Из года в год, обычно поздней осенью,
У здания совдеповских времён
В заштатном городишке «Вид на озеро»
Встречались три вождя своих племён:

Профессор статен был и горд за титулы;
Полковник резал правду, как ножом:
Поэт, известный Западу как Little Big,
Обхаживать любил соседских жён.

И встретившись, все трое шли за выпивкой,
И пили тут – где рос старинный клён,
Где здание с совдеповскою выправкой…
И спорили: кто в жизнь, за что влюблён?!

Профессор говорил: «Люблю за знания…»;
Полковник отрезал: «Люблю за всё!»;
Поэт твердил: «Люблю… Любовь – призвание!
И пусть любовь по жизни нас несёт…»

Но годы шли… и как-то – поздней осенью –
У здания совдеповских времён,
Которое тогда уже забросили,
Поэта встретил только старый клён.

И город – не город, и люди – не люди,
И странные вещи случаются с нами:
Однажды проснувшись в стеклянном сосуде,
Ты сдашь, несомненно, свой первый экзамен.

Но город – не город, а люди – не люди,
И время от скуки придумано нами:
Однажды проснувшись в стеклянном сосуде,
Ты вечность увидишь своими глазами.

Как безногому пьянице щерится тучная мать,
Мол, ну что ты раскис – улыбайся, да чашкой тряси,
Так и ты ухмыляешься: «ха, ну чего с тебя взять!»…
С той лишь разницей – я не валяюсь у церкви в грязи.

Как плохому танцору мешают мошонка и хрен –
Я ищу оправданий в отсутствии прежней любви:
Мол, мы много давали друг другу «за так» и «взамен»,
А сейчас исполняем желания только свои.

Как уставшему батюшке плачется скверная мать:
«У меня пять детей, муж – бездельник, а папа – старик»,
Так и мы – то страдаем, то время ворочаем вспять,
Словно мы заключили однажды с тобою пари…

"Пусть…"

Пусть подспуден подчас повод прежних обид
И улыбка твоя – как сухой приговор,
Есть надежда всегда, что для крепкой любви
Гневно брошенный взгляд – не причина для ссор.

Пусть невежа другим беспрестанно грубит;
Пусть так правилен он, а она – крючкотвор:
Есть надежда всегда, что для крепкой любви
Нет ненужных людей… да и правила – вздор.


"Пиши – не пиши. Рифмуй – не рифмуй"

Рифмуй - не рифмуй: от тоски не сбежать.
И в строки не спрятать грусть.
Метёлку рифмуй с элементом ежа –
Пусть будет банально. Пусть!

Пиши - не пиши: до провала – лишь шаг,
До славы – тяжёлый путь.
И если идти по нему не спеша,
То можно всегда блеснуть.

В переходе метро, будь то Питер, Самара, Москва,
Кроме злых попрошаек, обычно, стоят скрипачи,
Гитаристы, флейтисты, певцы… им не нужно причин,
Чтобы петь и играть… так постой! И послушай слова…

Ты же мимо пройдёшь или, бросив монеток чуток,
Чертыхнёшься, что, мол, развелось дармоедов сейчас…
Но, возможно, упрямая, честная песня-свеча,
Опалит твою душу… и разум… и даже пальто. :)

Как бы то ни казалось смешным – тем же вечером ты,
Не скупясь, до краёв, и не раз ведь, наполнишь стакан…
И споёшь в общем хоре, а в зале сыграет орган
По усопшим и тем, кто ещё не дошёл до черты.

Нет никого рядом, вокруг нет.
Если искать след, то найдёшь нож.
Верно, с ножом проще бороть дрожь.
Дрожь – не всегда слабость! Она – гнев.

Нет никого здесь. Никого нет.
Страх и огонь только. А страх – ложь.
Ложь – не всегда слабость. Но знай – грош
Стоит она, если несёшь свет.

Ну же, возьми нож. И иди в дождь,
В холод искать жертву\нести свет:
Если уймёшь злобу – найдёшь след;
Если погас факел – забьёт дрожь.

Нет никого, знаешь, вокруг. Нет.

Вот, собственно, последнее. написанное сегодня, ночью стихотворение.

Ни к дому, ни к людям он не был привязан,
И добрым, по сути своей, он не был,
А кто-то жалел его, кто-то так сразу –
Ударом тяжёлым студил его пыл.

Но честно признаться, я чем-то проникся
И даже поверил отчасти ему:
Нас все называли - «две палочки твикса»,
А также – «Герасим и верный Муму».

Сегодня дворовый, а завтра – домашний,
Свободный и гордый по сути своей,
Он бегал с охотой за голубем каждым…
Ах, как он любил погонять голубей!

Он дрался до крови, и часто побитый,
С разодранным боком домой приходил,
И, верно, от боли, а, может, обиды
Он падал на коврик в прихожей без сил…

Шло время. Я вырос из школьной одёжки,
А он перестал разгонять голубей,
Но другом остался мне очень надёжным,
И добрым, и верным по сути своей.

"Мы рисовали счастье"

…И уходя, ты скажешь: «А было весело!»
Я ухмыльнусь и вспомню прошедший год –
Мы рисовали счастье, а вышло месиво
Из неуклюжих ссор и смешных забот…

Значит, когда мы встретились, было холодно,
Ты под дождём скакала, забыв про зонт,
Я неуместно вставил:
- Вы очень молоды,
Но не топчите более мой газон!

Ты рассмеялась, мокрая, но прелестная:
- Значит для Вас я девочка, мон сеньор?
Но я скажу – Вы нравитесь мне… и места, эх,
Не нахожу себе я с недавних пор!..

Не ожидая, честно, такого вызова,
И вспоминая снова весь этот год,
Я не припомню больше твои капризы, а
Только твою улыбку и… твой компот.

Но уходя, ты скажешь:
-А было весело!
Я ухмыльнусь и брошу тебе в лицо:
- Пусть наше счастье было забавным месивом,
Но вот с таким не самым смешным концом…

Последний оплот пал:
Не будет ни плена, ни тлена,
Не будет прекрасной Елены –
Гомер для стихов мал.
Он будет потом зарезан,
А Шли’ман оценит трезво:
Копать здесь теперь бесполезно.

Последний судьбы шквал:
Не будут ни Гитлер, ни Ленин,
Ни Сталин в моё поколенье
С портретов смотреть в зал.
И я, не рождённый греком,
Искать буду век от века
В себе не того человека...

Время врезается поступью сбитых ног,
Стоптанных пальцев и звуком чужих шагов
В пепел асфальта,
И голос скальда
Громко разносит поверх золотых голов:
Конунг вернулся, но дремлет в Мидгарде Бог.

Локи, восстань же! Нифльхейм ожидает слов!
Мир раскололся, как в битве чужой клинок,
Кованый где-то
Знатным поэтом,
Десять веков и сотню истоптанных ног
Ждущего свой Рагнарок.
И-Век-без-Стихов!

Ночами я прятал в колени голову –
Не плакал, а просто сидел, грустил
И думал о том, что было бы здорово
Об этом начиркать толковый стих:

Меня называли словами разными,
Но грубые были честней других –
Они заставляли обиду спазмами
Сходить с занесённой вперёд руки.

Меня называли уродом, падалью
За то, что я часто желал спасти
Людей, для которых секунды падали
На мрамор землёй из одной горсти.

Меня не любили, и я не требовал
Ни власти, ни страсти, ничьей любви –
Пусть жил по закону, но жил я слепо… вам
Скажу, что не делал слащавый вид.

Ночами лишь прятал в колени голову –
Не плакал, а просто сидел, грустил
И думал о том, что, знаешь ли, здорово
Тебе посвятить самый лучший стих!

Я домой возвращался ночью.
(и не важно, откуда шёл)
Было холодно, помню, очень,
Серебрился лишь снежный шёлк

Где пристал ты, уже не помню –
Я прогнать порывался прочь.
Я кричал: «Ты нашёл что ль ровню!..
Ты бродячий, как эта ночь!..».

Но в глазах твоих было что-то,
Что я видел порой в своих:
Неизбежной тоски болото…
Одиночество – для других.

Я погладил тебя по шее
И сказал: «Ты дружок, прости!
В этом мире всего страшнее
Человека к себе пустить»…

И бежал ты со мною рядом,
И трубою стоял твой хвост,
И, без грусти теперь, ты взглядом
Отмерял мой высокий рост.

Ну а небо вдали чернело…
И казалось – не видно звёзд…
Мы брели по дороге белой:
Я и очень хороший пёс.

(авторская песня)

В сказке ли, в небыли
Будем воспеты мы –
Всем нам нужна одна:
Злая ль, заветная ль,
Даже запретная
Наша (иль нет) жена.

Милая женщина –
Дальняя, близкая,
Яркая как звезда:
Пусть и изменчива,
Пусть и неискренна –
Наша она!.. всегда!

Снами ли вещими
Нам ли обещана,
Нам ли она дана –
Милая женщина
Пусть мы не венчаны,
Но ты-мо-я-же-на.

В сказке ли, в небыли
Будем воспеты мы –
Будет всегда нужна:
Злая ль, заветная ль,
Пусть и запретная,
Но-толь-ко-лишь-од-на.

"Августовское (2008г.)"

Что ты? Что я? Лишь только ветер
Над колыбелью у окна
В забытой повести о лете,
В тщеславных буднях болтуна.

Что день? Что час? Тоска – минута,
Печаль размытых ливнем строк…
И я встречаю это утро,
Забыв о том, что одинок.

Но где-то в утренней печали,
Под скрип петелей, у окна
С ребёнком, плачущим ночами,
Играет в вечность тишина.

Итак, если дайри я освоил ещё год назад, то ЛиРу так и остался для меня непроходимыми дебрями. Пора бы это исправить.
Нусс, с чего бы начать...