотню чечеток в минуту.
и она ставит мечту о кактусе в рамку,и забивает в архив комками, обрывками
всех, кто не хотел и не успел сказать о безумном,
и забывает о творящих ямочками на щеках,которым же дарит в одном из миллиардов миров вечную реальность и признание.
она вся шалтай-болтай, постоянно придумает новые субботы, не разобравшись со вторниками и воскресеньями.
а она лепит новое отражение каждый день и забивает метафизическое на экране,
чтобы сбылось как меньше того, желаемого,
чтобы как можно меньше слов легли на чашу новогодних весов
с названием «люди могут исправить».
новая и привычная, она вспоминает, впитывает как губка, больше не дышит с перебоями,
она привыкла растворяться в осени и сочетании sky-чаю,
только без снега и сахара, это отвратно.
и это персональное - её главное, чтобы колесо обозрения застряло на самом пике, где отрывается от горизонта солнце
махровыми пятнами инвалидов-зайчиков.
и самое обыденное-связать то солнце, из кабинки, и голодное, из пакетика, купить рамку из дерева и иголки из платины для зверюшки в горшочке.
и до_свидания.