Шестнадцатилетие.
В этот день рождения возникает ощущение своей значимости. И Я МОГУ достать из широких штанин нечто молоткасто-серпастое - я гражданин!! Чем же мне, помимо чувства принадлежности к великой стране и чувства самоидентификации (ибо я выбрала себе пятым пунктом национальность мамы - еврейка, преодолев сопротивление чиновницы, заставлявшей меня взять национальность отца - татарин) запомнился этот"юбилей"?
Дядя Костя, муж маминой сестры, после вручения причитающихся подарков, сказал, что сегодня он отдаст мне должок, числящийся за ним вот уж более десятка лет. Все семейство гнусно захихикало. Я - насторожилась, ожидая увидеть нечто совсем непотребное. Папа рассказывал, что в детстве меня переполняли желания, и одно из наиболее употребляемых словечек в моем лексиконе было "хочу". Как-то мне предложили Луну с неба, на что я незамедлительно возопила:"Хочу Луну с неба!!"
Жду подарка. Дядя Костя при бурных аплодисментах, почти переходящих в овацию, вытаскивает и торжественно вручает большую шоколадку.
И вот тут мне раскрывают семейные тайны.
Как-то меня привезли к бабушке не в выходные, а в какой-то будний день. В это время у них в гостях был дядя Костя, который активно ухаживал за моей тетей. Когда он приходил в выходные, то он всегда приносил ребенку (мне то есть) шоколадку. Естественно, в этот раз причитающейся мне шоколадки я не получила. Что же я сделала?? Задумчиво этак сообщаю, между прочим вроде бы:" А дядя Боря мне ВСЕГДА шоколадку приносит!!!"
Дядя Боря - был соперником дяди Кости. Причем, как мне потом сказала по секрету тетушка, намного интереснее дяди Кости внешне. Но мудрая тетушка выбрала его - просто замечательного и чудеснейшого человека.

Оказывается, дядя Боря мне НИКОГДА не приносил шоколадок!!
Было этому сообразительно-коварному ребенку где-то между 3-4 годами..
И почему не сохранилось во мне природное чутье извлекать пользу из слабостей человеческой натуры.. Или родители поработали активно, дабы искоренить сии способности.. Кто знает??

МОЙ ДЕДУШКА - ПАМЯТНИК

ПРОЛОГ
Я познакомился с Геннадием несколько лет назад в Крыму, на берегу Коктебельской бухты, что недалеко от Феодосии. В парке уже заиграла музыка, уже зажглись фонари и всякого рода мошкара повела вокруг них свой бессмысленный, но красивый танец, а скала Хамелеон на восточном берегу бухты все еще была освещена закатным солнцем. В свою очередь молодой месяц уже висел в зеленоватом небе над горой Сюрюккая. Гора эта на первый взгляд кажется осколком Луны или какой-нибудь другой безжизненной планеты, но, приглядевшись, можно заметить, что она напоминает и тот профиль, который великий Пушкин часто рисовал на полях своих рукописей.
В тот год море съело коктебельские пляжи почти до самой бетонной стены, и для отдыхающих были устроены над водой дощатые помосты. Вот по такому помосту я и разгуливал почти в полном одиночестве, размышляя о морских животных, о горных цветах и минералах, о почтовых марках, автомобилях и о спортивных соревнованиях, потрясавших тогда все цивилизованное человечество.
Кроме меня, на помосте находился лишь один человек - рослый плечистый мальчик с умным и привлекательным лицом. Опершись на перила, он задумчиво смотрел в море, где по гребням бойких, беспорядочно прыгающих волн еще скользили розоватые блики заката, где иногда мелькали острые плавники дельфинов да кто-то мощно плавал стилем баттерфляй.
Пловец этот привлек мое внимание. Из воды ритмично вырывалась могучая спина. Взмахнув огромными руками, пловец бросался грудью на очередную волну и двигался вперед с удивительной скоростью.
- Не знаете, кто это там так здорово плавает? - спросил я мальчика.
- Это моя бабушка, - тихо ответил он.
- Бабушка?! - вскричал я. - Это удивительно.
- Ничего удивительного, - возразил мальчик. - До Великой Отечественной войны она была чемпионом Осоавиахима в плавании на сто метров баттерфляем. И по прыжкам с трамплина, - помолчав, добавил он.
Едва справившись с изумлением, я осторожно спросил:
- А во время войны?
- Во время войны ей пришлось, как и многим другим летчицам, служить в бомбардировочной авиации...
Бабушка тем временем совсем исчезла в быстро темнеющем море. Я покосился на мальчика. Он смотрел прямо перед собой за еще различимую черту горизонта. Отблеск молодого месяца стоял в его глазах. На груди его я заметил висящий на толстой цепочке якорек с припаянной к нему старинной монетой, похожей на испанский дублон XVI века.
- А вы почему не плаваете со своей бабушкой? - спросил я.
Он пожал плечами.
- Да так, не хочется...
- Может, не умеете?
Он быстро взглянул на меня и усмехнулся:
- Просто мне надоело плавать. За последний год мне это занятие немного прискучило.
Что-то таинственное послышалось мне в его голосе, когда он произнес эту довольно странную для мальчика фразу. Еще раз я посмотрел на него, и мне показалось, что он сейчас находится не на коктебельском пляже, а где-то в другом месте, где-то далеко, очень далеко, очень...
- А вы, я вижу, писатель, - проговорил он.
- Как вы догадались? - вновь поразился я.
- А вон у вас мозоль на указательном пальце правой руки. Такие мозоли есть у всех писателей. Конечно, у тех, кто пишет.
Удивлению моему не было конца.
- Позвольте, но как вы увидели эту мозоль в такой темноте?
- У меня довольно острое зрение.
- Ну хорошо, а если бы я писал на пишущей машинке?..
- Тогда я догадался бы по другим признакам.
- Фантастика! - воскликнул я. - Вы меня не разыгрываете?..
- Геннадий, - назвал он свое имя. Я тоже представился.
- Я достаточно хорошо воспитан, Василий Павлович, - сказал Геннадий, - чтобы не разыгрывать взрослых. - Он глянул в ночное уже море. - Бабушка возвращается.
В темноте слышались только музыка и голоса из парка да плеск волн.
- Все-таки разыгрываете меня, Геннадий...
- Да нет. Она уже в десяти метрах... Плывет под водой.
- Может быть, вы видите ночью, как днем? Может, вы так называемый никтолоп? - воскликнул я.
- Вы угадали, - просто ответил Геннадий.
Несколько секунд спустя бабушка с шумом вынырнула возле самой лестницы.
- Генаша, ты здесь? - спросила она низким девичьим голосом.
- I am here, granny! - ответил Геннадий с идеальным английским произношением и добавил на незнакомом мне языке:
- Хава свимматоре ю лер?
- Бундербул вера оччи! - с жизнерадостным смехом ответила на том же языке бабушка и стала легко подниматься по лестнице.
Она была похожа на сильно увеличенную копию известной скульптуры "Девушка с веслом", но вблизи, однако, можно было разглядеть в ее лице следы былой красоты.
- Познакомься, бабуля, - сказал Геннадий. - Это писатель Василий Павлович.
- Очень приятно, - пророкотала бабушка, протягивая мне мокрую руку, - Стратофонтова Мария Спиридоновна. От нее пахло водорослями и здоровьем.
- Пойдемте к нам чай пить, - предложила она.
До утра засиделись мы тогда на веранде их дачи, и из рассказов Марии Спиридоновны и Геннадия сложилась такая Читать далее...

Краткая биография

БЯЛИК, ХАИМ НАХМАН (1873–1934), еврейский поэт, писал на иврите и идише. Родился 9 января 1873 в д.Рады на Волынщине (Россия), в бедной семье корчмаря. После смерти отца с семи лет жил с дедом-талмудистом. В 19 лет Бялик уехал учиться в Одессу, где попал под влияние Еврейского литературного возрождения, со временем став в этом движении заметной фигурой. В 1924 перебрался в Палестину, жил в Тель-Авиве. В 1926 в США Бялику были присуждены почетные степени Еврейской теологической семинарии и Еврейского института религии. Умер Бялик в Вене 4 июля 1934.

В литературе Бялик работал очень активно. Поэт редкостного, высоко оцененного Максимом Горьким таланта, в многочисленных стихотворениях, исполненных глубокого чувства и яркой образности, он скорбит о духовном обмельчании своего народа, выразительно описывает его страдания и горести, высказывает надежду на возрождение. Бялик был мастером и в прозе, особенно в неоконченной автобиографии "Нежданные повороты судьбы". Фольклорист (Еврейские легенды, тт. 1–4, 1922) и текстолог, он подготовил к печати произведения средневекового поэта Соломона Ибн Гебироля (Авицеброна) (1021–1069), издал множество учебных пособий.
Биография


Х.Н.Бялик
Сказание о погроме

Перевод Вл.Жаботинского
...Встань, и пройди по городу резни,
И тронь своей рукой, и закрепи во взорах
Присохший на стволах и камнях и заборах
Остылый мозг и кровь комками; то - они.
Пройди к развалинам, к зияющим проломам,
К стенам и очагам, разбитым словно громом:
Вскрывая черноту нагого кирпича,
Глубоко врылся лом крушительным тараном,
И те пробоины подобны черным ранам,
Которым нет целенья и врача.
Ступи - утонет шаг : ты в пух поставил ногу,
В осколки утвари, в отрепья, в клочья книг:
По крохам их копил воловий труд - и миг,
И все разрушено...
И выйдешь на дорогу -
Цветут акации и льют свой аромат,
И цвет их - словно пух, и пахнут словно кровью.
И на зло в грудь твою войдет их сладкий чад,
Маня тебя к весне, и жизни, и здоровью;
И греет солнышко, и, скорбь твою дразня,
Осколки битого стекла горят алмазом -
Все сразу Бог послал, все пировали разом:
И солнце, и весна, и красная резня !

Но дальше. Видишь двор? В углу, за той клоакой,
Там двух убили, двух: жида с его собакой.
На ту же кучу их свалил один топор,
И вместе в их крови свинья купала рыло.
Размоет завтра дождь вопивший к Богу сор,
И сгинет эта кровь, всосет ее простор
Великой пустоты бесследно и уныло -
И будет снова все попрежнему, как было...

Иди, взберись туда, под крыши, на чердак:
Предсмертным ужасом еще трепещет мрак,
И смотрят на тебя из дыр, из теней черных
Глаза, десятки глаз безмолвных и упорных.
Ты видишь? То они. Вперяя мертвый взгляд,
Теснятся в уголке, и жмутся, и молчат.
Сюда, где с воем их настигла стая волчья,
Они в последний раз прокрались - оглянуть
Всю муку бытия, нелепо-жалкий путь
К нелепо-дикому концу, - и жмутся молча,
И только взор корит и требует:
За что ? - И то молчанье снесть лишь Бог великий в силах!..

И все мертво кругом, и только на стропилах
Живой паук: он был, когда свершалось то, -
Спроси, и проплывут перед тобой картины:
Набитый пухом их распоротой перины
Распоротый живот - и гвоздь в ноздре живой;
С пробитым теменем повешенные люди;
Зарезанная мать, и с ней, к остылой груди
Прильнувший губками, ребенок : - и другой,
Другой, разорванный с последним криком "мама!"
И вот он - он глядит, недвижно, молча, прямо
В Мои глаза и ждет отчета от Меня...
И в муке скорчишься от повести паучьей,
Пронзит она твой мозг, и в душу, леденя,
Войдет навеки Смерть... И, сытый пыткой жгучей,
Задушишь рвущийся из горла дикий вой
И выйдешь - и земля все та же, - не другая,
И солнце, как всегда, хохочет, изрыгая
Свое ненужное сиянье над землей...

И загляни ты в погреб ледяной,
Где весь табун, во тьме сырого свода,
Позорил жен из твоего народа -
По семеро, по семеро с одной.
Над дочерью свершалось семь насилий,
И рядом мать хрипела под скотом:
Бесчестили пред тем, как их убили,
И в самый миг убийства... и потом.
И посмотри туда: за тою бочкой,
И здесь, и там, зарывшися в сору,
Смотрел отец на то, что было с дочкой,
И сын на мать, и братья на сестру,
И видели, выглядывая в щели,
Как корчились тела невест и жен,
И спорили враги, делясь, о теле,
Как делят хлеб, - и крикнуть не посмели,
И не сошли с ума, не поседели
И глаз себе не выкололи вон
И за себя молили Адоная!
И если вновь от пыток и стыда
Из этих жертв опомнится иная -
Уж перед ней вся жизнь ее земная
Осквернена глубоко навсегда;
Но выползут мужья их понемногу -
И в храм пойдут вознесть хваленья Богу
И, если есть меж ними коганим,
Иной из них пойдет спросить Читать далее...

Есть блог на мейле ру. Может, просто захотелось немного изменить тип общения, если получится.
Пенсионерка, голова еще на месте, от одиночества и желания выговориться - не страдаю.. Общаюсь со всеми, кроме нацистов..
[222x237]