Теперь обратим речь о том человеке, который был для аввы Прокла ближайшим всех, его радостью и горем, ибо познали они с ней и радость совместной жизни и боль разлуки, лакси любовные и "жгучие розги ревности", близость и последовавшее за ней отторжение, смех и слезы, вихр страсти плотской, доходившей до помрачения разума и ту бездну падения, которая следует за ними. Затем, покаянный плачь и стенание. Это была блаж. Анфуса. Говорят она родилась в землях Понтийский, происходила из довольно знаменитой семьи, отец ее умер рано, а мать ее, овдовев, не вышла вновь замуж (хотя была хороша собой), но сохраняла скорбь по мужу до конца своих дней. Девочку же она воспитывала в традиции языческой, ибо сама не была крещенной. С юных лет Анфуса прилежала к учению и, к удивлению многих, с легкостью овладела музыкальным искусством и художественным, познанием в области филологии и философии. Свободно изъяснялась не только на родном ей наречии, но знала и латынь и варварские языки.  Этим она быстро выднинулась из среды своих сверстниц и вошла в светский круг. Была же она красива собой, скромна и украшена мудростью, много превосходящую обычную женскую, так, что могла легко разговаривать с мужами на равных. И так как она играла на некоторых музыкальных инструментах и хорошо пела, ее звали на вечера и пиры. И в один из таких случаев сблизилась она там с одним мужем. И после того, как какое-то время он ухаживал за ней и они встречались, решились они к совместной жизни. И прожили так ок. 2-х лет, в течениии которых родила она ему 2-х сыновей. Он же был крещен в нашу веру и увещевал ее, дабы она возлюбила Христа и приводил ее в Церковь и учил молитве. И когда она прониклась духом христианским, то пожелала она, чтоб благословил их брак епископ и венчал их. Тогда она поделилась этим с мужем своим, но он стал отклонять ее от этого и после сего изменился, стал мрачен и суров. Ибо содержал он некую тайну в сердце своем, ту которую хотел скрыть от нее. Тайна же была в том, что имел он уже жену с которой промышляли они разбоем. И когда пошли они на дело, то ее поймали, а он бежал. Жена же сия была люта. И вот, как-то раз объявилась она в том городе, где жила блаж. Анфуса с мужем. А в это самое время блаж. Анфуса склонила мужа к тому, чтоб обвенчаться в Церкви. И назначили день и муж сказал Анфусе иди в Церковь и жди меня, и она пошла. Он же бежал из города. И когда Анфуса довольно прождала его, то епископ спросил ее: где же муж? И не дождавшись его епископ стал утешать Анфусу и взял ее под свою опеку. Со временем он посвятил ее в чтецы, певчии и сделал служительницей (диакониссой) при Церкви. После же всего случившегося, одолела блаж. Анфусу хворь, которая проистекала из сильного душевного расстройства и печали, и скорби, какую испытала Анфуса. И прожила она так шесть лет, упражняясь в подвигах благочестия, молитве, чтении и достигла немалых успехов, так что все окружающие любили ее и дивились ей.  

Выкладываю в пдф'е файл, где разбирается история формирования восьмеричной схемы лукавых страстей, с герменевтическим анализом онных :) 

Второй отдел в приклепленном файле:

Три вопроса возникли у меня при просмотре фильма Ларса фон Тиера:

1. Что он хотел сказать?

2. Зачем посвятил свой фильм Тарковскому?

3 и причем здесь антихрист?

Некоторые наброски об аскетическом учении Оригена и Евагрия Понтийского с кратким жизнеописанием, и иторией оригенитских и евагрианских споров.

Текст прилагается в прикрепленном файле

<3> Гимн воспоет душа, Господа любящая;

Отверзнет уста свои и поведает тайны

и думы ночные.

Как ожидает в ночи: не придет ли

Любимый;

И утром восстав и оконные ставни разверзнув,

ожидает Его: не грядет ли по утру.

И днем, покоя не зная, все ищет Его;

Где же Ты, о Возлюбленный мой, что душу мою

так увлек.

И вечером, встретив ту, что матерью ею зовется,

Хотя и не мать она вовсе, а мачеха злая.

Та же грозно ее так порицает:

"Что бродишь без дела и душу свою так

изводишь?

Не лучше ли было тебе к моим детям;

И братьям твоим снизойти.

И с ними предаться веселью;

И скорбь от души твоей проч отогнать?

Оставь же свой терем и пируй вместе с нами;

И праздным потехам предайся".

Но отвечает душа ей, что Господа любит:

"Нет дела мне до праздных пирушек;

Ибо скорбно мне без Любимого: где же Он.

Сильно люблю Его, о матерь и братья мои;

И от любви этой покоя не знаю.

Ежечасно ищу Его и приход Его ожидаю;

Непрестанным желаньем.

Вот Он грядет и слышу шаги Его;

Но Лика желанного не вижу.

И ожидаю Его и сердце трепещет;

И бьется в волненье.

Сильно люблю Его, о матерь, о братья мои;

Так что ни пир, ни веселье не утолит мою скорбь.

И не заменит мне лакси и приятность Любимого встречи;

Вот, Он грядет и тень Его блещет.

Сильно люблю Его, о матерь, о братья мои;

И дела мне нет до праздных попоек"

Естественно полетели все шрифты, но другого способа публикации материала с доковских файлов я не знаю. 
 

Проблема «первородного греха»: Экскурс.

    Связь первородного греха, [1]  со смертью и тлением человека, механизм его передачи, ответственность человека за грехи собственные и первородный – эти вопросы допускали и допускают до сего дня (из-за отсутствия – с одной стороны – четкой формулировки в ранней патристике, как и в византийском богословии, так и – с другой стороны – богатство частных формулировок (теологуменов) среди как отеческой мысли, так и у современных богословов, и – наконец – несогласие традиций Восточной и Западной) определенную трудность и «одну из самых сложных задач богословской антропологии». [2]  Здесь, согласно схеме Жан-Клода Ларше, главным образом, существует две противоположных традиции (антагонистических) и обе оформились к V в.: одна идет от блажж. Августина и Иеронима, а другая – от Феодора Мопсуэстского и блаж. Феодорита Кирского. Первой, более или менее последовательно, придерживается латинский Запад, тогда как православный Восток следует традиции греческих отцов. Традиция же идущая от Феодора и Феодорита считается маргинальной, хотя и находит некоторых последователей и защитников в современном православном богословии. [3]  Рассмотрим для начала наиболее крайние точки в учении о первородном грехе.

а. Учение Августина и Иеронима, или амартофизис

    I. Своеобразное учение Августина, [4]  в частности, сложилось вследствие его полемики с Пелагием [5]  и его последователями, полагавшими, что грех исключительно зависит от человеческой воли и не есть какое-то постоянное и неизменное составляющее, или греховная наклонность падшей природы. Он является случайным и мимолетным актом человеческой воли, его можно избежать, т.е. возможно вообще не грешить. Грех не повредил ни дух, ни телесной природы в Адаме, ни в его потомках. Таким образом, пелагиане отрицали всякую возможность передачи греха от Адама к его потомкам. Грех лишь представляется воле человека и может быть отвергнут им, т.к. свобода человека и нравственная сила настолько действенна, что грех, если того сильно пожелает человек, не найдет в нем никакого места. Ни смертность, ни тленность природы Адама не есть следствие греха и грехопадения, но естественное состояние сотворенной природы. Августин ревностно бросился на защиту церковного учения о наследственности греха и смерти от Адама, однако при этом он сам впал в противоположную крайность. Так он утверждал, что первородных грех до такой степени исказил первозданную природу человека, что растленный грехом человек не только не может творить добро, но и желать, или хотеть его. Он – раб греха, в котором отсутствует всякое движение к добродетели, а в его естестве тиранически царствует греховная наклонность, и лишь Божия благодать производит в нем и хотение и действие. [6]  Лишь по действию этой-то благодати, человек может уверовать в Бога, творить добро и спасаться.  

    II. Учение Иеронима может рассматриваться с двух позиций: вне полемики с пелагианами, и здесь Иероним занимает среднюю позицию между Августином и пелагианами, стоя, в общем на основании восточной традиции. Вообще в это время у Иеронима наблюдается некоторая неопределенность в учении о первородном грехе. Но, когда дело дошло до полемики, а все началось с того, что Пелагий имел неосторожность задеть Иеронима за живое: он раскритиковал его перевод Ветхого Завета с евр. языка, затем упрекнул его в том, что тот в своих толкованиях нередко зависит от Оригена (в особенности в Комм. на Еф.), а так же стал похваляться, что его концепция, в целом, согласна с позицией Иеронима и стал открыто ссылаться на Иеронима. Этого вытерпеть “смиренная” душа блаженного мужа не смогла. Иероним обрушился на пелагиан со всей яростью, своего полемического задора, сначала в письме к Ктесифонту (нап. в 415 г.), а затем и в специальном сочинении «Три книги разговоров против Пелагия» (416 г.). В целом, ничего явно криминального в них нет, по догматическому содержанию анти-пелагианские сочинения Иеронима уступают Августину, хотя Иероним и следует общей схеме последнего (за что и получил похвалу от Августина), что от

Итак, Илья, тебе интересно, конечно же, узнать, кто твой отец, где он, почему не приходит на твои дни рождения, и вообще, куда же он запропастился? Ну ты еще мал, тебе лишь считанные месяцы, если не сказать дни, но ты уже многое требуешь. Ладно, хорошо, объясню всю по-порядку. Отец твой жив и здрав, милостью Бога, любит тебя и скоро к тебе придет, он лшюбит маму твою, как и тебя, но сказка наша требует некое приключение, в котором и мать твоя и отец, и ты примем непосредственное участие. Мы, с возлюбленной мамой твоей - лишь отчасти, но ты, как бы сказать, исполни. 

Но, спросишь ты, где же сказка обащенная? И, удовлетворяя твое, не скажу любопытство, ибо гены ты принял властные, но интерес твой, малыш, удавлетворю твое желание и начну все по-порядку...   

<1>В гимне бессмертном воспоет,

Душа, Господа любящая;

Сокровенные думы поведает,

Собранию дев, поистине избранных.

Не к тем братит она глас свой,

Кои в смятении ей речи такие

глаголят:

"Как же ты, черная: дочь эфиопска,

Так говоришь просто, что любишь Его?

Ведь и любить Его мы в страхе лишь

можем,

Грозный ведь Он".

Этим ответить, душа Господа любящая:

"Сильно люблю Его, о девы, о сестры мои,

И лишь о любви этой я всегда помышляю.

Не Гозный Он, хоть и молнии блещут

окрест престола Его;

И не боезно мне, хотя и вид Его страшен и таен.

Сильно люблю Его, о девы, о сестры,

Лишь изумлением исполнена я, всякий раз,

Как Он мимо идет.

Лишь как только заслышу я глас дев,

Что с Ним пребывают во веки.

Тех, кои следуют с Ним,

куда бы Он ни пошел;

Так и я к ним навстречу бегу,

И их я о Нем вопрашаю.

Сильно люблю Его, о девы, о сестры мои,

Так, что любовь эта меня исполняет,

И к Нему лишь влечет,

изгоняя

страх неразумный"

* * *

<2>Гимн воспоет душа Господа любящая;

В песни поведает о Возлюбленном славном.

Изольет метром нескладным, сердца

чистые думы;

И слезы любви, и воздыхания, и слезы

ночные.

И умиленье в ночи, и дня скорби;

И биение в грудь, и рук возведение к небу.

И моленья протяжные под кровом ночи;

И радость, и взыграние сердца, и встречи

святые.

И боль раставания, и слезы опять,

и воззванья ночные;

И дней грусть, и одиночества тяжесть и муки

томления.

Но разве ли в силах, душа Господа любящая;

Поведать о Нем: О любимом и Любящем.

О, еслиб могла она отдать свое сердце;

Извлечь из груди, и нищим раздать.

Или думы поведать близким своим;

Иль возгласить о Любимом с башен высоких.

Но и тогда не в силах она сокровенное чувство

открыть;

И передать вам, друзья и подруги, сердца томление.

Лишь одно только может поведать она;

И в гимне воспеть умиленно:

"Сильно люблю Его, о други и подружки мои;

Тяжко мне без Него, как тяжко иному без

зрения.

Ибо Его лицезреть для меня одно лишь

блаженство;

В Нем созерцая порядок вещей и их назначение.

И движение космоса, и бездны покой,

И смысл бытия, и тайну любви.

И познать чрез Него, что Им все и ради Него

создано было;

Так, что взывает, душа Господа любящая,

С ней же и вся тварь вопиет:

Сильно люблю Его, о други и подружки мои;

Сладко мне с Ним, как сладко ложе влюбленных.

И ложе Возлюбленного окружает сонм дев

светоглавых;

И из них ни одна любви моей не возревнует.

И козни строить не станет, душе Господа любящей;

Напротив, весь этот сонм святых дев с венками

сретает меня.

И душу ту, что Господа любит, они умащают

елеем;

Благоуханным цветами из Райского сада.

И вместе с душой, Господа любящей;

Ликовствует весь сонм дев светозарных:

Сильно люблю Его, о други и подружки мои;

И в Нем лишь нуждаюсь, как в здоровье

живущий".

* * *

    Святые отцы, из среды которых Фотий особенно выделяет из восточных свв. Афанасия Великого, Григория Богослова, Василия Великого, Иоанна Златоуста, Дионисия Ареопагита, Кирилла Александрийского и Кирилла Иерусалимского, Епифания, Ефрема Сирина, а из западных Льва Великого и Григория Двоеслова, в меньшей степени, хотя и признает отцами, Амвросия, Августина и Иеронима, должны во всех догматических, нравственных и проч. вопросах духовной жизни быть нашими постоянными руководителями. Но и они не чужды всего человеческого, и человеческих погрешностей и ошибок. Поэтому, при рассмотрении какого-либо церковного догмата, следует держаться только мнения высказанного consiliopatrum, а не вверяться мнению какого-либо одного отца, тем более, если оно противоречит мнению других отцов. В этом смысле, Фотий, критически относился к некоторым мнениям древнейших церковных писателей (Папия, Иринея, Пантена, Климента Алекс., Ипполита, Мефодия, Дионисия Алекс., Памфила и др.)[3], с недоверием он относится и к некоторым мнениям св. Амвросия Медиоланского, блажж. Августина и Иеронима, считая, что у них есть некоторые мысли не согласные с учением общецерковным. Оригена же и Евсевия Кесарийского, Фотий, вообще исключал из числа церковных учителей[4].