«Яйцо всмятку»
Полина на кухне наблюдает за мамой. Та наливает воду и ставит кастрюлю на огонь.
- Мама, а что ты будешь делать?
- Яйца вот собираюсь варить.
- А. И мне тогда свари одно.
- Ты же не ешь яиц, говоришь, что не любишь.
- Я люблю, но только всмятку. Свари мне одно яйцо всмятку.
Мама засекает время и, положив в кастрюлю одно лишнее яйцо, достаёт его из кипятка чуть раньше остальных.
Через несколько минут мама очищает остывшее яйцо от скорлупы и отдаёт его Полинке.
- На, как и просила, всмятку.
Полина сидит за столом. Перед ней тарелка с яйцом. Девочка, поглаживая ладошкой, катает яйцо по тарелке.
Мама увидела и спрашивает:
- Ты же просила, чтобы я тебе сварила яйцо. Сказала, что любишь есть яйца всмятку.
Полинка, продолжая катать яйцо:
- Мама, я не есть, я катать люблю яйцо всмятку. Оно такое мягенькое, тепленькое, – она берёт яйцо и осторожно прижимает его к щеке.

«Впечатления от полёта»
После возвращения из очередного вояжа в Черногорию Полина идёт со встречавшем их в аэропорту дедушкой, и держит его за руку.
Дедушка говорит:
- Полина, ты чаще меня летаешь на самолётах. Тебе не страшно летать?
- Нет, дедушка. Я люблю летать на самолётах.
- Любишь? А что ты любишь?
- Смотреть в окошко.
- И что ты сегодня там видела?
- Сегодня я летела на самолёте и видела планету. Она была светло-розовая.
- Планету? Как ты хорошо сказала, - восхитился дедушка, - а как она называется?
Полинка не задумываясь:
- Она называется Москва!
В этот момент их догоняет Алиса.
- Дедушка, я летаю, как ангел, - и она, расставляя руки в стороны, начинает кружить на месте.
- А я, как архангел, - заявляет Полинка, продолжая идти с дедушкой за ручку.

«Ночной кошмар»
Утром мама будит Полинку и спрашивает:
- Сегодня ночью ты почему-то плакала. Наверно увидела во сне что-то страшное?
- Да, мама. Во сне я по тебе соскучилась и стала звать.
- А я не приходила, да? И ты заплакала, бедная моя девочка.
- Нет, мама, ты пришла, а у тебя вместо головы был вот этот шарик, - и она показала на шарик из Макдональдса. – Мне стало страшно, и я заплакала.

«Мы пойдём другим путём»
Сегодня у мамы день рождения. Все маму поздравили, а папа подарил цветы. Только одна Полина не поздравила. Вместе с бабушкой девочки гуляют на игровой площадке. Полина качается на качелях.
- Полина, ты забыла, что у мамы сегодня день рождения?
- Нет.
- Почему же ты её тогда не поздравляешь? Ты видела, какой красивый рисунок приготовила для мамы твоя сестра Алиса?
- Да, видела, - отвечает Полина, продолжая качаться на качелях.
- А вот твоя мама, когда она была маленькой девочкой, всегда поздравляла меня, её маму, с днём рождения. Знаешь, как приятно получать знаки внимания от своих детей.
Вот станешь ты взрослой, и родится у тебя твоя собственная девочка…
- Не родится! – Категорически заявляет Полинка.
- Это почему же!? – Восклицает бабушка. – Все так живут, и каждый кого-нибудь рожает.
- А я не хочу так жить! – Упорствует четырёхлетний ребёнок, - мне не нравится такая жизнь!

«Чем пахнут иконы»
Алиса с Полиной приехали в гости к дедушке и бабушке. Вместе с мамой они пришли на службу в храм. Полина очень благочестивая девочка, имея привычку целовать иконы у себя в церкви, она и здесь требует от мамы, чтобы та помогла ей дотянуться до аналоев.
Перецеловав всё, что только можно, Полинка направилась к деду.
- Дедушка, а почему у тебя иконы котлетами пахнут?
- Котлетами?!
- Ну, да, котлетами, - подтверждает дочь, и показывает в сторону, где они с малышами наткнулись на чудо «котлетоточения».
Пошли разбираться. Оказалось, кто-то из прихожан пожарил и принёс в храм котлеты, специально, чтобы помянуть усопшего. Котлеты с чесноком лежали на самом дне корзины, куда складываются приношения. Несмотря на то, что их завернули в бумагу и в два пакета, а сверху ещё завалили конфетами с печеньем, характерный котлетный запах отыскал себе дорогу.
Вот и получалось, если кто наклонялся приложиться к образу, что находится рядом с кануном, то тут же начинал ощущать запах жареного чеснока. Так стоишь, ничем не пахнет, а наклонишься и сразу чувствуешь.
Дедушка поблагодарил Полинку за бдительность. Полина была рада.

«Ностальгия»
Дедушка приехал в гости к своим девчонкам. В тот день Алиса была, как обычно, ровна и весела, а Полинка откровенно грустила.
- Что грустишь, дружок?
Полина молчит, потом вздыхает:
- Хочу быть маленькой.
- Маленькой?! Так и ты и сейчас у нас небольшая.
Полинка подходит к своей фотографии. Она висит на стене. На ней Полинка ещё совсем крошка, в ту пору она ещё только ползала. Дитя сосёт палец и смотрит на фотографа.
- Подними меня, дедушка, - просит девочка.
Дед берёт внучку на руки. Полинка с умилением смотрит Читать далее...

«Рыжики»
Детство моё прошло в Белоруссии. Вслед за папой мы переезжали из одного места на другое, жили в разных домах и в разных гарнизонах. Бывало, снимали и частное жильё. И, куда бы нас ни забрасывала судьба, сколько себя помню, неизменно каждый год мы исправно выбирались в лес за грибами. Можно сказать, я вырос в лесу и задолго до того как пошёл в первый класс уже умел отличить ядовитый гриб от съедобного. Собирать любил, а есть не ел.
Однажды, мне тогда было лет десять, не больше. В дверь позвонили. Открываю, на пороге стоит соседская бабушка с тарелкой в руках. Улыбается:
- Дома кто есть?
- Нет, никого нету.
- Тебя тоже нет?
Я засмеялся.
- Что же, тогда я к тебе, - и подаёт мне тарелку с маленькими оладушками, непонятного грязно оранжевого цвета. – Это рыжики. Покушай, очень вкусные грибы. На будущее, решил приготовить: солишь, в муке обвалял и на сковородку. Можешь поперчить.
Уже на кухне бабушка смотрела как я расправляюсь с её «оладушками» и продолжала рассказывать.
- Самый чистый гриб. Во время войны мы в партизанском отряде рыжики только и жарили. Разложишь на протвинь и на огонь. Главное, чтобы муки хватило.
Мне так понравились жареные рыжики, что кроме них я никаких других грибов и видеть не хотел. Но в природе случилось что-то непонятное – рыжики исчезли. Во всяком случае, из наших мест точно.
Уже потом, когда в начале восьмидесятых я переехал сюда в Россию, поселился и зажил в окружении бесконечных лесов, уже здесь я снова ринулся искать всё те же рыжики. За тридцать лет бесплодных поисков лишь однажды, это ещё в те далёкие советские годы, нашёлся один единственный гриб, дающий на срезе рыжее молочко, да и тот оказался совсем гнилым. Но желание вновь положить в рот и похрустеть жареным рыжиком не оставляло. Наверно чтобы ощутить и напомнить вкус, памятный ещё с детства. Во всяком случае, почему-то для меня это было важно.
Почему так дорого то, что напоминает о детстве? Впечатления, запахи, вкусы, прикосновения. Смеющиеся глаза, дождь сквозь солнце. Всё это незабываемые мгновения того времени, когда ты был счастлив. Детство, даже если оно военное и голодное, всё равно счастливое, потому что дети умеют мечтать. Взрослые мечтать разучились, а память о том времени, когда они были счастливы, осталось. Рыжики это тоже оттуда.
В этом году грибов уродилось на удивление много. Всё лето у нас вдоль дорог стояли машины грибников. Думаешь, ну, всё, после такого нашествия ни одного гриба, даже самого завалящего, не останется. А в лес зайдёшь, так хоть косой их коси.
Первая волна колосовиков началась ещё в июне. Увидев людей, возвращающихся с корзинками полными грибов, я тоже решил отправиться в лес. Спланировал предстоящую неделю так, чтобы в конкретный день иметь свободное утро и уже предвкушал предстоящий поход, как вдруг раздался телефонный звонок. Звонил мужчина.
- Здравствуйте, батюшка! Вы не подскажите, как бы нам маленькую покрестить? Возраст около двух лет.
- Очень просто. Находите крёстных для своего ребёнка, звоните мне. Мы встречаемся, я провожу с вами беседу, и мы договариваемся о дате крещения. Крещение у нас по субботам.
- Скажите, а родной маме нужно присутствовать на беседе?
- Маме в первую очередь. Она в основном и воспитывает младенчика, и водит в храм.
- Боюсь, у нашей мамы не получится. Не сможет, хотя и мечтает побывать на крещении. И в субботу крестить у нас тоже не получится. Я увезу её в областной центр на химеотерапию. После всего этого, она вообще не скоро в себя придёт.
Побудет немного и снова в больницу. И так всё по кругу. Год назад хотели крестить, да жена заболела. Отложили до лучших времён, а лучших времён всё не видать. Мама у нас молодец, держится, только силы у неё уже на исходе.
Мы договорились о встрече. В тот же день папа девочки приехал вместе с крёстным отцом. Решили, что в качестве крёстной возьмём бабушку, а крестить придётся в единственное свободное утро. Другого времени у меня не было.
Назавтра день выдался солнечным и тёплым. Не жарким, а именно тёплым. Самая подходящая погода отправляться за грибами, но вместо леса, пришлось брать велосипед и ехать в церковь.
В назначенное время я увидел их гуляющих по дорожкам во дворе храма. Среди прибывших было несколько молодых женщин, но маму я узнал сразу по бледной коже и платку, повязанному так, что открытым оставалось только одно её лицо.
Во время крещения ребёнок соглашался сидеть на руках у одного только папы. И хотя мама находилась здесь же рядом, девочка признавала только отца. Ещё запомнил вязаную крючком красивую шапочку на голове у ребёнка. Было видно, что шапочка ей очень нравиться. Потому, когда нужно было окунать малышку в купель, она обеими ручонками ухватилась за головку и смешно запричитала:
- Моя сяпка! Моя сяпка!
Читать далее...

«Случай в городе Минске»
На моей памяти не так много мест, где побывав однажды, мне бы хотелось появиться вновь. Минск – одно из них. Проведя в Белоруссии всё своё сознательное детство и даже юность, я впервые оказался в этом городе, уже, будучи студентом института.
На третьем курсе неожиданно для себя и честно говоря, совершенно незаслуженно, я вдруг стал победителем общеинститутской олимпиады по биологии. И меня как занявшего первое место отправили в минский университет на республиканские состязания. Там я себя ничем не проявил, зато впервые прошёлся по улицам столицы Белоруссии. Помню, как я восхищался, это же надо, какой огромный город!
Хотя всё познаётся в сравнении. В одной только Москве сегодня живёт народу больше, чем во всей Белоруссии вместе взятой. Но по сравнению с моим родным городом Гродно Минск и тогда казался огромным.
В следующий раз в Минск я попал уже после окончания института, когда был призван на службу в ряды Советской армии и после некоторой подготовки прикомандирован к штабу Белорусского военного округа.
Целых полгода, проживая в казарме военного городка где-то на самых окраинах, добирался общественным транспортом до здания штаба, что до сего дня продолжает располагаться в центре Минска рядом с театром оперы и балета. Сегодня, я подозреваю, это уже целое министерство обороны.
У меня, в отличие от других, имелось разрешение на круглосуточное пребывание в городе безо всякого сопровождения, чем я и пользовался. За свои последние полгода службы в штабе, я объездил весь город и побывал во множестве музеев.
Проходя широкими проспектами в окружении красивейших зданий, не верилось, что летом 1944 года после немецкой оккупации в городе оставалось всего что-то около семидесяти не разрушенных строений. Среди тех, что чудом сохранились, был и костёл. Тот, что из красного кирпича, на площади Независимости, в самом центре города рядом с домом правительства.
В те годы я был совсем далёк и от церкви, и от веры, но мне было радостно, что храм уцелел. Правда, костёл приспособили для каких-то светских нужд, но снаружи он совсем не изменился. Может, только кресты поснимали.
Почему-то уже тогда у меня было предчувствие, что всё это временно, что придёт такой час, и храмы снова станут храмами. Тем более, что Серёжа Гвоздёв, тогда он работал экскурсоводом в художественном музее, рассказал мне историю появления на свет этого необычного костёла.
Я был молод, и ещё не пережил опыта потери самых близких, но понимал, как важно, что бы этот храм продолжал стоять в самом сердце белорусской столицы. А история его такова:
В конце девятнадцатого – начале двадцатого века жил в городе Минске счастливый человек, аристократ и владелец огромного состояния. И всё у него было хорошо, и жена красавица, и дети, мальчик и девочка. Человек этот радовался, что есть у него наследники, которые унаследуют богатства, нажитые предками, и продолжат его дело. В письмах он порой сравнивал себя с веткой, покрытой зелёными листьями.
Неожиданно умирает мальчик, ему было всего двенадцать лет, и звали его Симеон. Но ещё оставалась дочь, умница и красавица. Родители, переживая постигшую их потерю, благодарят Бога, что у них такая дочь. Они надеются, придёт время, девочка выйдет замуж и родит им внуков. Не сын, так внуки продолжат делать общее дело.
Но счастье отвернулось от этой семьи. Восемнадцатилетняя Елена заболевает неизлечимой болезнью и тоже умирает. После смерти дочери отец напишет: «растеряв зелёные листья, теперь я лишь засохшая никому ненужная ветка».
Незадолго до своей кончины девочка во сне увидала храм, необычной формы и очень красивый. Она умела рисовать. Взяв карандаш, девочка изобразила храм, привидевшийся ей во сне.
- Папа, я видела прекрасного ангела. Он взял меня за руку и подвёл к храму, очень красивому, раньше я таких не видела. Вот так он выглядел внешне, а таким он был изнутри.

Серёжа Гвоздёв, знакомый экскурсовод из художественного музея, рассказал, что после смерти дочери этот человек решил строить храм, именно такой, каким запомнила и нарисовала его дочь. У него появилась очень важное и нужное дело. Он должен был построить церковь, и он сделал это, выразив в ней всю свою любовь к своим рано ушедшим детям и не рождённым внукам. В 1910 году в центре Минска был освящён костёл в честь святых Симеона и Елены. Центральная башня, словно родительская поминальная свеча в пятьдесят метров высотой и рядом с ней две одинаковые башни поменьше, в народе их так и зовут, Симеон и Елена.
Всего через семь лет начнутся прежде невиданные по своей жестокости гонения на веру, но храм устоит, и во время хрущовских гонений, когда только у нас в центре города Гродно взорвут два красивейших храма, тоже. Ещё через Минск дважды пройдёт война, ничего не щадя и всё сметая на своём ходу.
Удивительно, но костёл «из красного Читать далее...

Целую неделю был в командировке. Отслужил подряд шесть литургий. Все дни провёл в одиночестве. Вчера подошёл к иконе святителя Николая и подумал, что, как было бы хорошо съездить в Италию и помолиться у его мощей.
Одна единственная мысль, и всю ночь во сне я добирался до Бари.
Уже 24 дня как умер отец. Помню его и молюсь каждый день, а во сне так ни разу его и не увидел.

http://alex-the-priest.livejournal.com/265910.html

«Вестник»
На Преображение Господне, отслужив литургию, поехал в другое село, в храм к нашим ближайшим соседям. Накануне отец благочинный позвонил и благословил меня принять участие в отпевании бывшего настоятеля этого храма отца Агафона. На покой тот ушёл лет пятнадцать назад, но я ещё застал его служащим священником. Близко мы с ним не соприкасались, но сослужать приходилось. Много лет я о нём ничего не слышал, думал, что отец Агафон уже помер, ан нет, оказалось батюшка дожил до восьмидесяти восьми годов и скончался в доме для престарелых.
На отпевание отца Агафона я опоздал, потому как после праздничной литургии отпевал ещё и у себя в храме.
Приезжаю в соседнее село. Тамошняя церковь стоит отдельно от жилых домов в окружении огромного действующего кладбища. Здесь же и дом священника. Получается, что живёт человек прямо посреди могил вместе с матушкой и детьми.
Как-то я его спросил:
- Бать, не страшно, покойники по ночам не беспокоят?
Отец Пётр рассмеялся:
- Однажды владыка задал такой же вопрос нашему знакомому отцу Н.. Его тогда из городского храма перевели служить на кладбище. Мол, каково тебе здесь, обстановка не угнетает?
«Владыка, что вы?! – Замахал руками отец Н., - здесь на кладбище я только и ожил»!
Я замечаю в сенях у него небольшой топор, в углу прямо возле входной двери.
- А это тебе зачем, если покойников не боишься?
- Так это больше, чтобы живых припугнуть. Бывает что и безобразничают.
- Тогда, может, лучше ружьё? Вверх пальнёшь для острастки, всех и распугаешь.
Отец Пётр вздыхает:
- Нет, никого этим не испугаешь. Грамотный у нас теперь народ. Прежде чем храм ограбить, он же всю сопутствующую литературу прочитает. Помнишь отца Г.? Он ведь тоже здесь когда-то служил. И у него было ружьё, как ты говоришь «для острастки».
Однажды ночью, заслышав шум, берёт он свою двустволку и отправляется на разведку. И что ты думаешь, на самом деле воры.
Отец Г. как закричит. Схватил ружьё точно палку и в атаку. Один разбойник убежал, а второго он догнал и перетянул его ружьём по спине. Да так, что у ружья приклад отломился.
- Больно-то как, - причитает разбойник, и продолжает. - Поп, а поп, что же ты так дерёшься-то, а? Ты книжки свои почитай! Нельзя вам попам народ колотить, а ты бьёшь, да ещё и так больно. Эх, креста на тебе нет…
Представь, когда это было. А сейчас повсюду интернет, так что, кричи, стреляй, никто нас в серьёз не испугается.
Подъехал к храму, вышел из машины и стал облачаться, так чтобы войти, и не медля присоединиться к молящимся. Откуда ни возьмись рядом появился Андрюха, бригадир похоронной бригады. От него разит перегаром.
- Ты чего опаздываешь? – Видит, что я облачаюсь, тут же предлагает, - давай помогу. А что, я умею. Мы сегодня ночью старенького батюшку с отцом Петром вдвоём облачали и в гроб укладывали. Если что, я и тебя облачу.
- Спасибо, Андрюша. Никогда в тебе не сомневался.
Он берёт мою фелонь и сопровождает меня до входа в церковь.
На удивление в храме много народу. Священническое отпевание длится очень долго. Многие устали и примостившись где только можно, сидя слушали отпевание.
Уже похоронив старенького батюшку Агафона, отец Пётр мне сказал:
- Он умер совсем неожиданно. Месяца не прошло, как мне на почту прислали его фотографию из дома для престарелых. Такой он бодренький в подрясничке сидит в кресле на службе. И вот, на тебе. Совсем неожиданно.
На помин никто из отцов не остался. Оно и понятно, у всех дела.
- Хоть ты останься, - попросил батюшка. – А то как-то нехорошо получается.
Я остался.
- Согласись, - продолжает отец Пётр, - тоже чудо. На улице тепло, в храме тепло. Тело усопшего вообще никак не обрабатывали, а оно не смердит.
Стали мы с Андрюхой его облачать, думал, подризник резать придётся, а нет. Тело мягкое, сгибается в суставах. Облачили без проблем.
Мы поговорили с батюшкой на эту насущную тему, вспомнили как хоронили других наших собратьев священников. Потом отец Пётр проводил меня до машины. Я уже стал разоблачаться, и в этот момент к церкви подъехал квадроцикл с двумя дачниками, мужчиной и женщиной.
- Батюшка, нам ладану надо купить.
Отёц Пётр пошёл с дачниками в храм. Открывает входную дверь. Втроём они проходят внутрь, а ещё через минуту батюшка возвращается на паперть и кричит мне:
- Как хорошо, что ты ещё не уехал! Иди посмотри, тебе будет интересно!
Я захожу в храм и вижу сидящую на возвышении под иконами белую голубку. Дачники радостно фотографируют птицу. Она сидит спокойно и никак на них не реагирует. Я не удержался и тоже сфотографировал.
- Смотрите, у неё на лапке кольцо. Видимо это декоративный голубь, весь белый, а головка тёмная.
- Вот, только откуда он здесь взялся? Тринадцать лет служу в этом храме, и ни разу не видел рядом с ним голубей. Галки, вороны, этого предостаточно, а голубей нет. Как-то ведь залетел, а мы его не заметили, - недоумевает Читать далее...

«Река»
На следующий день после похорон отца мы снова поехали на кладбище. Я служил литию. Резкий ветер не давал разгореться свечам и рвал венки, обвязанные тонкой проволокой вокруг деревянного креста с табличкой.
Почему-то для меня самым трудным было видеть эту табличку с именем отца и датой его смерти. Он прожил долгую жизнь. Рядом с ним я уже и сам стал дедушкой, успел состариться и поседеть. Я привык к тому, что отец всегда есть, а теперь его не стало.
Вечером сестра доставала из шкафов папины вещи, а я укладывал их в мешки. Всего набралось три больших мешка из плотного пластика чёрного цвета. Это ещё не считая тяжёлой шинели старого образца с полковничьими погонами. Сорок лет она невостребованной провисела в шкафу.
Помню, ещё в далёком детстве, сколько было радости, когда папе, наконец, дали полковника. Командир дивизии взъелся на своего зама и ни в какую не соглашался подписывать документы на присвоение отцу очередного воинского звания. А когда позвонили из вышестоящего штаба и в приказном порядке потребовали подготовить представление, командир неожиданно «заболев», улетел в отпуск.
Тогда в ситуацию вмешался один маленький человек. На самом деле, Василий Андреевич, прапорщик из строевого отдела, был совсем крошечного роста. Главным достоинством его характера было совершенное миролюбие, и ещё умение расписываться как за самого командира части, так и за всех его заместителей.
Он тогда в штабе дивизии подошёл к моему бате и тихо сказал:
- Не переживай. Документы на тебя уже пошли по инстанциям.
Это начальник мог задурить и упереться, а в обязанности товарища прапорщика из строевого отдела входило исполнить распоряжение вышестоящего кадрового органа, точно и в срок, вот он его и исполнил.
Короче, вернувшись из отпуска, командир в первый же день на общем построении вынужден был зачитать приказ министра обороны и поздравить моего отца с присвоением ему очередного воинского звания. Поздравлял, и, наверное ломал голову, когда же это он расслабился и согласился поставить подпись? Благо, что человек он был сильно пьющий, а когда запивал, то и не помнил того что делал.
Папа всю жизнь гордился, что он, мальчик из глухого украинского села, три года прожив в оккупации под немцем и семь лет, отслужив в солдатах, не только стал офицером, но даже дослужился до такого высокого звания. Он и меня зауважал, узнав, что сан протоиерея по старой табели о рангах приравнивался к армейскому званию полковника.
- Да? Ну, тогда по полной.
Вспоминаю, какие были страсти. Сколько переживаний, а теперь отцовские кители и рубашки с погонами я укладывал в большие чёрные мешки и увозил с собой, чтобы сжечь, здесь у нас в деревне за храмом на костре.
В день отъезда рано утром я отправился на стоянку, чтобы забрать машину. От въезда на охраняемую стоянку до маленькой речушки, под названием Лососянка, что протекает здесь же рядом, всего метров триста.
Нам уезжать, а я ни разу к ней не спустился. В детстве, мы там только и пропадали. Купались, ловили пескарей. У меня была самодельная удочка. Удилище я вырезал из орешника. Настоящие бамбуковые, длинной в несколько колен, имелись только у старших ребят. Но удить пескарей на Лососянке они считали ниже своего достоинства и отправлялись на Неман за «серьёзной» добычей. А мы, мелкота, натаскаем пескариков, разведём костёр и жарим их прямо на огне. Вкусные. Даже без соли они были непередаваемо вкусными.
Я спустился к речке, и проходя мимо кнэски подумал, а ведь эта кнэска сбрасывала нечистоты сюда же в речку и в годы моего далёкого детства. Получается, что и купались мы и рыбу ловили всего лишь в сотне метров от неё вниз по течению. И ничего, никто из нас ничем особо не болел. И взрослые не предупреждали купаться хотя бы чуть выше от места канализационного стока.
Кстати, отец рассказывал, что где-то здесь, чуть ли не в этих самых местах в годы первой мировой войны, переправляясь по мостику через речку, в воду опрокинулась подвода с полковой кассой. Лошадь оступилась, вот подвода и опрокинулась. А моего дедушку Фёдора выбрали хранителем полковой кассы. Он как был в шинели и сапогах, так и бросился в реку спасать казённые деньги. Ящик вместе с телегой вытащили на берег и поехали дальше.
Наши войска тогда наступали, потому разводить костёр и сушиться было некогда. На дворе стояла поздняя осень. Шинель с сапогами так и высохли на дедушке. Зато потом всю оставшуюся жизнь он мучился болезнью лёгких. Только, кто тогда на фронте обращал внимание на такие мелочи.
Я вышел к реке. На этом месте раньше стоял большой деревянный мост, по нему даже грузовики переезжали. Теперь того моста уже давно нет, а на его месте - узкий мостик для пешеходов, велосипедисты им тоже пользуются.
Сколько раз мы с папой ходили этой дорогой через реку на гараж и обратно. Я маленький. Помню, подбегу к речке Читать далее...

«Снова дома»
В этом году мы решили, снова всей семьёй собраться и отправиться в город Гродно проведать моих старичков. В этот раз даже зять согласился отложить дела и выбрался вместе с нами. Он и раньше слышал от нас много доброго о Белоруссии и о белорусах, но никогда там не был.
Запланировали сперва заехать на пару дней в Минск, потом на денёк завернуть на озеро Нарочь, и уже затем остановиться и неделю пожить в Гродно. Я тоже хотел ехать вместе со всеми, но в последний момент позвонила сестра, сообщила, что папа в тяжёлом состоянии и попросила немедленно приехать. Потому в Минск и на озеро Нарочь мои спутники отправились без меня, а я помчался домой к родителям.
Сколько лет наблюдаю за тем, как умирают люди, и не перестаю удивляться, как по-разному мы это делаем. Одни уходят легко и быстро, другие долго и очень мучительно. Вот и сейчас отцу стало немного легче, и у меня вновь появилась возможность побродить по городу моего детства.
Я подсчитал, что уехал отсюда тридцать четыре года назад. И каждый год продолжаю возвращаться в эти места. Поначалу тосковал, и хотелось вернуться насовсем. Сейчас уже не хочу, отвык. Если бы не родители и сестра, то не приезжал бы и вовсе.
Раньше, бывая в городе, встречался со старыми друзьями, сегодня меня встречают только камни. И ещё деревья. Они тоже неплохие собеседники. Ни с кем другим в этом городе, кроме моих родных, я не общаюсь. Не с кем. Новых знакомств заводить не хочется, потому приходится довольствоваться малым, мимолётным разговором с попутчиком в троллейбусе, или с продавщицей в ларьке с мороженым.
Тридцать четыре года. Я ходил по улицам и меня не оставляло ощущение, что это уже совсем не тот город, что я видел когда-то раньше. Нет, камни, памятники, деревья, и даже магазины, всё осталось и стоит на своих привычных местах, а город не тот. Что-то случилось, что-то такое, будто сверху на все эти улицы и дома упала невидимая космическая пыль. Её никто не замечает, но она есть и всё на что она падает, меняется кардинально. Форма прежняя, а сущность становится какой-то иной.
Я ещё не видел такого количества вдруг опустившихся женщин и мужчин. И чтобы они вот так с самого утра приставали к прохожим. Ещё мне то и дело попадались две пожилые тётки, одетые не по сезону слишком тепло. В старомодных шляпах и, словно клоуны, с выкрашенными щеками и густо намалёванными губами. Всегда молчаливые, сидящие неподвижно на стульях уличных кафе.
Я уже видел таких женщин. Это тихие сумасшедшие. В отличие от алкоголиков они ни к кому не пристают. Не видно, чтобы сумасшедшие передвигались от одной уличной кафешке к другой. А где ни появись, «клоуны» уже рядом. Сидят неподвижно и смотрят куда-то в сторону. Это на арене цирка они забавные и смешные, а в реальной жизни с ними лучше бы не встречаться.
В первый же день своего приезда удивился, когда на воротах одного зажиточного дома, здесь же в Гродно, увидел знакомую табличку с изображением собаки. Думал, как обычно, прочитаю: «Осторожно, во дворе злая собака»! Но нет, написано: «Если она тебя не загрызёт, то я тебя точно застрелю».
При виде такого количества бомжей, начинаешь понимать, зачем появляются подобные предупреждения на воротах элитных особняков.
Однажды в магазине, где мы нашим девчонкам покупали недорогую белорусскую обувь, уже расплачиваясь за покупки, я услышал от молоденькой продавщицы:
- Наверно вы из России?
- Что, здесь только русские покупают так много обуви? – Рассмеялись мои спутники.
- Нет, - ответила девушка, - просто, вы другие. – Она подыскивает слова, - культурные, что ли. Вы разговариваете по-другому.
Я удивился, как же это я сам не догадался! На самом деле, ни в троллейбусе, ни в магазинах, ни на улицах, даже в церкви, практически не слышно такой прежде привычной здесь в этих местах правильной русской речи.
И раньше русская речь повсеместно соседствовала с местным наречием. Гродно быстро расстраивался, то и дело в строй пускали крупные предприятия. Нужна была рабочая сила, и в город из окружающих его деревень потянулась молодёжь.
Жильё сдавалось такими же ударными темпами, город прирастал. За каких-то лет десять – двенадцать его население увеличилось, чуть ли не вдвое. Я привык к тому, как говорили эти люди, а говорили они по-разному. Помню, меня ещё тогда удивляло, что деревенские жители, которые везде во всех народах являются носителями языка титульной нации, не общаются на своём родном белорусском языке.
Все говорили на своеобразном русском, обильно сдобренным польскими, белорусскими и немного украинскими словами. В этом языке, который ещё называют «суржиком», почти нет привычных нашему уху мягких окончаний, потому для нас звучит он резко и даже грубо. С непривычки не поймёшь, люди просто разговаривают или уже ругаются.
Я ходил по городу, прислушивался к тому как Читать далее...

Для тех, кто не читал моей книжки "Схолии" хочу поместить здесь дополнительную справку об Андрее Кузьмиче Логинове. Это пишет родная сестра моей Надежды (Веры) Ивановны, автора дневниковых записей о дедушке.
Андрей Кузьмич, об этом я не знал, оказывается совсем не учился в школе, даже не ходил в ЦПШ. Читать учился по Евангелию. До конца дней писал печатными буквами. Найду время и выложу фотографии его тетрадей. Из его записей мало что сохранилось. Есть надежда, что, может, на родине в Сызранском музее что-нибудь осталось. Иконы из его келии до сих пор находятся в районном музее.

Старец Андрей Кузьмич Логинов (1874 – 1961)
Из воспоминаний внучки старца Андрея Клавдии Ивановны: « Мой дедушка Андрей Кузьмич Логинов родился на Покров Божией Матери в крестьянской семье (в селе Старая Рачейка Сызранского района Самарской области- от сост.). Его ангел – блаженный Андрей, Христа ради юродивый. Отца его звали Кузьмой, мать – Марией. Был Андрей четвертым, младшим ребенком. Жили они хорошо, не бедствовали. Четыре брата все-таки, у них имелся большой земельный надел. Но пришла беда – погиб глава семьи. Надорвался, помогая кому-то – поднял один тяжелое бревно, и пошла горлом кровь… Андрею было тогда около трех лет... После смерти кормильца вдова осталась с четырьмя сыновьями...»
Душа Андрея с детства стремилась к Богу, мама купила ему Евангелие, сшила белую рубашечку, он ее надевал и шел в храм на службу, а потом к старичку, который жил около церкви в сторожке. Тот объяснял ему Священное Писание, они часами беседовали о Боге. В школе Андрей никогда не учился, грамоте выучился грамоте по Евангелию.
Вспоминает Клавдия Ивановна: « Шло время, братья выросли, поженились. Они жили большой дружной семьей, занимались сельским хозяйством...
Дедушка Андрей долго жил в родительском гнезде на краю села на улице Сызранской, потом обзавелся семьей, и ему построили рядом дом. Дедушка перешел в него, забрав жену Наталью, мать и старшую дочь Лизу, мою маму. Двое других его детей умерли в раннем детстве.
Многие люди скорбями приходят к вере, а его Бог призвал на служение Себе с раннего детства. У дедушки рано появилось желание пустынной жизни. В первую мировую войну, когда его взяли в армию, он сказал, что если останется живым, то в мир не вернется, а посвятит себя Богу... Он служил в Алатыре в запасных частях и вернулся в Рачейку целым и невредимым. Посоветовавшись с близкими, он обратился к старцу Власию, жившему в Сызрани в двухэтажном доме у вокзала. Тот в свою очередь посоветовал дедушке съездить за благословением на пустынножительство в Саров, к известному старцу Анатолию. ( Последний пустынножитель Сарова монах Анатолий (1833 – после 1919 гг.). Именно он благословил на подвиг юродства последнюю дивеевскую блаженную Анну Васильевну Бобкову).
Он сам паломников не принимал, так как был в затворе, и ему писали записки с вопросами. Послушник выходил, забирал их и относил старцу, а потом сообщал ответ. И дедушка Андрей тоже написал записку со своим вопросом. Тогда старец Анатолий велел его позвать и спросил: «Хочешь быть пустынником, а какая у тебя семья?»– «Мать, жена, дочь». –«Чтобы служить Богу, прежде всего надо развязать узы мира», – cказал ему старец.
Вернувшись домой, дедушка по-прежнему продолжал жить в семье. Его дочь Лиза, моя мама, рассказывала, что дедушка Андрей часто ходил петь духовные стихи – тогда в селе собирались петь на дому. Пел он очень хорошо.
Схоронив свою мать и выдав замуж дочь, он опять, теперь уже вместе с женой, пошел в Саров к старцу Анатолию. Когда дедушка пришел к нему во второй раз, тот уже старенький-старенький был, еле на ногах держался. Старец Анатолий спросил его супругу, отпускает ли она мужа в пустынь? – Та ответила, что согласна, что и ей тоже нужно спасение. Старец хотел в монастырь ее благословить, но бабушка сказала, что она останется в селе, чтобы помогать дочери. А дедушку он благословил на пустынную жизнь».
Вот как описывает это событие сам старец Андрей: «...Старец Анатолий имел опыт в духовной жизни и мудрость в ответах. Он сперва испытал меня. Сказал мне: «Живи год в затворе, а после года поезжай на гору Афонскую и оставайся там навсегда». Я стал благодарить его. Видя такое решение мое, он стал мне давать правило на жизнь пустынную. «Вдали села поставь келью себе и живи в ней один. Женский пол три года не принимай, не пускай в келью свою. С мужским полом о духовном долго не говори, о мирском нисколько не говори. Учить никого не учи. Каждые сутки полагай по триста земных поклонов (сначала девять поясных, а десятый – земной) с Иисусовой молитвой. Читай Евангелие, Апостол, Псалтирь, Добротолюбие, а прочие книги до времени оставь. На богомолье не ходи, мясо не ешь. В церковь на молитву приходи, если погода хорошая, а если сырая или холодная, то оставайся в своей келье. Письма мне не пиши, а после трех лет приди ко мне. Если я буду жив, то дам тебе новое правило. Если нет, то отслужи на моей могилке панихиду и оставайся на этом Читать далее...

Вторник (5) «Освящение бани»
Сегодня после молебна в часовне святителя Луки отправился по домам причащать болящих. Иду, и на память приходит, как попросили меня однажды освятить огромный американский трейлер «Индепендент». Машина на самом деле очень большая и очень красивая, и вся напичкана электроникой. Управляется как самолёт, при помощи множества разных кнопок и тумблеров. Когда машина исправна, так и хлопот с ней никаких. Но стоит только вовремя не протереть где-нибудь контакт в какой-нибудь релюшке, и всё, встанет этакая умная махина как вкопанная и будет стоять, пока не сообразишь где искать окислившийся контакт.
В трейлере, который я должен был освятить, забарахлил автомобильный компьютер, через который направляются команды на все остальные узлы и агрегаты. Каким-то непонятным образом в этот компьютер проник вредоносный вирус.
Проник он раньше, ещё у прежних хозяев «Индепендента». Те каким-то образом вышли из ситуации, и пока бензовоз был на ходу, а этот трейлер занимался тем, что развозил бензин по автозаправкам, избавлялись от него, реализовав с большими скидками.
Оказавшись в других руках, машина ещё какое-то время продолжала возить бензин, до тех пор, пока ни просыпался вирус. Тогда автомобиль, подобно заболевшему человеку, тоже начинал чихать и хрипеть, и вскоре уже совсем отказывался работать.
Освятили. Потом при случае у ребят поинтересовался. Говорили будто помогло, но и они в свою очередь поспешили избавиться от красивого американца.
Подумал, чего я только ни освящал. И фабрики, и рабочие цеха, и отдельные технологические линии. Освящал автозаправки, многочисленные кафешки, рестораны, стройки, и просто участки земли. Освящал домашний скот перед выгоном на пастбище, трактора, легковушки, автобусы и грузовики. Разумеется, жилые дома, квартиры, гаражи и, конечно же, бани.
Однажды просит меня одна наша прихожанка, хорошая верующая бабушка освятить им баню.
- Зять у меня большой любитель париться в русской бане. Надо бы её, батюшка, освятить.
- Зачем, Петровна? Это же не дом и не квартира, где люди живут.
- Нет, батюшка. Вот как раз баню надо освящать в первую очередь. А как же? В бане человек отдыхает, тело у него от пара млеет и душа раскрепощается. Вот чтобы в эту раскрепощённую душу не лезли всякие глупые мысли, баньку и надо бы посвятить.
У нас ведь как, где баня, там и водка, а где водка – там и грех.
Договорились мы с Петровной, что приду я к ним в такой-то день. Раз пять она ещё после этого ко мне подходила и всякий раз напоминала.
- Не забыл, батюшка?
- Не волнуйся, Петровна, всё сделаем как надо.
Буквально за день до назначенного времени звонит мне Петровна и просит перенести освящение на несколько дней позже.
- У подруги, - тоже нашей прихожанки, - беда. Племянник помер. Просит поехать с ней на похороны.
- Что же, никуда не денешься, надо ехать. Вернёшься тогда и освятим.
Через несколько дней Петровна снова объявилась, и я, наконец, отправился к ним на освящение бани.
Баня мне понравилась. Хорошо сделана, со вкусом. Сразу видно, что хозяин большой любитель и знаток банного дела.
Освятили, и приглашает Петровна меня к себе в дом.
- Пойдём, батюшка, я чайник поставила. Хочу тебе рассказать, как мы с подругой моей побывали на похоронах её племянника.
Мы-то думали, - продолжает Петровна, что племянник умер собственной смертью, а он, оказывается, удавился. Знала бы я, что такое дело, так ни в жисть бы не поехала.
Слушаю мою собеседницу, а про себя отмечаю, что самоубийство в наших местах становится явлением, чуть ли не обыденным. С одним человеком поговоришь, с другим, там слышишь, застрелился, там вздёрнулся. Начинаю интересоваться обстоятельствами, кругом одно и тоже. Жизненная неустроенность, невнимание близких, нередко развод. Отсюда депрессия, и как способ решения всех проблем, пуля или верёвка.
По началу, человек и не думает решаться на столь радикальный поступок. Но мысль, однажды подброшенная невидимым собеседником, становится всё более и более привлекательной, захватывает сознание, подчиняет себе и приводит к трагедии.
Помню одного ветерана боевых действий в Чечне. Всякий раз, узнавая, что тот или иной его сослуживец свёл счёты с жизнью, очень переживал.
Порой возмущался: «ну что же он так-то, а? Можно же было пойти в храм, поговорить со священником, или, в конце концов, просто надраться в стельку, проспаться и как-то по-другому посмотреть на свои проблемы. Главное, что все эти проблемы больше надуманы. И при желании всё можно преодолеть».
На самом деле, человек, попавший в такое состояние, слишком всё преувеличивает, потому и отчаивается.
Потом однажды ко мне пришли родители этого ветерана, и сообщили, что и их сын не избежал такого же страшного конца. И Читать далее...

Воскресенье (3) «Осознание Креста».
Недавно вижу во сне моего хорошего знакомого, он радиоведущий на одном из православных каналов. Иногда он мне звонит и требует, чтобы я начитал на диктофон и прислал ему несколько своих рассказиков, а они их пустят в эфир. На самом деле, он, конечно, просит, но когда тебя просят таким громоподобным басом, то даже мысли не появляется увильнуть, сославшись на постоянную занятость.
Привыкший в армии не столько командовать, сколько подчиняться, вздыхаешь и отправляешься искать средства к реализации поставленной тебе задачи. Благо, что звукооператор в нашем поселковом дворце культуры мой друг Серёжа не отказывается помочь.
Так вот, снится мне, будто сегодня у Н. день рождения. Во сне я его поздравляю и дарю очередную аудиозапись. Проснулся, сон помню отчётливо, и думаю, а вдруг на самом деле у человека сегодня день рождения. А что, Н. у меня в синодике записан, я о нём молюсь, вот, его ангел мне и подсказал. Позвонить поздравить? Представил, как звоню и его ответный рокот, «а где обещанный подарок»?
Да, где подарок? Нет подарка. Тогда нечего и звонить.
Утро началось с обхода немощных и больных. За время Великого поста, я должен побывать у всех тех, кто не в состоянии сам побывать в храме. И в самом посёлке, и в окружающих нас деревнях. Причащаю, соборую. Со стороны, занятие вроде рутинное, а мне нравится. Верующие старики, свидетели ушедшей эпохи, последние, кто ещё может рассказать о войне и времени гонения на церковь. Молящиеся люди смиренные, ничего не требуют и никого не осуждают. Придёшь, а они радуются тебе, как дети.
- Батюшка, ты наш доктор.
Вдруг раздаётся звонок и следом бас моего товарища радиоведущего:
- Батюшка, как я рад вас услышать! – Хотя, когда он звонит, то слушать большей частью приходится мне.
Перехватывая инициативу, я поздравил Н. с днём рождения, а он смеётся:
- Ох, спасибо! Хотя день рождения у меня и не скоро, но подарок приму с благодарностью!
Эк, я опростоволосился. Сколько раз себе говорил, не доверяйся снам! Пришлось созваниваться со звукорежиссером Серёжей и договариваться о времени очередной записи.
После обеда, уже с переброшенными на флешку новыми, начитанными мною рассказами, спускаюсь по лестнице дворца культуры. Внизу шум. Прислушиваюсь. Несколько голосов, говорят одновременно и очень громко. Так бывает, когда пытаясь доказать кому-то собственную правоту, люди друг другу кричат, а слушать никто никого не слушает. Потому, чтобы быть услышанным, приходится кричать ещё громче.
Спустился на первый этаж и увидел в фойе людей, много, человек около сорока. Оказалось, наша поликлиника и дневной стационар передаются под новое руководство. Когда-то, это ещё в советские годы, в посёлке была собственная очень хорошая больница, сейчас от неё уже мало что осталось. Люди, опасаясь, что больничку и вовсе закроют, пришли протестовать. На крики к ним вышел глава посёлка, и хотя местной власти больница не подчиняется, всё недовольство народ адресует ему.
Протестующие, люди пожилые. Они кричат, жалуясь на плохое медицинское обслуживание, на равнодушие врачей. Они вспоминают как было раньше, и как раньше было хорошо. Вспоминают смотры художественной самодеятельности и постоянные спортивные соревнования в тогда ещё совсем молодом посёлке. И они тогда были молодыми. Кто думал, что жизнь так повернётся.
Теперь они никому не нужны, больные с нищенскими пенсиями. А ещё и больничку могут прикрыть. Единственная отдушина – можно кричать. Глава молчит, а они кричат, и возбуждаемые безнаказанностью, кричат всё громче и громче. Так себя ведут маленькие дети.
Эти старики, словно такие же дети. Только злые дети, обременённые опытом прожитой жизни, нераскаянными грехами и укоренившимися страстьми. Их очень жалко.
Одно порадовало, среди митингующих нет тех, кто ходит в храм. Они старые и больные. Им не на кого надеяться. Больничка, хоть и плохенькая, для них как иллюзия вечной жизни здесь на земле. Страх неумолимо приближающейся смерти заставляет их кричать.
Сегодня утром, ещё перед службой, прикладываюсь к лежащему на аналое кресту. Рядом со мной стоит одна наша постоянная прихожанка. Мы спели тропарь, и она мне говорит:
- Помню, мне провели очередную химеотерапию. После которой я почувствовала себя очень плохо. Так плохо, что, наверное, потеряла сознание. И вижу себя где-то в необычном месте. Вокруг меня свет, лица людей радостных и улыбающихся. Мне очень хорошо и я не хочу возвращаться назад. Но пришлось. Очнулась и снова отравленное тело, ощущающее собственную немощь. Раздавленная болезнью, с путающимися в голове обрывками мыслей, я вдруг неожиданно для себя запела:
«Кресту Твоему поклоняемся Владыко! И святое Воскресение Твое славим»!
Уж как я там пела, не знаю, только всё повторяя и повторяя эти слова, пела их с Читать далее...

12. Пятница (2) «Страшные истории»
Вчера я выложил у себя рассказик об итальянских приключениях двух наших русских девушек, вынужденных дожидаться своего поезда ночью на вокзале города Пескара. Кстати, с населением в сто тридцать тысяч человек. Некоторым эта история показалась страшной.
Нет, дорогие мои, эта история, скорее забавная, чем страшная. Вот, сегодня я расскажу пару по-настоящему страшных историй.

Одна моя хорошая знакомая, Жанна Константиновна, женщина пожилая и потому очень болезненная, став совсем старенькой, понимая, что жить ей остаётся недолго, решила свою однокомнатную квартиру подарить младшему сыну.
Была у неё ещё и старшая дочь, женщина ещё нестарая, тем не менее, тоже страдавшая многими болезнями. Дочери повезло, в юности ей встретился порядочный человек, с кем в любви и согласии они прожили всю жизнь, и дождались внуков.
В своё время, когда ещё был жив муж, Жанна Константиновна сделала всё, что бы у молодых появилась своя квартира. Дети у старшей дочери выучились, создали собственные семьи, и хорошо устроились в жизни. Каждый имел собственное жильё, и один на всех большой загородный дом, куда приезжали отдохнуть всей большой и дружной семьёй.
Младший сын Жанны Константиновны в отличие от сестры, вырос каким-то неудалым. Всю жизнь работал, и неплохо зарабатывал. Был дважды женат, и всё как-то неудачно. Всякий раз понимая, что жизни не будет, уходил из семьи сам. Уходя, всё нажитое оставлял жёнам, и начинал сначала. Под старость остался один. Не имея собственного угла, скитался по друзьям, благо друзей у него было много. Ещё он часто болел почками.
Видимо, болезненность было родовой особенностью этой семьи. Жанна Константиновна болела часто, но жила долго. Старшая дочь, сколько помню, постоянно чем-нибудь страдала, и мама, всякий раз звонила мне и просила молиться о болящей. Однажды ей даже оперировали злокачественную опухоль. Операция была очень сложная, Жанна Константиновна, а вместе с ней и все её знакомые батюшки, в те дни не вставали с колен.
На удивление, дочка не только осталась жить, но даже и пошла на поправку. Правда такая тяжёлая болячка часто о себе напоминала, потому Жанна Константиновна постоянно передавала нам в храм огромные, больше я таких нигде не видел, восковые свечи и просила молитв о здравии дочечки.
Мамино сердце болела и за дочь, и за сына. Несмотря, на то, что дети сами уже имели собственных внуков, для неё они оставаться детьми.
- За дочь у меня душа спокойна, - говаривала Жанна Константиновна, - дай Бог, что бы все так жили. Ей бы здоровья немного, всего остального у неё с избытком.
А сын, тот, да. Слишком гордый, и очень уж совестливый, потому и скитается по чужим дачам. Я умру, он последнего угла лишится. Сестра не мать, она его не пожалеет.
Думала, думала Жанна Константиновна, ночей не спала, и в один прекрасный день отписала ему квартиру.
После чего известила обоих своих детей о принятом ею решении.
Первой откликнулась дочь. Мать подняла трубку и услышала душераздирающий вопль:
- Мама, как ты могла?! Чем я тебя обидела, что ты меня так ненавидишь?
Кричала долго. Потом успокоившись сказала:
- Запомни. Больше ты для меня не существуешь.
- Почему дочка, - всхлипнула потрясённая старушка.
- Потому, что мать так поступить не может, на такое способна только гадина, – и бросила трубку.
Жанна Константиновна звонит мне и со слезами умоляет помолиться Пресвятой Богородице о смягчении сердца обиженной ею дочери. Я помолился. Вскоре дочь слегла, да так, что врачи даже предупредили родных, чтобы те готовились к худшему.
Мать не отходила от постели умирающей. Откуда у старой женщины брались силы, не понимаю. Иногда больная приходила в себя. Тогда она умоляющими глазами смотрела на Жанну Константиновну и еле слышно шептала:
- Спаси меня, мамочка!
Я всё это знаю, потому что старушка звонила мне, чуть ли не каждый день и всякий раз просила только одного, молиться. Почему-то она очень верила в силу моей молитвы.
Она вымолила свою дочь, и та, хоть и медленно, но пошла на поправку. Сперва старая мама кормила её из ложечки, потом дочь ела самостоятельно, стала вставать и с маминой помощью доходила из туалета.
Выписываясь из больницы, дочь, уже садясь в машину, увидев, что и мама собирается сесть рядом с нею, отчётливо произнесла:
- А ты куда? Больше я не собираюсь с тобою общаться. – И на немой вопрос матери продолжила, - потому, что ты – гадина.
Когда Жанна Константиновна рассказывала мне об этом разговоре, она не плакала, и голос её казался спокойным. Самое страшное, она больше не просила меня молиться о её дочери.
Прошёл месяц, я сам решил позвонить старушке, узнать как она там себя чувствует. На звонок никто не ответил. На следующий день телефон тоже Читать далее...

Понедельник (2) «Венчик».
Прежде чем приехать к нам в храм, она позвонила мне и попросила разрешения. А ещё до звонка меня отыскал её родственник и сказал, что его сестра хочет со мной поговорить. Мол, у неё очень большая проблема, она в отчаянии и не знает что делать, а тревожить незнакомого человека, тем более, священника ей неудобно.
Я ответил что, пускай приезжает и не о чём не беспокоится, я постараюсь сделать всё, что в моих силах. Только после этого она решилась позвонить.
- Батюшка, - голос ровный и без эмоций. Такое впечатление, что со мной разговаривает робот с женским голосом. – Венчик, мы похоронили его без венчика. Я пришла в церковь и прошу, дайте мне венчик, а мне не дают. Как же он там будет без венчика? Можно я к вам приеду? Вы дадите мне венчик?
- Приезжайте, я дам вам венчик.
Зима. Суббота вечером после всенощного бдения. Я отпускаю последних исповедников и в храме остаёмся только я и она. Подходит.
- Батюшка, это я вам звонила.
Среднего для женщины роста, волосы собраны сзади в хвостик и перехвачены резинкой. Сосредоточена. На ней тёмная зимняя куртка. Чёрный свитер, чёрного цвета джинсы и такого же цвета сапоги. Но чёрная одежда не всегда признак скорби. Сразу видно, если человек носит траур. Скорее это её обычная одежда.
- Батюшка, это я вам звонила. У меня умер муж. На прошлой неделе схоронили. А венчик не положили. Теперь вот, переживаю.
- Почему же не положили? Если отпевали, значит, должны были положить.
Слушая меня она смотрела немного в сторону, а разговаривая старалась не встречаться со мною взглядом.
- Его не отпевали, он самоубийца.
- Ах, вот как…
- Да. Разбил телевизор, видеомагнитофон и ушел. Утром его нашли в гараже уже холодным.
- Пьяный был?
- Наверно. А может, и нет. Последнее время он вообще ходил сам не свой. Я же его давно знаю. Мы с ним ещё со школы дружили. Он красивый был, высокий такой. Мой Ванечка.
Мне все девчонки завидовали. Говорили: «нет, ты ему не пара, он парень видный, а ты обыкновенная». Всегда боялась, что отобьют. А он верный, одну меня любил.
Я его из армии ждала. Школу закончили его и призвали. Потом война в Чечне. Как я переживала. В церковь бегала свечки ставить. Подойду к иконе и прошу: «пожалуйста, сохрани моего Ванечку. Пусть вернётся, каким угодно, пускай даже без руки или ноги, но только чтобы вернулся».
Он вернулся. Руки ноги целы, а внутри словно что-то убили. Первое время ходил и всё молчал. Раньше-то он любил посмеяться, пошутить, а тут молчит и молчит. Ещё и выпивать начал. Мне не нравилось, что он пил, и родителям его тоже не нравилось. Мать мне его и говорит, хватит мужику дурью маяться. Бери его, девка, в оборот да тащи в загс.
Сыграли свадьбу. Он на работу вышёл, а я сразу понесла и в ожидании родов сидела дома. Родилась девочка. Я даже не думала, что мой Ванечка будет таким отцом. Он ещё до того как дитя родилось вокруг меня как вокруг ёлки ходил да пылинки сдувал. Ничего делать не позволял, а как малышка появилась, всё, она только его руки и знала.
А выпивать всё равно выпивал, не так как сразу после армии, но прикладывался, иногда изрядно. Начну ему выговаривать, а он:
- Мне так легче. Трезвым закрою глаза, и снова война, как будто наяву.
Жалела я его, а чтобы он на сторону пить не ходил, составляла мужу компанию. Сперва редко, потом всё чаще.
Втянулись и стали выпивать вместе. Отсюда и ссоры и всё такое прочее. Дело дошло, чуть не до развода. Однажды Ванечка посадил меня за стол, сел напротив и говорит:
- Так дальше жить нельзя. Если мы будем с тобой на пару пить, то семья наша развалится. А я вас с дочкой люблю, и терять не хочу. Короче, пить у нас в семье будет кто-то один. И это буду я, и то саму малость, а тебе всё, с этого дня, ни грамма.
С этого дня мы снова стали жить по-человечески. И родилась у нас вторая девочка. Семья увеличивается, нужно расширяться. Взяли ипотеку купили квартиру. Тут и мужу предложили место с хорошей зарплатой, только от дома далековато. Он согласился и уезжал от нас на целую неделю, а то и на две. Приедет пару дней дома побудет и опять на работу.
Год так отработал, второй, третий, а потом затосковал. Не могу, говорит, так больше. Не могу без тебя и без наших девчонок. Мне кажется, что у меня душа от тоски уже чёрная, как бы беды я какой не натворил.
Что делать? Тогда, - говорю ему, - возвращайся домой. Будем как все, маленькую в садик отдадим, я на работу выйду, благо прежнее место за мной ещё сохраняется. Все так живут, и мы с тобой жить будем.
Он вернулся, стал работу искать, а оказывается, что нигде не нужен. В одно место сунулся, в другое. Не нужен. У мужика руки золотые, начал калымить. Месяц поработал, зима, калымы кончились и он сел. Сперва сел, потом лёг.
Читать далее...

«Сапожки»
Чем ближе становился день разлуки с семьёй, тем больше Семён мрачнел, чаще вздыхал и почти не вступал в разговоры. Дело в том, что его семья полным составом, включая жену и двух мальчиков, четырёх и тринадцати лет, улетала в Австралию. Папа из-за крючкотворства тамошних чиновников вынужден был оставаться на родине. Ещё целых два года ему предстояло жить в одиночестве и общаться со своей семьёй через монитор от компьютера.
Конечно, волновался не только папа. Переживала и мама, разумеется, и дети, во всяком случае старший тринадцатилетний точно, не представляющие как они теперь станут жить без папы.
А тот всё молчал, молчал и надумал, прежде чем дети уедут каждому из них подарить какую-нибудь стоящую вещь, от него, от папы, чтобы помнили. Нужно было только решить, что именно дарить. Потому как подарок должен быть необременительным, лететь предстояло очень и очень далеко, да ещё и с пересадкой в Японии.
С маленьким проще. Он и игрушке будет рад. Папа купил малышу машинку, да не простую, а с моторчиком. С тех пор мальчик с машинкой не расставался. Даже укладываясь спать, он ставил её в гараж, что устраивал у себя под подушкой.
Со старшем сложнее. Когда человеку исполняется тринадцать, то трудно понять он уже взрослый, или всё ещё ребёнок? Но в любом случае, машинкой здесь не обойтись.
А что если я подарю ему сапожки? Да, такие как у легендарного «Крокодила Данди». Настоящие, с каблучком из натуральной кожи светло коричневого цвета.
Нужно сказать, что Семён, готовясь к эмиграции, прочитал всё что только можно найти в наших местах и прочитать о зелёном континенте. И, конечно пересмотрел множество австралийских фильмов и фильмов об Австралии. Неудивительно, что Пол Хоган стал для него кумиром.
Помню, однажды зайдя к нему в гости увидел висящую на стене широкополую шляпу, украшенную зубами крокодила.
Я не удержался и попросил разрешения примерить:
- Настоящая?
- А как же, из Австралии, - довольно улыбнулся Семён, - всё как у Данди.
Долго папа искал подходящие сапожки в подарок старшему сыну, и нашёл именно такие, какие ему хотелось.
Радостный принёс он покупку домой и позвал сына померить обновку. Несмотря на тот факт, что недешёвые сапожки из натуральной кожи светло-коричневого цвета подошли по размеру, нигде не натирали и не давили, мальчику они не понравились.
- Да, ну, папа. Они совсем не молодёжные. Купил бы лучше кроссовки.
- Кроссовки?! Какие кроссовки, сынок, ты в Австралию летишь, – кипятился отец. – Ты глянь, кожа-то какая, а? А выделка? Настоящие итальянские, а тебе не нравятся.
Короче, не спорь с папой, бери и носи. Это мой тебе подарок.
Счастливый, прилетишь в Австралию, сойдёшь с трапа самолёта и обуешь сапожки. Будешь ходить в них по той благословенной земле, и благодарить своего папу.
На последних словах голос у Семёна дрогнул, он едва справлялся с волнением, на его глазах появились слёзы.
При таких-то обстоятельствах оно неудивительно, я тоже наверняка бы не сдержался. Это только на словах легко, остаться без семьи и прожить одному целых два года. Это всё одно что раньше в армии отслужить.
Правда мальчику сапоги не нравились. Он то и дело задвигал их куда-нибудь подальше. Но отец всякий раз находил свой подарок, спохватывался и говорил, «как бы не забыть», и выставлял сапожки на видное место.
В Москве в аэропорту прощаясь с детьми, он держался, всё время улыбался и шутил. Но провожавшая их родственница не удержалась и расплакалась. Тогда заплакали все, опять-таки кроме папы.
Младший так и вовсе, повиснув на шее у тётки, всё причитал:
- Хитренькие! Через два года я приеду, а ты уже умрёшь!
Семён держался из последних сил. Он понимал, даже разделившись на два континента, семья остаётся семьёй, а он её опора. Опора должна устоять при любых обстоятельствах.
Окончательно прощаясь с детьми, отец кивнул сыну на коробку с его подарком:
- Ты смотри, не подводи. Как прилетите в Австралию, так сразу и переобуйся. Не забывай папку, сынок.
Возвращаясь обратно в опустевшую квартиру, Семён с сестрой не спешили. Ехали молча. Женщина никак не могла успокоиться и всё продолжала всхлипывать. Семён следил за дорогой, а в горле у него стоял ком. Стоял, мешал и никак не хотел отойти. Будь он в машине один, возможно бы и дал волю чувствам, а при женщине, даже если это и сестра, не мог.
- Сеня, поплачь, - убеждала его сестра, - легче будет. Если стесняешься, останови машину и пойди немного пройдись.
Семён так и сделал. Съехав на обочину, он привычно обошёл вокруг автомобиля, обстоятельно попинал ногой колёса. Потом взял тряпку и протёр стёкла от пыли. Наконец зачем-то открыл багажник, долго в нём копался.
Сестра, оставаясь сидеть в машине, понемногу успокаивалась, и даже Читать далее...

Вчера после панихиды ко мне подошла мама взрослого сына, трагически ушедшего из жизни. Всё это время мы с нею рядом. Думал, будто я её понимаю и глубину её трагедии тоже. Оказалось, ничего я не понимаю, и даже не представляю, насколько не понимаю.
Вчера она подошла и сказала:
- Сегодня, на сто сороковой день после смерти моего сына...
Я содрогнулся:
- Вы что же, до сих пор продолжаете считать?
- Да, - она удивлённо, - а как же иначе?
Когда мы служили срочную, у каждого бойца был свой маленький карманный календарик. День прошёл, число в календаре проколол или зачеркнул. Мы мечтали о встрече с теми, с кем нас разлучили, и кого мы продолжали любить. Мы торопили своё время.
Мне кажется, мать точно так же теперь до самого конца будет зачёркивать оставшиеся дни. Это не его дни, это её дни...
На прошлой неделе, будучи на рождественских чтениях, ночевал в Москве в семье моих старых друзей. Они рассказали, что в их огромном доме рядом с метро Медведково в одной из квартир жил старик со своей внучкой третьеклассницей. Мама девочки сбилась с панталыку и давно уже затерялась где-то в непроходимых московских джунглях. А эти двое остались. Как раз незадолго до моего к ним приезда ребёнка сбила машина и она в тяжёлом состоянии попала в больничку.
Дед, я понимаю, что он не намного меня старше, пришёл к моим верующим друзьям и попросил помолиться.
- Вы люди святые, попросите Боженьку, пусть Он оставит мне мою Дашку.
Ребёнок умер утром на следующий день, дедушка - вечером того же дня. Их даже отпевали вместе. Наверно там, на Небесах они сейчас идут рядом...

http://alex-the-priest.livejournal.com/244506.html

«Годовой отчёт»
Просыпаться утром и вставать Полина отказалась категорически. Закопалась лицом в подушку и продолжала лежать без движения. А всё из-за того, что накануне вечером так же не соглашалась отправляться в постель и просидела за столом со взрослыми далеко за полночь.
Бабушка присаживается на кровать рядом с малышкой и начинает гладить её по спинке:
- А кто сегодня собирался идти в цирк? Полина пойдёт в цирк?
- Нет, - доносится из-под подушки, - не пойдёт!
- Тогда как быть с дрессированными енотами? Ты же хочешь посмотреть на дрессированных енотов?
- Нет! Я не хочу смотреть на енотов!
- И на клоунов не хочешь смотреть?
- Не хочу!
Алиса стоит здесь же рядом с кроватью и с тревогой слушает разговор бабушки со своей младшей сестрой. Вчера они втроём вместе с мамой заехали в гости к дедушке c бабушкой. Узнав, что на следующий день сюда в посёлок приезжает цирк, мама с девочками немедленно решают идти на представление. И Полина хотела пойти, а теперь вот, лежит и не хочет вставать, и идти смотреть на енотов тоже не хочет.
Алиса знает и любит песенку про «крошку енота», она очень любит енотов. Ей хочется посмотреть на забавных зверушек, да и на клоуна поглядеть девочка тоже не против. И она принимается уговаривать сестру вместе с бабушкой.
Полина чувствует себя на высоте положения и тут же начинает командовать сестрой. Только и слышно:
- Алиса, где моя кофточка?! Дай мне мои колготки!
Так продолжается довольно долго. Алиса не перечит и во всё старается угодить младшей сестре, лишь бы та не вредничала и согласилась отправиться в цирк. Наконец она не выдерживает и со слезами бросается к маме:
- Полина говорит, чтобы я убирала за ней горшок! Я не хочу убирать её горшок!
Мама берёт ситуацию в свои руки и ставит распоясавшуюся Полинку на место. А довольная Алиса спешит к дедушке:
- Дед, давай в лото играть! – И она, не дожидаясь согласия, начинает раскладывать карточки детского лото с картинками всевозможных животных.
Дедушка вот уже второй день как пытается сосредоточиться и начать писать годовой отчёт, но заслышав внучкин голос отрывается от своих записей.
Алисе уже пять лет, и она любит играть в разные настольные игры. Полинке, той лишь бы побегать, потому играет Алиса, как правило, с мамой, а когда приезжает в гости к дедушке, то и с ним. Что характерно, дед, во чтобы они с ним не играли, будь то лото, или домино, или любая другая игра, неизменно проигрывает.
Вчера перед сном он дважды «продул» внучке в какую-то новую компьютерную игру, скаченную на мамин айпад. Причём, играя, он явно пытался разобраться во что играет, и как правильнее будет ему ходить, но оба раза счёт партий оказался разгромным и не в пользу дедушки.
Вот и сейчас, казалось бы, деду по – началу так везло. Он первым закрыл все свои карточки, кроме одной последней. Алиса очень переживала, что сейчас она неминуемо проиграет. Даже слезинки начали от обиды наворачиваться, но, к счастью, сумела-таки вырвать победу, буквально на самой последней секунде.
Нет, дедушке явно не везло, потому как вторую партию она тоже проиграл.
На цирковое представление дети отправились на целых два часа раньше заявленного. А виноватым во всём оказался дедушка, потому что именно он сказал, будто представление начинается в три часа по полудню, а оно начиналось в пять.
На улице накрапывал мелкий противный дождик. Чтобы не возвращаться назад домой и скоротать время до представления, мама предложила девчонкам посидеть в детском кафе под названием «Маленькие радости».
Алиса немедленно согласилась, поскольку ещё раньше слышал об этом кафе от дедушки, и знала, что внутри здания находится детская горка и даже целый игровой уголок. А Полина ничего этого не знала, потому, настроившись на немедленное выступление енотов, расстроилась и даже всплакнула, но поскольку деваться всё равно было некуда, то и проговорила сквозь слёзы:
- Я не хочу в ваши «Маленькие радости», я хочу в «Маленькие печали».
Правда, потом так разыгралась в «лабиринте», что когда мама, достав её из – за сетки ограждения, поставила на диван, не успокаивалась и всё продолжала прыгать. Да так, что не удержавшись вылетела с дивана и завалилась между его спинкой и стеной. Пришлось всем вставать и отодвигать большой тяжёлый диван, чтобы выручить Полю из вынужденного заточения.
Цирковое представление ребятам не понравилось. После короткого первого акта, которое состояло из выступления дрессированных енотов и совсем несмешного клоуна, объявили антракт. Зазвучала громкая музыка и призывы купить детям сладкую вату, кока-колу, разные игрушки и блестяшки.
Алиса, никого не предупредив, тут же исчезла из виду. Оказалось, что услышав призыв, она полезла на сцену фотографироваться с енотами. Но узнав, что у Читать далее...

Архимандрит Софроний (Сахаров) говорит: "Всякое сердце человеческое создано Богом в тайне от других". На свете так много сердец, и каждое - неповторимая личность. Грешим, правда, одинаково, точно под копирку. Никакого эксклюзива.
Впервые за полтора десятка лет имел отпуск целых восемнадцать дней. В это время много ездил на машине, летал самолётом. Вокруг постоянно люди.
Огромный аэропорт. Объявляют посадку на несколько рейсов. Самолёты взлетают почти одновременно. В очередях на посадку выстраивается множество людей. Характерные европейские лица. Русской речи совсем неслышно.
Ловлю себя на том, что в ожидании своей очереди представляю как души покидают тела и присоединяются к такой вот интернациональной очереди, только Там на Небесах.
Души следуют одна за другой, а их сортируют - вам туда, а вам - сюда. Вдруг появляется душа праведника, какой-нибудь бабушки, в земной жизни совсем неприметной. Ангелы в полупоклоне - да, пожалуйста, для вас "проход бизнес классом", а вам, простите, придётся подождать.
Не знаю, как Там на самом деле обстоят дела с очередями, только наше бытие, а следовательно и значимость, на самом деле определяется близостью к Творцу. Один только Бог есть Сущий. И подлинное бытие только в Нём одном. Человек, оторвавшись от Бога, пребывает в небытии. Как в той грузинской притче, жизнь прожил, а так и не родился.
Соединение с Богом делает жизнь осмысленной и оправданной. Само стремление к Нему есть признак выздоровления души и возвращения в подлинную реальность.
Летайте в вечность бизнес классом :)

http://alex-the-priest.livejournal.com/236171.html

Нина, наша староста, рассказывает. Приходит в храм знакомая старушка. Год её не было. Приехала на лето.
-Вот, Нина, это моя лепта на храм, и протягивает купюру в 5 тысяч рублей. - Куда положить?
Староста показывает ей на кружку. Вот сюда. Та положила и ушла довольная.
Сегодня утром приходит плачет. Пять тысяч потеряла.
Нина ей:
- Ничего ты не потеряла. Здесь твои деньги, в кружке лежат. Ты же сама вчера их на храм пожертвовала.
Бабушка слушает. Успокоилась. Вздыхает:
- А на что же я теперь жить буду? Денег-то у меня больше нет.
- Тогда давай назад твои деньги доставать.
- Давай.
Достали. Забрала и ушла довольная.

http://alex-the-priest.livejournal.com/233432.html

Сегодня неожиданно осознал, что у моих соседей через стенку уже целых две недели по ночам ни одной пьянки, визгливых выяснений отношений или драки.
Хожу на службы, молюсь, сплю. Всё вроде как обычно, а чувствую, что чего-то не хватает. Привычного такого, родного, словно как раньше, ещё в советские годы, музыкальной заставки перед началом новостной программы "Время".
Никогда не думал, что может проявиться зависимость на дебоши соседий алкоголиков.

http://alex-the-priest.livejournal.com/223003.html

«Золушка»
Восьмилетняя девочка, а глаза взрослые, рассудительные. С ней бы восьмилетней в догонялки побегать, да посмеяться, а в глаза посмотришь, и не хочется смеяться. Такой взгляд бывает у детей, порой совсем маленьких, но очень много чего уже испытавших, и повзрослевших до срока.
Оксану доставили к нам из районного центра. Из родителей одна только мама. До вчерашнего дня мама находилась под следствием, а вчера её, наконец, приговорили к пяти годам лишения свободы за распространение наркотиков.
На меня она не смотрит. Её взгляд ложится немного в сторону окна. Словно ей интересно, что там за стеклом. Я знаю, так смотрят, когда боятся более сильного спровоцировать на агрессию. Чтобы не ударили. Сейчас я для неё этот сильный человек.
- Как тебя зовут? – Хотя, конечно, можно было бы и не спрашивать. Её ещё совсем тоненькое личное дело лежало передо мной на письменном столе.
- Меня зовут Оксана, - спокойно, без каких-то бы ни было эмоций, отвечает девочка, и добавляет, - а фамилия Павлова.
- А моё имя - Татьяна Алексеевна. Можно просто: «мама Таня», меня здесь так многие зовут. Я директор N-ского детского дома. Можешь не бояться, здесь тебя никто не обидит, если захочешь, мы будем с тобой дружить.
Девочка отрывается взглядом от окна и переводит его на меня. Осторожно, опасаясь подвоха. Ей ещё никто не предлагал дружить. Я тут же вспомнила недавний разговор с дочерью. О чём-то мы с ней заспорили, увлеклись и незаметно перешли на повышенные тона. Смотрю, из-за мамки выглядывает моя семилетняя внучка, в глазах слёзы:
- Мама, бабушка, не ругайтесь, пожалуйста.
Вот и у этой в глазах что-то похожее, только без слёз.
Девочка оказалась тихой спокойной неконфликтной. Старалась учиться в школе, правда учёба давалась ей трудно, поскольку до того как ребёнок попал в детский дом ей было явно не до книжек. И ещё, она ела, и никак не могла наесться. Но это обычное дело, у тех, кто долго голодал, некоторое время после напрочь пропадает чувство насыщения. И вернуться оно может лишь многие месяцы спустя, а может, и годы.
Нужно было думать, и как-то решать дальнейшую судьбу девочки. Обычно дети, поступающие в детский дом, большей частью поступают от родителей, лишённых этих самых родительских прав. Если ребёнок маленький, его усыновление проходит безболезненно. Трёх, четырёх летний, а то и пятилетнее дитя полностью забывают прежних своих родителей, образ их жизнь. Словно, берёт кто-то и стирает им в памяти их прежнюю несчастную жизнь. А если человечек уже большой, хотя бы такой как восьмилетняя Оксана, то передача в новую семью такого ребёнка производится только с согласия самого ребёнка.
Оксаниной маме предстоял срок отсидки в пять лет. Вернувшись из мест заключения, она имеет право поселиться в своей прежней квартире, устроиться работать, и доказав службе опеки, что избавилась от вредных привычек, ставить, с согласия ребёнка, вопрос о воссоединении семьи. Процесс этот не быстрый, но и не слишком долгий.
Приглашаю девочку к себе и спрашиваю:
- Оксана, скажи, пожалуйста, ты свою маму любишь?
Вопрос этот для детского дома риторический. Каждый ребёнок продолжает надеяться на то, что мама обязательно за ним вернётся. Вернётся и заберёт. Ни у кого из них даже мысли такой не возникает, что мама способно его забыть. И мы здесь, весь работающий персонал, воспитатели, педагоги, эту мысль в ребёнке обязательно поддерживаем.
- Я её раньше любила, - ответила мне Оксана.
- Раньше, это когда?
- Когда она ещё не была наркошкой. Мы с мамой вдвоём жили. Мама работала на фабрике, а я ходила в детский сад. Так хорошо было.
Татьяна Алексеевна рассказывает, а отец Филипп сам помнит как к нему самому в храм приходила молоденькая женщина. Маленькая и очень худенькая. И очень несчастная, недели две назад её муж, и отец их ребёнка покончил с собой. Отчаявшийся наркоман. Так вот, в их разговоре батюшку поразила одна её фраза.
Они шли по дороге от храма к посёлку. Женщина рассказывала о том, как они жили, вспомнила время, когда муж был ещё нормальным человеком. И в какой-то момент просто, по-детски шмыгая носиком, сказала: «Так хорошо было…», и улыбнулась.
Батюшка помнит, как они шли. Он слушал молодую вдову, сочувствовал её горю, и как эта безыскусная фраза неожиданно глубоко процарапала ему по душе.

- А теперь? Теперь ты любишь маму?
- Нет, теперь я её не люблю.
- А я, - нужно сказать, что Татьяна Алексеевна совсем недавно проводила в последний путь свою старенькую маму, - а я люблю. И буду любить всю свою жизнь.
- Мама Таня, но ведь тебя не били шнуром от утюга, и ты не оставалась на несколько дней одна в холодном доме. Знаешь, как страшно быть одной в доме с проломанной входной дверью. Сидишь под дверью и плачешь. Приедет полиция, и везут в приют. Там Читать далее...

[показать]
7 марта исполняется 38 годовщина со дня кончины Сергея Иосифовича Фуделя. Сегодня случайно наткнулся на эту фотографию, предположительно, двухлетней давности. Здесь нас с отроками Петром и Павлом сфотографировали возле домика, в котором Сергей Иосифович написал все свои основные произведения.
В конце марта будет год как трагически погибли и эти двое ребятишек. Старший Павел провалился под лёд, младший Петенька бросился спасать брата...
Царство им всем Небесное

http://alex-the-priest.livejournal.com/220284.html