Савременное решение хлебного вопроса
27-02-2010 10:11
БУХАНКА ПОДОРОЖАЛА
ВО МНОГОМ ИЗ-ЗА ГОЛОВОТЯПСТВА ВОРОНЕЖСКИХ ЧИНОВНИКОВ,
БЕЗДАРНО РАСПОРЯДИВШИХСЯ НЕБЫВАЛЫМ УРОЖАЕМ ЗЕРНОВЫХ
(«Труд» 18.06.03.)
Пятерым ВАРФОЛОМЕЕВ
Не позавидуешь в эти дни продавщицам воронежских магазинов, торгующих хлебом. Сам видел, как одна из них отбивалась от покупателей, возмущенных тем, что буханка стала стоить шесть рублей вместо недавних пяти.
— Мука подорожала, — работ¬ница прилавка как могла объясня¬ла причину «сюрприза».
— А почему?
— Говорят, зерна нет.
— Где же оно?
— Где, где! В Караганде...
Хотя Караганда, конечно, здесь совсем ни при чем: Казах¬стан, наоборот, сегодня ввозит в Россию свою пшеницу, а не заку¬пает нашу.
Гнев воронежцев понять мож¬но: неожиданно подскочившие цены на хлебобулочные изделия шокировали их еще и потому, что ждали-то прямо-таки противопо¬ложного: удешевления одного из основных продуктов питания по причине небывало высокого уро¬жая пшеницы, ржи и ячменя. Да, действительно, хлеба на воро¬нежских просторах в 2002 году уродились на славу, во многих хо¬зяйствах с каждого гектара намо¬лачивали по 40 — 50 центнеров.
К концу жатвы сомнений не оста¬валось: есть рекорд! Всего в «за¬крома области» было засыпано 2,6 млн. тонн зерна, и у задыхаю¬щегося в удавках долгов, штра¬фов и пени села впервые появи¬лась реальная надежда на финан¬совое оздоровление.
Требовалось лишь одно: с умом, по-хозяйски подойти к ре¬ализации зерна, учитывая в пер¬вую очередь интересы тех, кто его вырастил. Но победила безо¬глядная вера в «мудрость» ры¬ночной стихии. В итоге инициа¬тива на хлебном рынке оказалась целиком в руках жадных до сверхприбыли перекупщиков, ус¬тановивших на зерно ту цену, ко¬торая им грела душу, — в диапа¬зоне от 700 до 1000 рублей за тонну. То есть килограмм зерна оказался дешевле стакана гази¬ровки без сиропа.
На первых порах крестьяне как могли и сколько могли придержи¬вали зерно. Но неумолимо надви¬гались сроки возвращения кредитов, взятых на покупку дизтоплива, на обновление комбайно-тракторного парка, инвентаря, на зарплату тем, кто дневал и ноче¬вал в поле. И потянулся к элева¬торам бесконечный поток боль¬шегрузных машин с хлебом, кото¬рый деревня, загнанная в угол, продавала на условиях, продикто¬ванных спекулянтами. Везли пше¬ницу, ячмень и за рубеж, на корм скоту, увы, все по тем же бросо¬вым ценам.
Между тем иной выход был, но никто не захотел прислушиваться к рекомендациям известного во¬ронежского ученого-экономиста, профессора Исаака Загайтова. Он попытался рассказать чинов¬никам, что в Америке, где по про¬текции государства треть зерна, выращенного фермерами, реали¬зуется по 4 630 рублей за тонну. Загайтов подсчитал: пойди пра¬вительство на такой шаг — и в распоряжении российских сель¬хозпроизводителей появятся 49 миллиардов рублей, что в 2,2 раза больше всех расходов федераль¬ного бюджета на АПК России.
Увы, профессору Загайтову не удалось стать «экономическим Колумбом». Безудержное и, ско¬рее всего, небескорыстное рас¬транжиривание зерна продолжа¬лось бурными темпами, и уже к концу 2002 года «закрома» опус-тели. Остановились мельницы. Гонцы с хлебозаводов и мини-пе¬карен устремились на поиски зерна и муки сначала в соседние регионы — Курскую, Тамбовскую, Липецкую области, а затем и в другие концы России, начиная с Кубани и кончая Сибирью. При таком развитии событий хлебопе¬ки, дабы свести концы с концами, повышают цену на свою продук-цию. То есть нынешние шесть рублей за буханку — не предел, не конечная остановка, если учиты¬вать, что цены на привозное зер¬но только взяли разгон. Вдобавок ко всему с начала весны на 23 процента вздорожала электро¬энергия, почти на столько же по¬высилась стоимость природного газа.
Таким образом, искусственно созданы все предпосылки для того, чтобы хлеб на столе граждан, живущих в черте или за чертой прожиточного минимума, превра¬тился чуть ли не в деликатес. А об¬ластные «верха», опростоволосив¬шись, нынче занялись своим из¬любленным занятием — машут после драки кулаками. Чередой пошли совещания и другие «раз¬борки», где озвучиваются «рож¬денные коллективным разумом» достаточно нелепые «пути выхода из создавшегося положения»: на¬пример, повысить цены на курево, а на хлеб не повышать, как будто хлебокомбинаты и табачные фаб-рики — одна и та же «епархия». На днях на совещании под руководст¬вом вице-губернатора С. Наумова ораторы долго и нудно толкли воду в ступе, ничего не говоря по суще¬ству, и все предлагали в конце ре¬чей одно и то же: надо, мол, в бу-дущем году обязательно создать страховой фонд зерна. Но кто ме¬шал создать его в нынешнем? Лишь в кулуарах удалось кое у кого выудить кое-какую информацию. «Вообще-то хлеб в области есть», — заявил мой собеседник, взяв-ший слово не называть его «коор¬динаты».
— И много?
— Вполне достаточно. Но это уже не наше зерно.
— А чье же?
— Чужое.
— Все правильно: было ваше — стало наше! — усмехаются до¬вольные перекупщики, дожидаю¬щиеся подходящего момента, чтоб выбросить зерно на продажу и «сделать» миллион долларов.
Правда, на уже упомянутомЧитать далее...
комментарии: 3
понравилось!
вверх^
к полной версии
БУХАНКА ПОДОРОЖАЛА
ВО МНОГОМ ИЗ-ЗА ГОЛОВОТЯПСТВА ВОРОНЕЖСКИХ ЧИНОВНИКОВ,
БЕЗДАРНО РАСПОРЯДИВШИХСЯ НЕБЫВАЛЫМ УРОЖАЕМ ЗЕРНОВЫХ
(«Труд» 18.06.03.)
Пятерым ВАРФОЛОМЕЕВ
Не позавидуешь в эти дни продавщицам воронежских магазинов, торгующих хлебом. Сам видел, как одна из них отбивалась от покупателей, возмущенных тем, что буханка стала стоить шесть рублей вместо недавних пяти.
— Мука подорожала, — работ¬ница прилавка как могла объясня¬ла причину «сюрприза».
— А почему?
— Говорят, зерна нет.
— Где же оно?
— Где, где! В Караганде...
Хотя Караганда, конечно, здесь совсем ни при чем: Казах¬стан, наоборот, сегодня ввозит в Россию свою пшеницу, а не заку¬пает нашу.
Гнев воронежцев понять мож¬но: неожиданно подскочившие цены на хлебобулочные изделия шокировали их еще и потому, что ждали-то прямо-таки противопо¬ложного: удешевления одного из основных продуктов питания по причине небывало высокого уро¬жая пшеницы, ржи и ячменя. Да, действительно, хлеба на воро¬нежских просторах в 2002 году уродились на славу, во многих хо¬зяйствах с каждого гектара намо¬лачивали по 40 — 50 центнеров.
К концу жатвы сомнений не оста¬валось: есть рекорд! Всего в «за¬крома области» было засыпано 2,6 млн. тонн зерна, и у задыхаю¬щегося в удавках долгов, штра¬фов и пени села впервые появи¬лась реальная надежда на финан¬совое оздоровление.
Требовалось лишь одно: с умом, по-хозяйски подойти к ре¬ализации зерна, учитывая в пер¬вую очередь интересы тех, кто его вырастил. Но победила безо¬глядная вера в «мудрость» ры¬ночной стихии. В итоге инициа¬тива на хлебном рынке оказалась целиком в руках жадных до сверхприбыли перекупщиков, ус¬тановивших на зерно ту цену, ко¬торая им грела душу, — в диапа¬зоне от 700 до 1000 рублей за тонну. То есть килограмм зерна оказался дешевле стакана гази¬ровки без сиропа.
На первых порах крестьяне как могли и сколько могли придержи¬вали зерно. Но неумолимо надви¬гались сроки возвращения кредитов, взятых на покупку дизтоплива, на обновление комбайно-тракторного парка, инвентаря, на зарплату тем, кто дневал и ноче¬вал в поле. И потянулся к элева¬торам бесконечный поток боль¬шегрузных машин с хлебом, кото¬рый деревня, загнанная в угол, продавала на условиях, продикто¬ванных спекулянтами. Везли пше¬ницу, ячмень и за рубеж, на корм скоту, увы, все по тем же бросо¬вым ценам.
Между тем иной выход был, но никто не захотел прислушиваться к рекомендациям известного во¬ронежского ученого-экономиста, профессора Исаака Загайтова. Он попытался рассказать чинов¬никам, что в Америке, где по про¬текции государства треть зерна, выращенного фермерами, реали¬зуется по 4 630 рублей за тонну. Загайтов подсчитал: пойди пра¬вительство на такой шаг — и в распоряжении российских сель¬хозпроизводителей появятся 49 миллиардов рублей, что в 2,2 раза больше всех расходов федераль¬ного бюджета на АПК России.
Увы, профессору Загайтову не удалось стать «экономическим Колумбом». Безудержное и, ско¬рее всего, небескорыстное рас¬транжиривание зерна продолжа¬лось бурными темпами, и уже к концу 2002 года «закрома» опус-тели. Остановились мельницы. Гонцы с хлебозаводов и мини-пе¬карен устремились на поиски зерна и муки сначала в соседние регионы — Курскую, Тамбовскую, Липецкую области, а затем и в другие концы России, начиная с Кубани и кончая Сибирью. При таком развитии событий хлебопе¬ки, дабы свести концы с концами, повышают цену на свою продук-цию. То есть нынешние шесть рублей за буханку — не предел, не конечная остановка, если учиты¬вать, что цены на привозное зер¬но только взяли разгон. Вдобавок ко всему с начала весны на 23 процента вздорожала электро¬энергия, почти на столько же по¬высилась стоимость природного газа.
Таким образом, искусственно созданы все предпосылки для того, чтобы хлеб на столе граждан, живущих в черте или за чертой прожиточного минимума, превра¬тился чуть ли не в деликатес. А об¬ластные «верха», опростоволосив¬шись, нынче занялись своим из¬любленным занятием — машут после драки кулаками. Чередой пошли совещания и другие «раз¬борки», где озвучиваются «рож¬денные коллективным разумом» достаточно нелепые «пути выхода из создавшегося положения»: на¬пример, повысить цены на курево, а на хлеб не повышать, как будто хлебокомбинаты и табачные фаб-рики — одна и та же «епархия». На днях на совещании под руководст¬вом вице-губернатора С. Наумова ораторы долго и нудно толкли воду в ступе, ничего не говоря по суще¬ству, и все предлагали в конце ре¬чей одно и то же: надо, мол, в бу-дущем году обязательно создать страховой фонд зерна. Но кто ме¬шал создать его в нынешнем? Лишь в кулуарах удалось кое у кого выудить кое-какую информацию. «Вообще-то хлеб в области есть», — заявил мой собеседник, взяв-ший слово не называть его «коор¬динаты».
— И много?
— Вполне достаточно. Но это уже не наше зерно.
— А чье же?
— Чужое.
— Все правильно: было ваше — стало наше! — усмехаются до¬вольные перекупщики, дожидаю¬щиеся подходящего момента, чтоб выбросить зерно на продажу и «сделать» миллион долларов.
Правда, на уже упомянутом
Сто сорок бесед с Молотовым:из дневника Ф.Чуева
22-02-2010 13:15
КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ
Выкачивали хлеб
– 1 января 1928 года мне пришлось быть в Мелитополе по хлебозаготовкам. На Украине. Выкачивать хлеб.
– У кулаков?
– У всех, у кого есть хлеб. Очень нуждались – для рабочих и для армии. Все-таки тогда все это было еще частное. Поэтому надо было у частников взять. Каждый держится за свой кусок хлеба, и мы все разъезжались на места, чтобы добывать хлеб. Первая моя поездка – я хорошо помню.
Я приехал в Харьков, там был тогда еще ЦК Украины, столица там была еще, собрал актив: Украина должна давать хлеб, энергично надо заканчивать. Покритиковали, кто там плохо работает и прочее, и поехал я дальше на места. Первого января приехал в Мелитополь. Праздник, все встречают Новый год, а я обкому говорю: «Актив сегодня». Или там был, кажется, губком, не помню точно. Это крупный центр. Он тогда был окружной. Округа были, довольно крупные округа. Это хлебный район, поэтому меня туда и направили, чтоб покачать хорошенько.
Собрался актив к вечеру, часов в пять. Я их накачиваю: «Давай хлеб! Сейчас такое время, что надо нажать на кулака!» – речь как положено. Принимают резолюцию – обязать, выполнить план, направить… Крестьянский район, все они живут своим хозяйством… Хлеб отбирали, платили им деньги, но, конечно, по невысоким ценам. Им, конечно, не выгодно. Я им так и говорил, что пока нам крестьянин должен дать взаймы. Надо восстанавливать промышленность и армию не распускать.
Потом я поехал в районы. Там греки живут, украинцы. Поселения. Там нажимал вовсю, чтобы выкачать хорошенько хлеб. Приходилось агитационные всякие довольно резкие [c. 376] приемы применять. Почин против кулака. Если не нажмешь на кулака…
На Полтавщине был, в Днепропетровске, в Мелитопольской области. Спецвагон. Там в вагоне я и жил. Охрана была. В вагоне и спал. В районы выезжал, там не везде ночевал, возвращался в вагон.
Вернулся в Москву. Совещание у Сталина наиболее активных деятелей. Я рассказал, как нажимал и прочее. Я почему еще об этом говорю, потому что после этого Сталин сам захотел поехать в Сибирь на хлебозаготовки. Это было его знаменитое путешествие.
– Вы вместо него оставались?
– Я оставался, да.
– Не было такого, что вы оба не в Москве?
– Нет, я думаю, не было такого… Он говорит: «Ну я бы тебя расцеловал, так ты там действовал!» Я даже запомнил: «Так действовал». Вот ему тоже захотелось, и он в Сибирь съездил. Ему важны были хлебные районы, чтобы там заботились о хлебе. А главные районы – Новосибирск, Алтай, вот эти места. Он туда поехал. И он обдумал немножко опыт, что я привез, другие привезли, провел постановление представительное, согласно которому, если кулаки не сдают хлеб в тех размерах, какие для них установлены, применяются репрессивные меры. Кулак в первую очередь отвечает, когда не выполняется план по хлебозаготовкам, и можно применять насильственные меры: отбирается хлеб и переходит в казну. Было опубликовано, и все стали чухаться, что это значит – закон. Он довольно крепко нажал, и подкачался хлеб. Я на Украине, он в Сибири, Каганович ездил, по-моему, и Микоян ездил, потом мы первые годы каждый год ездили за хлебом. Сталин больше не ездил. А мы ездили каждый год, лет пять, выкачивали хлеб.
В 1927-м я делал доклад о коллективизации, 1928 год – послабление. В 1932-м я уже был Предсовнаркома, и ездил в Сибирь выкачивать хлеб.
Там как будто покушение на меня готовилось. В кювет кубарем свалились.
21.06.1972
[c. 377]
– Бывали случаи, когда ваши указания, Политбюро, Ставки на местах не выполняли?
– Такие случаи, конечно, бывали. И это было не только во время войны. Это было всегда, особенно во время хлебозаготовок. Вот мы ездили все в деревню за хлебом: «Давай и давай хлеб!» – «А у нас нет!» – «А нет – найди. У вас где-нибудь зарыто». А мы же не знаем, чего у них зарыто. И действительно, зарыто. «Давай и давай!» Конечно, тогда все это было хорошо обосновано, жить-то государству надо. Иначе оно лопнет, иначе нельзя содержать армию, школы, строительство, самое необходимое для государства. Накачивали. И, конечно, не всегда удавалось. И нас легко было обвинить, что вот, видите, центр требует невозможного. Сплошь такие разговоры! Только колоссальный авторитет центра во главе со Сталиным помогал выполнению намеченного.
31.07.1972
Голод 1933 года
– В писательской среде говорят о том, что голод 1933 года был специально организован Сталиным и всем вашим руководством.
– Это говорят враги коммунизма! Это враги коммунизма. Не вполне сознательные люди. Не вполне сознательные…
Нет, тут уж руки не должны, поджилки не должны дрожать, а у кого задрожат – берегись! Зашибем! Вот дело в чем. Вот в этом дело. А у вас все – давай готовенькое! Вы как дети. Подавляющее большинство теперешних коммунистов пришли на готовое, и только давай все, чтоб у нас хорошо было все, вот это главное. А это не главное.
Найдутся люди, которые займутся этим. Найдутся такие люди. Борьба с мещанским наследием должна быть беспощадной. НеЧитать далее...
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ
Выкачивали хлеб
– 1 января 1928 года мне пришлось быть в Мелитополе по хлебозаготовкам. На Украине. Выкачивать хлеб.
– У кулаков?
– У всех, у кого есть хлеб. Очень нуждались – для рабочих и для армии. Все-таки тогда все это было еще частное. Поэтому надо было у частников взять. Каждый держится за свой кусок хлеба, и мы все разъезжались на места, чтобы добывать хлеб. Первая моя поездка – я хорошо помню.
Я приехал в Харьков, там был тогда еще ЦК Украины, столица там была еще, собрал актив: Украина должна давать хлеб, энергично надо заканчивать. Покритиковали, кто там плохо работает и прочее, и поехал я дальше на места. Первого января приехал в Мелитополь. Праздник, все встречают Новый год, а я обкому говорю: «Актив сегодня». Или там был, кажется, губком, не помню точно. Это крупный центр. Он тогда был окружной. Округа были, довольно крупные округа. Это хлебный район, поэтому меня туда и направили, чтоб покачать хорошенько.
Собрался актив к вечеру, часов в пять. Я их накачиваю: «Давай хлеб! Сейчас такое время, что надо нажать на кулака!» – речь как положено. Принимают резолюцию – обязать, выполнить план, направить… Крестьянский район, все они живут своим хозяйством… Хлеб отбирали, платили им деньги, но, конечно, по невысоким ценам. Им, конечно, не выгодно. Я им так и говорил, что пока нам крестьянин должен дать взаймы. Надо восстанавливать промышленность и армию не распускать.
Потом я поехал в районы. Там греки живут, украинцы. Поселения. Там нажимал вовсю, чтобы выкачать хорошенько хлеб. Приходилось агитационные всякие довольно резкие [c. 376] приемы применять. Почин против кулака. Если не нажмешь на кулака…
На Полтавщине был, в Днепропетровске, в Мелитопольской области. Спецвагон. Там в вагоне я и жил. Охрана была. В вагоне и спал. В районы выезжал, там не везде ночевал, возвращался в вагон.
Вернулся в Москву. Совещание у Сталина наиболее активных деятелей. Я рассказал, как нажимал и прочее. Я почему еще об этом говорю, потому что после этого Сталин сам захотел поехать в Сибирь на хлебозаготовки. Это было его знаменитое путешествие.
– Вы вместо него оставались?
– Я оставался, да.
– Не было такого, что вы оба не в Москве?
– Нет, я думаю, не было такого… Он говорит: «Ну я бы тебя расцеловал, так ты там действовал!» Я даже запомнил: «Так действовал». Вот ему тоже захотелось, и он в Сибирь съездил. Ему важны были хлебные районы, чтобы там заботились о хлебе. А главные районы – Новосибирск, Алтай, вот эти места. Он туда поехал. И он обдумал немножко опыт, что я привез, другие привезли, провел постановление представительное, согласно которому, если кулаки не сдают хлеб в тех размерах, какие для них установлены, применяются репрессивные меры. Кулак в первую очередь отвечает, когда не выполняется план по хлебозаготовкам, и можно применять насильственные меры: отбирается хлеб и переходит в казну. Было опубликовано, и все стали чухаться, что это значит – закон. Он довольно крепко нажал, и подкачался хлеб. Я на Украине, он в Сибири, Каганович ездил, по-моему, и Микоян ездил, потом мы первые годы каждый год ездили за хлебом. Сталин больше не ездил. А мы ездили каждый год, лет пять, выкачивали хлеб.
В 1927-м я делал доклад о коллективизации, 1928 год – послабление. В 1932-м я уже был Предсовнаркома, и ездил в Сибирь выкачивать хлеб.
Там как будто покушение на меня готовилось. В кювет кубарем свалились.
21.06.1972
[c. 377]
– Бывали случаи, когда ваши указания, Политбюро, Ставки на местах не выполняли?
– Такие случаи, конечно, бывали. И это было не только во время войны. Это было всегда, особенно во время хлебозаготовок. Вот мы ездили все в деревню за хлебом: «Давай и давай хлеб!» – «А у нас нет!» – «А нет – найди. У вас где-нибудь зарыто». А мы же не знаем, чего у них зарыто. И действительно, зарыто. «Давай и давай!» Конечно, тогда все это было хорошо обосновано, жить-то государству надо. Иначе оно лопнет, иначе нельзя содержать армию, школы, строительство, самое необходимое для государства. Накачивали. И, конечно, не всегда удавалось. И нас легко было обвинить, что вот, видите, центр требует невозможного. Сплошь такие разговоры! Только колоссальный авторитет центра во главе со Сталиным помогал выполнению намеченного.
31.07.1972
Голод 1933 года
– В писательской среде говорят о том, что голод 1933 года был специально организован Сталиным и всем вашим руководством.
– Это говорят враги коммунизма! Это враги коммунизма. Не вполне сознательные люди. Не вполне сознательные…
Нет, тут уж руки не должны, поджилки не должны дрожать, а у кого задрожат – берегись! Зашибем! Вот дело в чем. Вот в этом дело. А у вас все – давай готовенькое! Вы как дети. Подавляющее большинство теперешних коммунистов пришли на готовое, и только давай все, чтоб у нас хорошо было все, вот это главное. А это не главное.
Найдутся люди, которые займутся этим. Найдутся такие люди. Борьба с мещанским наследием должна быть беспощадной. Не
Национальная книга памяти жертв голодомора в Украине
16-02-2010 07:26
БОРОДІЙ (Шум) Анастасія Кирилівна, 1923
року народження, с. Кучівка, Старокостянтинів-
ський район.
Записала Матвійчук Ганна, учениця 10 класу
Стецьківської ЗОШ, 13.02.2008 р.
Ще й досі стоїть у мене перед очима, як сусі-
да просила кого-небудь допомогти стягнути з печі
восьмеро дітей-трупів, щоб не розточили черви:
«Господи, люди, допоможіть поховати. Я їх не бо-
юсь, допоможу зволокти з печі, але сама не маю
сили. До-по-можіть!».
На період репресій мені вже було 14 років і те,
що пережила наша родина мені не забути ніколи.
Пам’ятаю, як бригади активістів на чолі з місцевою
головихою Цап’юк Мариною зайшли до хати, а це
було взимку, і вигнали, просто повикидали нас ма-
лих на сніг голими й босими. Сім’я наша була ве-
лика. Крім мене, під відкритим небом залишились
менші брати і сестри: Параска, Михайло, Ганна, Пе-
тро - найменший (витягли з колискою на мороз) та
Іван (німий). А днем раніше вночі забрали батька й
матір і відправили в Сибір.
Залишились ми зі старенькою бабусею і ще
десь був хворий дід. Вигнали нас на мороз голими
й босими, лише в баби був якийсь порваний кітель,
яким бабуся намагалась нас закутати. В хату відра-
зу ж поселили мого двоюрідного брата (бухгалтера
колгоспу), який вигнав нас навіть із хліва, сказавши,
що йдіть в річку – там буде тепло. А німий Іван на
«мігах» показував, що до річки не піде, бо вмирати
не хоче. Ой, Боже, це треба було бачити.
На другий день приїхав уповноважений з Гри-
цева і разом з головихою погнали нас ще далі, під-
штовхуючи ногами, аж до складу з міндобривами,
погукуючи, що може повмираєте до ранку.
Так ми опинились у складі разом із бабусею, але
кожуха вже забрали. Як зараз бачу: сидить старень-
ка і просить смерті у Бога. Голосить і просить: «Про-
сти, Господи! А якщо мене забереш, то як же вони,
з ким залишаться? Я мушу вижити. Або забери нас
усіх до себе».
Не пам’ятаю скільки ми там просиділи, але ноги
посиніли, на морозі потріскались маленькі литочки і
кров виходила, залишаючи червоні сліди на снігу.
І знову приїхав з Грицева посланець і питає: «А
де ті діти Бородія?». Йому вказали на склад з міндо-
бривом, але дивитись на нас він не прийшов, ска-
зав, що не може. Потім щось передумав і заглянув
всередину, побачивши невтішну картину: хвора ба-
буся лежить на соломі, ми всі гурточком скоцюрб-
лені чекаємо кінця, а найменший Петрик доходить у
колисці. Мабуть, щось обірвалось у цього чоловіка,
бо подивившись на активістів сказав: «Якби я мав
право, то я б вас постріляв за цих дітей. Хіба вони
винні?»
Так з ласки цього міліціонера нас напівживих
занесли до хати Нестора Остап’юка і повкидали на
піч.
Та довго таке життя не могло продовжуватись,
бо годувати нас не збирався ніхто. Нам дозволили
поселитись в хліві, якщо так можна виразитись. Бо
це було чотири стовпи, завішені домотканими ряд-
нами, які потай знесли люди. Їсти ходили збирати
по смітниках, бо ніхто про нас не дбав, та й бояли-
ся нам допомогти. Навіть із гноїв виганяли, щоб не
знайшли лушпиння або чогось їстівного. Так ми ви-
живали. Десь через рік до нас зайшла жінка і попро-
силась переночувати, а бабуся намагалась її про-
гнати. Лише голос здався знайомий – це була наша
мати. Вона так змінилась, так постаріла, що ніхто її
577
РОЗДІЛ 2. СВІДЧЕННЯ ОЧЕВИДЦІВ
не впізнавав. Мати за пазухою принесла трішки гро-
шей з тієї висилки. Ми цьому дуже зраділи, бо на-
віть не знали, які вони ті гроші. Але на базарі матері
хліба не продали, бо єврей їй не видав талончик,
так як у неї був «білий паспорт». За сльозами жінка
не бачила дороги, повертаючись з базару, і наткну-
лась на молоду єврейку, яка, почувши сумну історію
лише співчутливо зітхнула, сказавши, що поробиш,
такі закони. Але інша запропонувала вимастити їй
хату, то дістане талон. Цілий день довелось працю-
вати матері, щоб дістати талон. І яке було розчару-
вання, коли з того буханця нам дісталось лише по
маленькому шматочку, якого й не вистачило навіть
до вечора. І знову пішла жінка, як той хижий звір, у
пошуках їжі для дітей. На цей раз крадькома дав пів-
відра зерна Жуківський (сусід), а його жінка дала
трішки буряків і квасолі. Не знаю як, але про це ста-
ло відомо у сільраді. І знову обшук. Коли борщ голо-
виха вилила в кущі, ми всі гуртом побігли збирати
те, що від нього залишилось. А Марина била нас
ногами, наступала на пальці і лаялась. Все, що мож-
на було знайти, закрила в хатній коморі, зробила з
шматка хліба кульку поставила печатку, сказавши,
що якщо хтось із дітей з’їсть це, то повбиває усіх.
Після цього матір знову забрали аж на п’ять років.
А для нас почалися знову «чорні дні». Ще помер у
нас старенький дід, який жив трохи біля нас, то ми
його всі гуртом в якомусь збитому ящику затягли на
цвинтар і вкинули в ямку. Засипати вже не було сил.
Але на другий день баба взяла нас старшеньких і ми
жменями землі хоч трішки присипали тіло.
Дванадцять років нам не давали ні города, ні
землі, бо ще ми вважались розкуркуленими. ТакЧитать далее...
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
БОРОДІЙ (Шум) Анастасія Кирилівна, 1923
року народження, с. Кучівка, Старокостянтинів-
ський район.
Записала Матвійчук Ганна, учениця 10 класу
Стецьківської ЗОШ, 13.02.2008 р.
Ще й досі стоїть у мене перед очима, як сусі-
да просила кого-небудь допомогти стягнути з печі
восьмеро дітей-трупів, щоб не розточили черви:
«Господи, люди, допоможіть поховати. Я їх не бо-
юсь, допоможу зволокти з печі, але сама не маю
сили. До-по-можіть!».
На період репресій мені вже було 14 років і те,
що пережила наша родина мені не забути ніколи.
Пам’ятаю, як бригади активістів на чолі з місцевою
головихою Цап’юк Мариною зайшли до хати, а це
було взимку, і вигнали, просто повикидали нас ма-
лих на сніг голими й босими. Сім’я наша була ве-
лика. Крім мене, під відкритим небом залишились
менші брати і сестри: Параска, Михайло, Ганна, Пе-
тро - найменший (витягли з колискою на мороз) та
Іван (німий). А днем раніше вночі забрали батька й
матір і відправили в Сибір.
Залишились ми зі старенькою бабусею і ще
десь був хворий дід. Вигнали нас на мороз голими
й босими, лише в баби був якийсь порваний кітель,
яким бабуся намагалась нас закутати. В хату відра-
зу ж поселили мого двоюрідного брата (бухгалтера
колгоспу), який вигнав нас навіть із хліва, сказавши,
що йдіть в річку – там буде тепло. А німий Іван на
«мігах» показував, що до річки не піде, бо вмирати
не хоче. Ой, Боже, це треба було бачити.
На другий день приїхав уповноважений з Гри-
цева і разом з головихою погнали нас ще далі, під-
штовхуючи ногами, аж до складу з міндобривами,
погукуючи, що може повмираєте до ранку.
Так ми опинились у складі разом із бабусею, але
кожуха вже забрали. Як зараз бачу: сидить старень-
ка і просить смерті у Бога. Голосить і просить: «Про-
сти, Господи! А якщо мене забереш, то як же вони,
з ким залишаться? Я мушу вижити. Або забери нас
усіх до себе».
Не пам’ятаю скільки ми там просиділи, але ноги
посиніли, на морозі потріскались маленькі литочки і
кров виходила, залишаючи червоні сліди на снігу.
І знову приїхав з Грицева посланець і питає: «А
де ті діти Бородія?». Йому вказали на склад з міндо-
бривом, але дивитись на нас він не прийшов, ска-
зав, що не може. Потім щось передумав і заглянув
всередину, побачивши невтішну картину: хвора ба-
буся лежить на соломі, ми всі гурточком скоцюрб-
лені чекаємо кінця, а найменший Петрик доходить у
колисці. Мабуть, щось обірвалось у цього чоловіка,
бо подивившись на активістів сказав: «Якби я мав
право, то я б вас постріляв за цих дітей. Хіба вони
винні?»
Так з ласки цього міліціонера нас напівживих
занесли до хати Нестора Остап’юка і повкидали на
піч.
Та довго таке життя не могло продовжуватись,
бо годувати нас не збирався ніхто. Нам дозволили
поселитись в хліві, якщо так можна виразитись. Бо
це було чотири стовпи, завішені домотканими ряд-
нами, які потай знесли люди. Їсти ходили збирати
по смітниках, бо ніхто про нас не дбав, та й бояли-
ся нам допомогти. Навіть із гноїв виганяли, щоб не
знайшли лушпиння або чогось їстівного. Так ми ви-
живали. Десь через рік до нас зайшла жінка і попро-
силась переночувати, а бабуся намагалась її про-
гнати. Лише голос здався знайомий – це була наша
мати. Вона так змінилась, так постаріла, що ніхто її
577
РОЗДІЛ 2. СВІДЧЕННЯ ОЧЕВИДЦІВ
не впізнавав. Мати за пазухою принесла трішки гро-
шей з тієї висилки. Ми цьому дуже зраділи, бо на-
віть не знали, які вони ті гроші. Але на базарі матері
хліба не продали, бо єврей їй не видав талончик,
так як у неї був «білий паспорт». За сльозами жінка
не бачила дороги, повертаючись з базару, і наткну-
лась на молоду єврейку, яка, почувши сумну історію
лише співчутливо зітхнула, сказавши, що поробиш,
такі закони. Але інша запропонувала вимастити їй
хату, то дістане талон. Цілий день довелось працю-
вати матері, щоб дістати талон. І яке було розчару-
вання, коли з того буханця нам дісталось лише по
маленькому шматочку, якого й не вистачило навіть
до вечора. І знову пішла жінка, як той хижий звір, у
пошуках їжі для дітей. На цей раз крадькома дав пів-
відра зерна Жуківський (сусід), а його жінка дала
трішки буряків і квасолі. Не знаю як, але про це ста-
ло відомо у сільраді. І знову обшук. Коли борщ голо-
виха вилила в кущі, ми всі гуртом побігли збирати
те, що від нього залишилось. А Марина била нас
ногами, наступала на пальці і лаялась. Все, що мож-
на було знайти, закрила в хатній коморі, зробила з
шматка хліба кульку поставила печатку, сказавши,
що якщо хтось із дітей з’їсть це, то повбиває усіх.
Після цього матір знову забрали аж на п’ять років.
А для нас почалися знову «чорні дні». Ще помер у
нас старенький дід, який жив трохи біля нас, то ми
його всі гуртом в якомусь збитому ящику затягли на
цвинтар і вкинули в ямку. Засипати вже не було сил.
Але на другий день баба взяла нас старшеньких і ми
жменями землі хоч трішки присипали тіло.
Дванадцять років нам не давали ні города, ні
землі, бо ще ми вважались розкуркуленими. Так
***-эх где же звезды -за окном ливень***
10-07-2009 04:32
Бессонница, фонарь, аптека -или об этом кто-то уже писал?..
Пойду-ка лучше
комментарии: 0
понравилось!
вверх^
к полной версии
Бессонница, фонарь, аптека -или об этом кто-то уже писал?..
Пойду-ка лучше
Дневник Таня_Коклина
10-07-2009 03:36
Интересно разгадать мир -но чего это стоит?
комментарии: 2
понравилось!
вверх^
к полной версии
Интересно разгадать мир -но чего это стоит?