мы изначально солнышки и звезды,
и изначально светим изнутри,
и груз в руках, всего лишь, отблеск,
той тени,
           что рождаем мы в пути...

За самой маленькой любовью,
почти всегда большая боль..
Она стоит у изголовья
и наблюдает за тобой.
Она твой спутник повсеместно,
она тебе и друг, и страж...
Она с тобой груба, но чЕстна...
Ей чужд любой ажиотаж.

И вот, ты с ней почти сроднился.
И нету ближе вас двоих.,
Зачем терзался,верил, бился..?
Зачем писал нелепый стих?
Не для того ли, что бы позже,
когда все сгинет в дымке лет,
ты мог сказать - "Великий Боже,
я проверял, но счастья нет»

Он понравился сразу, как только она его увидела.
Полутемное кафе гудело, многоликое и многоголосое, неистребимый сигаретный дым длинными лентами связывал обычную для этих мест публику в единое целое, в некое сообщество людей, проводящих вместе время. Он выпадал из общей схемы – сидел за столиком напротив, один, трезвый, и смотрел на нее внимательно и серьезно.
Время от времени она танцевала, то с девчонками, то с каким-нибудь парнем, но постоянно чувствовала на себе его взгляд. Он не подходил к ней, не заговаривал и этим был интересен.
- Кто это, ты его знаешь?
Оказывается, всем заметно, что тут что-то есть. Она повернулась к подружке, пожала плечами.
- Нет.
- Неправда, он так на тебя смотрит!
- А, может, он в меня влюбился. Вот так, с первого взгляда.
- Не знаю, может быть… Мы уходить собираемся, ты как – с нами?
Она впервые посмотрела прямо ему в глаза, посмотрела долгим, глубоким взглядом. И прочла ответ.
- Я остаюсь.
- Ну, ты авантюристка! Ладно, мы пошли, созвонимся.
Кафе постепенно пустело, и почти перед самым закрытием он вдруг встал, подошел к ней и протянул руку.
Они танцевали, у него оказался красивый голос, он интересно говорил, был хорош собой… Одним словом – то, что надо, то, о чем мечталось одинокими ночами, когда засыпал ребенок. Ей хотелось внимания, мужского внимания,  она видела, как он смотрит на нее, и понимала, что уже почти счастлива.
- Я провожу?
- Да, но только… Я с мамой живу, она строгая, и у меня двое детей.
Он улыбнулся.
- Ну, значит, до парадной…
- Да, поедем на автобусе – тут несколько остановок.
И зачем она сказала, что у нее двое детей? Ничего, когда они познакомятся поближе, для него будет приятным сюрпризом, что ребенок всего один.
В автобусе она разглядела его получше. Да, действительно красив. И умен. Только вот какая-то нотка есть в его голосе, да и во взгляде, пожалуй. Что-то не совпадало, не укладывалось в общую картину, мешало и беспокоило ее. Уже появился в голове вопрос, еще не вполне ясный. Она снова посмотрела на него. Да, это в глазах, в них ответ.
Они шли по улице к ее дому, и она уже знала, что не покажет ему свои окна.
- Какая зима в этом году холодная. Так где же ты живешь?
- Еще далеко. Слушай, я замерзла, давай – погреемся где-нибудь.
- Вот парадная. Пойдем?
Она на секунду задумалась, но потом решительно шагнула в темноту дверного проема.  А чего бояться – кругом полно квартир, там люди, в случае чего помогут.
Они поднялись на девятый этаж и теперь стояли у батареи, грелись.
Доставая сигареты, он переложил что-то из одного кармана в другой. Нож. Хороший такой, достойный, не складной, не перочинный.
- Это что, нож?
- Красивый, да? Хочешь посмотреть?
Она не хотела, но протянула руку – пусть видит, что ей не страшно. Ей, мол, привычное дело разглядывать по ночам ножи на пустых темных лестницах.
- Да, красивый… А ложбинки – для стока крови?
- Молодец, соображаешь.
Она с удивлением посмотрела на него – внимательный интеллигентный кавалер исчез куда-то, а стоит теперь перед ней… Кто? Ну, конечно! Всё встало на свои места. Она разгадала свои сомнения и ответила на незаданные вопросы.
- Скажи… Я хочу спросить… Ты не сидел в тюрьме?
- Вчера освободился.
Он достал из кармана несколько паспортов. Штук пять, наверное.
- На, смотри. Это за сегодняшний день. Неплохо, да?
Она замерла. Вот так, обыденно и просто оказаться рядом с преступлением. Сходила, что называется, развеяться, познакомилась, видишь ли, с парнем! Он раскрыл одну  красную книжечку.
Ничем не примечательный мужчина смотрел на нее с фотографии, он казался туповатым, с остановившимся взглядом, который часто  бывает на официальных документах. Почему нельзя улыбнуться?.. Сразу число приветливых людей увеличилось бы.
А сейчас этот человек ищет, наверное, паспорт со столь дорогим его сердцу изображением, огорчается, предвидя бесконечные хождения по инстанциям с объяснениями причин исчезновения документа. Он абсолютно  не знает, что на девятом этаже блочного дома стоят и греются у батареи – вор, укравший у него покой и уверенность и девушка, ошеломленная только что сделанным открытием.
- Здорово, правда?
Она не ответила, только повернулась спиной к окну, за которым так хорошо виден ее дом, кое-где освещенный теплым желтым светом. Хорошо, что не сделала глупость – не показала ему, где живет.
- Слушай, а у тебя тараканов нет?
- Тараканов?..
“Хороший вопрос. Он еще к тому же и с приветом”. Она уже была настороже.
- Нет… А что?
- Нужно перышко в варенье обмакнуть и буквы в паспорте обвести. Потом запускаешь туда

[700x525]

Я открывалась миру.
Мир открывал мне раны.
Воля холодным ветром
Нервов ковала сталь.
Резал клинок рапиры.
Щелкал затвор капкана.
Время и километры
Скручивали в спираль.

Иглы - острей, чем прежде.
Мысли покрыты ржавью.
Памяти катакомбы
Не одолел герой.
Шелковый креп надежды
Выжжен постылой явью,
И не очнутся зомби
За ролевой игрой.

Крики души простерты
Звуком бемольной ноты,
Треском лесных пожаров,
Гулом набата зла...
В сердце глухом и черством
Камни заткнут пустоты...
[Живо лишь в мемуарах
То, что не сберегла.]

Сколько еще мне биться
О ледяные прутья
Крепкой стальной решетки
На слуховом окне?..
Как я хочу забыться,
Чтоб не давиться жутью
Призрачной и короткой
Жизни -
              на самом
                                 дне...

И жизнь одна, и в ней судьба одна
Даны скупым провидцем нам до срока…
Мы из земных провинций, где осока
В воде по пояс – небом голодна.
Нам кажется, что слышим голоса,
Заглядываем в завтра, судим смело,
Пером черним, иль чертим с верой мелом,
Но день и ночь – по судьбам полоса.
Пусть зависть на земле – людской порок,
Нам день милей, в нём дышим полной грудью.
Однако ночь отвязывает судьбы…
Где боль с поэтом бродит между строк.