Щепотка летнего тепла
Преобразила день ненастный.
Бесшумно тишина легла,
Послушно чьей-то воле властной.

Затихли даже воробьи,
Сомлев, разнежились в сиесту.
И бусы красные свои
Рябина дарит всем невестам.

Придёт метель и снегопад,
В мороз склюют твои наряды.
А нынче даже клён им рад,
Забыв берёзку, дарит взгляды.

­Не гаснет в девичей свеча,
В ночи «Прощание славянки».
На отблеск пришлого меча,
Ответил перебор тальянки.

Тревога в уголках души
Листает старые альбомы.
В столице и лесной глуши
Прощанья русским так знакомы.

На старых фото ордена,
Кресты, потёртые погоны,
И письма, словно письмена,
И взгляд, до боли мне знакомый.

Мы не служили с ним на флоте и в пехоте,
Не штурмовали укрепленья и мосты.
А познакомились в потёртом переплёте,
Я в «приключениях» с солдатом стал на ты.

Он в чешском пиве был знаток под стать капралу,
На вкус мог бочку различить или винтаж.
В пивных баталиях дал фору генералу,
Погонам предпочёл застольный абордаж.

Я не могу, понять, как наши побратимы
На памятники русские пошли войной.
Для нас и честь, и память к павшим неделимы,
И Швейк, на счастье с тёртым носом, как живой.

Питер Купчино август 2022

Растаял незаметно летний зной,
Но дождь еще не застучал по лужам,
И листья вдоль унылой мостовой
Не гонит тот, чей голос так простужен.

Еще рассвет не прячется в туман,
Ленивый полдень млеет на поляне.
И на растущий вдоль стогов бурьян
Рукой махнули местные селяне.

В преддверии ненастной череды
Так дремлется в предчувствии исхода,
Что зноя вездесущего черты
Хранят леса до будущего года

На книжной полке старой этажерки
Стоят, обнявшись, книги детства моего.
В их тёртых переплётах словно дверки,
В мир Пушкина, Ершова, Гримм, Перро, Гюго.

Отец читал мне на ночь эти сказки,
А его голос стал туда проводником.
Так быстро закрывались мои глазки,
Я становился Грэем, эльфом, королём.

Мелькает жизнь быстрей короткой сказки,
Теперь другие книги на моём столе.
Когда пишу о милой Синеглазке,
Уверен, то отец нашёптывает мне.

Он принёс букет ромашек
И малины спелой.
Положил кольцо в кармашек,
Милый, но несмелый.

До рассвета мне не спится
В середине лета.
И кричит ночная птица,
Но не ждёт ответа.

Первый луч полутонами,
Словно кружевница.
Мостик высветил меж нами,
Нынче всё случится.


навеяно натюрмортом Луизы Гельц

Написана последняя страница.
В строке последней дата, как черта.
Ещё сознанье сохраняет лица,
Но под чертою только пустота.

Столпившись пред незримою стеною,
Герои книги больше не со мной.
Им не поспорить с этою судьбою,
Но я в сомнении борюсь с собой.

Перо ещё в руке, и всё возможно,
Лишь дату зачеркнуть и жизнь продлить.
Перевернув страницу осторожно,
Схитрил, в душе туда оставив нить.

Глаза детей, погибших на Донбассе
С надгробных плит в упор в меня глядят.
Алёшка, что учился в первом классе,
Убит осколком, как в бою солдат.

Три топора прислал американец,
Безумьем ослеплённый белый вождь.
Рвал в клочья пацана и красный ранец
Осколков кровожадных злобный дождь.

Я помню взгляд смешливого мальчишки,
Убитого за то, что русским был,
Тот красный рюкзачок, где были книжки,
Алёшку, на алле из могил.

К её ногам кидали многие цветы,
Бывало, что - поместья, даже - замки.
Но для того, чтобы коснуться красоты,
В порыве нужно выходить за рамки.

Незримых убеждений сотканный устав,
Решёткой отделил от неразумных,
Тот мир, куда прорвется, кто, устав,
Шагнёт за грань из предрассудков шумных.

Вдохнёт на взлёте, руки в крылья распластав,
Резцом ли, кистью, иль пером гусиным,
От правил и законов вдруг свободным став,
Создаст шедевр мотивом соловьиным.

По выходным закрывают бойницы,
Люд веселится, киркоров поёт.
Вроде, вокруг те же русские лица,
Только война здесь по будням идёт.

Вне расписаний здесь только реклама,
Дозы инъекции «всё для тебя».
Яркие краски, ни боли, ни шрама,
В ней никогда и нигде не бомбят.

Кто-то ту кнопку из рук не упустит,
Только ему это право дано.
Следует правилу – главное хрустик,
Пачками стелет безбрежное дно.

Почему у любви красный цвет,
И такая кровавая рифма.
Для любого ответ тот - секрет,
До поры, когда встретится нимфа. **

В её силах тебе дать любовь,
Увлеченье, забаву, интригу.
И чужое окрасится в кровь,
Воровство превратится в веригу. ***

Лишь твоё по судьбе – чистота,
И невеста любимая в белом.
А за красным всегда пустота,
Разрушенье души между делом.

навеяно натюрмортом Луизы Гельц

** В переводе с греческого означает невесту. В отличии от богов, нимфы повелевали не стихиями, а лишь только теми предметами, которые были в их власти.

*** Изделие, разного вида железные цепи, полосы, кольца, носившиеся христианскими аскетами на голом теле для смирения плоти.

После окончания рабочего дня, когда осенний вечер ещё разгуливал по столичным улицам, раздумывая, стоит ли уступить место ночи или кто-то ещё в ожидании… Не завершённого, а того глади, и не начатого… Вечер наткнулся на бело-жёлтое такси, стоящее около станции метро. К машине то и дело подходили желающие воспользоваться её услугами, но водитель объяснял, что уже занят.

Любопытный вечер стал приглядываться к прохожим в округе, пытаясь угадать, желанного пассажира. В основном к метро спешили молодые люди, ещё не заработавшие на автомобиль. У них было много энергии и амбиций, многие обсуждали планы на вечер, им хотелось всё успеть, и почти никто не думал о работе, которую они только что закончили. Похоже, это была не интересная, не творческая работа, которую тут же забывали, будто выключали свет в комнате.

Осенний вечер даже обиделся, что никому до него дела нет, все торопились в шумное метро, где утыкались в маленькие экранчики, где мелькали коротенькие истории, о которых тут же забывали. Никто не вспоминал, что осень – время поэтов, никто не повторял замечательные строки, написанные романтиками прошлых веков, воспевавших пышное природы увяданье… Измельчал нынче народ, и мысли, и дела куцые какие-то.

Тут ему посчастливилось услышать трогательные воспоминания о недавнем вечере, вернее то, что тогда произошло именно здесь на этой дорожке. Он прислушался. Это молодая женщина шла уверенной походкой и улыбалась. Причем, не тому, что кто-то не заметил лужу и промочил ноги, а остальные посмеялись над простофилей. Нет. Она улыбалась, повторяя события того необычного вечера и радовалась им.
Осенний вечер чуть раздвинул облака, чтобы рассмотреть лицо счастливой женщины. На короткое время узкий яркий луч заходящий солнца выхватил из толпы лицо озарённое широкой милой улыбкой, а порыв ветерка поиграл её светлой волнистой причёской… Королева… Подумал осенний вечер. Я избираю тебя в королевы сегодняшнего вечера. Да будет так! Подумай о чём-нибудь и это сбудется…

И у счастливой женщины зазвонил телефон.

─ Я вас вижу, Анечка!
─ Сергей?!
─ Я искал лужу побольше…
─ Ну, сегодня это не проблема, ─ рассмеялась она.
─ А мне вот не до смеха. Отгоняю прохожих от неё… Хочу вам помочь.
─ Вот как? ─ она едва сдерживалась, чтобы не крикнуть ему и всем окружающим, что думала о том же.
─ Представьте, нашёл самую большую. Стою посредине и отгоняю настырных… И тут вас солнышко выхватило из толпы, и я вас увидел. Жду… Только вы не сворачивайте. Идите ровно-ровно вперёд.
─ Серёжа, вы коварно заманиваете меня в большую лужу?
─ Да…
─ И это солнце специально светит мне в глаза, чтобы я пошла прямо на вас.
─ Да…
─ Но я же промочу ноги и простыну. Вы этого хотите?
─ Нет… Я хочу подхватить вас на руки и перенести на другую сторону…
─ Серьёзно?
─ Очень серьёзно.
─ Я чувствую, что вы здесь, только не вижу.

В этот момент сильные руки подхватили Анну. Закружили над обычной лужей, которая вдруг превратилась в сказочное озеро, украшенное золотыми лучами. Прохожие остановились и молча переглядывались, не понимая, как такое возможно. И этот краткий миг наполнил сердца стоящих рядом удивительной нежностью. Это осенний вечер выплеснул на них, всё своё оставшееся тепло без остатка, угасая, но радуясь тому, что последний миг его жизни был таким коротким и таим счастливым, как никогда прежде.

И только водитель светло-желтого такси, так и не дождавшись своей пассажирки, угрюмо рванул с места, так никого и не взяв в попутчики. Тут же столицу накрыла чёрная ночь, закрыв звёзды тёмными тучами и обрушив холодный осенний ливень на уличные фонари и окна домов, пытаясь погасить, как пелось в одной песне, «Московских окон негасимый свет».

Почему-то Создатель решил, что в нашем мире нужно постоянно искать и бороться за свет и тепло, за жизнь и любовь. Возможно потому, что мы грешили в прошлых жизнях, и только так сможем понять, как горьки их потери, и научившись здесь, будем достойны ещё раз встретить это там…
В других мирах.

PS. Вот пошёл в отпуск занялся любимым делом. Пишу новую книгу. Только не могу обойтись без лирических отступлений. Получилась сказка. Делюсь…

Поклонники дарили только розы,
А мне пионы нравились всегда.
От той нехитрой красно-жёлтой прозы,
Казалось, что милее лебеда.

Никто не отошёл от странных правил,
Не тронул сердце ни один букет.
Я всё ждала, чтоб кто-нибудь оставил
Пион, но не разгадан был секрет.

Но в августе гусар принёс пионы,
И вспыхнул удивительный роман.
Как неприступны были бастионы,
Носил пион в петлице атаман.

Навеяно натюрмортом Луизы Гельц

Я помню бабушкин сервиз,
Хранящийся на даче.
И мой навязчивый каприз,
Что только с ним удача.

Мы редко были с ней вдвоём,
Но если так случалось,
«Давай-ка чаю соберём,
Недолго мне осталось…»

Мне были странны те слова,
Но помню их поныне.
«Года, как эти кружева
Уйдут, а чай не стынет.

Он в этих чашках не простой,
Их в руки брал твой прадед.
Храни, как перстень золотой,
Сама удача сядет»

навеяно натюрмортом Луизы Гельц

Голубоглазой нежности прохлада
Всю девичью заполнила собой.
Фантазии неясная услада
Встревожила мой утренний покой.

Слова в привычном мире растворились,
Мелодию мечты освободив.
Сомненья и тревоги примирились,
Рождая упоительный порыв.

Он тронул потаённое поныне,
Что в прошлой жизни дух мой сохранил,
Что сберегла душа в своей гордыне…
Доверит лишь тому, кто полюбил.

Письмо, полученное с фронта,
Храню в шкатулке средь бумаг.
Ни ценной марки, ни дисконта
«Светлане. МГУ. физфак».

Написанный чужой рукою,
Корявый адрес поперёк.
Его шептал на поле боя
Отец, когда писать не мог.

Он добровольцем в сорок первом
Ушёл на фронт, а мать ждала.
В полку ударном, не резервном,
Так быстро смерть его нашла.

Товарищ написал, как было,
«Геройски пал в бою за Клин».
В кругах заплаканных чернила,
Он точный адрес позабыл.

Но русская душа открыта,
Письмо в столице мать нашло.
Зачитано и пережито,
Как в сказке, одолело зло.

Век минувший связал нас с тобою,
Нынче время иначе бежит.
Стал богаче я лишь сединою,
Да листками стихов стол забит.

Старомодные взгляды и речи,
Мне милее урезанных фраз.
И когда зажигаешь ты свечи,
Век минувший вновь с каждым из нас.

Старый друг и в невзгодах спаситель,
С ним наш дом, словно замок стоит.
Наших душ здесь земная обитель,
Век минувший для нас, как гранит.

Поныне Русский мир силён,
Не столь булатом или златом,
Сколь миллионами имён,
Блондинов, рыжих и мулатов.
Он полон мифов и легенд,
Былых и будущих побед.
Сказаний, песен и былин,
От будущего до седин.
И есть там повелитель слова,
Мелодики и рифмы маг,
Поэзии российской флаг,
И языка досель живого.
Он и сейчас один из нас,
Волшебник слова, без прикрас

­За одуванчиком спешит сирень
Украсить парки, скверы и дворы.
И всем прохожим торопиться лень,
Пока не появились комары.

Дожди скорей похожи на капель,
В пути неутомимые стрижи,
А тополя, затеявши метель,
О декабре нам крутят миражи.

Запахло свежескошенной травой,
Остался в школе только педсовет.
Клён нарядился новою листвой,
А лета красного всё нет и нет.

Дуэлянт © Александр Асмолов #лирика #мысли_в_слух #Россия #Александр_Георгиевич_Асмолов #современная_литература #поэзия #Дуэлянт

Я стал литературным дуэлянтом,
Не потому, что циник и хамло.
Как шпагою, дарованным талантом
Сражаюсь, если в рифме вижу зло.

В эпоху путешествий был корсаром,
Не признавал дворцовый этикет.
Противника валил одним ударом,
Предпочитал клинок, а не мушкет.

Был рыцарем при короле Артуре,
Честь дамы на турнирах защищал.
Двуручный меч подобно увертюре
Перед сонетом пламенным звучал.

Был мушкетёром, Анну охраняя,
С тех пор я кардиналов не люблю.
Был счастлив, часто шпагу обнажая,
И об ушедшем времени скорблю.

Потом в России был гардемарином,
Порой шалил, но честь свою берёг.
И кошелёк не сделал господином,
А зло всегда сгибал в бараний рог.

Прошли года, в почёте аксельбанты,
И позабыто слово секундант.
В литературе блещут спекулянты
Вот потому проснулся дуэлянт.