А эту историю я дарю моему любимому автору. -Яр-, с днём рождения тебя, будь счастлив, я люблю, когда ты улыбаешься.)

[показать] [показать] [показать]

Я приехал домой только на уикэнд. Мне страсть как не хотелось покидать колледж, вообще, я надеялся провести субботу со своей новой девушкой – Тьеррой, а в воскресение у нас в общаге намечался небольшой турнир по популярной среди учеников Бостонского колледжа игрушке, написанной одним из студентов. И это я ещё не брал в расчёт не сделанный вовремя проект по экологии и пару долгов на немецком. С ними-то мне и должна была помочь Тьерра. Вообще, она не в моём вкусе, но после подначек друзей, я махнул на это рукой и пустил дело на самотёк. Нехорошо, конечно, но, честно говоря, мне просто было не до того. Жизнь колледжа увлекала, затягивала, всё больше разжигала меня, наверное, мама почувствовала это. Её настоятельные просьбы приехать домой повидаться, в конце концов, вынудили меня согласиться. Тем более что на следующих выходных я собирался праздновать Хеллоуин, а не сидеть дома.
- Мэтти!
Вообще, я жил в Бруклине, так что, прежде чем увидеть радостно улыбающихся родителей, мне пришлось порядочно потрястись в автобусе, чьи неудобные сидения я не любил с детства. Я кое-как спрыгнул на землю, потянулся и зевнул. Мне пришлось автоматически закинуть нетяжёлую сумку на плечо, а дальше меня завертело, закрутило в круговерти толпы встречающих, радостных маминых причитаниях, вопросах отца. Пока мы шли к машине, я успел отметить, что всего за неполных два месяца совершенно отвык от родителей, однако, возвращение домой мне по-своему нравилось. Особенно при том, что в кармане крутки уже лежал обратный билет на вечер воскресения. Всего-то и надо было провести дома одну ночь.

Лента тумблера сегодня превзошла саму себя по общительности, я даже не поленюсь и соберу в пост всё сегодняшнее, что мне попалось.

[показать]

Я уже несколько раз столкнулся с тем, что термин "рефлексия", который я так люблю и употребляю так часто, употребляется в каком-то негативном значении, а затем приписывается мне, и потому решил всем облегчить жизнь.

РЕФЛЕКСИЯ - (от лат. reflexio — обращение назад) — способность человеческого мышления к критическому самоанализу. Различают несколько видов Р. Элементарная Р. заключается в рассмотрении и анализе индивидом собственных знаний и поступков. Такой вид Р. присущ почти каждому человеку: каждый из нас хотя бы изредка задумывается над причинами собственных неудач и ошибок, с тем чтобы изменить свои представления о мире или об окружающих людях, исправить ошибки и постараться не допускать их в будущем. Р. помогает нам учиться на своих ошибках. Научная Р. направлена на критическое исследование научного знания, методов и приемов получения научных результатов, на процедуры обоснования научных теорий и законов. Такая Р. находит выражение в специальных дисциплинах — логике, методологии научного познания, психологии научного творчества и т.п.
Высшим видом Р. является философская Р. — размышления о предельных основаниях человеческой культуры и о смысле человеческого существования. Со времен Сократа Р. считается важнейшим средством самопознания человека и основой его духовного совершенствования. По сути дела, именно способность к критической самооценке является важнейшей отличительной особенностью человека как разумного существа. Благодаря Р., вскрывающей и устраняющей человеческие предрассудки и заблуждения, оказывается возможным духовный прогресс человечества.
Философия: Энциклопедический словарь. — М.: Гардарики. Под редакцией А.А. Ивина. 2004.

P.S. Спасибо за анонимную симпатию! Тем более с таким содержанием, я очень тронут. Отзовись, дорогой читатель, я скажу тебе личное спасибо.)

Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером
Подышать свежим воздухом, веющим с океана.
Закат догорал в партере китайским веером,
И туча клубилась, как крышка концертного фортепьяно.

Четверть века назад ты питала пристрастье к люля и к финикам,
Рисовала тушью в блокноте, немножко пела,
Развлекалась со мной; но потом сошлась с инженером-химиком
И, судя по письмам, чудовищно поглупела.

Теперь тебя видят в церквях в провинции и в метрополии
На панихидах по общим друзьям, идущих теперь сплошною
Чередой; и я рад, что на свете есть расстоянья более
Немыслимые, чем между тобой и мною.

Не пойми меня дурно. С твоим голосом, телом, именем
ничего уже больше не связано; никто их не уничтожил,
но забыть одну жизнь - человеку нужна, как минимум,
еще одна жизнь. И я эту долю прожил.

Повезло и тебе: где еще, кроме разве что фотографии,
Ты пребудешь всегда без морщин, молода, весела, глумлива?
Ибо время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии.
Я курю в темноте и вдыхаю гнилье отлива.

И. Бродский

[показать] [показать]
[показать]

Аби лежала в ванной и отстранённо рассматривала жёлтый кафель, который запотел от горячего влажного воздуха, заполнившего маленькое помещение. Из-за закрытой двери доносились приглушённые звуки: в комнатке – единственной комнатке в её маленькой квартире на чердаке старого кирпичного дома на окраине Буроса – во всю играла музыка, в случайном порядке звучали любимые композиции Абигаль. Но её это совсем не трогало. Мысленно Аби то и дело возвращалась в дымную, полную неона и ритмов ночь, которая закончилась совсем не так весело, как началась.
Они с Тайлером решили провести время в небольшом, но достаточном многолюдном клубе «Teaser». Знакомая компания, алкоголь, немного травки – Аби хотелось расслабиться, привести в порядок растрёпанные последними месяцами нервы. Сложности с руководителем проекта на работе, болезнь сестры – несмотря на то, что она вышла из отпуска только в середине октября, ей был необходим отдых. И немедленно.
Многое не запомнилось, осталось за дверями клуба в искусственном и горьком дыму, движения в воспоминаниях были смазаны мигающим неоновым светом, слова отдавались в висках обрывками слогов. Но кое-что Абигаль запомнила ясно – как Тайлер размахнулся и ударил её, после чего она сначала пьяно плакала в туалете, прикладывала к горящей скуле смоченную холодной водой ладонь, а затем ушла, стянув с дивана свою сумочку, когда ребята в очередной раз отошли к бару.
Даже сейчас Аби чувствовала, что щека горит, и снова мягко коснулась её прохладными влажными пальцами, при этом она продолжала бездумно изучать взглядом жёлтую кафельную стену. В голове не было ни одной мысли, и Абигаль только вслушивалась в размеренный и тихий шёпот воды.
Она смотрелась в зеркало не только в туалете клуба, но и дома, сразу, как только вернулась. И ей не понравилось то, что она увидела. Дело было даже не покрасневшей коже и постепенно наливающемся синевой фингале. Дело было в глазах, каких-то слишком тусклых и покорных, слишком серых, в них не было ни надежды, ни жизни.
Аби прикрыла глаза. Не хотелось философствовать, не хотелось размышлять, когда именно она начала идти к тому, с чем сейчас осталась один на один, не хотелось искать оправданий. Единственное, что действительно могло помочь – это решение. Свежее, но не потребовавшее бы от неё каких-то резких перемен и стойкости. Решение мягкое, обволакивающее и согревающее, как вода в ванной.
Абигаль вздохнула и запустила пальцы в свои густые русые волосы, мокрые от воды. Что она могла сделать? Бросить работу, собрать вещи и уехать в другой город? Глупо. Тем более что это бы подошло кому-нибудь вроде Мэтта – самого веселого, безбашенного и, одновременно, самого ненадёжного парня в их компании. Для него такой план бы сработал, Аби без труда могла представить, как он собирает самые необходимые вещи в рюкзак и покидает Бурос. К слову, он и сам как-то рассказывал, что так и сделал, оставив позади и родителей, и неоконченное высшее. Но Абигаль – нет, она была не такой.
Ей нравилась новая маленькая квартирка, которую она с таким удовольствием собиралась обставить. Ей было хорошо в Буросе, уютно на его улицах, она хорошо ладила с людьми, которые встречались ей на остановках, ездили каждый день с ней в автобусе или стояли рядом в очередях на кассу. В конце концов, здесь жили родители, с которыми у неё были действительно хорошие дружеские отношения, здесь была родная сестра Эмили, так внезапно заболевшая гепатитом. Нет, Аби не хотела уезжать. Не хотела искать себя где-то в другом месте. Её дом был здесь, а Тайлер оставался всего лишь досадной ошибкой, которую она исправит. Что касается скуки и безжизненности… с этим тоже можно что-то придумать, и прямо сейчас.
Решимость, которая внезапно овладела ей, удивила даже саму Абигаль. Она поднялась на ноги, шагнула из ванны на холодный кафель, хотя вода стекала с неё и заливала пол. Запотевшее зеркало смазано отразило синеву фингала, которая всё явственнее проступала на худом лице, но теперь Аби видела в своих глазах злость. Злость не на кого-то, а на саму себя, что она дала возможность какому-то жалкому, не достойному ни доверия, ни любви Тайлеру, сделать себе больно, что она позволила себе расслабиться, потерять бдительность и интерес почти ко всему, что не заметила, как жизнь вошла в колею обыденности и скуки.
Такое необходимое сейчас решение пришло

В запале какого-то (уже не помню, какого именно дела) убил папку "Загрузки". Со скорбным покерфэйсом на лице всё восстановил, но теперь жеж это мешанину надо ещё и разобрать... Не знаю, когда этим займусь. Как-нибудь в перерывах между учёбой, пожалуй. И отвлекусь, и не так печально будет.

К слову о том неясном векторе движения, который я в себе обнаружил. Вчера, например, я вдруг очень ясно понял, что пришло время в очередной раз поставить точку и подвести черту. Вообще, я бы делал это каждый день или хотя бы каждый сезон, но не всегда получается. Что ж, значит, буду отчерчивать спонтанно.
В чём выражаются мои ощущения - я устал, чертовски устал анализировать накопившиеся события последнего года, которые я всё осмысляю и осмысляю. Они как бы уже свершились, но для меня в силу каких-то причин они всё ещё вершатся. В этот раз причины скорее всего самые радужные - мне нравится вспоминать и осмыслять всё, что произошло. Это классно и правильно. Но вот прямо сейчас я почувствовал, что устал. Объём данных стал совсем уже большим, и я должен его отчеркнуть, чтобы двигаться дальше.

И тут есть ещё два пункта.
С одной стороны, я понял, что не хочу больше просчитывать достаточно или всё же недостаточно я чего-то там сделал как редактор, автор, студент, человек, партнёр и т.д. и т.п. Были ли мои старания предельными, вложил ли я всего себя в свою работу. Честно - я устал. Никаких объективных критериев всё равно нет, поэтому я предложил самому себе предельно простой способ - нужно просто всё время делать максимум возможного. В каждую минуту времени вкладывать всего себя. Тогда, вне зависимости от результата, успеха или неуспеха, я смогу без всякого анализа сказать - да, я старался на пределе, я следовал за своей волей и больше сделать никак не мог. И никаких проблем, красота же.
Другая сторона - снова поймал в ленте пост о тайм-менеджменте и сделал рукалицо. Надо признать свои успехи - я завел себе все блокноты, тетради, и что-то в них писал. Но чёрт, я же опять забыл об этом после начитки! Увлёкся и забыл - вечная проблема моего сознания. Когда я увлечён чем-то - и правда, какие списки, господа! Ровно один пункт жеж! Чего тут структурировать или забывать! Проблемы начинаются чуть позже, когда я, как сегодня, например, сходу накидываю 20 пунктов "что я между делом думал сделать". 20 - это не предел, просто на листик больше не вошло. В общем, снова полистал блокноты, обновили в голове знание, что они у меня есть и их надо пользовать, буду в очередной раз трансформировать эти знания в привычку. Самое смешное, что блокноты эти всегда перед глазами, просто увлечённый, я их не вижу, как если бы их не было.

Хочу дописать историю про Аби и снова залезть на тумблер в поисках нового волшебного ощущения предвкушения образа.) какой прекрасный наркотик я нашёл *о*

Скорее бы лег снег. Насквозь серый, влажный город всё-таки очень своеобразен. Часть меня тащится от гаммы, часть - просит солнца и света.

[показать]

Позволил себе отдохнуть, в том смысле что редактировать, придумывать и писать самому, читать Гессе, гамать. Про первые два пункта понятно, с Гессе - я спонтанно сел перечитать "Степного волка". Решение оказалось невероятно своевременным, и я весь теперь погружен в этот чудесный текст и образы, который предстают у меня в сознании совсем другими, нежели когда я читал в прошлый раз. Раньше я мог сравнить чтение этой книги с движением через кусты, когда ветки цепляются за одежду. Да и вообще всё было тяжело выстрадано, и лишь в конце наступало ощущение очищения. Сейчас - это песня с первой страницы. Стройная песня, которая легко творится вокруг меня, лишь позволяя глубже понять самого себя, но нисколько не мешая. Хочу дочитать.

Начал в сотый раз проходить Mass Effect, всё ещё первый, теперь, через Steam. Надеюсь, опция сохранённых на сервере сэйвов поможет мне, наконец, допройти первую часть и перейти ко второй. Каждый раз эта история затягивает меня, увлекает, впечатляет тем, насколько качественно всё сделано. В этот раз, будучи уже умудрённым игре в Borderlands, я и в оружии и всяких скилах стал разбираться лучше! Сплошное удовольствие, в общем.)

А, ещё хотел заметить, что придумывание и написание текстов, даже коротких, неимоверно расслабляют. Как будто, я вышел в какую-то давно забытую зону комфорта. Даже удивлён своими ощущениями.

Может быть, из-за всего выше упомянутого испытываю какой-то импульс к движению, пока не совсем ясно, куда, правда. Но ладно, об этом как-нибудь потом.

P.S. Не фанат таких сайтов, но тут насмотрелся и тоже зарегистрировался тем более, что прежняя подобная страница канула в лету. Так что, если кому есть, что спросить, то вам сюда.

Как много нам открытий чудных... как мало я понимал, когда читал в первый раз. Как много я найду здесь ещё.

"...И вот я уже спал, покорный материнскому приказу, спал жадно и благодарно и видел сон, такой ясный и такой красивый сон, каких давно не видел. Мне снилось:

"– Погоди, – воскликнула она, – погоди! Значит, ты не умеешь танцевать? Вообще не умеешь? Даже уанстеп? И при этом ты утверждаешь, что невесть как заботился о жизни? Да ты же соврал. Ай-ай-ай, в твоем возрасте пора бы не врать. Как ты смеешь говорить, что заботился о жизни, если даже танцевать-то не хочешь?

– А если я не умею! Я этому никогда не учился.

Она засмеялась.

– Но ведь читать и писать ты учился, правда, и считать, и, наверно, учил еще латынь и французский и все такое прочее? Спорю, что ты десять или двенадцать лет просидел в школе, а потом еще, пожалуй, учился в университете и даже, может быть, именуешься доктором и знаешь китайский или испанский. Или нет? Ну, вот. Но самой малости времени и денег на несколько уроков танцев у тебя не нашлось! Эх, ты!

– Это из-за моих родителей, – оправдался я, – они заставляли меня учить латынь и греческий и тому подобное. А учиться танцевать они мне не велели, у нас это не было принято, сами родители никогда не танцевали.

Она посмотрела на меня очень холодно, с полным презреньем, и что-то в лице ее снова напомнило мне времена моей ранней юности.

– Вот как, виноваты, значит, твои родители! А ты их спросил, можно ли тебе сегодня вечером пойти в «Черный орел»? Спросил? Они уже давно умерли, говоришь? Ах, вот оно что! Если ты из чистого послушания не стал в юности учиться танцевать – ну что ж! Хотя не думаю, что ты был тогда таким уж пай-мальчиком. Но потом – что же ты делал потом, все эти годы?

– Ах, сам не знаю, – признался я. – Был студентом, музицировал, читал книги, писал книги, путешествовал...

– Странные же у тебя представления о жизни! Ты, значит, всегда занимался трудными и сложными делами, а простым так и не научился? Не было времени? Не было охоты? Ну, что ж, слава Богу, я не твоя мать. Но потом делать вид, что ты изведал жизнь и ничего в ней не нашел, – нет, это никуда не годится!" (с)

Это... гениально. Господи. Каждое слово.

Не могу отвязаться от мысли. Когда я только пришёл в этом октябре на начитку, там была девочка, которая сразу мне сказала - я хочу преподавать в университете. Что я мог на это сказать? Здорово, классно, преподавай. Ну и я почему-то наивно полагал, что человек, заявляющий подобное, осознаёт, какой труд за такими словами следует. В конкретном случае этой девочки я пронаблюдал, что она с открытыми глазами проспала всю начитку (как выяснилось уже позже) и начала закидывать меня вопросами, что делать по какому предмету, потому что из собственного конспекта она это понять не могла. Честно сказать, я с ужасом ожидаю, когда она откроет кр и придёт с вопросом "КАК это делать".
Моё счастье в том, что я уже давно научился включать дурака. Но я смотрю на весь этот цирк и не могу избавиться от ощущения, что никогда ни за что не хотел бы сам проявлять подобную склонность к пустым и громким словам, обманывая сам себя, что иду к цели. И надеюсь, что не проявляю.

[показать]    [показать]
[показать] [показать]

В этом туманном вечере было слишком много всего для меня: и шёпот листвы, и отдалённый гул машин, и ощущение влажной осени, которая навевала то тоску, то радость. Я шёл и бездумно вслушивался в свои глухие шаги. Было достаточно поздно, но местечко, куда я направлялся, всегда открыто подобным мне. «Некуда торопиться, Лим», - сегодня эта мысль была лёгкой, без чувства вины перед самим собой и своими ожиданиями, без болезненного ощущения одиночества. Здесь и сейчас мой путь и эта тёмная улица с тусклыми фонарями, опрокинутым мусорным баком и шершавыми кирпичными стенами домов были едины. Редкое, но такое прекрасное ощущение.
С собой я не взял ничего, лишь пару сигарет в портсигаре – на случай того самого, особенного дня, – да кошелёк и перчатки. Хотя осень только началась, было уже достаточно промозгло. Я, как и любой другой в этом городе, застёгивал пальто на все пуговицы и не брезговал замотать шарфом шею, что мне, в общем-то, было не свойственно. А вот перчатки я, напротив, одевал охотно, стоило холоду коснуться моих пальцев – старая привычка когда-то хорошего пианиста.
Что сегодня слишком живой для воспоминаний вечер, я понял сразу, едва шагнув из прогретого подъезда во влажные сумерки. Сколько бы за моими плечами ни было лет, сейчас это  не имело ни значения, ни цены. Сегодня существовал только этот вечер, и он разлился жёлтым туманным морем между домами. Он не просто был, он требовал быть и жаждал своего сотворения от каждого. И, конечно, я шёл на зов.
Наконец, я останавливаюсь у двери небольшого книжного магазинчика «Caliban», синяя вывеска которого совершенно потерялась в жёлтом тумане. За стеклянной дверью где-то в глубине помещения, между стеллажами видно свет. Уверенный, что не ошибаюсь, толкаю дверь и с мягким звоном колокольчика прохожу внутрь. Помещение пахнет книгами и теплом, но кроме этого я улавливаю в воздухе мягкий запах сосны. Тихо и неторопливо прохожу вглубь магазина, слышу, как под ногами тихо скрипят старые деревянные половины, а следом, будто в ответ на мои шаги, слышу первые звуки фортепиано.
Старое пианино неловко стоит у стены, почти перегораживая и без того узкий проход, на крышке инструмента и по обе стороны от него я вижу стопки книг – ещё не распакованные или же перетянутые бечёвкой, они как будто бы становятся слушателями сегодняшнего концерта. Паоло мягко кивает и улыбается мне. За последние пару лет его волосы раскрасила седина, но покрытые морщинами пальцы касаются клавиш всё так же нежно. Я слушаю его мягкие аккорды, пока снимаю перчатки, пока стягиваю пальто и осторожно опускаю его  на стопки книг. Я следую за его мелодией, когда тихо прохожу на кухню и киваю другим, подобным нам, пришедшим сюда сегодня. Кто-то подаёт мне кружку с горячим чаем, и я делаю глоток, согреваясь. Всем телом чувствую, как теплота и терпкое послевкусие сливаются, становятся частью только что взятого Паоло трезвучия, а оно, в свою очередь, становится туманом. Жёлтым, зашедшим в дом вместе со мной.
Когда мелодия кончается, за инструмент садится высокий и худой парень с впалыми щеками и отчего-то взлохмаченными волосами, которые достают ему до плеч. Вместо нежных переливов он играет что-то надрывное, громко берёт октавы, играет мелодией, заставляя её звучать то глубокими, низкими басами, то плакать, тихой и безнадёжной трелью, то вскрикивать форшлагом. Я закрываю глаза, чувствую, как внутри меня рождается и затихает его боль, его мечта, его надежда, ставшая в этот вечер туманом. Парень в последний раз касается клавиш, как будто благодаря их, заканчивает своё страдание тихим до минором и встаёт. Не говоря ни слова, он подхватывает со стула свою куртку и уходит, но я этого уже не слышу. В воздухе звучит новое переживание, жёлтый туман воплощается с другим лицом и мне остаётся только наблюдать за этим.
…Когда приходит моя очередь садиться за фортепиано, я аккуратно опускаюсь на скрипучий и шаткий стул, касаюсь клавиш, которые ещё помнят тепло моего предшественника, и некоторое время смотрю на своё нечёткое отражение в потрескавшей лакировке чёрного инструмента. В конце концов, вдыхаю тёплый воздух, а может быть жёлтый туман, и начинаю играть. Неторопливая мелодия звучит, проникает сквозь книги и стеллажи на улицу, становится

  [показать]
[показать] [показать]
[показать] [показать]

  [показать]

Прослушать или скачать Red Let It Burn бесплатно на Простоплеер

I watch the city burn
These dreams like ashes float away
Your voice I never heard
Only silence
Where were you when our hearts were bleeding
Where were you? It all crashed down
Never thought that you'd deceive me
Where are you now?

- Знаешь, я мог бы вылечить тебя.
Голос в телефоне был чуть приглушен помехами, и оттого мне казалось, что он раздавался откуда-то из глубины колодца, упасть в который был соблазнительно, но страшно. Пожимаю плечами, хотя знаю, что Эсан меня не видит, молчу слишком долго, чтобы теперь отшучиваться.
Я устал. Мне больше не удаётся рисовать картины, образы ушли, оставив вместо себя бессонницу и снег, медленно падающий на землю уже вторую неделю. Я пробовал, пытался творить через силу, но в итоге выкинул всё начатое и уединился на застеклённом балконе с бутылкой виски и телефоном, впервые за полгода набрав номер Эсана и застыв у стекла, то ли бездумно вглядываясь в огни города, то ли в своё отражение.
- Боишься? – будто читая мои мысли, усмехается он.
Когда я видел его в последний раз? Наверное, пять лет назад, когда мы вместе выпускались из Альбертского университета по специальности дизайна и визуальной культуры. Я так и осел в Эдмонтоне, продолжая поддерживать контакты со своей кафедрой и работая над некоторыми идеями, родившимися ещё на последнем курсе. Эсан же уехал почти на следующий день после выпуска. В следующий раз, когда я услышал его, он был где-то в Нью Йорке, потом весточка от него пришла из Техаса, дальше – Япония, Сингапур… Я уже сбился со счёта, где побывал мой приятель, сам, впрочем, не стремясь к подобному образу жизни. Мне нравилось сидеть до утра в своей маленькой квартирке на Уит-авеню, находя себя с рассветом перед мольбертом или с планшетом в руках. А когда на улице шёл дождь или снег, как сегодня, я любил вглядываться в туманные тени деревьев парка Энд оф Стил, видневшегося в конце моей улицы.
- Послушай, – в голосе Эсана уверенность, которая всегда успокаивала меня, и я невольно доверяю его словам раньше, чем даже слышу их, - неужели тебе не надоело прятаться?
- То есть? – делаю глоток виски, и с непривычки мне перехватывает дыхание.
- С твоим талантом ты мог бы сейчас не зависеть ни от кого, но ты как будто специально всё сильнее закрываешься в альбертовских застенках!
- Ты же знаешь, - невольно начинаю оправдываться, дёргаю рукой, с лёгким звоном касаясь стекла бутылкой, - академические источники…
- Да-да, слышал тысячу раз. Оуэн, твоя проблема в том, что ты слишком много учишься. Слишком много. И слишком буквально, - добавляет, помолчав.
Мы молчим достаточно долго, для того чтобы я успел справиться со смущением и неуверенностью. Может быть, так действует алкоголь, который, наконец-то, начинает немного пьянить меня, а может быть ты прав, и я действительно больше не хочу закрывать себя в привычных рамках, но я решаюсь:
- Что мне делать, Эсан? С чего мне начать?
Твой смех кажется мне хриплым из-за помех, и я как будто бы вижу твою улыбку. Чувствую себя так же, как если бы мы снова оказались у дверей университета, и ты бы смеялся над одной из тех личных шуток, который мы делили в то время.
- Раздай всё, что написал до этого момента, выброси заготовки и скетчи, сдай в библиотеку  справочники, - замолкаешь, и я пьяно замираю в ожидании истины, которая вот-вот должна открываться передо мной.
- А дальше? – спрашиваю, не дождавшись продолжения.
- А дальше

Понял, что я какой-то дурак и так и не записал основную мысль, которую хотел :D
Так же как и год назад, я отлично отслеживаю и вижу, с чем/кем именно у меня связаны творческие всплески и творческое самораскрытие, когда травмирован я или нет, болит там у меня что-то или нет, а образы всё равно приходят и рождаются в текстах, в стихах, в фотографиях, и во всём поряд, попадающем под руку. Когда мне становится не страшно экспериментировать. Это какой-то болезненный процесс излечения от творческих травм о которых я сам, поверьте, не имею никакого понятия. Но как бы там ни было, оно приходит, согревая меня своей теплотой, подменяет страдание гармонией творческого творения и на какое-то время я забываю, что надо/привык дергаться и сбегать раньше, чем что-нибудь сотворю.
Спасибо.

Послал сегодня к чёрту всю учёбу, сперва самозабвенно предавшись сну, а затем творческой работе и чтению. Добил книгу, которая изрядно меня напрягала своим зависшим в моём сознании состоянием, принялся за вычитку "Хочу быть твоим". Прошёл первые 5 глав, кажется, и остался очень доволен. Тяжело вспомнить(ха-ха, вспоминать тяжело, а если захочется, то поднять файлы недолго хд), что именно я там выискивал и просил Яра дописать, но это сработало. Всё цельно, стройно, без провалов, нашёл разве что пару мелочей с точкой зрения и союзами, но это ерунда. Пометил, в итоговой версии, наверное, поправим. Прервался, чтобы продолжить позже или завтра с должной концентрации, а то смысл.
Мысленно уже мечтаю о том, как сяду за первую главу "Дьявола", параллельно с главой Джея. Да, всё ещё первой *скорбный фэспалм* Иногда мне действительно тяжело разобрать, много я делаю или мало, потому что всегда - всегда! - остаётся непочатый край работ. Казалось бы, раз делаешь, то всё должно двигаться, да? Но я достаточно часто нахожу себя в разных сферах в каких-то тех же точках, от чего чувствую себя неудовлетворённым и бессовестным лентяем. И поди тут разбери - то ли я слишком часто вспоминаю и много от себя требую, то ли и правда раздолбай -_- Ну, с текстами в этом смысле, есть и радостное - мои переводы, повисшие мёртвым грузом, возможно, заберут в работу. Возможно, даже со временем все. При том заберут те, кому я доверяю по качеству работы. И как же я этому рад... Тот случай, когда и ответственность душит, и сделать с этим ничего не получается. Может быть, скинув с себя это, и правда смогу дописать когда-нибудь "Все лгут". В конце концов, свою неспособность доработать это произведение, я вижу в каких-то нездоровых травматических реакциях, уходящих корнями в то, что своё я или не пишу вообще, или пишу мало и не дописываю, или хочу написать, но не выстраиваю идею стройно и откладываю её, что по смыслу равно тому, что я бы её выкинул. Выкинуть даже лучше - это меня хотя бы не мучило бы потом немым скорбным укором. Ну и так как со своими идеями я вот такой негуманный садист, то писать что-то в фандоме я уже тоже не могу - мне плохо, тесно и меня ломает.
Но вообще это я ушёл в какую-то не ту тему, я хотел сказать о другом. О том, что работа с "Дьяволом" и Джеем действительно меня воодушевляет. Мне нравится не только работать с этими текстами непосредственно, мне нравится знать, что я с ними работаю, знать, что я буду с ними работать. Мне нравится быть причастным к этому процессу творческой работы. И, как ни странно, эти мысли расслабляют меня, снимая недовольство собой, раздрай личностей или хандру. Я прихожу в свой "редакторский кабинет", как в теплое место, где возможен подлинный диалог и процесс со-творения. Я чувствую себя здесь уверенным и спокойным, личностно и профессионально компетентным, подходящим для этого места. И, кстати, эти ощущения в корне отличаются от тех, что я чувствую, "становясь" автором. Автор я нервный, дерганный, страдающей обширной паранойей и глухой замкнутостью, творящий из какой-то внутренней невозможности не творить, но при этом страдающий от несовершенства каждого образа. Иногда, буквально каждого. За последний год стало лучше, хотя те же стихи я писал больше, чем за предыдущие три года вместе взятые, наверное. Ну и прозаическое ...м. трогал. Слегка, но хотя бы так. В прозе мне сильно мешают оттиснутые в душе произведения Авторов с большой буквы. По крайней мере, стоит мне вспомнить Гессе, и я готов больше никогда и ничего не писать. Что можно сказать нового после такого Мастера? И вне зависимости от этой логики, проходит время, и я снова что-нибудь начинаю писать просто из-за того, что слова рождаются и мучают меня, просясь на бумагу. Несовершенные, ломанные конструкции, но.. пришедшие ко мне и рискующие зависнуть где-то в небытие. Конечно, можно открещиваться тем, что не я, так кто-то другой выловит эти образы из ноосферы, но образы образами, а оживающее внутри меня самого умрёт вместе со мной, если ничего не сделать. В общем, это какая-то моя личная драма. И какого черта я снова пишу об этом, а не о том, о чём хотел изначально?
Не знаю, возможно, всё просто. Так как я более-менее выправил вектор своей редакторской работы, теперь у меня остаются какие-то силы и на своё творчество (а для меня всё действительно работает именно в таком порядке: в первую очередь я - редактор, а уже потом кто-либо другой), и, вероятно, пришло время что-то с этим сделать. Первая возникшая идея - настолько не свежая для меня самого, что уже даже не смешно - это пролистывать свой же тумблер, который внезапно стал очень вдохновляющим, и писать образы-истории, иллюстрируя визуальные мотивы. Ну, я даже не хочу пытаться предугадать, выйдет ли из этого что-то вроде привычки или хотя бы опыта, но пока что настолько действительно хочется чего-то воплощённого из головы, что надо постараться.
В конце концов, если оставить меня один на

"Можно сказать, что наши ощущения - это фантазии, совпадающие с реальностью". (с)

Не знаю, сколько времени я читал эту книгу, но долго. Фактически, я даже прочитал первую её половину дважды. Не знаю уж, почему так. В целом всё интересно, познавательно, живо, но как-то вот всё не ложилось и не шло. Да и я не могу сказать, что так уж пошло к концу. Мне тяжело выделить, в чём именно, но в чём-то мы с этим товарищем точно расходимся во мнениях.
Выдернутые цитаты милы и мало говорят о книге. Они скорее подтверждают мои собственные мысли или же дают дают мне красивые образы, над которыми так приятно размышлять.
В любом случае, очень рад, что закончил её. Можно приступать к Саксу.

"Может показаться, что склонность к галлюцинациям - слишком дорогая цена за способность нашего мозга строить модели окружающего мира". (с)

"...Оказывается, что в воображении куб Неккера никогда не меняет своей формы. Наше воображение совершенно некреативно. Оно не делает предсказаний и не исправляет ошибок. Мы ничего не творим у себя в голове. Мы творим, облекая наши мысли в форму набросков, штрихов и черновиков, позволяющих нам извлечь пользу из неожиданностей, которыми полна действительность. Именно благодаря этим неиссякаемым неожиданностям взаимодействие с окружающим миром и приносит нам столько радости". (с)

"Как заметил Джон Сёрль, когда мы встречаем человека, идущего на запад, мы не знаем, идет ли он в булочную на той стороне улицы или в Патагонию". (с)

"У некоторых несчастных людей в мозгу как будто не остаётся никаких ограничений на фантазии, касающиеся внутреннего мира. Таким людям обычно ставят диагноз "шизофрения"". (с)

Иногда мне не хватает слов, и тогда я пишу одно за другим. Или не пишу, а проговариваю в голове строки, пытаясь нащупать что-то, что будучи высказанным освободит меня. Иногда, это помогает.

Я никого ни о чём не просил и не ждал, в общем-то, ничего,
всё, что я мог - отдавать, не считая прошедших дней.
У каждого за душой, не множество, а что-то всегда одно,
и моё - это сигаретный дым в свете закатных огней.

Я не ждал и не просил...
Так какого черта ты понял больше, чем кто-то до?
Какого черта ты всё поменял, меня заставляя забыть,
что когда-то давно - знаешь, слишком теперь давно -
я не только собой не жил, но и не старался жить.

Я не знаю, зачем тебе знать, что я выкинул всё старьё,
что я вытащил из глубин свой первородный грех.
"У меня такое лицо... знаешь, нормальный с таким не живёт", -
я не успел досказать, как ты чуть не выбил мне глаз в ответ.

Нет, правда, всё это смешно! Я не знаю, кто ты такой,
я не знаю, какая правда горит у тебя в груди.
Я всего лишь хотел всё бросить и раздать себя, слившись с темнотой,
я уже почти шагнул в неё, когда появился ты.

Ты смеёшься, и я опять не могу сказать, кто здесь будет прав,
Ты смеёшься и я смеюсь, забывая боль.
И я всмотрелся в твои глаза теперь, потому что готов узнать:
я не буду больше один. Но и тебя не оставлю одного.

[показать]

Даниэлю

[показать]

Когда я расстроил тебя - снова, уже не в первый раз выставляя себя дураком, на нашей улице шёл снег. Я вышел в это холодное утро, полное снега и света, рассеявшегося между домами, застывшего в воздухе вместе с ночным пятнадцатиградусным заморозком. Вышел и остановился на крыльце, чтобы закурить. Можно было отправиться домой и провести день перед телеком. Купить упаковку пива и глушить им обиду на самого себя, на свою грубость, несдержанность, жёсткий характер, неумение, в конце концов, понять, когда уже хватит. Час назад я проснулся в самом прекрасном месте на земле, и пятнадцать минут назад оно превратилось в ад, просто потому что мне не пришло в голову заткнуться.
Прикуриваю ещё одну сигарету, отправляя старую на тротуар и почти сразу же теряя её из виду в снегопаде. Утро пахнет свежестью, обжигая мои щёки и пальцы холодом, играет снежинками, а мне как-то глупо и по-детски обидно, что я всё испортил. С досады делаю несколько шагов, но останавливаюсь и засовываю руки в карманы, надолго замирая на одном месте. Щурюсь, пытаясь разглядеть солнце, но всё расплывается, сливается в белое полотно, в котором лишь на короткий миг появляется то угол здания напротив, то жёлтый светофор на перекрёстке, то чёрная тень дерева.
Шевелюсь только когда чувствую, что ноги совсем онемели. Растираю ладонями лицо, согреваю дыханием пальцы, ёжусь, чувствуя, что холод пробрался под куртку. Невольно поднимаю взгляд на твои окна, пытаясь угадать, ты уже убрал осколки разбившейся кружки или так и сидишь на постели с книгой, придерживая пальцами страницы и читая. Черт, надо же было так сглупить.
Тянусь за ещё одной сигаретой, выискивая пачку в кармане, но тут чья-то ладонь хлопает меня по плечу, и я оборачиваюсь, удивлённый, почти напуганный внезапностью.
- Ну что, прогуляемся, раз уж тебе так не нравилось сидеть дома? – ты улыбаешься, немного втягиваешь голову, стремясь как можно дольше сохранить тепло, щуришься, тоже ослеплённый сегодняшним светом. Не дожидаясь моего ответа, шагаешь вперёд и продолжаешь говорить, уже не оборачиваясь. – Сегодня так холодно и так красиво, что, пожалуй, этот день и правда нельзя пропускать. Будет неплохо выпить кофе в том местечке… ну, помнишь?..
Я как раз догнал тебя и теперь киваю в ответ, понимая с полуслова.
- Конечно.
Мы идём через снегопад, обнимающий нас тихими мягкими хлопьями снега, и, только когда останавливаемся у светофора, ты спрашиваешь:
- Замёрз?
Я неловко киваю.
- Прости меня.
- Купишь мне кофе и новую чашку, - отмахиваешься, будто ничего не произошло, сразу же начиная рассказывать мне о каком-то авторе, чья книга уже неделю лежит на твоей прикроватной тумбочке. Я слушаю твой голос, в котором нет ни намёка на обиду, и думаю, что моё самое большое счастье, это что ты умеешь меня прощать.

Сегодня в разговоре случайно высказал такую мысль, что надо бы записать.
Суть там была короткой: я размышлял, почему то, что раньше казалось бесконечным и неподъёмным, сейчас становится в восприятии вполне решаемым и доступным. Пришёл к выводу, что, пожалуй, дело в возрасте, а точнее в возникновении в сознании некоего понятия длительности и конечности событий. Всё-таки, чем больше мы живём, тем больше с нами случается, тем точнее мы на собственном опыте чувствуем, как одно сменяется другим, как что-то настойчиво остаётся в нашей жизни, а другое вылетает из неё со свистом. Отсюда и смена точки зрения - дело конечно, а значит, подъёмно и возможно, и следовательно, должно быть сделано, а не отринуто за край личного бытия.
Однако, это ключ к продуктивности!

Стоит ли пояснять, насколько сие субъективно.

Я всё слушаю Brodsky Tune и не могу отделаться от ощущения, что эту музыку надо танцевать. Буквально - это литературная конструкция, чувство, ритмический узор, помещённый на нотный стан и теперь легко поддающийся выражению телом, изгибом руки; это идея, смысл и атмосферу которой, можно пронести на кончиках пальцев.
Я действительно чувствую это почти физически - вот, слово замирает на клавише, поддаваясь аккордному звучанию, вот ритмическая пауза выражается в положении руки, ставшей единой линией от плеча и до кисти, расходящейся гроздью пальцев...
Ар.

Мои сны есть отражение будней - вчера, например, я рассматривал некую Кульминациологию, а сегодня кому-то активно втирал о Борисе (!) Бродском, который, якобы, является братом Иосифа. Это рукалицо, но это весело хдд

И вот нам всем учёная сова.

[показать]

При подготовке первой кр по устному народному творчеству, столкнулся с работой Блока о заговорах и заклинаниях и восхитился до глубины души. Если бы я не был очарован словом и его магией до этого дня, я бы определённо проникся этой темой сейчас. Блок пишет настолько полно, с таким чувством, так живо описывая и разворачивая факты, что остаться равнодушным сложно. Мне так точно. В общем, цитаты избранного.
За столь запросто и легко выдернутые цитаты благодарю свой Kindle ^^

"Очевидно, вопросы о тайнах мира вовсе не носили и не носят в народе характера страдальческой пытливости, так свойственной нам. Без всякого надрыва они принимают простой, с их точки зрения, ответ, в меру понимания. То, что превышает эту меру, навсегда остается тайной. В этом отношении к миру, живущему в народе и до сей поры, нужно искать ту психологическую среду, которая произвела поэзию заклинаний".

"В селах девушки водят хороводы, тешатся играми, поют песни; задаются темные загадки, толкуются сны, плачут над покойником, копают клады, вынимают следы; но все лучи этих радостей, горестей, утех и песен народных - незримо скрещиваются, как бы переплетаются, в одном лице колдуна... Он - таинственный носитель тех чар, которыми очарован быт народа; и такой очарованный быт становится каким-то иным, не обыденным, он светится магическим светом и страшен другому, ежедневному быту - своею противоположностью ему".

"Тесная связь с природой становится новой религией, где нет границ вере в силу слова, в могущество песни, в очарование пляски".