летать над водой. Мне всё время кажется, что упаду.
Над сушей - всё нормально. А над водой боюсь.

Кстати, и наяву всё так же: меня не покидает беспокойство, когда мы летим над морем или океаном.

говорить много и хорошо.
Я умею говорить мало и плохо.

Наверное, именно поэтому я так люблю тех, кто понимает мои мысли в неразвёрнутом виде.

быть вдалеке от новостей
вдалеке от людей, которые мне не нравятся (глупых, заносчивых и неглубоких)

быть с теми, кто читает, слушает и любит то же, что я
кто поймёт многое во мне (намного больше, чем те. которым это даже и не нужно. они не понимают и отвергают.)
кого я могу вдохновенно слушать три часа, пока глаза не закроются и я не уползу спать

быть в незнакомой среде, в неизвестных местах, в чужом языке
в неизвестном воздухе.

Там, где я заворачиваю за угол и вижу то, чего не видела никогда в жизни.

Я хочу всегда нравиться себе в зеркале.
(Считайте это заявкой. Может быть, на успех.)

Туда, где на меня немножечко по хуй.
И туда, где меня немножечко совсем не понимают.
(Женя, как же я хочу к тебе, безболезненный мой.)

Состоянее всклокоченное и взболтанное, как и всегда, когда возвращаешься издалёка и издолга.

Кто обещал лежать без движения, когде вернётся из Одессы? Я.
Кто едет во вторник в Нижний? Я.

Поняла, что лучшее для меня состояние - где-то в отъезде, думать о том, что нужно сделать, при этом постоянно забывая/вспоминая отдельные пункты. И чтобы не было возможности действовать. Это самое главное.

Теперь не дать бы наступить пустоте.
Нет, нет. Нет пустоте и безразличию. Мне за всё это время в Одессе (да и вообще в разъездах, кстати) ни разу не было плохо. Всегда было только хорошо. Всегда. Не было пустоты.

ps Я знаю, что ты обо мне думаешь.

Всё. Теперь спать.

почти всё, что я пишу, потом кажется мне глупым.

И ведь я стараюсь не писать глупостей. Но всё равно. Я перечитываю, и мне хочется спрятаться под стол. Стыдно.

А сейчас бесполезно пытаться make my mind чтобы написать всё, что хочется и что ощущается. Потому что в интернет мы попали на бегу, стремительно; а чтобы написать, нужно собраться с мыслями.

Тут хорошо и по-другому. А я всегда рада тому, что по-другому.
А в голове постоянно крутится строчка из Белой гвардии: "Когда ты вернёшься, всё будет иначе".

Иначе - уже. У меня в голове. Многого хочется. Очень хочется. А кое-что даже снится. Две ночи подряд.

Не сбудется - пусть. Будет что-нибудь ещё.

А пока я ухожу в одесскую нiч, пить пиво с мороженым.

и всё будет по-другому.
Мы все вернёмся, и у всех всё будет по-другому.
Причём у каждого из нас по-разному.

А потом будет дождь и сентябрь.

И насморк. Наверное, от постоянных перемещений. Или от свежести природы.
Поход, кстати, крутой получился. Впрочем, как и всегда. И погода радовала. Все три дня купались.
Прошло всё как-то быстро и не очень задело. Задубела я, что ли. Раньше такие эмоции были. Но всё равно - Лух не может быть плохим. Плечо вот побаливает от гребли.
Понаблюдала там я за людьми. Очень интересное занятие. Наблюла разных людей. Разгадать не успела - слишком мало было времени. Но разнести по категориям смогла.
Почему-то практически сразу видно, кто плохой, а кто хороший. Точнее, кто мне нравится, а кто нет.

Я беспечна как никогда - уезжать в 14, а я ещё не собрала вещи.
Жоский график я себе устроила. Приеду из Одессы и буду несколько дней лежать без движения с ноутбуком и книжками. А в следующий раз буду делать перерывы в 3-4 дня между поездками. Я неповоротливое существо. Не могу быстро перестраиваться. Я даже вещи не разбираю обычно сразу. Слишком устаю. Нужно время.

"Танцующая в темноте" и сказала, что он меня стукнул.

Нужен мне.
Сильнее, чем я думала.
Проник. Живёшь. Во мне.

Не знаю, как без тебя я засну сегодня.

Какая-то бетонная плита на душе.
Нужен.

Как же там было хорошо.
На самом деле было всё размеренно.
Но.. чистое-чистое море, иногда холодное, но от этого не менее приятно в нём плавать. Много прочитанных книг. Исхоженная туда-сюда дорога в Цавтат по побережью (put tihe), а там сосны, камни, прозрачнейшая вода, и солнце играет на камешках дна.
Дубровник, включённый в наследие Юнеско. Со средневековой крепостной стеной, над которой летают ласточки.
Босния и Херцеговина, где кириллица и продаётся сыр в оливковом масле и српско-русский речник.
Черногория, с действительно чёрными и очень высокими и красивыми горами, с городами, основанными в 1-м веке до нашей эры, с почему-то тёплым морем, когда в Хорватии оно холодное.
А самое главное - такой прекрасный, такой славянский - хорватский язык, в котором интуитивно понятно процентов 70, а что непонятно - объяснит хорват Здравко, родившийся в Герцеговине, 16 лет живущий в Германии, профессиональный футболист (nogomet-player), вполне отлично говорящий по-английски и знакомый с каждым вторым человеком, встреченным на пути в Цавтат.
Ещё: огромное мятное мороженое, которое тает с такой скоростью, что бумажная салфеточка вся промокла, руки липкие, а на ногах сладкие капли.
Ещё: загоревшие по сандалиям ступни, похожие на рёбра барашка.
Ещё: капучино (убейте меня, не помню, как писать) после ужина на террасе с видом на море.
Ещё: постоянно низко пролетающие самолёты, которые я называла "сияние" (аэропорт Чилипи - в 10 минутах).
Ещё: неутолимое желание посмотреть на карту Европы, потому что чёрт их разберёт, эти балканские страны, не знаю я, где они находятся и как расположены по отношению друг к другу.
Ещё: впервые стремление почитать что-то по истории, культуре, языку стран, в которых я побывала.
Ещё: Црна гора, Херцеговина, Хрватска република.
Ещё: сладолед - мороженое, путницы - путешественники, опрезно - осторожно, добре - хорошо, налепница - наклейка.
Ещё: чувство, что хоть на чуть-чуть, но проникла в душу страны.
Ещё: народные и эстрадные песни Хорватии и Сербии в плеере.

А уезжать в обложной нескончаемый ливень - хорошо? Он вообще взлетит?

Хочется плакать.
Или ничего не хочется.

Хочется не быть.
Скататься в клубок, чтобы ты обнял меня. И исчезнуть из этого мира.

"Ты много думаешь".
Ну а как иначе-то?

Ты какой-то несгибаемый человек.
Я слабая. Мне нужна поддержка.
Ты сильный. Ты автономен.

То, что я пишу, когда плачу, совершенно не соответствует тому, что я хочу сказать.
Я пишу одно, а чувствую другое.
Поэтому со мной невозможно говорить.

Иногда я просыпаюсь рано утром, читаю в телефоне "люблю" и натуральным образом офигеваю. Любит! Меня! Любит! Человек! Любит.. Ведь любит же. И засыпаю, осознавая это слово, как будто слышу его в первый раз.

А я - тебя люблю.

Перрон, ты видишь меня, пока я ещё не вышла из вагона, и улыбаешься. Обнимаешь. Мы идём, а я не привыкшая и прячу глаза..
В твоём городе дождь и такое же серое небо, как в марте. Едем, и я опять ловлю в себе это странное ощущение, что стоит выйти из машины, и город сразу же просочится в меня. Он так близко. Не такой, как Москва, которая как будто покрыта пыльной полиэтиленовой плёнкой и не даётся; и большого труда стоит до неё достучаться, снять эту плёнку, чтобы почувствовать город. А Питер сам проникает внутрь. Здесь даже тротуары не такие высокие. Он как будто хочет обнять своими старыми тёмно-красными-серыми-жёлтыми домами с одинаковыми окнами.

Потом твой двор, особый запах подъезда, длинная квартира, половина комнаты - студия с рассеивателем и отражателем, чай с вафелькой на кухне, книжные стеллажи, в которые я тут же утыкаюсь взглядом и нахожу там много близкого сердцу и штук 8 книг по русскому. Полумрак и жёлтое одеяло. И пока мы под одеялом, дождь незаметно меняется на солнце.

Поэтому мы едем в Ломоносов, по пути постоянно видим различные указатели на Таллин, опасаемся "long vehicle", а я узнаю дорогу. Так хочется снайперов, и я откапываю в бардачке "Возлюбленную Шопена", которая на поверку оказывается "Неужели не я". Ну и что, я тысячу лет не слушала Сурганову. Мы едем, и мне хорошо. Снова дождь и снова солнце, мы гуляем по Ораниенбауму, который больше похож на лес, ищем оленей (их нет), зато есть огороженные лебеди в пруду. Ещё есть речка с камнями, которая напоминает мне, как я купалась в горной реке в Крыму. Ты фотографируешь меня, а я стесняюсь и говорю, что я ничего не умею.

Едем на пристань, смотрим на залив, по которому волны, как в море. Возвращаемся в Питер, слушая Ночных и обсуждая странные тексты песен с "SMS", я раскладываю все диски по правильным коробкам и делаю "относительно аккуратно" в бардачке.

Снова одеяло, ты спишь, иногда меня обнимая, а я дочитываю Грозовой перевал. Выключаю свет, и теперь ты спишь у меня на плече, у меня сердце в горле от нежности, и я глажу тебя по голове.

8 утра, теперь уже сплю я, под стук клавиш, но почему-то так сладко.. Мы долго бездельничаем, валяемся, опять пьём чай, и в итоге отправляемся в прогулку по питерским дворам, и я наконец понимаю, что же это такое. Мы идём и идём, постоянно снимая и надевая куртки из-за солнца и ветра. В этом дворе живёт БГ (я спрашиваю - что, прямо во дворе?), а там мы видим узкий проход непонятно куда, но ты не решаешься меня туда тащить, потому что присутствие бомжей несомненно. Периодически пересекаем улицы, и я хочу к воде, а ты говоришь, что в этом городе вода повсюду. Здания прилеплены друг к другу, это так странно, а когда какое-нибудь сносят, стены приходится отколупывать от другого. Мы идём мимо Казанского, по Невскому, слушая болтовню гламурных кис и разговаривая о военных патрулях. А потом - пышечная на Большой Конюшенной, и это очень и очень вкусно.

А вечером мы гуляем по стене Петропавловки, смотрим на Неву, и я определяю, что за купола тут и там, и где дом - я тоже определяю. Уже прохладно, но ты обнимаешь, и от тебя тепло. Гуляем по Заячьему острову, по зелёной траве, говорим о мотоциклах, сидим на лавочке недалеко от пионов, а город, между тем, своим холодным воздухом продолжает проникать в меня, я смотрю на трамваи и на людей и думаю о том, какой он незнакомый, и что здесь можно жить и любить..

Мы пьём кофе в кафе, а время - оно такое нечестное. Сначала застывает и куда-то исчезает, даёт ощущение невесомости, как будто в солнечном луче замерла пушинка. "Вчера" было десять лет назад, никакого "после" нет, а есть только сейчас, сейчас. Сейчас, здесь и ты. А потом пружина со звоном разжимается, и остаётся полтора часа до поезда, ты говоришь: "Не грусти", я улыбаюсь, а потом опять смотрю в сторону. Смотрю тебе в глаза и ищу в них спасения, и мне хочется никуда тебя не отпускать.

Состояние "с тобой" очень затягивает. Я привыкаю. Потому что ничего страшного не произойдёт, когда с тобой. Потому что спокойно и наполненно. А без тебя я теряю опору.

Я прошу тебя не идти так быстро на перрон, к вагону, потому что там - уже только прощание. А у вагона какие-то дураки-студенты поят пивом овчарку, а мы стоим, я обнимаю тебя и целую, но время уж не наше, не наше! И оно уходит, это не наше время. И ты говоришь, что совсем скоро приедешь, скоро-скоро, меньше чем через месяц.
Оборачиваюсь и улыбаюсь, ухожу в вагон, да, совсем скоро, но почему по моему лицу текут слёзы, а я прячу их от соседки по купе, глядя в розово-сиреневое закатное небо?

Еду в метро, на автомате перехожу на свою ветку. Сажусь, закрываю глаза и вижу Неву. Синюю, потому что в ней отражается небо.

Как-то мне резко стало плохо. Без тебя.

мужчину очень портят длинные волосы.

Сколько раз, сравнивая фотографии, я видела, что с длинными волосами отвратительно, а с короткими - сносно.

Планов громадьё. Вернее, уже не планов. Всё решённое.

1. 5-6 июля Питер
2. 10-24 июля Хорватия
3. 25-30 июля Нижний с Женей
4. 1-3 августа Лух
5. 4-23 августа Одесса и, скорее всего, Карпаты

ведь ни одной секунды счастья.
Ну такого счастья, которое можно понять как счастье. "Вот это было счастье!" Ни одной секунды.

Ну потому что, когда влюбляешься по-настоящему, когда падает на тебя любовь, вот так… упала на тебя любовь – и что, это счастье что ли? Да какое же это счастье… И ты думаешь: «Боже мой, ну чего мне надо, чего я хочу? Что мне нужно от этой вот женщины? Чего конкретного мне хочется?» И кажется, что можно быть счастливым тогда и только тогда, когда она будет сидеть рядом за столиком в маленьком кафе, пить кофе и иногда посматривать на меня. А я буду смотреть на нее непрерывно. И, может быть, тогда мне удастся взять её за руку и говорить что-то.. И еще говорить.. И вот это будет – счастье. И для того, чтобы добиться этого счастья, я привожу планеты в какое-то ускоренное движение и изменяю даже наклон земной оси; и политические события идут какой-то непостижимой чередой, и всё это из-за меня. И наконец-то, наконец-то! В результате вот этой вот работы она сидит за столиком напротив меня, пьёт кофе и иногда на меня посматривает. А я смотрю на неё непрерывно и чувствую, что могу взять ее за руку.. И вот моя рука ложится на её руку, и в эту секунду – не в следующую секунду, а прямо в эту! – всего вот этого становится недостаточно.. Недостаточно. Я ведь этого так хотел! И этого уже недостаточно.

Ни одной секунды счастья! А потом вдруг начинает говорить она. И этого тут же становится много, и не потому, что она говорит какие-то глупости, и не потому, что лучше бы она помолчала, а просто – этого становится уже много. Ни одной секунды счастья. Ни одной.

Но планеты движутся быстрее.. Земная ось наклонилась. А мне – то недостаточно, то много.. то недостаточно. Или много.. то много.. Или недостаточно. Недостаточно.. или много. Ни секунды счастья. Или недостаточно. Ни одной. Или много.

(c) Евгений Гришковец

Раньше я писала интересно.
И приходили постоянные читатели. И потом они были дальше со мной. (Потому что отписаться труднее, чем подписаться.)

А теперь я не пишу ничего интересного.
Я слишком аутична.

И, кстати, я не делаю ничего стоящего.
Люди учатся скорочтению, медитируя над зелёной точкой.
Люди фотографируют цветы и ограды так, что хочется поехать в Париж..
Люди переводят книги с немецкого (или итальянского?..)
Люди уезжают в поход туда, где нет поездов и мобильной связи.

А я не делаю ничего.
А что вообще можно делать?
Я и не знаю.

ps Мне честно очень нравится.
[604x402]
by