- Ну, вы знакомьтесь пока, а я ну кухню.
Светлана серьезно глянула на своего пятнадцатилетнего сына, и тот снисходительно улыбнулся. Пришедший с хозяйкой мужчина сразу понял, что подготовительная беседа была проведена основательно. Возможно не однократно.
- Будет проще, если станешь называть меня Сергеем, - демократично предложил гость и добавил. - Но на вы. Идет?
Оба пристально посмотрели друг другу в глаза.
– А ты – Данила, если не ошибаюсь.
Парень кивнул.
- Вот, - протянул плоский пластиковый пакет гость. – Тебе.
Данила нехотя заглянул внутрь и медленно достал квадратный пакет из плотного картона. В таких раньше были виниловые долгоиграющие пластинки. Парень с любопытством повертел и криво ухмыльнулся:
- Болеро?

Они помолчали стараясь не суетиться. Положение обязывало. Оба уважали хозяйку дома. Для одного она была и отцом и матерью, для другого – поздней любовью.

- Мальчики, - в дверях небольшой комнаты очень вовремя появилась Светлана Николаевна. - К столу.
Не глядя друг на друга они неловко застыли перед дверью, еще не понимая, как себя вести. Выручила хозяйка. Звонко рассмеявшись, она серьезно и утвердительно заявила:
- По старшинству.
Мужчины повиновались. Так было правильнее, когда хозяйка все решала сама.

За столом разговор не клеился, и все усердно стучали вилками. После дежурных комплементов кулинару красноречие мужского пола иссякло, и они набивали рот, чтобы «отсидеться в окопах». Опять выручила хозяйка.
- Если не секрет, ты что там Даниле подарил? – ее серьезные глаза озорно сверкнули.
Мужчины переглянулись, стараясь понять, кто должен отвечать. Ради ее счастливой улыбки они могли пойти на многое. Лишь бы не испортить этот нелепый вечер знакомства.
- Если по старшинству, - неуверенно произнес Сергей, - то тут такое дело.

Он замялся, подбирая слова.
Светлана Николаевна по-девичьи прыснула, прикрывая рот ладонью.

- Прости, пожалуйста, - она едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться вголос. – Ты похож на медведя, который раздавил детскую игрушку и очень переживает. Лучше налей нам шампанского.
- На троих? – подал голос отпрыск.
- Мы с тобой договорились, дорогой, - хозяйка неожиданно стала серьезной. – Вот будем отмечать 16 лет…
- Тогда пойду слушать болеро, - ехидно отозвался Данила.
Мать вопросительно взглянула на него.
- Мне Сергей подарил, - многозначно вытаращил глазки парень. – Настоящий винил. Раритет.

Светлана Николаевна недоверчиво перевела взгляд на гостя. Тот жадно опорожнил высокий стакан сока и откашлялся.
- Ты говорила, что у вас еще остался стерео проигрыватель для пластинок. Вот я и подумал…
Гость молча наполнил два бокала шампанским, а в третий плеснул сок.
- За болеро, - Данила торопливо поднял свой бокал.
- Ну, во-первых, за знакомство, - тактично поправила его мать.
- А во-вторых, я лишен голоса еще на год, - парень явно расстроился.
Над столом нависла тягостная пауза.

- Давайте, я все же расскажу сначала, - нашелся гость. – А потом выпьем.
Он вопросительно посмотрел на свою избранницу, и та чуть улыбнулась, давая понять, что не возражает. Получив индульгенцию, мужчина откашлялся и серьезно начал рассказ.

- Когда я был студентом, хотелось образовываться не только по будущей профессии. Благо в Москве можно было и в театры ходить, и в кино. Почитывал кое-что. И однажды попался мне в руки смешной рассказ.
Он обвел взглядом притихших хозяев, и понял, что его слушают с интересом.

- Столичный журналист поехал в командировку на крупный сталелитейный завод. Взять несколько интервью и написать о трудовых подвигах. Это сейчас только «камеди клаб» и «дом два», а в те годы – сводки с полей и ударных строек были. Короче, журналист этот берет, как положено, интервью – трудовые будни, выполнение плана, и напоследок культурная жизнь передовиков. Ему на полном серьезе заявляют, что жить не могут без болеро Равеля. Второй ударник производства тоже оказался фанатом болеро. Как ни странно, третий – тоже.
После пятого болеро у корреспондента крыша поехала окончательно.

Последний гвоздь в психическое здоровье инженера человеческих душ вбил машинист прокатного стана, на пятерне которого мог спокойно поместиться памятник вождя мирового пролетариата, установленный перед проходной знаменитого завода. Покручивая ус и выдержав многозначительную паузу, машинист не только поведал о своей тайной страсти к творчеству Равеля, но и попросил журналиста замолвить словечко на радио. Мол, пусть там не забывают рабочих и почаще дают послушать болеро в рабочий полдень.

Спасло журналиста от нервного срыва признание секретарши директора. Провожая столичного гостя, она призналась, что парторг завода всем строго-настрого приказал говорить о Равеле. Мол, и мы не лыком шиты. Тогда-то уж точно о них в центральной прессе напишут.

Слушатели за столом хихикнули, с любопытством поглядывая на рассказчика. И он продолжил.

- Я тогда раз в месяц, после стипендии, наведывался в отдел Читать далее...

Минувших встреч воспоминанье,
Листвой опавшей подле ног шуршит.
Подобно ветерку, моё желанье
Сухие листья нежно ворошит.

Пытаясь возродить пережитое,
Их осторожно на ладонь кладу.
Из прошлого посланье золотое,
Читаю сердцем в засыпающем саду.

Оно прозрачно, с ровною каймою,
Прожилок тонких обещанья запеклись.
Я чувствую, как вновь овладевают мною,
Желанья, что когда-то не сбылись.

Мне вновь мерещится изящество былое,
Как сок любви переполняет этот лист.
Он жизни полон был, когда нас было двое,
Но в одиночестве иссох, и стал стерильно чист.

Осенний дождь омыл от огорчений,
Холодный ветер все печали осушил.
Он, умирая, не испытывал мучений,
И память в хрупком теле сохранил.

Мне дороги твои напоминанья,
И то, что ты так бережно хранишь.
Остались в прошлом наши обещанья,
Мне грустно. Да и ты молчишь.

Давай прощаться. Осень наступила.
Пусть память согревает нас зимой.
Я верю в то, что и она нас не забыла.
А встретишься, прильни к ней, милый мой

Любовь, как осень вдруг открылась
Последним солнечным теплом.
Мне долгожданная явилась
В убранстве ярко-золотом.

Весну и лето, как шальные,
Я проскакал в чужом ряду.
Срывал ромашки полевые,
И розы пышные в саду..

Прохлады грусть густым туманом
Прокралась в уголки души.
Былое видится обманом,
И жить приятнее в глуши.

Мундир гусарский стал мне тесен,
Люблю бродить в тиши лесной.
И не пишу весёлых песен,
Я очарован лишь тобой.

Как просто это всё случилось.
Как будто после пыльных бурь.
Судьба осенним днем пролилась,
Смывая наносную дурь.

Господь простил мне прегрешенья,
И подарил надежду вновь.
Рассеяв осени сомненья,
Я встретил позднюю любовь.

За окном нудно моросил октябрьский дождик. Одна из внучек, оставленных у нас дома под присмотром, пока родители были заняты на работе, подбежала ко мне с вопросом:
- Дед, а почему эти воины без кольчуг и шлемов?

Смотрю, что ее так заинтересовало в книге. Действительно, на иллюстрации батальной сцены перед строем русской дружины изображены ратники без доспехов, в одних белых рубахах. Даже щитов нет. В руках только меч.

- Видишь ли дружок, - пытаюсь я объяснить, - раньше у наших предков – русов - были другие традиции. Жили и воевали они по-другому. Была такая пословица – не лезь поперед батько в пекло.

- Почему? – удивляется моя любопытная собеседница. – Разве нет молодых, кто посильнее?
- Дело в том, - подыскиваю я слова, - что русов, воспитывали, как воинов. Согласно традициям не было лучшей смерти. Поэтому попусту не воевали. Отдавали свои жизни только за настоящее дело. В любой заварушке старшие становились впереди. Если дело можно было решить миром, они использовали свой авторитет. Если же крови не избежать, они тоже были впереди.

- Почему? – не сдается девчушка. – Ты сам говорил, чти отца своего, а это старики.
- Э, нет, - настаиваю я. - Ты присмотрись повнимательнее. Это не старики и не инвалиды. В белых рубахах самые опытные воины. За ними строй сыновей и только потом – внуков, еще не имевших детей. «Старики» надевали чистые белые рубахи и снимали доспехи, чтобы достойно встретить смерть. Она должна была вдохновить на подвиги сыновей и внуков. Разжечь в них месть.
Внучка, не мигая, смотрит на меня.
- Именно поэтому в русском языке слова место и месть не только созвучны, а накрепко связаны. В этой связке наша история, традиции предков. Не торопись говорить, что это не справедливо. Задумайся. Ведь только так можно одолеть более сильного противника. После смерти «стариков» остальным стыдно дрогнуть в строю. Погибнуть или победить. Это был суровый закон, но именно он позволял выжить нации.

- Почему же они воюют без кольчуг, в одних рубахах? – недоумевает внучка.
- Это боевая традиция, - стараюсь не горячиться я. - Презрение смерти впечатляет любого врага. Ведь если русский воин самой смерти не боится, уж наемных грабителей и подавно. И еще тут точный расчет, а не только бравада. Опытный воин любое движение врага наперед видит, а двигаться без тяжелых доспехов ему гораздо легче. Среди русов «старики» были не пузатые пенсионеры, а бойцы, которые десятка молодых стоили. Потому в бою выбирали такое место.

- Почему же белые рубахи, - стоит на своем она, - а не красные, как у римлян?
- Римляне воевали в красных плащах, чтобы кровь не выдавала раны, а русы бились в белых рубахах, чтобы и ран не было. Такие были мастера. И, потом, белое пятно в бою хороший ориентир для своих. Это же поле брани было.

- Они матерились? – ее глазенки округляются.
- Еще как. Только ведь по делу. В такой мясорубке не до сантиментов. Одним крепким словцом выражали все сразу. Зато в быту не использовали. А, вот, белая рубаха в бою направление задавала. Это теперь генералы из укрытий командуют, у русов все иначе было.

- Почему?
- Русы выбирали себе такого вожака, кто первым шел в бой и последним садился за стол.
- Так просто? – удивилась девчушка.
Мы помолчали.
- А мы русы? – неожиданно спросила внучка.
- Наши славные предки были русами, - тяжело вздохнул я. – Мы многое растеряли. Позволяем пришлым диктовать нам чуждые законы и традиции. Русы такого никому не позволяли. Жили по справедливости, потому к ним многие тянулись.
- Все теперь? – маленькие глазенки заблестели от слез.

- Ну, почему же, - прижимаю ее к себе. – Ты же гораздо раньше меня узнала, как связаны в русском языке два простых слова. Место и месть.

Дождей осенних назначенье
Оплакать, всё, что не сбылось,
Ушедших, брошенных... влеченье,
Что загорелось на авось.

Размыть окрестные дороги,
Что б в колее блестела грусть,
Впитав все летние тревоги,
Былых забот ненужный груз.

Смыть заскорузлую обиду,
Что так надолго запеклась.
И, отстучав ей панихиду,
Не торопясь поплакать всласть.

Скучать с прохладой вечерами,
И слышать каждый раз одно,
Витраж от листьев вымыть в храме
Дождям осенним лишь дано.

В детстве разноцветный ковер опавших листьев казался более ярким. Я любил перешагивать с одного бардового листа на другой. С годами эти шаги становились все длиннее. Теперь и не допрыгнуть. Похоже, воспоминания стали очками с цветными стеклами, и поэтому на фоне желтых полян мне редко попадаются алые листья. Резные с крупными прожилками запекшегося сока, чью жизнь оборвал первый ночной заморозок. Придет пора, и холодное лезвие безжалостно полоснет по тонким жилкам. Многие умирают во сне, а некоторые ждут солнечного света. Напоследок несколько секунд свободного падения. И все.

Говорят, что умирая, человек может задержаться на Земле, если не выполнил предназначение. Интересно, как у листьев. Быть может и они вымаливают у своих богов время на последний шанс. Рассуждая так, поднимаю голову и осматриваюсь. Действительно, с одной из верхних веток ко мне планирует огромный бордовый лист. Словно засмотревшись на меня, он натыкается на другую ветку, но все же опускается прямо ко мне в руки. Это знак.

С любопытством разглядываю его. Красавец. Брутальные рубленные линии контура, набухшие отвердевшие жилы, поджарое тело. Был на самом верху. Интересно, наша встреча случайна или он выбрал именно меня. Если так, то - зачем. Верчу лист в руках. Никаких намеков на знаки или символы. Обхожу вокруг солидного клена. Забавно, но красных листьев под ногами нет, одни желтые. Делаю десяток шагов в сторону. Среди обнаженных ветвей ни одного листочка. Этот был последним. Неспроста.

Пару минут оглядываюсь по сторонам и размышляю. Вокруг ни души. Похоже, все-таки это послание предназначалось именно мне. И смысл его ни в каких-то таинственных символах на листе, а в самом действии. Не сгинуть бесследно, а сделать что-то напоследок. Какой-то единственный шаг. И, если послание предназначалось мне, то должен понять. Похоже, я близок к осознанию этого шага. Не случайно же последнее время я частенько размышляю о предназначении. Зачем я появился на земле, что должен сделать. Так и не понял.

Никогда не стремился накопить добра или добиться власти. Да, посадил дерево, построил дом и вырастил детей, но это не главное. Стопка дипломов с сертификатами и два десятка написанных книг перетянуты черным поясом по каратэ. Это все в прошлом. Ни одна религиозная доктрина не затронула. Даже крестился в Иордане, но ничего не почувствовал. Не мое.

Ах, осень, любишь ты загадки. Удивительно красивые и не менее сложные. И синее небо над головой бабьим летом, и безмолвный лес и спокойная река и этот кленовый лист в руках - все присказки. Они были и будут без меня. Только этот миг мой. То, как напоследок парил резной красавец, и есть подсказка. Он впитал в себя всю красоту и оборвал последнюю нить сам, когда почувствовал, что готов сделать этот шаг. И мне послышалось:
«Умри счастливым».

Осень выткала снова холсты,
Нити ливней перебирая.
И, развесила их на кусты,
Ярких листьев добавив с края.

Разлохматила им бахрому,
Что свисала туманом в омут.
Прикрепила потом одному
Паутинку по окоёму.

Клин лебяжий прорвет полотно
Брызнув кровью рябин в орнамент.
Осень скроет и это пятно,
Проявляя свой темперамент.

Кривое зеркало души
В оправе с тонкой позолотой
И цвета франклинской банкноты
Близняшками в меня шуршит.

Надменно не мигает взгляд
Пришельца пристальная наглость
Мой мозг сверлит чужая жадность
От потаенных мест до пят.

Гипноза ледяная стыть
В полон берет мое сознанье
И я твержу, как заклинанье
Не спать, не слышать, не забыть.

По истертым камням Долороса
Я иду босиком вдоль стены,
И в сознании всплывают вопросы
Отчего так проулки тесны.

Для великого все так убого,
Только след от руки на стене
Где хотел отдохнуть Он немного,
Тяжкий крест свой неся на спине.

Вместе с ним я касаюсь ладонью
Влажной вмятины в камне простом,
И фантазии буйной раздолье
Дорисует картину о том.

Как хлестало наотмашь неверье,
Словно плеть, оскорбленье в лицо.
И, стыдливое скрыв сожаленье,
Кто-то взгляд свой отвел от рубцов.

Участилось дыханье нежданно,
Под стопами почувствовал жар.
Я не верил в небесную манну,
Но теперь ощутил странный дар.

По вечерам встречались в кумитэ,
Глаза в глаза и белые одежды,
Ты поправляла пояс у невежды
И влажный локон точным нукитэ.

Кихон стучали пламенным фламенко
И ура-тоби, словно фуэте.
Я млел, услышав твой судзукитэ,
А после тихо отдыхал у стенки.

Сэнсэй смеялся - лучше в варьете,
Симпай на память подарил маваси.
А я влюбился еще в третьем классе
И за тобой хоть в бой, хоть в каратэ.

Осенней непогоды забытье
Встревожит след июльской встречи.
Подобно таинству предтечи
Укажет отблеск в новой колее.

Дождем омоет душу и чело,
Вбирая грешные порывы,
И слов, что были так фальшивы,
И в сердце притаившееся зло.

Обряд венчает пышный листопад,
И мы, язычникам подобно,
Простим грехи, сочтя подробно,
Когда костры из листьев задымят.

Прикрыв свой взгляд ресницами дождей,
Лукавишь, сероглазая, со мною.
Забудь про холодность и будь смелей,
Я встречи с нетерпеньем ждал, не скрою.

Сорви тумана дымчатую шаль,
Встряхни парик ажурный с позолотой.
Пусть ветер унесет его, не жаль.
Он вспыхнет на закате яркой нотой.

Скорей согрей теплом в последним раз,
И не стыдись, открой свои объятья.
Не будет больше близости у нас,
Уже метель свои готовит платья.

Обнимемся и вспомним о былом,
Прощаться проще, не тая упрека.
Погонит ветер листья помелом,
Издалека моргни мне серым оком.

Когда возраст позволяет бродить в осеннем лесу не только по выходным, неторопливые мысли часто обращаются к юности. Хранимые в памяти образы друзей давно отличаются от их нынешних ликов. Наверное, поэтому люблю общаться с ними по телефону. Не часто. Когда кольнет вдруг без предисловий в шутку спросить – идешь в школу или на море. Такая игра принимается с полуслова, и можно поболтать ни о чем, будто и не пролетело с тех пор полвека.

Вот и сегодня шорох опавших листьев в уже дремлющем подмосковном лесу навеял воспоминания о том, как я впервые увидел своего деда. У него было странное для русского слуха имя. Харлампий. Он был чистокровным греком. По материнской линии бабку и деда я не застал в живых. Они сгинули в лихолетье двадцатых. Мать отца, Варвара, нянчила только моего старшего брата, так что появление Харлампия было событием.

Он был моряком и встретился с Варварой в Новороссийске еще до революции. Эта необычная романтическая история закончилась большой греческой свадьбой. К семнадцатому году в семье из богатства было только двое детишек. Гражданская война разметала их по разным странам. Харлампий появился в Новороссийске только в шестидесятых. Дед приехал умирать. Ему удалось убедить все власти, что старик хочет быть похороненным рядом с той, которую любил всю жизнь.

Харлампий почти забыл русский, говорил медленно и с ошибками, но зато очень интересно. Долгая жизнь моряка для слушателя в моем лице представлялась одним бесконечным приключением. Отчего-то из его внешности мне запомнились только клетчатая рубашка и длинные холодные пальцы с запахом табака. Он часто держал сигарету, которая, оставшись без внимания в разговоре, тлела в одиночестве. Пепел падал ему на брюки, а Харлампий продолжал говорить, неподвижно глядя куда-то в прошлое.

Днем, когда все взрослые были на работе, а школьник пытался делать уроки, дед частенько спрашивал, какая нынче погода. Этим он намекал на прогулку. Мы жили неподалеку от того дома, где когда-то Варвара и Харлампий растили своих сыновей. С тех пор улицу расширили и разбили скверик. Тополь у калитки их изгороди пережил все катаклизмы и казался мне могучим исполином. Харлампий любил сидеть на скамейке у этого тополя и вспоминать. Иногда рассказывал что-то мне. Часто это были забавные истории о красавице Варваре, за которой ухаживал греческий моряк. Почему он доверял это пацану, не знаю. Возможно, я был благодарным слушателем, который никогда не посмеется над тем, что так дорого старику.

Не прошло и года, как Харлампий умер. Помню, перед этим он болел, молча глядя на окружающих увлажненными глазами. В них была мольба о прощении и столько любви, что запомнилось мне на всю жизнь. В те дни мой отец пытался его спасти, собирал деньги на какие-то лекарства или операцию. Теперь я понимаю, как ему было трудно терять своего отца, так ненадолго обретя его после долгих лет, прожитых порознь и в неизвестности.

Мне вспомнилось это из-за одного случая, произошедшего несколько лет назад. Мы с женой гостили у старшего брата в Новороссийске. Он как раз закончил ремонт, и освободил нам комнату на отпуск. После ужина мы сидели на балконе и о чем-то говорили. Спохватившись, брат достал из старенькой тумбочки книгу и, улыбаясь, протянул мне. Узнать в ней свой детский подарок было несложно. Наш отец любил и собирал книги, и я всегда на день рожденья дарил ему их.

Брат загадочно молчал, чего-то ожидая. Я открыл книгу, прочитал свою дарственную надпись, неумело сделанную перьевой ручкой, и полистал. Вскоре наткнулся на пожелтевший листок в линейку. Там была одна строчка, всколыхнувшая целый рой воспоминаний. Как давно это было. Я даже не представлял, что этот листок отец хранил всю жизнь. Когда его не стало, книжный шкаф так и стоял на том же месте, и только теперь брат, убрал его, затеяв ремонт. Перебирая книги, он наткнулся на мою записку.

Вернее это было уличное объявление. Взволнованная рука школяра нацарапала фразу на вырванном из тетради листке. Вспомнилось, как я вместе со всеми хотел тогда спасти умирающего Харлампия. Мы жили небогато, и мама часто занимали деньги за неделю до получки, а уж собрать что-то на редкое лекарство или операцию было нереально. Вот я и написал объявление о продаже, чтобы получить эти злосчастные деньги. Продать, конечно, было нечего, но я видел в каком-то кино, что это кто-то покупает. Вот и решился. Оказалось, что отец, возвращаясь домой, узнал на объявлении мой почерк, и снял записку со столба около дома. У нас состоялась беседа, я покаялся, и все забылось. Оказалось, что отец сохранил мое нелепое объявление. Очевидно, его тронуло это искреннее желание спасти Харлампия даже таким способом.

«Продам душу за деньги. Саша.»

Давным-давно за синими морями и широкими полями среди бескрайних лесов была необычная страна. В ней жили красивые светло-русые люди, верившие в своих богов и говорившие на необычном языке. Необычным он был потому, что хранил мудрость предков. Что ни слово, то история, что ни фраза, то совет. Пословиц и поговорок было столько, что по любому поводу можно было верный ответ дать, а уж баек и прибауток не счесть. Все сказки и былины не простые, в каждой намек, да сокровенное слово, которое от любой беды выручит. Было так потому, что от предков им досталась богатейшая страна. В горах злата-серебра не выбрать, в лесах зверя немерено, в реках рыбы да жемчуга не счесть, а в полях столько хлеба родится, что соседям продавать надобно.

Оттого и завидовали соседи. Им казалось, что все даром этому народу досталось. Не по справедливости. Некоторые даже войной ходили. Только никому не удавалось эту красивую страну силой взять. Каждый раз на чужую рать своя поднималась, в которой каждый воин сильнее да ловчее был.

Не могли недруги в толк взять, отчего эти светло-русые так сильны. Мудрецы разных стран только руками разводили, да бубнили о каких-то тайных силах. Лишь однажды старый колдун за мешок золота продал Черному королю секрет, как светло-русых погубить.

Силой их не одолеть, а словом - можно. Они воспитаны на своих сказках да былинах, верят поговоркам да пословицам. Встретится на жизненном пути беда какая, а у светло-русых уже ответ готов. В шутках-прибаутках секрет зашифрован. Заветные слова да наговоры. В иных странах только ведьмы их и знают, если тайные книги читают, а эти с детства обучены.

- Как же их одолеть? – топнул ножкой Черный король.
- Нужно, чтобы светло-русые свой язык забыли, – зло прошипел колдун.

С тех пор стал Черный король засылать в ту страну чужестранцев. Лицедеи, циркачи, фокусники, шулеры, медиумы – короче всякое жулье. Любопытных да легковерных они соблазняли модными словечками да песенками. Поначалу это казалось безобидной затеей, поскольку за душу никого не брало. Баловство, да и только.

Шло время. Каждое новое поколение что-то забывало из своего родного языка, и как-то само собой получилось, что вскоре светло-русые уже на знали своих удивительных поговорок да пословиц, распевали чужие песни и повторяли нелепые слова. О сказках никто и не вспоминал.

Когда Черный король, знавший секрет долголетия, налетел со своей ордой на красивую страну среди бескрайних лесов, светло-русые не смогли ему противиться. Позабыли они язык мудрых предков, и что делать не ведали. Тогда Черный король заставил всех говорить только на своем языке.

Впрочем, всем да не всем. В одной дальней деревеньке, что приютилась на берегу речушки в дремучем лесу, бабушка продолжала рассказывать своей внучке старые сказки, повторяла пословицы да поговорки, пела душевные песни. Когда прознали они о, постигшей страну беде, стали причитать. Как бывало в некоторых сказках. Еще в них говорилось, ежели ратника в бою сразили, нужно отыскать родник с живой водой. Она поможет.

Отправилась внучка на поиски. День идет. Второй. Дороги не знает, но на каждом повороте ей пословицы да поговорки помогают верное направление отыскать. Приметы дельные советы дают. Запоет девчушка песню душевную, та из чащи выведет. Почудится ей что в темноте, она к своим богам обратиться за помощью – зверь услышит привычные слова и не тронет.

Долго ли коротко шла внучка, да отыскала она тот родник. Прежде поведала она ему о постигшем страну горе. Долго и подробно все рассказала да поплакалась. Все, как в сказках, которые бабушка ей говаривала. Распознал родник заветные слова и откликнулся. Из глубины наполнил флягу живой водою. Поклонилась ему внучка в пояс и пошла обратно.

По дороге встретится внучке деревушка или село, остановится она у колодца и незаметно капнет в него из своей фляги капельку. Почует колодец живую воду и сам живой наполнится, а кто напьется из него, сразу родной язык вспоминает.

Уж сколько сказок о богатырях и добрых молодцах в языке у светло-русых сказано! Не счесть. Каждый почувствовал в себе силушку несметную. Сколь ратников появилось да воевод по всей земле... Вспомнили они песни предков своих и душа каждого гордость проснулась. И такая силища поднялась – ведь, что ни присказка, то заклинание, что ни поговорка, то сокровенные слова к предкам своим.

Не помогли Черному королю ни советы старого колдуна, ни порча, ни сглазы, ни подклады. Могучая сила смела его с той прекрасной земли, как осенний ветер сухую листву. Опомнились люди и поверить не могли, что так легко поддались чужестранным словам, липким и бесполезным, как растаявший леденец.

Пытались отыскать внучку, которая землю их родную от недругов спасла, да не смогли. Ни имени ее, ни деревеньки, из которой она родом, никто так и не узнал. Просто внучка, которая помнила язык предков.

Предназначение судьбы
Исполнить книгу предсказаний
Простить оплошности желаний
Услышать праведность борьбы

Души открытой мир иной.
Других законов и традиций.
Как интересны эти лица,
Хотя язык совсем чужой.

Соприкасаясь только взглядом,
Без жестов, слов и суеты
В ментальном поле мы на «ты»,
Не следуем ничьим обрядам.

Сиреневые грозы на закате
Хмельной надеждой зашумят в саду.
В раскате, как в оборванной цитате,
Намек о неизбежности найду.

Все суждено – и встречи, и разлуки,
Короткий век сиреневой любви
Уже отмерен в цокающем звуке.
Я не боюсь, ты только позови.

Мелодичный звонок за дверью не сразу привлек внимание хозяина. Хотя мы и договаривались о встрече, он открыл не сразу. Спокойный умный взгляд и приветливая улыбка сняли первое напряжение. Андрей умел расположить к себе собеседника, если не сказать больше. Он умело манипулировал им, но делал это профессионально. Я даже включилась в эту невинную игру. С интересом наблюдая за поведением хозяина, приняла роль ведомой, если не жертвы, на которую началась охота.

Имея некий журналистский опыт, я была готова к стандартным приемам тех, кто согласился на интервью. Поискала информацию об Андрее в Интернете и заранее согласовала с ним список вопросов, которые, как мне казалось, были бы интересны и мне и будущему читателю. Главред обещал поставить мою статью в ближайший номер журнала. Напутствуя меня перед поездкой, он положил мне руку на плечико и доверительно поведал, что клиент непростой. Главред был еще тот хитрец, он умел возбудить женское любопытство и профессиональный азарт.

Андрей предложил выбрать одно из мягких кресел у невысокого изящного столика с инкрустацией. Пока я разглядывала замысловатый орнамент переплетений золотистых и вишневых изгибов на отполированной столешнице, он принес поднос с чаем. Я тем временем выложила перед собой из сумочки диктофон и блокнот. Моя «счастливая» перьевая ручка легла рядом.
- «Ланкастер»? – Андрей изобразил на лице приятное удивление.
- Да… - отчего-то смутилась я, - подарок.
- Думаю, поклонник вашего таланта не случайно выбрал «Паркер». Это наверняка, счастливое перо.
- Почему вы так решили? – искренне удивилась я.
- Дорогие подарки часто обдумывают перед покупкой. Это китайскую подделку купят мимоходом в ларьке у метро, а тысячу баксов тратят с умом. Тем более что это был не очень богатый человек.
- Почему вы так решили? – меня задели его рассуждения о финансовой состоятельности моего знакомого. Ну, хотя и бывшего.
- Вы умная женщина, Светлана, - он чуть поклонился и сделал паузу, придавая значимость сказанному. – Это был явно не «папик» или купчишка, пытавшийся дать взятку таким образом. Вы бы не взяли такой «подарок» и уж наверняка не носили бы его в футляре.
- Профессиональная наблюдательность? – неуклюже съязвила я, чувствуя его превосходство.
- Я никому не скажу, - усмехнулся он. – Позвольте предложить вам чаю.
Это было неприятно. Я повертела в руках «Паркер», чтобы успокоиться и перейти к делу. В конце концов, моя профессия брать интервью. Как говорила на лекциях наша Лилия Станиславовна:
– Профессия журналиста не лучше, чем у хирурга. Приходится копошиться в душах, а они не всегда отличаются от содержимого прямой кишки.
- Судя по вашему взгляду, - голос Андрея прервал мои воспоминания, - я ненароком обидел вас. Прошу простить великодушно.
- С чего вы взяли? – ощетинилась я.
- Вы обратились за помощью к кому-то из близких по духу. Это всегда выручает.

Чтобы заполнить нависшую паузу, я механически полистала свой блокнот, хотя и без него помнила все вопросы к этому «шаману». Он опять прочел мои мысли.
- Тантра-йога не относится к «шаманству» или «хлыстам», - он выдержал паузу, сделав маленький глоток чаю. – Это учение, веками развивавшееся умными людьми. Это не Камасутра, расширяющая познания провинциала в сексуальных отношениях, это именно учение о том, как развивать свои способности и духовность используя сексуальные практики.
- Скорее всего, я именно тот провинциал, который когда-то полистал забавную книжку с картинками, - я в упор посмотрела на гуру, - но многие из них у меня вызвали улыбку, нежели желание повторить замысловатую позу.
- Спасибо, за откровенность, - он не отвел взгляда, спокойно продолжив, - думаю, что многие асаны из хатха-йоги вам тоже будет сложно выполнить без подготовки. Мы привыкли смотреть чемпионаты мира по фигурному катанию или футболу, но времени на подобные занятия у нас нет. Разве что, добежать до отходящего автобуса или дотащить сумки до холодильника.
- Вы хотите сказать, что секс с супругом, это то же самое? – продолжила я мысль Андрея.
- Если по пятницам, то – да.
Он демонстративно зажег пару свечей на столике и предложил мне попробовать другой сорт чая из соседнего чайничка. Напиток был терпкий и крепкий. Маленького глотка было достаточно, чтобы ощутить совсем иной вкус.
- Есть немало отличий между Западной и Восточной культурами, - гуру с удовольствием откинулся в кресле, глядя на меня. - Одно из них определено христианским отношением к сексуальности человека.
- Греховность? – предположила я.
- Не только. Я бы сформулировал это, как крайность. Либо полное табу, либо вседозволенность.
- Не совсем понимаю вас, - моя рука опять потянулась к «Паркеру», - как христианство связано со вседозволенностью.
Андрей улыбнулся вполне искренне, отставив миниатюрную чашечку.
- Умные родители не будут заставлять ребенка читать нужные книги. Они поставят их на видное место в шкафу и запретят их трогать.
- Хотите сказать, что все продумано?

- Христианство Читать далее...

В незапамятные времена среди зеленых полей и густых лесов стояла одна деревенька. Глубокое. Многим название казалось странным, поскольку ни рек, ни озер поблизости не было. Разве что ручейки, в которых летом купались воробьи. Поговаривали, что деревеньку ту назвали так в шутку, с намеком на особенность ее жителей. Она состояла в том, все поголовно были великими выдумщиками. Ну, это мягко сказано. Они безбожно врали. Плели не весть что по поводу и просто так, сочиняли небылицы и сами в них верили. Пересказывая всякий раз, добавляли отсебятину, да так, что смысл менялся на противоположный.

Путник, впервые попавший в Глубокое на вечерние посиделки, до утра не мог заснуть. Позже странная деревня манила и пугала его, как погост в лунную ночь. В уездном городе на ярмарке или в базарный день жители из Глубокого бывали частенько. Им нечего было продать, а купить могли разве что леденец, но вот порассказать о том, чего не было, они были мастера. Подгулявшие купчишки частенько звали к столу не цыган, а говорунов из Глубокого. Такого порасскажут, что тишина в харчевне стоит, и ложки не стучат. Дальние страны и великие битвы, дворцовые интриги и перевороты, пираты и несметные сокровища, вампиры и красавицы – и самое забавное, что рассказчик свидетель, а то и участник событий. В доказательство шрамы показывал и святыми клялся.

В те времена грамоте мало кто был обучен, потому книг не читали, а вот послушать любили. Частенько звали на праздники в богатые дома жителей той деревеньки, а они всякий раз новую байку приносили – то слезу вышибут, то страху нагонят, то смехом уморят до икоты. Публика порой далеко за полночь не расходится. Сидят все кружком перед рассказчиком, рты раскрыв, и всему верят. Он только свечку поближе пододвинет и давай балаболить. От его рук тени по стенам да потолку бегают, голос то зычный, то бархатный. Так и стелет. Да, соврать мастера были.

Причем, все поголовно в Глубоком этим пристрастьем грешили. И стар, и млад. Поговаривали, грибы в лесу у той деревеньки особые росли. Потому никто к хмельному интереса не проявлял. Зато жили весело. Разыграть кого-то из соседей – хлебом не корми. Молодки с утра у колодца встретятся и такое порасскажут, что потом сами бегут домой проверять. Причем, своим же россказням и верили. Все, кроме одной.

Была в той деревеньке знахарка. Одна жила в дальнем домишке на отшибе. Ни детей, ни стариков у нее не было. Огромный черный кот составлял всю ее семью. Нелюдимая и замкнутая женщина неопределенного возраста сторонилась веселой жизни в Глубоком, да и к ней стучались только по великой нужде. У кого скотинка захворает или муж загуляет, к знахарке тянутся. Она зелье сварит, камушки свои на столе раскинет, пошепчет на огонек свечи - все и уладится.

Однажды случилась в тех краях засуха. Два года неурожай. Зимы лютые, а летом хлеба не соберешь. Голодно и холодно стало. Птицы улетели, ручьи и те высохли. Многие снялись с насиженных мест в другие земли. Никто россказням вралей из Глубокого не верит, что вот-вот дожди пойдут, а тепло и урожаи вернуться.

Однажды душным вечером услышала знахарка шум под своими окнами. Глядь, а там толпа – вся деревня собралась. Не балагурят, как обычно, а злобно в ее сторону пальцами точат, да выкрикивают – мол, она порчу навела. Того и гляди дом спалят. Не испугалась знахарка. Вышла на крыльцо, да без лишних слов указала на старую березу посреди деревеньки.

- Копайте там. Воду найдете. Напоите себя и поля свои. Урожай будет.

С тем и ушла. Соседи переглянулись, да лишь руками развели. Пошушукались и решили проверить. Глубоко пришлось копать, да не зря. Хлынула вода из нового родника. Холодная, чистая. Пустили ее на поля, и колос поднялся. К концу лета такой урожай собрали, что торговать стали. Разбогатели. Только вместе с шальными деньгами пришли в ту деревеньку зависть и злоба. Перестали соседи друг друга разыгрывать, да небылицы сказывать. Купцами заделались. Вокруг своих домов заборы высокие поставили и злых кобелей на цепь посадили.

С каждым годом урожай на полях вокруг Глубокого был просто неслыханный. В округе беда, а у них хлеб девать некуда. Стали они торговать на ярмарках и о своих байках позабыли. Никто в округе уж не зовет на посиделки жителей из Глубокого, а они голытьбы всякой сторонятся. Как бы не украли чего. Сами к соседям не ходят, и к себе не зовут. Вдруг кто увидит, что закрома у них от зерна ломятся, а по углам горницы дорогая утварь пылится. Никто и не заметил, как былых весельчаков и балагуров молчунами стали кликать, а деревню их перекрестили в Молчановку.

Как-то по весне пошли сильные ливни, даже дома подтопило. Все обошлось, только вот колодец у старой березы обвалился. Засыпало его подчистую. Ключевой воды не стало, и урожаи пропали. Как ни старались молчуны, ничего у них не вышло. Сунулись, было к знахарке за помощью, а у нее ставни и двери накрест заколочены. Очень быстро накопленное добро, как песок сквозь пальцы. Дома обветшали, а заборы на дрова разобрали. Читать далее...

Люблю смотреть парад в День Победы. Звонить в это время друзьям в других городах и спрашивать. Смотришь? У кого-то уже перевалило за полдень, но большинство у экранов. Это нас объединяет. Это должно быть, как весна, как Новый год. Пережитое когда-то отцами и матерями, живет в нас, передается из поколения в поколение, как наследственность. Вечный огонь и «Бессмертный полк» ее проявление.

После парада сажусь за компьютер и брожу по сайтам в Интернет. Нас теперь никто не организовывает, мы празднуем сами. На сотовый пришло сообщение от таксистов. Ветеранов сегодня катают бесплатно. Мелькнула мысль – вот бы рестораторы подхватили этот почин. Пока молчат. Возможно, в каких-то городах ветеранам еще дарят к 9 мая подарки, но в основном предлагают скидки к празднику.

Еще до салюта одно сообщение громыхнуло во мне залпом. У метро пожилая дама в гимнастерке просила милостыню. Ряженная конечно. Фронтовики на это не способны. Мне вспомнилось, как после объединения Германии, немцы решили выделить какие-то деньги бывшим узникам концлагерей из России. В знак покаяния.

Мои отец и мать были военнопленными, потом хлебнули еще и от своих по возвращении. Однако, когда какие-то представители организации, раздававшей по спискам денежную компенсацию от Германии, пришли к нам в дом, отец выставил их за дверь. Едва морду не набил.

- Помирать буду, но копейки от них не возьму!

Вот мне и подумалось, у кого же поднялась рука с кружкой. Ряженные и прежде появлялись. Причем они «делают карьеру» за пару лет, переодеваясь в форму полковников и генералов из старшин и лейтенантов. Прибавляют к боевой звезде Героя еще звезду Героя труда. Эти фото есть в Интернет. Одно дело, когда они рядятся в двойников исторических личностей на Манежной площади, другое дело, когда неловко салютуют с трибуны мавзолея 9 мая. Помните, лже генеральшу Шолпан Гриняеву?

Нет официального разбирательства. Решили стыдливо замолчать. А как же те, кто остался лежать на полях России и Европы. Они никому не смотрят в душу? Память о них беззастенчиво используют. Разменивают на серебряники. Не только чужаки, но и свои хотят переписать нашу историю. Именно так размывается Великая Победа и миллионные жертвы.

Человечество давно прошло этапы, когда покупалось мантия Цезаря или перстень Папы. Теперь и у нас можно купить диплом инженера или доктора наук. Водительские права просто мелочь. Кем мы стали? Наши родители врагов зубами рвали, когда оружия не было. Неужели зря?