Репост записи https://elena-2004.livejournal.com/748166.html.

https://alex-the-priest.livejournal.com/366532.html

https://alex-the-priest.livejournal.com/363009.html

https://alex-the-priest.livejournal.com/361958.html

https://alex-the-priest.livejournal.com/360594.html

Тот клятый год уж много лет, я иногда сползал с больничной койки.
Сгребал свои обломки и осколки и свой реконструировал скелет.
И крал себя у чутких медсестер, ноздрями чуя острый запах воли,
Я убегал к двухлетней внучке Оле туда, на жизнью пахнущий простор.
Мы с Олей отправлялись в детский парк, садились на любимые качели,
Глушили сок, мороженое ели, глазели на гуляющих собак.
Аттракционов было пруд пруди, но день сгорал, и солнце остывало,
И Оля уставала, отставала и тихо ныла, деда погоди.
Оставив день воскресный позади, я возвращался в стен больничных гости,
Но и в палате слышал Олин голос, дай руку деда, деда погоди…
И я годил, годил, сколь было сил, а на соседних койках не годили,
Хирели, сохли, чахли, уходили, никто их погодить не попросил.
Когда я чую жжение в груди, я вижу, как с другого края поля
Ко мне несется маленькая Оля с истошным криком: «Деда-а-а, погоди-и…»
И я гожу, я все еще гожу, и, кажется, стерплю любую муку,
Пока ту крохотную руку в своей измученной руке еще держу.

https://alex-the-priest.livejournal.com/359955.html

https://alex-the-priest.livejournal.com/357637.html

https://alex-the-priest.livejournal.com/357469.html

https://alex-the-priest.livejournal.com/357326.html

https://youtu.be/teEcuWCtySk?list=RDx3EZ66ormYw&t=78

https://alex-the-priest.livejournal.com/356932.html

https://alex-the-priest.livejournal.com/356660.html

https://alex-the-priest.livejournal.com/356591.html

https://alex-the-priest.livejournal.com/356155.html

Лит. – Ин.12:1–18

Господь Иисус Христос за три года земной жизни совершил много чудес. Апостол Иоанн Богослов пишет, что «если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг» (Ин.21:25). Господь являл Свою власть и над силами природы, и над стихиями, и над бесами. Это всегда вызывало восхищение и благодарность у тех, кто был рядом.

Но вот настал день, когда вся слава, все восхищение, вся благодарность собрались воедино, и как бы хлынули из берегов. Это – вход Господень в Иерусалим. В этот день «весь город пришел в движение, и говорили: кто Сей»? Господь въезжал в город, сидя на молодом осле. А множество «народа постилали свои одежды по дороге, а другие резали ветви с дерев и постилали по дороге». Другие же «взяли пальмовые ветви, вышли навстречу Ему и восклицали: осанна! Благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев»! Мало того: даже «из уст младенцев и грудных детей» раздавалась хвала.

В этот день и Святым Духом, и людьми торжественно провозглашалась справедливая оценка земных трудов Господа Иисуса Христа. Его земная жизнь достигла вершины славы, вершины успеха. Завтра она уже перевалит за этот пик, и будет стремительно падать, пока не достигнет страстной пятницы. То, что накапливалось три года, расточится за несколько дней. А пока – с какой надеждой переживают ученики славу своего Учителя! Какие планы строят на будущее! Но вскоре и они в страхе разбегутся и оставят Его одного и перед судом, и на кресте.

Но именно эти последние, скорбные и бесславные дни окажутся несравненно более великими. Вглядываясь в эти дни, Господь говорит: «если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин.12:24).

Так, и в жизни каждого человека время заката несравненно важнее. Все, что мы в расцвете творческих сил даем людям, – все это Господь мог бы дать и через кого-то другого. Он даже и из камней мог бы создать детей Аврааму (Мф.3:9). Но вот нести крест своего одиночества, бессилия и болезней может только сам человек, и никто за него этого сделать не может. Поэтому пик своего торжества мы должны переживать с величайшим смирением, с ощущением непрочности, зыбкости человеческой славы. А вот начала своего страстного времени мы должны ждать с надеждой истинного блага, истинного торжества и победы, которых уже никто не разрушит и не отнимет.

Когда приближается страстная седмица нашей жизни, мы должны смотреть вперед, как смотришь вперед в юности: с радостным замиранием сердца. Все – впереди. Вся жизнь, еще неизведанная, но такая заманчивая и полная счастья! Ведь сколько уже лет мы в церкви, сколько уже мы пережили Великих постов, и должны же мы, наконец, убедиться, что за страстной седмицей всегда и неизбежно следует Пасха, Светлое Христово Воскресение!
Протоиерей Вячеслав Резников

https://alex-the-priest.livejournal.com/355936.html

https://alex-the-priest.livejournal.com/355646.html

https://alex-the-priest.livejournal.com/355455.html

https://alex-the-priest.livejournal.com/355253.html

Мне позвонили и высокий женский голос, представившись, попросил освятить недавно приобретённую квартиру. Я согласился. Мы условились о времени, и вскоре я уже стоял перед дверью квартиры по указанному мне адресу.
Позвонил. Дверь открылась. Передо мной на пороге стояла женщина, молодая, лет тридцати. Приятное открытое лицо, глаза спокойные, изучающие. Не помню, чтобы я где-то встречал её прежде. Спросил:
- Наверное, вы неместная. Или я ошибаюсь?
- Действительно, не местная. Сюда к вам я перебралась из Саратова. Вышла замуж за коренного жителя посёлка и теперь вот тоже живу здесь, - и, посторонившись, она жестом пригласила меня войти.
Зайдя в квартиру, я увидел ещё и мальчика, маленького, лет шести.
- Вот, приболел, - жалуется мама, - пришлось оставить дома. Узнал, батюшка придёт, и ждёт вас с самого утра.
Мальчик молча с интересом рассматривает священника.
- Ну, что, рад? Дождался? – Смеётся мама.
- Да, - смущается мальчик и убегает из комнаты. Потом возвращается и протягивает мне свою маленькую ладошку:
- Меня зовут Богдан! – и снова убегает.
Умиляюсь: - Какой у вас хороший сыночек!
К детям я давно уже неравнодушен, особенно если они такого же возраста, как и мои собственные внучки.
Пока готовился к освящению, раскладывая на столе всё необходимое, краем глаза рассматривал развешенные по стенам комнаты фотографии. Их было много, разного размера, цветные и чёрно-белые. И даже я, не специалист в этом деле, понимал, что большая часть из них сделаны профессионалом. Здесь были и пейзажи, и храмы, и люди. Кто-то из них смотрел в объектив фотоаппарата, кто-то просто шёл по своим делам, и даже не догадывался, что его в этот момент фотографируют.
Одна из фотографий, та, что висела здесь же, как раз напротив моих глаз, больше остальных приковывала моё внимание. Три человека, молодой мужчина с младенцем на руках, рядом с ними совсем молоденькая мамочка. Отец, а это был именно отец ребёнка, прижимается лицом к головке младенца. Все трое, даже малыш, улыбаются.
Присмотревшись, в молоденькой мамочке я узнал хозяйку квартиры.
- А этот малыш, как я понимаю, и есть Богданчик?
Хозяйка, заметив, что я с интересом смотрю на фотографии, с удовольствием начинает представлять мне своих родственников.
- Это, как вы догадываетесь, мои родители. Они остались у себя дома в Саратове. А это – она показывает на фотографию, меня заинтересовавшую, - наша семейная. Она вздохнула, - это время, когда нашу семью посетило счастье. Здесь мы сфотографированы все втроём, вскоре после рождения нашего Богданчика. Я, Богданчик и его папа, мой первый супруг.
Он был очень хорошим человеком. Мне вообще везёт на людей добрых. Профессионально занимался фотографией. В Саратове его знали, несмотря на молодой возраст, он успел провести персональную выставку своих работ.
Когда-то он, ещё юношей попал в автомобильную аварию. Родители подарили на совершеннолетие своему единственному сыну машину. А вскоре он, не справившись с управлением, улетел в кювет и перевернулся. И очень переживал, представив, как расстроятся родители. А ещё, когда машина перевернулась, он ударился головой о металлическую стойку.
В результате от всего, что произошло, у него в голове начала расти опухоль. Он лечился, сделали операцию, и болезнь остановилась. Мы познакомились, когда он уже оправившись от болезни, вернулся к нормальной жизни. Он чувствовал себя вполне здоровым, и через полгода после нашего знакомства сделал мне предложение.
И она снова повторила: - Он был очень хороший человек.
- Был? – Переспросил я.
- Я вдова. К сожалению, он умер ещё совсем молодым. Мы счастливо прожили первые два года, а потом вернулась болезнь. Не знаю, что стало причиной рецидива, но она вернулась.
Муж быстро слабел. Он не мог работать, не мог ходить. Только лежал, хотя и оставался в полном рассудке.
Руки уже не слушались, и кормить его мне приходилось из ложечки.
- Представляю, как вам было тяжело. Лежачий муж, а ещё и маленький ребёнок.
- Ребёнок? Нет, Богданчика тогда ещё не было, он родился потом.
По образованию я медик, потому супруга в больницу класть отказалась, ухаживала сама, полностью посвятив себя мужу. Можете представить, во что превратилась наша квартира. Не дом, а настоящая реанимационная палата.
Лечащий врач приходил к нам домой, смотрел больного, прописывал необходимые лекарства. И очень ненавязчиво подготавливал меня к смерти любимого человека.
На то время моему мужу было всего двадцать семь лет. Я понимала, что чудес не бывает, и что лечащий доктор прав, сотню раз прав, но в двадцать два становиться вдовой, это у меня в голове не укладывалось. Тем более, что больной не впадал в забытье, постоянно оставаясь в полном рассудке. Вы не Читать далее...

Надежда, моя соседка, выйдя на пенсию, устроилась работать в общественную баню. Но не в такую баню, куда мы раньше ходили с целью помыться и в парилке попариться, а в современную, оснащённую по последнему слову достижениями высокого банного искусства.
Понятно, такое заведение изначально задумывалось не с целью банальной помывки. Помыться можно и дома, а с целью отдохнуть, пообщаться и приятно провести время. Специально ради этого во дворе перед баней соорудили стационарный мангал, а внутри помещения устроили буфет с широким ассортиментом спиртных напитков. Кстати, при желании спиртное можно приносить с собой.
Встречаясь со мной Надежда здоровалась и вздыхая, порой добавляла:
- Батюшка, вот, что я тебе скажу. Не мне, тебе в этой бане надо работать. Банщик, вот человек, к которому за советом, или поговорить, а порой и просто, чтобы их хоть кто-нибудь выслушал, обращается множество разнообразных, подвыпивших душ.
Мужики, те просто напиваются, а женщины те нет. Женщины, народ сложноорганизованный. Ей мало выпитого шампанского. Напоётся, напляшется, а потом ей ещё и поговорить, и поплакаться нужно. Душа переполнена, чаще всего чем-нибудь нехорошим, воспоминаниями, обидами разными. Ей бы излиться как это бывает незнакомому попутчику в вагоне поезда дальнего следования. Да только где взять такого человека, способного выслушать? Нет такого попутчика, зато есть банщик. Вот они меня и донимают.
- Я говорю, ну чего ты ко мне идёшь? Вишь ты, нашла она себе дежурные уши. Мне этого не надо, мне за это не платят. Ты к батюшке в церковь иди, на него и вываливай. Кстати, у меня сосед в церкви работает, давай познакомлю.
Не, говорит, к попам не пойду, я им не верю. А потом, к попу трезвым надо идти, а на трезвую голову какой разговор?
Но я-то знаю, Надежда та только на словах такая резкая, а как кто заплачет у неё на плече, так и выслушает и по головке погладит. Так что понимает она меня, своего соседа, и мой нелёгкий поповский труд. Потому и сочувствует:
- Двое мы здесь с тобой души лечим. Только у тебя, батюшка, свой приход, а у меня свой.

Однажды в какой-то из дней Рождественского поста ставлю автомобиль на стоянку, как раз через дорогу напротив бани. Нужно сказать, что стоянка относительно бани расположена на возвышенности, потому мне со своего места видно всё, что происходит рядом с баней.
Я вышел из машины, достал телефон и собираюсь позвонить. В это время дверь в баню распихивается, и в тоже мгновение, хохоча и приплясывая, из неё на улицу разом вываливают три девицы.
Ещё бы лет тридцать назад их отнесли бы к женщинам бальзаковского возраста, по сегодняшней классификации – все они молодёжь до сорока. Пьяные и потому весёлые, едва сохраняя равновесие, они забавно выплясывают что-то наподобие джиги.
На головах у всех троих поверх обтягивающих лыжных шапочек красуются ободки с красного цвета рогами из мягкого материала.
Моя соседка Надежда, выпроваживая гостей, проводила их до калитки. Увидела меня, обрадовалась и крикнула:
- Вот, батюшка! О чём мы с тобой и говорили. Как видишь, у тебя свой приход, а у меня свой! У нас девушки отдохнули, в баньке попарились, соответственно и набрались. Слышь, как горланят, сердешные.
Теперь твоя очередь! Самое время принимать моих «чертовок» на покаяние!
И уже, обращаясь к веселящимся подругам, добавляет:
- Вперёд, красавицы! Из «ада» прямиком на «небеса», и показывает им рукой в мою сторону.
Те, какими бы ни были пьяными, рассмотрели во мне священника, и принялись возмущаться:
- Позвольте, что значит «из ада»?! Почему «из ада»?!
Надежда:
- Как это, почему? Вы друг на дружку то посмотрите, какие у вас на головах роги повырастали! – И смеётся, - чертовки! Как есть чертовки!
Девушки приглядываются, видят рога и перестают смеяться. Мгновенно протрезвев, ещё какое-то время соображают, а потом дружно направляются в мою сторону.
- Батюшка, мы не хотим в ад! Не хотим! Прости нас Христа ради! – и, не снимая украшений с рогами, лезут ко мне на стоянку. И вот уже все трое, размазывая по щекам пьяные слёзы, утыкаются мне мягкими рожками кто в грудь, кто в бок.
- Кать, ты расскажи, расскажи о своей беде!
- Ой, батюшка, родненький! Мне уже тридцать шесть, а детей всё нет. Бросит меня мой Мишка, точно бросит. Я уж и к Матронушке ездила, в очереди отстояла. Ребёночка просила, а его всё нет.
Вторая «чертовка» тоже плачет. Глажу её по рожкам:
- А у тебя что?
- Последнее время с мужем постоянно ругаемся. И с работой вот тоже, как бы с нового года не сократили.
Смотрю на третью. Лицо знакомое. Только при встречах со мной она, не здороваясь, проходит мимо.
- А ты, что заходишься?
- Так подруги это мои. Из Москвы ко мне на день Читать далее...

Дело было на Пасху в самом начале нулевых. Если конкретнее, то на Радоницу 2000-го года. После литургии настоятель благословил мне отправляться на городское кладбище служить заупокойные литии на могилках усопших православных христиан.
Это был мой первый такой опыт служения на кладбище в день всеобщего поминовения усопших. Кладбище, куда я в тот день направился, на то время в городе было единственным и очень старым. Многие, из тех, чьи родственники были погребены на этом кладбище, подходили ко мне заранее, ещё в храме и просили обязательно побывать у них на могилках. Договаривались, обещая ждать меня на условленных местах.
Беда только в том, что я на то время никогда прежде на этом кладбище не бывал и весьма смутно представлял, где и кто обещал меня дожидаться. Потому, пройдя на кладбище через главные ворота, я тут же оказался в окружении множества цыганских семей, пирующих здесь же прямо на центральной аллее. Столы, накрытые всякой всячиной, дымящие мангалы с жарящимся шашлыком и бутылки со спиртным.
Изрядно подвыпившая толпа, завидев священника, отреагировала шумно и радостно. Пока я, в соответствии с нарисованным на бумажке маршрутом движения, пробирался до мест, где меня дожидались в первую очередь, ко мне то и дело подбегали какие-то люди, со стаканами в руках, предлагая «помянуть» их покойничков. Я извинялся, отказывался и бежал дальше.
Вдруг из целого хора навязчивых предложений выпить, я услышал просьбу о молитве. Остановился и стал всматриваться в окружающих меня людей:
- Кто просит помолиться? - И увидел цыгана лет тридцати пяти, приятной наружности, аккуратно постриженного и совершенно трезвого.
- Я прошу. Помолись, батюшка, о моих друзьях. Они лежат рядом. Вон там, - и он махнул рукой куда-то в сторону от центральной дорожки.
- Хорошо, ведите.
Мы подошли к двум холмикам, с не по-цыгански скромными надгробиями. На фотографиях молодые мужчины, обоим лет по тридцати.
- Вот, батюшка, это мои друзья. Ехали вдвоём и разбились. Помолись о них.
Я достаю кадило и начинаю разжигать уголёк. Зажечь уголь вне пономарки это целая проблема. Благо, уже тогда появился быстровоспламеняющийся уголь, афонского производства. Когда уголёк уже достаточно разгорелся, я попросил пригласившего меня цыгана подержать кадило, а сам, отвернувшись от него, лезу в саквояж за ладаном.
Пока доставал текст заупокойной литии, тогда я ещё не знал его наизусть, открывал коробочку с ладаном, вижу моё кадило вовсю разгорелось ярким пламенем с переливающимися всполохами зелёного цвета. Ещё из кадила повалил густой дым.
В недоумении смотрю на кадило и ничего не понимаю. Когда это я успел положить в него ладан? Или это так специфически дымно разгорается чудо афонских технологий? Ладно, надо будет учесть и не пользоваться им в закрытых помещениях. Беру текст литии и начинаю службу.
Вдохновенно молясь, ещё бы моя первая самостоятельная лития на могилках, наблюдаю, как сопровождавший меня цыган пару раз заботливо ныряет к моему кадилу, заботливо поправляя, то и дело цепляющиеся одна за другую цепочки. Я служу, кадит моё кадило всё тем же зелёным пламенем.
Целый день я потом провёл на кладбище, поспевая от одной могилке к другой. Сжёг целую упаковку угля, но никогда больше не выдавало моё кадило столь понравившегося мне пламени бриллиантово зелёного цвета.
Уже под конец, собираясь покидать кладбище, иду на выход всё по той же главной аллее. Вдруг снова вижу того благочестивого цыгана, что первым обратился ко мне с просьбой помолиться о его друзьях. Он встаёт из-за стола и спешит в мою сторону.
- Батюшка, не знаю даже как тебе это сказать. Только это, когда ты служил на могилках моих друзей, я тебе в кадило травку подсыпал. Любили покойнички покурить. Вот я и подумал, пусть побалуются. Это ничего, это не страшно?
Так вот откуда это яркое пламя с зелёными всполохами, а я думал издержки афонских технологий. Увидев, как от этой новости я изменился в лице, цыган сообразил, что сделал что-то не так.
- Что? Это грех!? – Запричитал он, чуть не плача. – Что же мне делать?
- Что делать. Иди в храм на исповедь и кайся.
- В храм? – Человек уже реально плачет, - так это только завтра. Я же теперь всю ночь спать не буду! Отец, отпусти мне грех, отпусти!
Вижу, не отстанет он от меня, и накрыв его голову епитрахилью, читаю над ним разрешительную молитву.
И снова человек счастлив. Благодарит меня и возвращается за стол на свое прежнее место.

https://alex-the-priest.livejournal.com/354355.html

Батюшка знакомый рассказывал. Как-то, это ещё до поста, скончался у них в посёлке один бывший алкоголик.
"В своё время был он человеком очень и очень пьющим. Жили мы с ним тогда в одном многоквартирном доме, и даже в одном подъезде потому и насмотрелся я на его художества вдоволь. И всегда поражался, какое же нужно иметь здоровье, чтобы так пить?
Жене, в конце концов, это надоело, и она выгнала его из дому. Потому пить он перебрался к маме. Мама с ним тоже не справлялась. Человек продолжал спиваться. Где он у нас только ни валялся. Пять лет валялся, десять, пятнадцать. Окружающие смотрели на него и задавались одним единственным вопросом, когда же он наконец умрёт? А человек пил, и не умирал. Однажды зимой, заснув в снегу, в пятнадцати градусный мороз, он, пролежав всю ночь, не только не замёрз, но даже и не обморозился. Понимая, что обычному нашему земному человеку такое не под силу, народ предположил, что этот, скорее всего инопланетянин.
Пока он так пьянствовал, умерла его мама, и человек остался один. Ну всё, решили соседи, теперь он точно пропадёт. И вдруг произошло чудо. На удивление всем, он остановился. После четверти века беспробудного пьянства прекратил пить и взялся за ум. Чем человек занимался, и на какие средства существовал, не знаю. Но руки у него были золотые. Помню, из разных выброшенных за ненадобностью железяк, соорудил что-то наподобие жигулей, и это подобие исправно ездила мимо храма по деревенской дороге. С шумом, скрежетом и дымом, но всё-таки ездила.
Время шло, он часто менял машины. Каждое его очередное произведение гремело всё меньше и уже почти не дымило. Однажды я шёл по дороге в храм, а он, поравнявшись со мною, притормозил и предложил довезти, но я, поблагодарив, отказался. Сейчас жалею, что отказался, Господь давал шанс пообщаться.
И вот человек скончался, будучи абсолютно трезвым. Единственное, что я о нём знал ещё из той прошлой жизни, когда он был моим соседом, что мама крестила его в детстве. Понимая, что молиться о нём никто не станет, и в храм, чтобы заказать отпевание, никто не придёт, я по собственной инициативе совершил по нему заочное отпевание. К моему удивлению, в день его похорон, меня находят не знакомые прилично одетые люди и сообщают, о смерти этого бывшего алкоголика, и о том, что хотели бы похоронить его как должно, в соответствие с законом.
Отвечаю, что усопшего я уже отпел, и они могут не беспокоиться. Тогда один из них спрашивает:
- А что ещё обычно делается в подобных обстоятельствах?
- Знаете, есть такая традиция в храм на помин по усопшему приносить подсолнечное масло, муку или хлеб. В наших местах ещё приносят не пользованное полотенце. Откуда этот обычай, не знаю, он существовал ещё до меня.
- Я вас услышал, - ответил незнакомец.
Это мне уже потом староста рассказывала, буквально через час один из них снова приезжает и подаёт ей крошечный пакетик. В нём кусочек ткани, оторванной от салфетки, буквально полоска, сантиметра два шириной и длинной в десять. Тоненький кусочек черного хлеба, на нём крохотный ломтик ветчинки. Пенициллиновый флакончик из-под лекарства, наполовину наполненный подсолнечным маслом и ещё меньшего размера самозакрывающийся полиэтиленовый пакетик со следами муки. Вручает старосте без тени улыбки. Мол, вот, всё как договаривались.
Рассказывая, она, явно озадаченная, достаёт из пакетика приношения в память о бывшем алкоголике и раскладывает передо мною.
- Представляешь? Я что думаю, а вдруг это инопланетяне"?

https://alex-the-priest.livejournal.com/354069.html