Погибшим возвращают имена

Долгий август 42-го

Иные нужны мне картины: Люблю песчаный косогор, Перед избушкой две рябины, Калитку, сломанный забор, На небе серенькие тучи, Перед гумном соломы кучи – Да пруд под сенью ив густых, Раздолье уток молодых… А.С. Пушкин «Путешествие Онегина» Коренное население села Акулихи, с лучшими представителями которого я имел честь познакомить вас чуть ранее, не составляло и полутысячи человек. Но летом, а точнее – с мая по сентябрь – к пожилым бабушкам и дедушкам вроде Говорковых приезжали дети в заслуженный отпуск, внуки на отдых от своей беспутной городской жизни, да правнуки на каникулы. Вот тогда людей становилось в селе не в пример больше, и для них открывалось аж 12 (!) магазинов, в зимнее время из которых работали только три. Был еще один, тринадцатый, «Калина красная», но он при довольно странных обстоятельствах (накануне завезли два десятка ящиков с водкой и всякую прочую амуницию для веселья) уже при Петровиче сгорел – следа от огромного дома не осталось, кроме торчащей, как полагается, каменной трубы русской печи. Летом веселье било через край: на естественных пляжах Волги-матушки с утра до вечера (иногда и ночью) веселые компании детей, юношества и взрослых наслаждались прохладой речной воды; все заливы и протоки – в разнокалиберных лодках рыбаков и просто катающихся; вечером в клубе танцы с почти обязательным мордобоем в конце программы – активный отдых, ничего не скажешь. А вот осенью и особенно зимой – дело другое. «Улетели листья с тополей, повторилась в мире неизбежность…» сочинил поэт и был прав: осенью с неизбежностью, достойной лучшего применения, облетали листья с деревьев и разлетались кто куда дачники и отпускники. Иные дачники еще и зимой приезжали раз в месяц – два на выходные, но представляете: топить сутки печь, ночевать в спальных мешках, стуча зубами, чтобы полдня побыть в тепле и отчалить домой – разумно ли? Вот и заколачивались дома дачников, закрывались девять из двенадцати магазинов, а местное трудоспособное мужское население оставалось без калыма. (Дачникам ведь, как людям в крестьянском быту несведущим, всегда нужна была помощь: тут крышу перекрыть, здесь туалет поставить, огородик там вскопать или забор подновить…) Те, кто лето работал, начинали еще не пропитый капитал потихоньку пропивать. Впрочем, потихоньку удавалось не всегда. Иногда удавалось и громко, но тогда коротко. Поскольку никаких предприятий в Акулихе отродясь не бывало, вся работа – в магазинах, да в школе на два десятка учеников, когда калымная работа на дачников заканчивалась, мужскому населению с целью уталения вечного пожара в груди приходилось переходить на браконьерство, да на реализацию кой-каких ненужных вещей. Жены, у кого они были, такого рода реализации пытались помешать, но не всегда такое было возможно. Мужик, он ведь в доме «голова» – как скажет, так и будет, а не то может и руки приложить, кому охота с «фонарем» под глазом красоваться? Браконьерские уловы тут же часто и пропивались – осенние и зимние почти никогда обилием не отличались, не то, что весной. Вот весной – дело другое, рыбы хватало всем: и браконьерам, и инспекторам, и перекупщикам, и покупателям. Сети иногда ставились внахлест, и все равно с них снимался обильный урожай – десятки килограммов щуки, сороги, густеры, подлещика… Цена на рыбу падала в несколько раз – везде ее было, как сказал бы кот Матроскин, «просто завались». Ловил как все весной сетками и акулихинец Вася Малахаев. А летом, отлынивая от невыгодных по его разумению калымов, уезжал на старенькой «Казанке» под видавшим виды «Ветерком» на Волгу – любил, черт, спиннинг побросать. Однажды Васе неслыханно повезло: на его «железяку» взяла громадная щучина. Вася, не будь дурак, якорную веревку отрезал и пустился на запряженной рыбине в свободное плаванье. Четыре часа возила на себе рыбака пудовая крокодилица и доставила прямехонько к акулихинской пристани. Там удачливому рыбаку подсобили гулявший после смены шкипер со товарищи. И что вы думаете, сделал Вася? Сфотографировался с трофеем? Отрезал на чучело голову чудовища? Нет, фантазии так далеко его не завели. Вася щуку тут же на месте и продал. И пропил. Гулял два дня с шиком – пил только модную дорогую водку, избегая открывавшихся перед ним дверей многочисленных «шинков» с их отвратно воняющим «самоплясом». Думаете, конец истории? Ан нет, проснувшись на третий день и осознав, что к выполнению нехитрой каменщицкой работе он не годен, поехал Вася снова на свое любимое место. И взял там через полчаса… еще одну щуку. Поменьше, правда, размером, но все равно большую – на десять с лишним килограммов! В это самое время, кстати, даже у «продвинутых» городских рыболовов с их «навороченными» снастями и импортными моторами уловов не было вообще – ни окуней, ни бершей, вообще ничего. Но Вася, как ни был подвержен пагубному влиянию алкоголя, а был акулихинцем более-менее благополучным, поскольку благоверная когда уговорами, когда скандалами направляла его на путь истинный и совсем сгинуть в винно-водочной пучине Читать далее...

ор: Дмитрий Соколов sokol@infonet.nnov.ru Не верь в разлуку, старина, их круг - лишь сон, ей богу. Придут другие времена, мой друг, ты верь в дорогу. Нет дороге окончанья, есть зато ее итог. Дороги трудны, но хуже без дорог. Ю.Визбор Наступил тот осенний день и ранний его час, когда Петрович понял: сегодня настало время Большой Рыбы. Есть, есть, что ни говорите, предчувствие крупной удачи у каждого охотника, когда почти наверняка он знает: сегодня должно повезти. И, несмотря на это знание, все равно боится спугнуть, от того и суеверия. Когда-то давно Петрович считал, что первую пойманную рыбу надо обязательно отпустить, чтобы она «позвала» остальных. А затем стал вдруг считать наоборот: первую надо обязательно взять, чтобы она не рассказала об обмане рыбам другим. Одно время старался он петь (про себя, конечно) разные песни про море и рыбу, но период этот прошел и он стал даже «внутри» молчать, чтобы рыба не узнала его, Петровича, мыслей. Один раз попал ему в сапог каким-то образом железный червонец. И все время рыбалки жал на ногу, тревожил, но снять сапог до поры было некогда – отменно в этот день клевал мерный судак, и по результату было поймано ровно десять отличных рыбин. Глупо было не воспользоваться этой «подсказкой судьбы» и навалять в следующий раз в обувку пятаков и червонцев. И что же? Было поймано лишь два заморенных берша! Были и другие суеверия, со временем исключавшие одно другое, а потому заменявшиеся одно другим. На момент описываемых событий Петрович свято верил в Большой Мешок. Несколько раз было так, что, взяв в лодку эту видавшую виды тару с большой пеньковой завязкой, Петрович привозил богатые уловы. Иногда же нарочно «забывал», проверяя действие приметы, и убеждался, в том, что примета работает. (more) В этот день забыть мешок было никак нельзя. День выдался тихий-тихий, что поздней осенью бывает не часто, и какой-то особенно, по-осеннему теплый. Вот если летом после тридцатиградусной жары упадет температура до 10 градусов, кажется – зимой теплее. А если, наоборот, после осенних дождливых бурь вдруг все стихнет и потеплеет до тех же 10 градусов, кажется, что летом не бывает так хорошо и уютно на улице. «Как поздней о-осени порою быва-а-ает день, быва-а-ает час, - тихонько запел вдохновленный Петрович, - когда пове-ет вдру-у-уг весною, и что-о-ото встре-пе-нется в нас!» Привыкнув к обманам родной природы, Петрович, несмотря на этот самый уют и комфорт позднеосеннего существования погрузил в одновесельный ботник и плащ, и фуфайку, и спиртовую горелку – вдруг пригодится? Когда все было готово к отплытию, Петрович оглянулся на дом, не то проверяя: на месте ли, не то прощаясь; а затем, чтобы нейтрализовать это глупое во всех смыслах движение, три раза сплюнул через левое плечо. При посадке в лодку ботник качнуло, и он самую чуть черпанул воды - Петровичу пришлось снова плеваться. Торопясь побыстрее отплыть, рыбак споро замахал веслом и только через полчаса понял, что забыл на берегу подсачек. Возвращаться было никак нельзя: в такой день, когда ему была уготована Большая Рыба, он никак не мог возвращаться! «Ах, Веничка, зачем ты сделал тринадцатый глоток?!» Нет, не из той серии. Скорее, «ведь был совет ему, чтоб зарядил ружье он дома!» или: «шла бы ты домой, Пенелопа». Внезапно в душе стало как-то неуютно. Отогнав эти мистические думы, Петрович погреб быстрее и сосредоточился на выполнении задачи сезона – поимке Большой Рыбы. Где она могла сегодня ждать его? В заливах? Один раз в прошлом сезоне Петрович, забравшись в озеро Черное и подматывая нескромного размера блесну, вдруг увидел, как по направлению к лодке стала выпрыгивать из воды мелкая рыба. Не сообразив, в чем дело, рыбак перестал крутить ручку катушки только тогда, когда вода «взорвалась» в пяти метрах от его утлого ботника и с двукилошной – не меньше – щукой в пасти перед ним промелькнула туша огромной щучины, грохнувшейся рядом и волной от своего падения едва не перевернувшей ботник. Было б сердце послабже – можно было в тот же миг и «коньки откинуть», но в тот раз все, слава богу, обошлось. В то же время на коренной Волге «крупняк» ловился, а, вернее, клевал – чаще. В большинстве случаев такие поклевки заканчивались оборванными лесками и поломанными удилищами, но иногда, раз-два в сезон и вытаскивали пудовых щучин – Петрович даже выпросил однажды у соседа Васьки Малахаева голову такого вот монстра. Башка была больше похожа на голову доисторического ящура, чем на щучью, до того велика и ужасна в оскале своих огромных многочисленных зубов. Петрович было планировал повесить ее в сенях своего акулихинского домишки, но потом, устыдившись своего не гожего для уважающего себя рыбака поступка, «чужую голову» уже в почти готовом виде – только лаком скрыть осталось – отдал. Решил, что когда-нибудь поймает своего «бронтазавра», вот тогда и сделает чучело. И ехал рыбак на глубокую закоряженную яму, а точнее - навстречу своей Судьбе. И чувствовал, что произойдет в тот день нечто важное, и где-то в Читать далее...