Розовый слон. Девочка-лисичка с карандашом в руке. Алиса в стране чудес( с каждым шагом все чудесатее и чудесатее!). Церковь. Свечки. Косынка в руке. Ветер в волосы. Хорошо.
Лето, а ты-то - куда?
P.S мой мир. другого не надо.
- Я люблю тебя...
- И я тебя люблю...
...Но кроме нашей любви есть множество разных вещей. Есть огромный мир, которому, порой, все равно "болен ты или устал", есть множество людей, хороших и плохих, а чаще, ни хороших, ни плохих, а просто обыкновенных. Есть сотни мнений, миллионы точек зрения, тысячи тысяч ненужных слов, которые вонзаются в сердце крошечными иголочками, застревая там надолго и вызывая приступы удушливой тоски. И с этим как-то приходится жить.
А мне бы хотелось, чтобы все было предельно просто: сидеть на лавочке в парке и курить трубку с вишневым табаком, болтать о пустяках, считать звезды, влючать фонари одним движеньем губ и не думать ни о чем, серьезней погоды за окном или того, что будет в моде осенью. Только такое "просто" слишком сложно для вечно рефлексирующей меня. Но я тебе благодарно за вчерашний вечер с фонарями и лавочками, и ,хотя во рту было не сладко от вишневого табака, а солоно от слез, я поняла, что это счастье. И почти не болит, только саднит немножко. Но я справлюсь, обещаю. Я ведь почти совсем взрослая девочка.
Лето-лето....все куда-то уезжают.... А в моем безраздельном владении останется душный пыльный город с его рассветами и закатами, с его крышами и нагретыми солнцем трубами, старыми домами и новостройками. Вам море, господа, а мне кеды и небо, речки-электрички и море фотоснимков. Счастье?
Вчера был удивительный закат: розовато-молочный с облаками цвета топленого молока. И свет был замечательный: золотистый мягкий... Снимки в таком свете могли бы получиться необыкновенные. А я, вместо того, чтобы нажимать на кнопку фотоаппарата, была вынуждена сидеть дома,считать трещины на потолке и количество невыученных билетов - до слез обидно.
Сил уже мало на что хватает. Глаза болят: целыми днями за книгами. В зеркало стараюсь не смотреть: собственное измученно-бледное отражение пугает. А еще у меня обострение мнительности. Постоянно ищу в действиях друзей-приятелей-знакомых признаки негативного отношения к моей бесценное персоне. Что само по себе глупо и нелепо: окружающие думают в основном о себе, до всего остального им нет дела.
А еще, наверное, глупо ждать от людей больше того, что они могут дать, даже если в своем больном воображении ты прикрепил к ним ярлычок "друзья". А может, это я чего-то не понимаю.
Предсессионный синдром. Нерастворимый кофе по утрам, крупинками сахара оседающий на кончике языка. Километры печатных лекций вместо ярких книг с цветными картинками. Ночами - балкон и дым сизой струйкой, растворяющийся в свете подслеповатых фонарей. А утром снова лекции, черными буковками-точками разбегающиеся по непорочно-белому листу бумаги. И одиночество, такое тоскливо-наиграное, как у героинь куртуазных романов, но от этого не менее болезненное. Пытаюсь от него спастись бесконечными телефонными разговорами и бессодержательными смс. Но - парадокс - нужны не пустые слова сквозь вереницы телефонных проводов,а ты и причем рядом. Я возьму тебя за руку, и все мои страхи испарятся сами собой. А пока остается нерастворимый кофе, помноженный на милионы тараканов в моей больной голове
Сотни просмотренных фотографий, чужое время чужими глазами. Иногда мне кажется, что я бездарность с большой буквы. Перебирала архивы:в сущности, ничего ценного, от силы удачных 30-35 снимков из 20-ти гигов. Смешно и нелепо.
А еще чешутся руки, так хочется снимать. И в голове непрекращающаяся работа по поиску кадров и ракурсов, даже когда фотоаппарата нету под рукой. Я читала, есть такие психически больные - графоманы - испытывающие болезненное влечение к усиленному и бесплодному писанию, бесполезному сочинительству. А я, наверное, фотоман...Доктор,это излечимо?
И вот когда ты врываешься ко мне, весенний, с растрепанными волосами, пахнущий теплыми солнечными лучами и сигаретами, я понимаю, что дороже тебя у меня нет никого.
...Ты мое самое лучшее лекарство...
Я вдруг вспомнила зиму. Колючие снежинки-звездочки на ладонях, рваные перчатки: твои - без пальцев, мои - с дыркой на большом. Вспомнила глинтвейн в любимой кофейне с апельсиновым привкусом на губах, и виски, обжигающий внутренности, разливающийся по телу горячей беспокойной волной. Вспомнила твои пахнущие морозом сигареты – курила взахлеб, до фильтра, до самой последней затяжки, чтобы хоть немножечко согреться. Вспомнила, как мерзли на остановке, а я считала часы-минуты-секунды, оставшиеся до весны. А еще клетчатый плед: под ним было так уютно прятаться, представляя, что там, под его шерстяным теплом, время течет медленнее в сто крат.
Шелестят страницы дневников памяти. Воспоминания плавятся в ладошках, оставляя на коже чуть видные ожоги. Осень, зима, весна, лето, лето, осень, зима, весна. И сотни весен впереди. Я верю.
Скоро поедет по городу последний трамвай. Уже немолодая вагоновожатая в оранжевой униформе грустно улыбнется, отправляясь в последний свой рейс. А кто-то дальний, сжимая в потной ладони счастливый билетик, улыбнется ей в ответ и проведет пальцем по пыльному стеклу. И застучат ржавые колеса, выстукивая протяжно-обреченное «ту-па».
Скоро-скоро на месте рельсов проложат новехонькую асфальтированную дорогу, сверкающую незастывшими смоляными кровоподтеками. Понесутся по своим делам желтые микроавтобусы и шикарные иномарки, и никто уже не вспомнит мелодичный звон проезжающего трамвая.
Последний трамвай… Комком к горлу подкатывают воспоминания. Доверчивая детская ладошка сжимает морщинистую бабушкину ладонь. Привстаю на цыпочки и напряженно вглядываюсь вдаль, туда, где рельсы сливаются с небом, пытаясь первой увидеть долгожданный трамвай. И вот он появляется, поскрипывая подковами колес, сверкая на солнце еще не высохшей по бокам краской. Секунда – две, и я, цепляясь за бабушкину юбку, оказываюсь в самой гуще душной людской толчеи. И какой-то сердобольный дядечка, радушно улыбаясь, предлагает «подержать малышку». А я испуганно прячусь за бабулю, сжимая ее шершавую руку так сильно, что белеют костяшки крошечных пухлых пальчиков.
А зимой, когда окна трамвая покрываются морозными узорами, я, прикусив от волнения нижнюю губу, упоенно царапаю ноготком по стеклу. И на нем вскоре появляются прекрасные принцессы, драконы и единороги. Застенчивая улыбка расползается по смуглому личику юного творца, замирая трогательными ямочками на щеках.
Много лет спустя долгожданный Питер и веселые трамвайные поездки до ближайшего метро. Смеющиеся лица одноклассников, и первые осознано-кокетливые улыбки, и случайные прикосновения. А сердце сладко падает вниз, стоит лишь столкнуться взглядом с тем, чье имя вызывает влюбленное дрожание в вечно разбитых коленках.
А дальше…ничего не будет дальше, ничего. Только пронесется по рельсам призрак последнего в городе трамвая. Разлетятся по ветру разноцветные капроновые ленточки и испуганные детские глаза распахнуться еще шире. А из наушников прохрипит протяжное дягилевское : « А мы пойдем с тобой погуляем по трамвайным рельсам…». Ведь мы же пойдем, правда?
У каждой весны свой запах. У этой – проголкловато-горький, с привкусом талого снега и блеском широко распахнутых глаз, теряющихся в размазанном по щекам карндаше.
У каждой весны свой цвет. У этой - жемчужно-серый с перламутровыми прожилками солнца, просвечивающего сквозь рваные облака. Вместо поднадоевшего шерстяного шарфа – единственного свидетеля моих зимних метаний – красный, с бахромой, небрежно перекинутый через плечо. Вместо мехового капюшона – единственного зимнего укрытия (наушники – капюшон – шарф до изгиба бровей, и привет, я невидимка!) – красная шляпа набекрень. И улыбка на пол-лица, и летящая походка с расправленными плечами-крыльями, и полудетский смех с легкой хрипотцой.
А еще теплые поцелуи, запекающиеся корочкой на губах. Касанья рук, рвущиеся далеко за пределы сплетенья пальцев, россыпь ресниц, таких пушистых, что, кажется , дунешь – и они разлетятся во все стороны. Излом шеи, куда хочется уткнуться, зарыться и вдыхать , вдыхать, вдыхать родной до потери пульса запах, вдыхать, пока не закружится голова. А потом опять держаться за руки, перебегать через дорогу на бьющийся в предсмертных судорогах зеленый свет и ловить солнечные блики на кончик языка.
У каждой весны свой вкус. У этой – твоих губ. Серьезно.
Кажется,она пришла.Во всяком случае,уже можно не носить тяжелое зимнее пальто и руки уже почти не мерзнут.Начала грустить по своей бывшей лучшей,с которой уже долго не общаемся,да видимо и не хочется.Стала думать,а почему вот так вышло.Мне бывает одиноко,и тогда становится ясно,что этому миру,в сущности,все равно,что я иногда так люблю его.Покупаю пачку сигарет,хотя бросила уже давно,закрываю глаза,в ушах играет Флер,и я иду с закрытыми глазами и чувствую,что почва уходит из-под ног.Ноги сами пришли в тот двор,когда было лето,были детские качели и самые дорогие мне люди,из которых со мной осталась только одна.Курю под песню Неизвестен-Без названия:"Мир стал белым,мир стал чистым..Только на фиг он мне сдался?Лучше б друг со мной остался...Потерялся я.Прекратился бег.Перестал.И снова сыпет снег...""У моих ног трутся два голубя,и я думаю,что зря я сегодня забыла семечки,которые стала носить с собой,чтобы кормить птиц,но так еще ни одной не покормила..Голуби смотрят своими глазами и кажется,что они улыбаются.Под лавочкой валяются упаковки от настойки боярышника.Привет от пьяных нищих..Понимаю,что у меня никого нет,кроме себя.Но и это немало.Через два дня пачка сигарет,почти пустая,летит в мусорное ведро.Я же давно бросила.