Мое детство всегда впереди меня.
Вся моя многочисленная семья, говорит, что в детстве была умнее, смышленой, а сейчас будто регресс, конечно же ведь мое детство всегда впереди меня.
Сегодня хочу вспомнить, написать так будто ретроспектива, или даже лучше будто я отмотала фильм на главную заставку где Вселенная представляет (Universal Pictures представляет).
Помню отчетливо детские весны, когда солнце светит, но ветер еще не прогрет и так и хлещет по красным щекам и носу, изводя узкие глаза слезами, так что не видишь совсем. Помню как воскресную полнолунную ночь вся семья в суматохе, готовятся в печах десяточки Пасок, пахнет сосновыми брусьями и дрожжами, а в деревенской хатке жарко и бабушка поет. Помню как мы одевались тепло-тепло потому, что в церкви как всегда будет холодно и сыро, бабушка брала для меня маленький стульчик, потому что стоять целую ночь не могла, засыпала, шаталась и даже пару раз пыталась свалиться спать, но бабушка всегда ловила, поэтому стульчик всегда брали с собой для меня. Помню темную дорогу к церкви, много туч и луна, как в каждой хате горит свет, а из трубы дымаря валит черной копотью пасхальный дым.
Не смогу передать словами весь трепет и нарастающую радость, когда шаг за шагом, поклон за поклоном добираешься до приоткрытых церковных дверей и слышишь как тихо урчит голос батюшки, как протяжным воем подпевают бабушки, а потом нос щекочет запах ладана и кадильного масла, папа с нежностью откроет скрипучие двери, три пары глаз оторвутся от песенных книжек, уставятся кто пришел, на секунду замешкаются забыв слова, и дальше продолжать воспевать "Осана Вышнему"
Помню как только войдя сразу замечаешь два огромных лица, и пары серых суровых глаз, что уставились на тебя с самого потолка, а в седой бороде Бога-отца белый голубь расставил крылья с нимбом над головой. И под таким тяжким взглядом со стен и потолков смотрят не две пары, а сто, по правую руку мужские, а по левую женские и мне всегда хотелось сказать добрый день, цари и мученики, добрый день ангелы, апостолы и пророки. И после приветствий сразу же хотелось пасть на колени лицом в пол и молиться, сказать я пришел. Хотелось сказать, добрый вечер Бог, это я маленький человек, я пришел не один, а со всей семьей сегодня мы помолимся за Тебя и твоего Сына, сегодня Великий Пасха Господня, недавно сняли с креста, а теперь он вознесся. Знаешь, дедушка Бог, я честно очень старалась быть хорошей, но почему я вошла в твой дом и чувствую, что я преступник и вор?
Помню как дым от кадильни ложился на белые космы и ступни Божих ног, как вся церковь тонула в мерцающем свете свечей, как было темно, а батюшка все читал, что-то певчие подпевали и моя бабушка с ними в такт шевелила губами. Церковь была очень темной и холодной. Потом все обряды, вместо батюшки выходил кто-то старый и читал хриплым басом, потом сорок раз чужая бабушка читала Аллилуя, потом все покинули церковь и пошли в обход, честное слово, до сих пор я не знаю зачем, но тогда мне казалось, что так мы призываем Бога в его же дом, что так мы отгоняем духов со всех сторон, трижды мы обходили церковь со всех четырех сторон, а когда возвратились внутрь церковь сияла. Засветили все свечи, зажгли лампы и всевозможный свет, церковь смени траур на радость, все черные одеяния, покрывала и рушники сменили пестрыми алыми, белыми и будто подожгли, все сияло и мне показалось, что насупленные брови Бога, как две дуги разошлись от носа, и он не хмурится, а улыбается. Рад, что сын остался жив, что спустя тысячи лет, люди помнят, воспевают и верят. И я радовалась вместе с ним, это чувство не описать, счастье как воздух было в каждой клеточке, я была счастьем будто была вместе с ним. И люди тоже проснулись, ожили и радовались будто этими молитвами они выпросили еще год такой жизни, что этой ночью молитвой они отвернули горе и смерть от целой земли, с тех пор мне не доводилось видеть одновременно так много счастливых людей, и понимаете каждый был раз не просто за себя, рад не от того, что он сам что-то там, а рад всецело и всему. Потом люди забрали свои плетеные кошики, высыпали на улицу и стали в круг, батюшка с ведрами полных воды ходил круг за кругом и святил куличи. С первой звездой на небе, мы уставшие и сонные, но по прежнему абсолютно счастливые плелись домой и говорили прохожим "Христос Воскрес". И в самые счастливые утренние четыре часа, вся семья как один садилась за стол и делила хлеб, как было сладко и вкусно. Как бабушка считала по месяцам и лунным дням когда будет следующая Пасха, и все знали еще год и все будет так же, мы будем снова сидеть за столом, счастливые и сонные, родные люди. Благодаря бабушке и ее вере пускай сейчас я верю или думаю не так, или кардинально по другому, но благодаря вере бабушки, я в самом детстве знала кто такой Бог, и почему Пасха такой важный и радостный день.

Наткнулась на известного Ошо, зачиталась. Давайте любить?

Когда вы близко подходите к любви, вырастает великий страх, возникает сомнение, если вы расслабитесь, если вы действительно войдёте в это, будете ли вы в состоянии снова вернуться назад? Будете ли вы в состоянии защитить вашу личность, вашу индивидуальность? Правильно ли так рисковать? И ум решает не рисковать так, потому что, по крайней мере, вы есть – ненапитанный, ненасыщенный, голодный, несчастный – но, по крайней мере, вы есть. Исчезнув в какой-то любви – кто знает? Вы исчезнете, и потом, какая гарантия, что там будет радость, что там блаженство, там будет Бог?


Люди думают, что они могут полюбить, только когда они найдут достойного человека – чепуха! Вы никогда не найдёте такого. Люди думают, что они полюбят, только когда найдут совершенного мужчину или женщину. Ерунда! Вы никогда не найдёте их, потому что совершенная женщина и совершенный мужчина не существуют. А если они существуют, то их не волнует ваша любовь.

Не требуйте совершенства, иначе вы не найдёте никакой любви, струящейся в вас. Напротив, вы станете совсем нелюбящим. Люди, которые требуют совершенства, это очень не любящие люди, невротичные люди. Даже если они могут найти возлюбленную или любимого, они требуют совершенства, любовь разрушается из-за этого требования.

Как только мужчина полюбил женщину или женщина мужчину, немедленно приходят требования. Женщина начинает требовать, чтобы мужчина стал совершенным, просто потому, что он любит её. Как если бы он совершил грех! Теперь он должен быть совершенным, теперь он должен внезапно сбросить все недостатки – просто из-за этой женщины. Теперь он не может быть человеком. Или он должен стать суперчеловеком, или он должен стать фальшивым, обманщиком. Естественно, стать суперчеловеком очень трудно, поэтому люди становятся обманщиками. Они начинают притворяться, актерствовать и разыгрывать игры.
Любовь не знает никаких границ. Любовь не может быть ревнивой, потому что любовь не может владеть. Ты кем-то владеешь – это значит, ты кого-то убил и превратил его в собственность.

Если ты не чувствуешь ревности, то будешь думать, что, наверное, больше не любишь, и ты цепляешься за ревность, потому что тебе хочется уцепиться за любовь – по крайней мере любовь в твоём представлении. Если твоя женщина или твой мужчина с кем-то другим, а ты совсем не испытываешь ревности, тотчас же ты начнешь беспокоиться о том, что больше не любишь. Многие века вам говорили, что влюбленные ревнивы.

Твой ум скажет: "Так естественно чувствовать боль, если тебя покидает возлюбленная или возлюбленный, потому что ты так любишь! Как ты можешь избежать боли, раны, когда тебя покидает любимый человек?" Фактически ты наслаждаешься и самой своей раной, очень тонким и бессознательным образом. Рана внушает тебе идею, что ты – великий влюблённый, что ты любил так сильно, так глубоко. Твоя любовь была такой глубокой, что ты разбит вдребезги, потому что тебя покинул любимый человек.

Просто наблюдай любого рода страдание: либо в нём содержится какое-то удовольствие, которого ты не готов лишиться, либо какая-то надежда на него, которая висит у тебя перед носом, как морковка.

Запомните, никогда не требуйте совершенства. У вас нет права требовать что-либо от кого-либо. Если кто-то любит вас, будьте благодарны, но не требуйте ничего – потому что он не обязан любить вас. Если кто-то любит – это чудо, будьте трепетны перед этим чудом.

Любовь – функция, естественная, как дыхание. И когда вы любите человека, не начинайте требовать; иначе с самого начала вы закрываете двери. Ничего не ждите. Если что-то приходит, чувствуйте благодарность. Если ничего не приходит, значит этому не надо приходить, нет необходимости этому приходить. Вы не можете ожидать этого.

Капля стала плакать, что рассталась с морем,
Море засмеялось над наивным горем.

Омар Хайям

Чем хорошо видеть вечерние дома и желтые окошки, ты не один.
чем хороша ночь, что не видно ни одной черной кошки, чем хорошо молчать, потому что я люблю тишиной.
Мрамор треснул пополам, из белого гладкого мрамора вышел красивый, большой герой античных любовей, герой неписаных романов, герой чужих дам, вышел совсем другой Аполлон.
Улыбка как пощечина мокрой рукой на ветру, если в вены влилась кровь, то в глазах остался мрамора след, отпечаток руки и тесака мастера, кто придумал вас, таких красивых, таких больших и ненужных
Вышел расправив плечи, говорил о многом, а о главном молчал, молчал долго красиво, грассировал алеями растоптанными тысячею ног.
Толпа забылась в работе, в тысячи дорог зашагала и потерялась
Хочется многое сказать, а у меня тишина.

Любочка любила, бедного, безолаберного Петю, любила страшно, седела на три четверти когда его не было к чаю, старела на десять лет когда он пропадал по ночам, она грозилась "Уйду!!!", и клялась и божилась, что бросит, бросила бы только не Петю, и не свою любовь к нему, она скорее всего, бросила бы свое не в меру постаревшее тело с моста да в воду, а ведь Любочке шел двадцать шестой год, не много, не мало но жизненный опыт и умудренная возрастом она уже давно должна бы знать, что такие Пети, Васи да Иваны не любят, не любят таких Любочек, они любят напудренных Мадлен, пахнущих портвейном Лили, оголенные плечи и бедра кудрявых Жаннет они любят всех женщин, что отрыгнула огненная преисподня обратно на землю. Любочка любила скрипки, любила слушать и умирать по сантиметру на аккорд в душе, Любочка от любви была полумертвой. Летним вечером, когда умирает заря, Люба слушала скрипки Рахманинова и Моцарта, и запомнилась партия скрипки и фортепиано Моцарта "Ближе к мечте", а Любочки мечта была близко, рукой подать заверни за угол, там охмелевший Петр целует уставшую Жюли, он совсем близко, а таким чужим даже северный ледовитый не казался Любе.
Дошла домой и уснула, сил не хватало снять башмаки, настало утро, хотя вранье, просто сегодня сменило цвет красок, домой плелся Петр целуя бордюры синих улиц, зашуршал ключами, открыто...
Он застыл, Люба спит, не ждет благоверного с ночи, не ждет!!! Не целует его пьяные очи, не пытается раздеть, обмыть, уложить отдохнуть, Люба спит. Петр уперся лбом о дверной косяк, и завыл, завыл пьяным, хриплым воем, выл долго протяжно, от нелюдской тоски, ведь Люба спит не просто так, на ночном столике багряное солнце выхватило ошметок бумаги, расплывшимися чернилами от слез и поцелуев, чернели слова "Я сплю, приходи, разбуди меня". Люба спала, утром в пятницу пели женщины возле поля, где через яр кладбище, а потом заиграла скрипка, Петр истратил последние деньги, разумеется те, что не успел пропить или засунуть под юбку очередной Мари, на сосновы доски, а на остальные он заказал скрипача из местного оркестра, скрипка взвыла, улькнула и затрещали струны, и впервые трезвый Петя, верил, что скрипка заиграет, Люба услышит и проснется, он целовал морщинистое лицо, как ты постарела, любимая шептал в слезах, он сжимал синие пальцы, и ждал когда Люба проснется, скажет здравствуй, поцелует, поведет его на кухню усадит возле окна, что она скажет я верю, верю, что ни одна ил Лили, Мари и Мадлен не любили ни одного мужчину как люблю тебя я. Скрипка умолкла, все пошли кушать и пить за не расцветшую молодость двадцатишестилетней Любови.
Сначала чавкали молча, цокая чарками и ложками об дно тарелок, а потом криком орали, как же Любочка любила, как не береглась, как Любочка обожала скрипки и мужа дурака. Еще даже огненный бублик не скотился за горы, а Петр сидел на коленях у холмика свежей земли, сжимал в кулаках грудки земли и плакал, Пётр сидел седой, он за сутки пережил все, что смогла пережить Любовь за не долгие годы любви и ожиданий, он сидел молился и просил прощения, просил вернуться, клялся, божился что любит. Ему отвечала тишина, Любочка спала крепким сном

Люблю автобусы, маршрутные такси, люблю ездить по вечерам, когда темно и в кромешных щелочках в стене повсеместно появляются желтые ячейки. Люблю смотреть как вот в этой пятиэтажке построеной еще в пресловутые хрущевские времена стоит холодильник, антресоль с консервацией, высокий белесый холодильник увешанный магнитами и мигающий экран телевизора. Как в соседней многоэтажке голый обрюзгший плешивый мужчина набирает в кружку воду, как в квартире на втором этаже смотрят футбол, как ребро этажерки упирается прямо в окно, как шкаф накренился, а на стенах ковры да тарелки. Люблю смотреть как женщина на кухне тянется открыть форточку, сразу мысленно представляю как она готовит ужин, обед или завтрак детям на день вперед, как жарит рыбу, котлеты, шкварит и выпекает, а в комнате душно пахнет подливой и растворимым порошком черным и ароматным. Видела как молодая женщина гладила белье, как невообразимо огромный кот сидел на подоконнике и жевал цветы. Мне нравится наблюдать как в каждой комнате и квартире свой свет, свой тюль и гардины, занавески, телевизоры обитатели пещер разные, но...
Можно смотреть и без автобуса, можно выходить во двор сидеть на скамейке и любоваться картинами на живо, но автобус это многое, во-первых это кочки, это радио с музыкой на вкус водителя, это рядом едущий пассажир, это мирно спящий студент упершийся лбом в окно, это нервная женщина кричит остановите, мужчина толкающий локтями в бок, это девушка просит передайте один из двадцати, это я еду к тебе и совсем один. За одну или двадцать остановок, и весь этот длинный путь насмотрелся пестрых картин с десяток, а мрачных пруд, видел двадцать гардин и одного кота, и плечи и ворот пальто пахнет уже табаком, женщиной, что едет с работы с покупками, мужчиной, что дышит прямо в ухо и сопит как только водитель давит педаль "тормоз", я пахну всеми, а сегодня все пахнут весной, каждый вечер спешу на встречи с тобой, каждый вечер смотрю в чужие окна и не знаю, а где же мое окно. Где мой ярко желтый свет, ячейка маленькая как желток, где мой кот, гардины, кухня, где мужчина с кружкой и телевизор с картинкой. Почему.
Когда ты так одинок, что даже пинок в шею, под зад и в ключицы плевок, лучшее чем вечер в пустом одиночестве. Почему.
Говорят одиночество это остров с пальмами, крабами и кокосами, ты один под солнцем и без Пятницы, а я в толпе многочисленной каждое утро и вечер, но даже Пятницы рядом нет. Одиночество описывают как что-то сильное, а я говорю одиночество как опасная бритва, острое, не верное движение ты фонтан хлещущий струями пунша, вчерашнего пива и слабости. Я говорю, что одиночество многочисленно в обществе напыщенном самодовольством, хандрой и паникой. Я говорю, что если уже и связался с опасной бритвой, то милости просим, приходи в салун тебя обучат обращению с острым, опасным, тебя обязательно кто-то научит быть одиноким.
Я люблю автобусы.
Люблю смотреть на быстро меняющийся пейзаж, как деревья сменятся одно десятками следующих, люблю смотреть как тротуары протирают парочки, как дети шугают голубиные стаи, как светятся ночники в детских комнатах, как зажигают и гаснут уличные фонари.

Если пить, то много
А если знаешь почему, то извечно мало.
Когда нелюбимые песни покажутся новыми, яркими, когда захочется подпевать, определенно пьяна.
Ничего не поделаешь, плетись домой, горячий чай, крепкий терпкий с лимоном.
Ложись
Верно, просто так не уснешь
Слушай полозкову, читай. Толку, толку-то.
Лучше бы спала ей Богу!
Напиши пару фраз, скажи себе "Определись", не беспокойся, завтра все забудется, завтра начнется с позавчера.
Ничего не решится, ничего не отляжет, не упадут булыжники с души.
Все осталось как было, покроется мхом и многолетней пылью.

Потому как в этом городе невозможно быть одному, но одиноким чаще всего и положено быть.
В этом городе статус и положение измеряется высотой этажа.
И засыпают уставшие труженики в этом городе чаще всего стоя на двух ногах как на палках, не гнущихся и одубевших.
И мужчина в наваксованых сапогах, с ухмылкой дерзкой скажет :"Девочка дай-ка путь великому и светлому"
Учили в старых школах, что есть понятие честь и вера, что человек как лист бел и ровный
А каждый грех, даже маленький, мелочный уже закорючка и клякса, уже смятый ободок.
Потому как собак, злых с пеной у пасти боялась до жути дикой упасть
В этот непонятный греховный водоворот
И даже не заметила что я уже у ворот
Не белый лист, не чистая страничка
А книга с темными строчками
не одна не две закорючки, а тысячи!
Сонный, замученный дико уставший и обезумевший
странник далеких морей как много видели очи
как много молчали уста
и теперь я взволнованный малый кричу тебе
Вот и я!

У песчаного берега теплых морей, ловят уставшие рыбаки добычу, за этот день получился малый улов, пустуют сети.
Старым морщинистым горлом потягивают теплый ром разбавленный водой, и колыхается кадык по горлу вверх и вниз, проделывая большие глотки терпкого, хмельного. Глаза, что привыкли за годы долгих странствий смотреть без боли в синие дали горизонта, и волосы что опаленные солнцем стали цвета соломы, лезут лохматыми клочьями в глаза, кожа пропитана солью морской и запахом рыб.
Как ты улыбался мне, рыжий, как дарил мне сорванные с аллей цветы.
А еще помнишь, как мы ходили к морю как пели в утреннем тумане, бороздя ногами тропы сбивая росу с травы.
Мы читали стихи, а потом мы импровизировали на месте, я начинаю первые строчки, а ты продолжаешь следующие, и ни одного записанного стиха, ни одной совместной фотографии, у меня от тебя только вкус соли на губах и красный шарф полосатый, летний.
А помнишь, то лето, рыжий. Помнишь ли ты, матрос, свою шхуну, бухты все и причалы? Как еще сонный, уставший, не выспанный и хмельной плелся походкой тяжелой, по темным улочкам, потому что солнце все еще спало, набирал полные ведра солоной воды, поливал палубу, драял швабрами, щетками, палуба сохла на раскаленных лучах утреннего солнца, пахла морем.
А потом пропали улыбки, позабылись стихи, завяли цветы через далекий, тяжелый путь ехала домой абсолютно одна, и еще никогда прежде мне не было так одиноко наедине со всем миром. Мир молчал, каждой секундой дышал, слышал, жил но молчал, и во мне больше не было слов, оставалось только молчать...

Многие полагают, будто любовь состоит в том, чтобы выбрать женщину и жениться на ней. И выбирают, клянусь тебе, сам видел. Разве можно выбирать в любви, разве любовь — это не молния, которая поражает тебя вдруг, пригвождает к земле посреди двора. Вы скажете, что потому-то-и-выбирают-что-любят, а я думаю, что наоборот-надо. Беатриче не выбирают, Джульетту не выбирают. Не выбирают же ливень, который обрушивается на головы выходящих из концертного зала и вмиг промачивает их до нитки.

Кортасар

Матрос Том любил свою шхуну, любил и дубовую палубу, и осиные реи. Каждое утро приходил на помост у Кастильских берегов, полировал все щепочки Марии-Луизы, и пел песни рыбацких мотивов. Он говорил шхуне свои мысли, он говорил ей свои сны, и то ли Том был так одинок в чужой стране, то ли очерствел от вечных скитаний по безднах морских, но любил он только Марию, и говорил откровенно только с ней. Матрос Том был чертовски одинок, по вечерам пил молчаливо темный ром, а напившись проклинал судьбу, утром просыпался с тяжелой головой, гулом в ушах, туманом на глазах, одевал затертые рубахи, латаные штаны и плелся дорожками к теплым берегам, там на белых пенистых волнах покачивалась шхуна, с влажной палубой от вечернего бриза, с толстым слоем соли и резким запахом давно выловленной рыбы. Том грохочет ведрами, пока не взошло солнце, пока не опаляет руки и спину, Том покорно драит, вымывает соленой водой, водит загрубелыми руками по резбленному дереву, Том читает молитву на хороший улов, на попутные ветры, и на благосклонные пучины моря. Он умелый моряк, и не первый год забрасывает сети, и сегодня как и вчера его сети полнятся уловом, вечером он продаст рыбу и купит ужин, ром может любовь восточной девушки, может Том снова купит вазон с зеленым цветком, но скорее всего и о нем он забудет, как и забывал прежние 7 цветков. Том копит деньги только на ремонт Марии, и больше ему нет дела к другим нуждам. Он не хочет шхуну новее, крепче и быстрее, с парусами прочнее, он не хочет себе дом, а не хижину, он не хочет себе жену. А бывает такие вечера в году, когда Том пьян, когда он не в силах вспомнить где его дом, он плетется пьяным на запах соли, моря, он приходит к Марии и говорит ей как он устал, как бедный Том отощал, как ему жаль, что она, Мария, не женщина, что она увы не его любимая, и матрос горько плачет, смотрит тоскливо на луну и причитает и сетует, как его Тома никто не жалеет и не любит, а шхуна покачивается на волнах, кренится и скрипит, Мария жалеет Тома, Мария любит.

В фильмах и книгах изображено такое невероятное количество чудных мужчин ( Тот самый Мюнгхаузен, Грозовой перевал, Леон, Великий Гетсби, Граф Монте-Кристо) и множество других, но рядом с такими чудесными мужчинами всегда оказывались то глупые, то неверные, то дрянные женщины и девушки, почему таким вот мужчинам не давались жены по заслугам, и счастье по делам их. Почему они обременялись ложью любимой, неверностью и предательством? Может быть, что роли сменились и теперь удел хороших мальчиков любить дрянных девчонок, а не наоборот. Необузданный нрав женщин губит всякую веру в настоящую любовь, как же верить, нам женщинам, если мужчины бросают к ногам и лепестки роз, и звон серебра и золота, что если мужчина боготворит и молится лишь бы угодить милой, что если забывается и сон и пища, лишь бы у любимой было все лучшее, что бы вот моя дорогая, любимая не седела в заперти, вот смотри желанная, вот весь мир, смотри мир вот моя любовь! А мы гордые и своенравные крутим головой и морщим носики, мол что не подавай, а все не то, да ты хорош собой и подарки твои дороги, и старания твои мне по душе, но знаешь ли что, мало мне этого я от тебя душевности хочу, понимаешь ли роста, стремления, познания. А у мужчины после такого глаза на лоб лезут, рвутся прочь из орбит, и рот искажает ужас, а потом она любит другого бедного мальчика-скрипача, он играет ей ноты таскает пюпитр, он поет ей романсы и читает стихи, и у бедного такого мужчины пуст кошелек и не звенит ничего, и сидят они дома в двух облезших стенах, и готовит она лишь овощную похлебку, потому что на большее нет ни гроша, он зовет ее ночью на крышу посмотреть как мечет огонь небеса, он посматривает на нее искоса и только коснувшись плеча, задрожит от кончиков пальцев до самой макушки " Моя" томно,млосно вырвется прошепчется одно слово. Ну вот получила ты душу, чистую, нежную искрится как снег на солнце, довольна ли милая? Вот тебе не подарки, а десятки стихов и песен, вот тебе осенние прогулки и трепет. А вот мало, мало через год-второй она взмолится " Милый, но не одними ж стихами я сыта бываю, как же поездки, подарки как же все остальное?". Остался один мальчик-скрипач, стихи разлетелись по ветру, и струны порвались от натуги. Третьего она и не любит, наверное, даже, и он не читает стихи, не дарит подарков, он не хвалит ее, не приглашает на речку пройтись, он приходит с работы, уставший и ворчит, он груб, но тут то ей не когда говорить, сетовать она вся в работе, то уборка, то стирка, и попалась птичка в стальные тиски, как не крутись, не рвись, а они все туже смыкаются на шее. Вот теперь, ты женщина, довольна ?

Репит в колонках с голосом чужим смешавшись помехи, что сообщают сейчас тебе позвонят, а нет все тихо, кто будет звонить когда уже ночь, и обычно же нормальные люди спят давно, ан нет все репит и скрепит в колонках голос с надрывом, а мне никто не звонит, и врет этот голос и врут колонки, и врут твои рамки и девки-шаблонки, ты мне врешь когда говоришь "доброе утро Таша", да где ж оно доброе? Я не спала с пол ночи, и так ведь каждую черную ночь, что как горячая смола льется от горла к сердцу, и липко и тошно, а сказать " Нет " сил нет. А есть же такие девушки с глазами-незабудками, с такими лазурными и искристыми, есть девушки что смеются громко и заразительно. Есть девушки с голосом февраль, вечно простуженным и тихим. Есть девушки с волосами как алая ткань, что искрится на закате пылающими рыжими лучами,а есть девушки дикая горная лань, есть такие что не умеют сказать " нет " и есть такие, что не знают тень. Есть девушки книги, а есть девушки сон.
А есть Марии, есть Шаганэ, есть валькирии, есть сирены, есть Маргариты, есть султановы Роксоланы, есть властные женщины как Ванда, есть Венеры. Есть искушенные Евы, а есть женщины как Далила, что не любила Самсона.
Есть женщины на образы которых мы молимся и жертвенно возносим глаза вопрошая свободы. Есть женщины за которых бросаешь родину, продаешься в руки врага, а она курчавой головой махнет, и долой твою голову с плеч. Женщина и кат, и тиран, женщина раб, и невольник, она госпожа и вассал.

Нам все обещают и божатся, а не делают и возможного, того что без усилий любому не безразличному под силу. Все великие мужи,обещали и клялись, говорили что если не так станется то вот вам крест мой душевный, и пускай сразит меня молния если вдруг обману,а потом так же спокойно брали и уходили, забирали все свои "обещаю" себе же восвояси, так врал и ты, Маяковский, так ты клялся Лилечка кроме тебя надо мной не властно лезвие ни одного ножа, а потом пустил себе пулю в висок,что ж ты врал, что только ей позволено вершить твою судьбу, когда ты вчера сказал люблю,а сегодня вот умру!? Как нам обещают, как они взывают ко всем силам небесным, мол вот моя дорогая, чем же еще более мне клястся как не солнца светом и здоровьем многих родных, а я охотней верю мошенникам что без клятв просто грабят, на улице и в самый белехонький день, они то хоть не пророчествуют тебе как ты сладкая нега для них,как ты милая манна небесная,а они изголодавшие, заскучавшие. Я охотней верю тем кто находясь рядом молчит, кто не глагольствует о силе земли,и горячей молнии что ударит если вот он великий и чесный врет. Помолчи со мной, не говори как все будет, не пророкуй мне мой дорогой, не гадай мне по небу, завяжи мне словами глаза, не обещай мне даже, не говори что и завтра тоже, молчи. Дай мне верить в тебя,а не в слова которыми ты мне обещаешь. Я говорю тебе буду,а что же я буду...я очень тихо и долго буду скулить и выть если мне снова будет очень больно, я буду, я буду говорить о тебе,и если мне хорошо и пленительно, то я же ведь помню как говорила что буду. И смеятся я тоже очень долго и заразительно буду.

Я не люблю когда отвечают " я тоже", когда я со всем пылом, жаром души, а меня остужают холодным "прости".
Я не люблю когда слово проделав путь от глубин души, вырвавшись наружу диковинным " Люблю ", а мне отвечают " я тоже", и хочется браться за вороты рубашки и трясти, трясти что бы понять, а что же у тебя "тоже" есть, ан нету, пусто, а ты говоришь " тоже ". Я говорю как во мне много всего, чем я преисполнена, я говорю "хочу", а ты знаешь что взаимность не может быть "тоже", я когда говорю тебя как во многом и сильно хочу тебя, ты не знаешь как это все глубинно во мне, что у меня не просто буквы нагромоздились в слова, что я не рифмы ради пишу тебе, что писать тебе это показать как глубоко, как много. Я могу написать обними меня, прости за все что я сделала, хотя поверь такого не прощают, я целовать могу тебя долго, а ты только тоже. Я могу водить тебя смотреть как плачет небо звездами, сказать как мне красиво, стоять подле тебя, а ты мне "да и мне тоже". А я могу ходить босой до всех ламаншей, я могу засыпать не под твоим парфюмом, я могу другого твоим именем назвать, понимаешь, я ведь могу и не выдержать когда ты меня "тоже".
Даже если я тебя очень, то не пиши мне прошу что и ты меня очень, потому что мое очень чуждо с твоим, потому что одно и то же слово, с разных губ, а звучит одно то грубо, а другое радостью выжжет. Ты знаешь что такое тоже, тебе горький этот кофе? И мне тоже, смотри а этот сахар как тебе сладок? и мне тоже. Слушай, я к тебе очень, а тут то ты и молчи, молчи, кивай мне головой, маши руками, целуй, а тоже не произноси.

Ты одел на себя блестящие кованные одежды, кольчуги-рубахи, заостренные мечи вложил в ножны, ты сошел сума мой господин, ты оседлал осла, хилого и старого и бросился в скачь, ты пел песни прекрасной Дульсинеи, она же выдумка, кто она тетка с соседнего двора, бывшая жена купца или плотника, кто она Мария, кто она тебе? Ты наделил ее светом от чистого божества, ты говорил она идеальна, добра и мила ко всем, даже к тем что с проказой, показывают как не мила им эта жизнь. Ты Дон, ты уставший и не спавший столько ночей подряд, ты сошел сума мой господин, ты говорил она так хороша посмотри на нее, потупив в нее два своих свердлица, я пыталась узнать ее среди кучи грима, и каверзы, а она только чванилась, говорила я не та. Дон, милый хороший, помнишь как многие ночи к ряду мы спали, с мокрыми спинами от росы на мятой траве, как ты читал мне про Марию Батисту.
Нарек ее дамой сердца, обрел нового друга, и побрел, оставил все что нажил в Ламанше. Говорил я вернусь к восьми, а уже восемь, девять, десять...
Мария
Прожила целую жизнь в чужом доме, и любила я чужое, чужое лелеяла и растила, а потом оно обезумело и бросилось подвиги совершать во имя химерной Дульсинеи, а она просыпается утром ходит к речке воду брать, и стирает пять часов к ряду, до самого обеда, а потом она прибирается и садится кушать, отобедав ложиться почивать. У меня горячие груды хохота срываются и ложатся на лицо реками почивать.

Разбудили зверя, раздразнили Везувий, о помнишь ли ты Помпея, как изрыгался лавой Везувий? Что ты дразнишься жаром, что не студишь мой пыл? Если шаркать ногами,то обязательно поднимется пыль, сдавит грудь, и будет трудно дышать. Как ты робок со зверем,как играшь на струнах, и гладишь большую рыжую гриву, как лащет звук примиренного рыка. О знаешь ли ты, как свиреп тот зверь, что проснулся голодным, как рвется дым и огонь из пасти, как дикий оскал украшает,как клацает клыками мол "брось свои шуточки, вот ты охотник я зверь, вот мои лапы,вот все меха". Помпея покоится под грудою пыли, ее усыпила лавы волна. И многие годы по свету ширилась молва мол" а помните как они раздразнили Везувий?!". Ты мне не близок ни духом, ни цветом глаз, ты мне не дорог ни щедрой лаской ни слов водопады. Ты мне далекий маяк, и стоишь ты на скалах, а я как умелый моряк, не направлю шхуну на скалы. Я искусный моряк, я люблю глубинную пущу моря, я искусный рыбак и мои сети трещат от улова. Я лишь уснувший Везувий, и не дражни меня новая Помпея.

Я в диком восторге от мужчин в масках, шлемах, это такая томная таинственность, она так завораживает и накаляет все страсти внутри.
Это невероятное чувство когда не видно лица, это завораживает, это наполняет.
А для полноты картины еще бы парфюма терпкого и цитрусового, больших ладошек и бархатный баритон.

Диковинная
Ярая
Выдумка
Все такие дикие, непонятные, смотришь на них как на ополоумевших глупцов. А они тебе говорят, обещают( за частую даже клянутся, тем что на глаза попадается, то здоровьем, то прошлогодним снегом) они говорят: " я в тебя верю".
А мне хочется уже побыстрее получить свою горсть радости и унести ее домой плескаясь в слабостях нежности, хочу синей точки над плечем. И поскорее себя пристроить в добрые хорошие руки, потому что мои руки устали, окоченели, и просят отдыха. Да потому что я невыносимо устала, я хочу отдыха, долгожданного и заслуженного, я хочу трепета, я майский кот дайте мне ласки! Вышколите меня, вы молот, я наковальня, я камень- а вы вода. Я малоплодородная почва, и что бы получить от меня хорошие плоды, нужно слишком много труда и заботы. Я неуч, я тьма.
Я выдумка, мне прописали уйму достоинств и ни одного порока, я вся в ваших плюсах, и в этом мы далеки как полюса. Говорит расскажи мне о своих минусах, а я молчу, улыбаюсь, только пару раз в голове чертыхнулось, что я тебе поведаю, дорогой? И я пишу как есть, а мне в ответ, это не существенно и поправимо, только увы я неисправима. Я не платье меня не перешьешь, не перекроишь под себя.
Химера.

За что продаешься ты? За слова, деньги, золото, книги, называй мне свои цены в граммах, страницах-томах, валютах с количеством исчисляемых нулей. Что ты просишь за свою любовь взамен?
Знаете в таком случае, для вас я бедняк и ничего у меня за душой нет. Ничего я вам предложить не могу. Во мне только пару десятков слов, да и те затерлись с годами(хоть я и редко их произношу, но часто просто достаю из карманов так поглядеть, полюбоваться вот и потрепанные они). Все выхолощены, статные и сердца титана сплав, а я много ночей не спав, с сутулой спиной, и дрожью в голосе, я вам стихи могу читать, не за любовь, а просто.
И хочется же сказать, люблю, а ты тоже люби, а потом как вспомнишь что было, то хочется развернутся и убегать, так страшно и дико было. Нас вечно страшит, тот самый первый, самый трепетно-неудавшийся вечный роман. Нам страшно,что все повторится
Детские монстры из под кровати, тихо, бесшумно перебираются жить в наши души
Иногда заглянув себе в душу поглубже, выходишь с омерзением. Думаешь, а неужели и правда все так дурно сложилось.