слова ушли, в пустынный горизонт,
и ни следа, ничем их не вернуть.
песок им в спину - строчки-паруса..
наверно кто-то скажет "чудеса...",
но вряд ли это буду я.

в самом центре пустыни
тряпка яркой раскраски
разрывается с треском,
клочья, нитки - все больше.
их песок забирает,
убирает из жизни
за молчанье, за глупую яркость.
тсс...
что, слова все уплыли?
нитки спрятались в землю?
значит можно позволить:
приходи,милый рыцарь.
только зря ты послушал.
надо бить своим чувством,
а не ждать, пока двери
с молчаньем раскроют.

совпаденья, падения сов
от тебя до меня без конца.
это видно такая судьба,
я б сказала перо волшебства.
каждый день наш пернатый птенец
и с готовностью смотрит: что хочешь?
я хочу, я хочу, как вон там!
и глядим друг на друга:
вот так же.
потому поезд Питер-Москва
(и, понятное дело обратно)
станет самым чудесным из всех,
что катался по рельсам земли.
пусть сбываются встречи и редко,
но как светят зимой фонари,
очень ярко, так наши прогулки.
потому на всем жизни пути
ни один не появится темный
переулок, где не были мы.

Джонни, глупый, зачем ты так -
эта девочка так в тебя влюблена.
Джонни, знаю, ты не простак,
эта девочка сходит теперь с ума.
Ты не знаешь, Джонни, что за тебя,
за твое здоровье и звеняшее имя,
выпивает девчонка совсем одна
бутылку холодного синего джина.
У нее глаза теперь как колодцы,
словно тот, в котором тонула Пэтти.
Помнишь Пэтти? Ну да не суть.
Неужели, Джонни, ты не заметил,
как метается вечером по дворам
и кидает прохожим свой жуткий взгляд.
Джонни, друг,знаешь, страшно нам
как бы не пустила в себя заряд.
Эти девочки вечно такой кошмар,
как влюбляется - сразу бежит страдать..
Джонни, Джон, я прошу тебя,
дай девчонке ночью спокойно спать.
А она образумится, знаешь, Джо,
эта девочка выростет из тебя,
как вырастают дети из своих штанов,
станет взрослым сегодняшнее дитя.
Джонни, жаль мне сейчас тебя.
Ты совсем ребенок, смешной чудак.
выростают дети, уходят вдаль,
ну а ты останешься, как дурак.
© Copyright: Любовь Марсова, 2009

я знала доктора, который носил в рюкзаке за спиной апельсины, а на лице легкую усталую улыбку.
мы с ним ездили одним маршрутом в метро и моя стеснительность как-то пала под его обаянием. рассказывать совершенно незнакомому человеку истории, да при том так, что слушают тебя не пропуская ни одного слова, чтоб потом можно было кому-то так же потрясающе поведать в каком-нибудь вагоне, в аудитории, а может на кухне или со своей второэтажной кровати - наверное это талант.
о чем были его истории? о том, что этот мир живой, такой живой, что доходя до запретной границы, он идет по краю, но все же не падает в пропасть. наверное потому что есть такие истории. и такие доктора.
- какой же ты доктор? где твой желтый чемодан, лекарства? - ничуть не стесняясь, спрашивала я этого человека.
а он смеялся:
- ладно, я понимаю лекарства, а чемодан-то почему именно желтый?
- а вот так, из детской книжки. был там один волшебный доктор с желтым чемоданчиком.
- так то давно было, а я современный
и совсем настоящий.
- слушай, замечательнейший ты человек, а можешь ты посетить моих друзей и чтоб каждому по апельсину. нет, я знаю, что сейчас в тему больше мандарины, но апельсины они же рыжее?
он кивнул с видом знатока:
- да не вопрос, давай адреса. но почему бы тебе самой не...?
- а меня, доктор, тут нет. я в весне. "в моей душе весенняя неразбериха. простите...". ты же смотрел фильм "похитители книг"?
это, конечно, не важно.
- а самой-то тебе апельсин подарить? я же вижу твоя неразбериха тебя совсем с ума сводит.
- нет, нет. мне всего лишь нужен чай с одним человеком. потому что ску чаю. давно не наливали чая.
девятнадцатое декабря, хлопнув дверью, ушло. и в окно
лезет тьма. бью её жженой спичкой.
пепел падает на ковер. этот день прогорел, безнадежный.
ты не встретился мне, я тебе. мне не холодно, даже не страшно.
просто очень и очень темно.

когда я не выдерживаю и лезу в коробку под обеденным столом, где хранятся все книги, чтобы погадать по "жалобной" и, открыв, читаю ответ на свой вопрос, то в голове возникают всегда одни и те же слова:
- черт, Боже, до чего потрясающая книга.

все куда-то плывет: моя странная лампа, теплый чайник, соседка, кровать... даже если все это утонет, я не буду о них горевать.
что мне важно, что ось в этом мире?
только ты, с улыбкой смотрящий вверх.

Настроение сейчас - обожаю

*комната № 311 ночью*

- ногам холодно...
- что, любовь не греет?
- так она сердце греет.
- а ты сердце в пятки отправь.
- ну оно туда только, когда испугаешься уходит. а мне не страшно.
- давай, напугаю!

после минус восемнадцати входишь в комнату страшно веселой. не мне страшно, а комнате. ей кажется , что я её разрисую, разобью, а может сложу сотню раз и утащу в темный-темный лес, где все елки за руки держатся и никого не выпускают.
но ей повезло: танцую, пою "бесконечность", разрисовываю окна на кухне, грозюсь прибить Валюшку ложкой, если она кое-что напишет на стекле, а вода кипит, сковородка шипит.
возвращаюсь в комнату, а она вся в ветрах. щели, щели, занавески ещё чуть-чуть и закружатся.
и тут я остываю.

сегодня спонтанно (=случайно) впервые попала на мюзикл. это оказались "Бременские музыканты" - вай, вай, вай.
впечатления только светлые, мы и в метро потом пели и смеялись. а затем, уже в другой части Москвы, выйдя из магазина, (в котором у одного человека прям-таки у кассы из живота посыпались мандарины, а из рукавов морковь) я напевала про себя "нам замков заманчивые своды не заменят никогда свободы"
и вдруг слышу впереди поют то же самое.
это была семерка ребят, долю секунды даже хотелось спросить: ребят, вы случайно не с мюзикла?
но нет. конечно, просто это такая песня, которую поют, когда вместе.
они прошли, а я завернула за угол и запела в голос.

мама будет звонить, все с вопросом одним: как там крыша твоя, улетела аль нет?
как бы мама сказать. не слетела, не съехала, просто временно не при делах.
не нужна. выпускаю из этой дырищи все свои зашумевшие мысли, откровения, чайность и песни. так-то можно дышать, так-то легче, и славно звенит все внутри.
чай давно уж остыл, и наверное пора уже спать. только кто б научил, заходить в свои сны с сквозняком в голове.

а музыка войдет и не спросив разденет, обнимет сердце и не даст уйти. ты слышишь. она все-то знает, и грусть твоя ещё сильней. такой есть вид самоубийства - крутить сто раз пластинки о своем , все ближе, падая лицом в чернеющую вечность, все четче ощущая за плечом мигающую точку. ты пропала, ты утопилась в горечи, в вине, ты растеряла пух свой и бубенцы. ты ничего, ни звук, ни теплота.
а сквозь игру фантазий, слов из песен пытается достать чужое: не грусти.
а что тебе слова такого рода. на что они тебе, так ерунда. из вечности спасают по-другому, из вечности выносят на руках.

что ж делать скрипачу с пропащую любовью, берет он скрипку и идет к мосту. нет не топиться, а смотреть на воду. вдруг та шепнет, как быть любимым и любить. пусть шляпа - верный друг и в дождь и в вьюгу, плывет туда, где ночью жгут костры, пусть там в огне отыщет тайну света, пусть украдет её и приплывет ко мне. и никому ни слова и ни взгляда, ведь эта тайна только для двоих. идти пока ботинки не протрутся, а руки покраснеют от ветров. идти, чтоб сердце не сбивалось с ритма, чтоб фонари светили через раз. идти как будто это та дорогу, с которой не свернуть и не упасть.
когда-нибудь придешь и оглянувшись, увидишь: ты прошел по пламени огня, а впереди... что впереди? ответь мне!
а ты пройди сама её, душа.

когда мой рот перестанет быть живым и из него не будут вылетать круглые и не очень слова, когда руки разучатся печатать, а может просто им надоест и они лягут отдыхать в свои кресла, все ручки будут убегать, только увидев меня, а тетради, конечно же, гореть под взглядом, который когда-нибудь закроется на молнию, пряча секреты.
даже тогда ты сможешь встретить меня. ведь из всего сказанного, напечатанного, записанного и увиденного соберется живая девочка.

подумалось, а вдруг тебе сейчас плохо. плохо - похоже на вздох, в дупле, старого, облетающего корой дерева, которому быть осталось ровно двести тринадцать вздохов и ещё секунду, пока молния заноситься над его головой. поймать хотя бы один вздох, укутать в шапку и шарф ( ещё б варежки, но их у меня давно нет - кому-то подарила) отнести этот комочек в дом, в котором множество незнакомых и один друг, читать ему каждый вечер по сказке, смотреть преданно и ждать, когда он заговорит. слова застучат - это будут шаги, уходящего плохо.
- не возвращайтесь, - скажу я им и захлопну дверь.

каток наклонился, каток повернулся, и люди исчезли, и люди скользнули на твердую землю.
а мы появились в снежинках и смехе, в рубашках и брюках, в коньках на босые. мы любим безумно
скользить мимо страха, скользить мимо горя, обиды и злости, скользить, чтоб навстречу, скользить, чтоб влюбиться, а после узнаться, а следом расстаться,чтоб снова встречаться.
я так разбежалась... без остановок. и только паденья летят вместо искр.


каток разгорится, когда эти двое скользнут в свои души, чтоб снова случиться.