И что я скажу тебе, если решусь звонить,
пространства касаясь гудками издалека.
Вокруг тёмный лес.
Ты знаешь что там за ним? Огромная пустошь,
где мне без любви никак.
Ты сможешь услышать за шумом сплошных помех,
чужих голосов, рассыпанных ими фраз,
как я безнадёжно и глупо верна зиме,
что снегом пушистым писала роман о нас?
Да важно ли это, когда я в такой дали,
где время давно поменяло на шаг свой бег.
И я не умею любовь на других делить,
поскольку всегда отдавала ее тебе.
А сны умещают и небыль в себя, и быль,
прозрачно меняя события и места.
И чудится счастьем так долго с тобой пробыть.
И мается горем никем для тебя не стать.
/А утром проснешься отпущена и пуста/.
И что мне сказать тебе, слыша твоё "алло"?
Как время незримо меняло вокруг ландшафт?
Твоё "не люблю" так снегами во мне мело, а
я не хотела твоим кораблям мешать искать свою
пристань у кромки другой судьбы по синему морю,
по озеру, по реке.
Прости, что решила я юнгой тебе не быть.
Оставить штурвал и остаться навек никем.
И что я отвечу, когда меня спросишь: " Как?
Живёшь - не скучаешь? С кем делишь свои ветра?"
Прошла пара весен, а кажется что века, как мы попрощались.
И каждый из нас был прав.
И нашим рукам повинуются меч и щит,
ни Бога, ни Черта, ни Времени не боясь.
Тогда почему, если плачет в глухой ночи
отчаянно птица,
Мне кажется - это я...

Который день на улице метель...
Холодный ветер в лица снег бросает,
То завывает, будто дикий зверь,
То, чтоб набраться силы, затихает.

На градуснике - минус двадцать два:
Январь, и дело близится к Крещенью...
На что-то осерчавшая Зима,
Устроила нам светопреставленье.

Швыряет колкий снег за воротник,
Смеясь, морозом, щиплет нос и щёки,
С ветвей деревьев сбросив снег туник,
Нещадно гнёт в какой-то дикой злобе.

"Опять метель... и мается душа..." -
Плывёт чуть слышно музыка с экрана...
Не мается: мы пьём имбирный чай,
"Наполеон", конфеты... - кайф, нирвана!..

И нам с душой уютно и тепло,
Под завыванье вьюги не тоскуем...
Пусть воет ветер, снег стучит в стекло,
А мы за чаем... с ней стихи рифмуем.

… и оно не болит, лишь под сердцем слегка покалывает.
Где-то там, за горами-лесами, за рельсами-шпалами
Затаилось твое Сокровенное. Сидит и поглядывает.
Это как новый мир, новый вкус Рождества с колядками.

А Оно все сидит да глядит, да на ушко нашептывает.
Обнимает заведомо, словно огонь языками шелковыми.
В письмах пишет «люблю» - «не люблю», но с тобой не расстанусь я.
Это словно проснуться в начале пути на конечной станции.

А когда не звонит, ты психуешь, а вдруг приключилось что?
Потерялось, поди, у чужих оказалось в немилости.
Вдруг обидели. Не пожалели. Назвали дурою.
И ушло Оно в лес зимовать у медведя бурого.

Плачет там, небось, лапу сосет, о медведя греется
Горемычное твое Счастье в пургу-метелицу.
Ну а ты тут сидишь, как дурак, со своей работою
Идиот одним словом, штампуешь бумажку сотую.

Ты бросаешь дела и несешься, куда глаза глядят.
И жалеешь, что недоглядел, не подумал загодя.
Проворонил свое недоласканное, изнеженное,
А теперь сломя голову ищешь: «Откликнись! Где же ты?!»

И оно не болит, лишь под сердцем слегка покалывает.
И не там, за горами-лесами, за рельсами-шпалами,
А сидит у тебя на коленях твое ненаглядное:
«Видишь, я молодец! Видишь, как я отлично спряталось?

Я с тобой этот день провело, грело ножки с ручками
И игралось в карманах твоих с интересными штучками.
А еще я конфетку нашло – не брало. Можно скушаю?
Я не буду теряться. Хорошее я, послушное»

Говорят, жизнь, как зебра в полосках – за белым черное.
Много мудрых мужей говорят – и психологи и ученые.
Ты не слушай, когда добрый люд понапрасну сетует.
Счастье вот оно, рядом, сидит и конфету ест.