"На малой сцене Тюменской драмы давали мрачную комедию Мартина МакДонаха «Череп из Коннемары». Ее представил пермский театр «У моста». Все, что отличает драматургию МакДонаха — обнаженный психологизм, абсурдная тупиковость узнаваемых жизненных ситуаций, жестокость людей и обстоятельств, черный юмор, — все в этой пьесе возведено в высшую степень.

Драматург, театральный критик Борис Тух (Эстония), член жюри фестиваля «Золотой Конек», по поводу увиденного сказал, что "это один из немногих спектаклей, где МакДонах понят. У МакДонаха обычно люди совершают ужасные поступки, но при этом остаются очень милыми людьми. Здесь это сохранено. «Череп из Коннемары» — изящный и интересный спектакль. Кроме того, в нем дается ответ на вопрос, насколько допустима в спектакле ненормативная лексика. Если все вытекает из ситуации и люди не могут выразить иначе свои мысли, то это нормально и даже умно".

Газета "Тюменская область сегодня" от 25 апреля 2009 года

Для современного сознания вполне стали привычны понятия модного автора, культового автора... При этом их прообраз - автор-классик - превратился в стершийся знак, нечто неясное, в бессмысленный ярлык. Неслучайно, сейчас стали так популярны издательские проекты «Живая классика» (издание Чехова, Достоевского в неожиданных сочетаниях их текстов, писем, ремейков и т.д.), целью которых стала попытка вернуться к магическому словосочетанию автор-классик. В театре же – эта страсть к оживлению великих иногда принимает искаженные формы… Режиссер, вынужденный переводить на современный театральный язык произведения прошлого может зайти в своих вольных трактовках слишком далеко, навсегда потеряв автора.
При этом забывается главное предназначение искусства, озвученное еще И. Бродским – единственное, чему учит искусство, – языку… Языку в широком смысле этого слова: оно учит стилю, законам, тайне Другого (мира, эпохи, личности). Оно и воплощает в себе абсолютного Другого, которого нужно осознать и разгадать… Возможно, поэтому для меня спектакли пермского режиссера Сергея Федотова оказываются всегда живыми и каждый раз неожиданными: в них он не транслирует собственное «Я», а предлагает свое проживание и открытие Другого Мира: Булгакова, Шекспира, МакДонаха, Гоголя… Последний ему особенно удается, возможно, потому что у них сходное мистическое мироощущение.
Изысканная и тонкая игра во встречу с инфернальным, которая, по мнению режиссера, зашифрована в любом гоголевском сюжете, в спектакле «Ревизор» в Театре им. Ленсовета буквально взрывает бытовой анекдот о чиновниках и приезде миражного Хлестакова. Сергей Федотов переворачивает любимый сценический миф о Хлестакове как о хитром плуте и мошеннике. У этого режиссера Иван Александрович – пустышка, мыльный пузырь, большой и наивный ребенок, который не собирается никого облапошивать, он совершенно искренне верит в то, о чем говорит. Он, неслучайно, вычерчивается как легкий, невероятно пластичный, почти воздушный герой, фантазм (в исполнении В. Куликова), через который в пространство города незаметно проникает обман, наваждение и настоящая чертовщина…. Именно поэтому сцены вдохновенного Хлестаковского вранья становятся метафорой всего действия – он перевоплощается в трюкача, акробата, фокусника. Упоминание «Роберта-Дьявола» становится поводом для мимитического проживания Хлестаковым гоголевского беса: его тело и движения независимо от него начинают подчиняться другой силе, как будто сквозь него проступает Некто Иной… Этот принцип проявляется в актерской игре, но и в сценографии, световой партитуре и в музыкальной структуре спектакля. Перемена парадного, яркого дворцового света на холодный потусторонний синий в кульминационный момент (в ремарке пьесы: «Городничий и прочие трясутся от страха. Хлестаков горячится сильней») приоткрывают шифр режиссерского языка. На сцене уже не провинциальный русский город – а отражение гоголевского размышления о городе вечном, где каждое происшествие становится рассказом об Универсальном Событии. Неслучайно, и границы мира оказываются зыбкими, миражными: обманчивая бытовая сверхподробность декорации (полосатые обои, рюшечки, кружева, люстры, портреты) в финале дематериализуется и чиновники исчезают, буквально просачиваясь сквозь стены дома Городничего. А воздушный Хлестаков, изначально ирреальный и непричастный никаким законам логики, и потому так легко принимаемый и за Ревизора, и за барона Брамбеуса, как Подколесин, улетает в окно.
Эту неожиданную игру с материей и призрачностью режиссер предлагает вместо немой сцены, в воплощении которой Гоголь настаивал на особой точности и дотошном следовании ремарке. Но из режиссерского «непослушания» рождается удивительный эффект – абсолютно гоголевский по внутреннему намерению. Решение писателя погрузить своих героев в нечеловеческую статику должно было как раз превратить их для зрителей в призраков, в зеркальные отражения (эпиграф к пьесе «нечего на зеркало пенять, коли рожа крива»). Но Сергей Федотов находит для выражения замысла Гоголя другую формулу – вместо сверхъестественного окаменения – фантастическое движение, охватывающее всех участников сцены.
Кукольная, механическая остановка в момент оглашения «пренеприятного известия» о приезде настоящего ревизора обращается бегством чиновников в замедленном времени. Этот эпизод в то же время становятся киноцитатой, напоминанием о яркой и устрашающей сцене в легендарном «Вие»: нечисти застрявшей в стенах церкви. Но внутри спектакля этот мотив и в музыкальном, и смысловом отношении рифмуется с рассказом Городничего о своем сне, в котором ему привиделись другие таинственные перемещения: «мне всю ночь снились какие-то две необыкновенные крысы. Право, этаких я никогда не видывал: черные, неестественной величины! Пришли, понюхали – и пошли прочь!». При таких ассоциативных сцеплениях весь город оказывается наваждением Городничего, словесным и зрительным миражом, насланным на него и болтовней Бобчинского-Добчинского, и вещими снами, и «пластическим театром» Читать далее...

Сколько раз произносились слова: «Я должен сообщить вам пренеприятное известие...»! И сколько раз все это заканчивалось неминуемым: «Над кем смеетесь? Над собой смеетесь...». Тысячи раз и на разных языках. И зачем, спрашивается, при таких «исходных» браться за «Ревизора»? Станут критикующие вынимать из сундуков театральной истории «яркие примеры» и тыкать ими в морду, приговаривая «не то у тебя, братец, не то»... Или посмотрят свысока и заявят «несовременно...». Да-а-а-а, так тут и вертись, режиссер...

И придумали хитрые постановщики открывать пьесу не ключом, который еще найти надо, а отмычкой, не заморачиваясь. Хоп - и в дамках! Валят в кучу «времена и нравы» и легко становятся модными.
Таков привычный расклад. А тут в Театре имени Ленсовета в канун гоголевского юбилея случилось непривычное, можно даже сказать престранное событие. Режиссер из Перми Сергей Федотов поставил «Ревизора» в классических декорациях. А герои, трудно в это поверить, но факт, не в телогрейка, пиджаках и скафандрах, а в классических костюмах. И это престранное обстоятельство многих, похоже, поставило в тупик. Я бы даже сказала, как-то обидело иных критикующих. Дескать, чего это вам нам тут показываете. Пьеску мы и сами прочесть можем, у нас и книжка есть.
Согласна, книжки есть, и читать умеют. Но ПРОЧЕСТЬ не просто. Уж больно зачитанное все, НЕ ЖИВОЕ. А, как известно, самое трудное в постановке классических произведений - прочесть как в первый раз. С определенной детской наивностью, с чувством первооткрывателя. А потом передать это ощущение зрителям. Чтобы и они - открыли.
Мне думается, что Сергей Федотов с этой задачей справился.
В спектакле «Ревизор» интересная подробно разработанная пластика, точно и тонко связанная и с музыкальной партитурой и с текстом. Такой - до жеста, до поворота головы - выверенный рисунок как раз и свойственен режиссеру Федотову. И актеры «держат» этот рисунок, что случается нынче в театре не часто, потому как режиссеры далеко не всегда к нему стремятся.
«Ревизор» - пример простроенного, сочиненного спектакля. И сочиняет режиссер, внимательно прочитавший пьесу.
Мы поговорили с Сергеем Федотов еще до спектакля.
- Гоголь для меня полон мистики. И Хлестаков - фигляр и пустышка, который в силу обстоятельств «подставляется» дьявольским силам и они раздувают его до размера громадного фантома. А все верят в его реальность. Да и он сам абсолютно верит во все свои фантазии и радуется жизни как ребенок. Он никому зла не хочет, но через него темное пробирается на свет и закручивает свою историю.
 Вы как раз славитесь тем, что со своими актерами раскручиваете спектакли как энергические потоки. А как нынче будет?
 Будем стараться. В том числе и через музыку Шнитке. Она - мощная энергическая составляющая. И еще очень важно, что бы актеры максимально «открыли заслонку». Тогда энергия закипит, будет живое дыхание и все получится.
Понятно, что задуманное, не всегда есть исполненное. Но, посмотрев спектакль дважды с разными составами, смею утверждать, режиссер максимально приблизился к тому, что задумал.
Открытием лично для меня стал Виталий Куликов, сумевший не только полно использовать свои данные, но и ярко выявить рисунок: от беспомощного Пьеро до виртуозного манипулятора. Но самая важная удача спектакля в «петельках крючочках»: все очень точно завязывается одно с другим, актеры «цепляют» и продвигают сюжет, раскручивая энергию, которая передается в зрительный зал.
Городничий тоже знает толк в энергиях. Не зря тянут вместе свою песню про разбойников уездные чиновники. Они - дружный хор. Городничий блюдет, чтоб ни один не сбился и не высунулся. Он чует, что вместе они - сила и приучил свою стаю к этому «вместе».
А как придуман «классический треугольник» маменька-дочка-Хлестаков! Это уже «не треугольник», потому что Городничий, как дирижер процесса, всовывается как может. А для Хлестакова обе дамы прекрасны во всех отношениях и он каждую искренне хочет. Ему не надо ничего выбирать - он просто принимает все, что дают. Как принимает пустая комната любое наполнение. И так пустота становится силой.
Анна Алексахина точно и с юмором являет нам адскую страсть провинциалки, мечтающей «впрыгнуть» в столицу. А дочка необычна и хороша у обеих исполнительниц. Хотя
Маргарита Иванова, на мой взгляд, точнее чем Анастасия Самарская.
Сергей Перегудов в роли смотрителя училищ Хлопова интересен еще и тем, что не побоялся оторвать себя от привычного и двинулся в неизведанное. И выиграл! Впрочем, хочется хвалить не каждого по отдельности, а всех вместе. Спектакль этот - не отдельные цветуйки на клумбе, а хорошо скомпонованный БУКЕТ. И я, как зритель, чувствую - меня не хотели надуть, выдав голого короля за нарядного, меня хотели пригласить в созданный мир и порадовать
.
Ирина ЖУКОВА
журнал "Зрительский ряд", 4 мая 2009.