Всегда ли Любовь можно назвать Любовью?! На мой взгляд, только, если она взаимная. В обратном случае - это сознательное или неосознанное, крайне болезненное издевательство над своим сердцем и разумом. Такая любовь подтачивает изнутри душу, как тупая пила, оставляя кровавые пульсирующие раны. Она подобно смертельному яду медленно отравляет мозг, убивая каждый день, клеточку за клеточкой, но, не давая умереть. Она, как червь паразитирует в тебе, сжирая все лучшее и светлое на что ты был когда-то способен, оставляя пустоту в твоей груди. Твои чувства, твоя вера превращаются в труху. Теперь твое сердце больше не похоже на валентинку с милой мордочкой, оно напоминает, скорее разбитое бесформенное стекло, по острым осколкам которого идешь ты сам, босыми ногами. Сначала больно, а потом невыносимо больно. Душа, когда-то способная сострадать и дарить любовь, теперь напоминает разорванный целлофан, лохмотья которого развеваются на холодном хлестающем ветру. Твои эмоции перерастают в истерику, а потом пропадают вовсе. Тебе кажется, что твоя боль материализовалась и превратилась в воронку, которая сейчас закручивается вокруг тебя, затягивает, образуя безвоздушное пространство. Тебе холодно и страшно в твоем новом мире отчаяния и безысходности.
Со временем, к своему удивлению, ты замечаешь, что боль притупляется. Ты немного успокаиваешься, Одиночество становится твоим верным спутником и надежным товарищем, который никогда не предаст и не обманет. Сознание того, что ты жив, уходит, постепенно ты теряешь способность думать. Дни и ночи превращаются в единую круговерть. И тогда остатками разума ты осознаешь, что ты уже умер, что тебя больше нет нигде, и больше не будет. Ты абсолютное НИЧТО. И только по странной случайности ты просыпаешься рано утром, пьешь когда-то так любимый кофе, вкус и аромат, которого ты перестал ощущать. Потом идешь знакомой тропой, совершенно не сознавая маршрут движения, а ноги странным образом приводят вновь туда. Туда, где ты снова встречаешь эти глаза, слышишь этот смех, и становится трудно дышать, потому что сердце мечется в груди раненой птицей, голова начинает кружиться, горло перехватывает спазм, и так трудно произнести «Привет». Ты вновь задыхаешься, захлебываешься от избытка чувств. Губы невольно расплываются в глупой кривой улыбке. Ведь ты снова рядом с объектом своего восхищения и несколько минут болезненного счастья, подобно электрошоку, выводят тебя из комы.
То, что казалось тебе навек потерянным, поднимается откуда-то из глубины, рождается вновь. И тогда, к своему великому сожалению, ты понимаешь, что оказывается, все-таки жив. Жив. Нет. Как это возможно. Не хочу. В эти минуты ты особенно сильно ненавидишь себя и презираешь свое безволие. Презираешь себя за то, что даже ненавидеть, не способен.

- Порой мне так хочется сбежать от всех, спрятаться.
- Даже от меня? – с ироничной осторожностью спросил я.
Твое минутное молчание вызвало во мне легкое замешательство.
- Нет. От тебя не хочется – произнес ты, намеренно выждав паузу, растягивая каждое слово.
- Ах ты, Зараза! И кто ж тебя выдумал такого?! - произношу я свою любимую фразу.
Мы лежали на берегу реки, от которой еще веяло холодом, продолжали говорить, но во время разговора ни разу, не взглянули друг на друга, безотрывно наблюдая за плывущими по небу облаками, время от времени прикрывая глаза.
Трудно найти человека, который бы не столько понимал тебя, сколько принимал все твои чудачества и сам не стыдился раскрыться перед тобой, из страха быть осмеянным.
Мы с тобой знакомы уже несколько лет. Нас связывает не только прошлое, но и настоящее, в котором мы оба живем. У нас общие интересы, а теперь еще и увлеченность эзотерикой, к которой ты меня пристрастил.
- Иногда мне кажется, что я нахожусь на грани забытья и реальности, словно проваливаюсь во временную яму – произносишь ты.
- Да, в такие минуты, как сейчас, это кажется особенно реальным, возникает ощущение, что у тебя теперь есть свои личные часы, отсчитывающие только твое время.
В небе летали птицы, и я опять вспомнил один свой поступок из детства, которому нет оправдания.
- Знаешь – начал я – со мной в детстве был случай, который до сих пор меня мучает. На нашем балконе голуби свили гнездо. У нас не было выхода и нам пришлось его разорить. В гнезде было два яйца. Мне стало так любопытно, что же там внутри. Я думал увидеть обычное содержимое яйца, к которому привык. Едва я расколол одно из них, как тут же показалась кровь, а, разломив пополам, я увидел почти сформировавшегося маленького голубя, мне кажется, он даже моргал. Для меня это было настоящее потрясение, я очень испугался и выбросил все с балкона… Наверно, я всю жизнь буду терзаться этим.
- Это ты с детства себя так изводишь? – сочувствующе спросил ты. А представь, сколько подобных вещей проводят ученые, чтобы выяснить строение эмбрионов.
- Но ведь я не ученый. Я даже думал о том, что если существует реинкарнация, то в следующей жизни я должен родиться голубем и искупить свою вину…например, быть съеденным кошкой. Во всяком случае, маленькая голубиная месть уже случилась – я ни в каком виде не могу кушать яйца.
- Ты же не веришь, что у животных есть душа – говоришь ты.
- Не верю, иначе бы я стал вегетарианцем. Представить себе, что я ем мясо животного, которое обладало душой – в голове не укладывается. А, если эта теория верна, то хищные звери, получается, сущие душегубы, потому что ежедневно вынуждены убивать, чтобы прокормиться. Лев уничтожает детенышей львицы от другого самца, чтобы она плодила его потомство, а она особенно и не возражает. Никто не убедит меня, что у них есть душа?!
Решив, что я совсем загрузился, ты понял, что пора разрядить обстановку:
- Друг мой, а ты ничего не употребляешь?
- Хах, чтобы ловить свои ощущения, мне не нужен допинг, а из всех видов травки, я предпочитаю табак…
-Так это он вызывает у тебя такие галлюцинации?
Я слегка пинаю тебя локтем в бок, следом ты бьешь мне щелкан по носу. Я хватаю тебя за руку и тут же натыкаюсь на твое сопротивление. Завязывается шуточная борьба, с взаимными поддавками. Переворачивая друг друга, мы настолько увлекаемся, что не замечаем, как скатываемся к реке, и одежда быстро впитывает прохладную влагу. Подпрыгнув, мы понимаем, насколько идиотски выглядим со стороны, и начинаем умирать от смеха, выкрикивая на перебой: «Это ты во всем виноват!»
….Называется серьезно поговорили.

Когда так много хочется сказать,
Но от избытка чувств захлебываешься
В водовороте слов и мыслей,
Не в силах совладать с предательским волненьем.

Когда нет веры в успешный исход дела,
А собеседник не считает нужным поддержать тебя,
То так случается, что в правоте суждений
Не в силах убедить ты даже самого себя.

Когда надежных аргументов больше не осталось,
И эмоциональный плен зажал в тески
А ты стоишь под шквальным ураганом злости,
В упор расстреливающих взглядов и жестоких фраз.

Порой смолчать – добровольно поражение признать,
А говорить – лишь обнажить так тщательно скрываемую глупость
И с каждою минутой разговора все труднее
Выдавить застрявшие в тебе слова.

Слова, в которых буквы дребезжат,
Срываются, а, вырвавшись наружу пугаются своей личины,
И новая попытка их сказать
Как взятие Бастилии – победный марш над страхом проиграть.
[679x566]

Мой первый рассказ в действиях.

Глава 1

- Это не может так прекратиться. Почему, почему именно сейчас? Сейчас, когда у нас только – только все начинается. Я все перепробовал, чтобы остаться.
Этьен обнимал плечи Габриэля, стараясь унять дрожь:
- Но ты ведь уезжаешь ни на всю жизнь – говорил Этьен, пытаясь успокоить и себя и друга – Наша встреча также неизбежна, как расставание.
Этьен и Габриэль долго стояли, держась за руки, безотрывно глядя друг другу в глаза, будто стараясь запомнить каждую черточку и каждый штрих лица того, неминуемая разлука с которым, может оборвать их отношения возможно уже навсегда.

Каждое утро Габриэля будили звуки просыпающегося мегаполиса. С нарастающим темпом они проникали в его комнату через открытое окно. Сбрасывая с ресниц обрывки сновидений, он поднимал свинцовые веки, но спустя секунду вновь проваливался в царство Морфея. Раннее пробуждение всегда давалось ему не легко. Поборов лень Гэб встал с постели и подошел к окну. Отбросив занавесь, он вдохнул свежий утренний воздух и посмотрел на небо. «В этой стране даже небо другое» – печально заключил Гэб.
Габриэль был сыном французского дипломата Жана-Поля Буке, которого направили в Россию с рабочим визитом. В течение года Габриэль не мог смириться с безвыходностью своего положения. В минуты радости ему начинало казаться, что здесь ни так уж и плохо, но куда чаще его душу сковывало отчаяние, как в тот злополучный вечер, когда отец объявил о командировке в другую страну. И куда…
Разумеется, он не мог спокойно проглотить новость о переезде – ведь рушилась его жизнь. Гэб кричал, что он живой человек со своими чувствами и желаниями, что никто не смеет ему приказывать, ни родители, ни правительство Франции.
- Вы можете ехать куда угодно, хоть в Иран, хоть на Северный полюс – вопил он во всю мощь. Я остаюсь здесь.
Его поведение было похоже на нервный срыв. Родители, пытаясь его успокоить, объясняли сыну, что это не блажь со стороны отца, а специфика его профессии. А у самого Гэба сейчас сложный подростковый период, когда он особенно остро нуждается в поддержке старших, и они не могут оставить его здесь одного. Но все оказалось тщетно. В слезах Габриэль выбежал из дома. Два дня он жил на улице. Ночевал в парке. Почти ничего не ел.
Габриэль слишком привык к домашнему уюту, такие, как он, не приспособлены жить на улице. К утру первого дня он уже был простужен, горло воспалилось, одежда совсем не грела, и его начинало лихорадить. Но он дал себе слово - ни за что не возвращаться домой. Было только одно желание – умереть, все равно, каким способом.
Но видимо его час еще не пробил. Жан-Поль подключил все свои связи и на второй день беглец был найден. Ослабевшего Габриэля усадили в полицейскую машину, а едва они успели подъехать к дому, к ним уже бежала его мама. Рыдая Жюли, целовала сына, гладила его волосы, и умоляла больше никогда не покидать ее.
С лицом ссыльного арестанта Гэб попрощался с друзьями, собрал свои вещи и последовал за родителями в страну, которой он прежде никогда не интересовался.
Вспоминая минувшие события, он продолжал стоять у окна и думать о том, что отдал бы пол жизни за то, чтобы случилось волшебство, и, проснувшись однажды, он увидел за окном небо родного Парижа, синеву которого он не спутает ни с одним другим. Габриэль с силой мотнул головой, надеясь вместе с волосами, отбросить печальные мысли.
Он вышел из своей комнаты и почувствовал аромат свежесваренного кофе. Жюли готовила завтрак, Жан-Поль просматривал свои бумаги, они тихо беседовали.
- Доброе утро - еще не проснувшимся голосом произнес Габриэль, целуя маму и подставляя щеку для ответного поцелуя.
Это был обычный утренний ритуал, повторяющийся ежедневно в течение всей сознательной жизни Гэба. Переезд в Россию не повлиял еще на одну привычку. В семье Буке говорили по-французски, а русские слова звучали, только в качестве ликбеза.
Жюли - миловидная изящная блондинка, невысокого роста, как истинная француженка, обладала шармом и чувством меры во всем: количество косметики минимальное, стиль одежды элегантный классический. По профессии реставратор, во Франции Жюли восстанавливала исторические реликвии и следила за лоском музейных экспонатов. Жан-Поль старше жены на несколько лет, высокий подтянутый шатен с вьющимися волосы, которые уже тронула седина, являлся бесспорным лидером в семье.
Оба супруга потомки французских буржуа. Их аристократизм проявлялся во всем: в осанке, в разговоре, в умении себя подать и произвести благоприятное впечатление. Габриэлю с детства привили манеры высшего общества, и до определенного периода он развивался по образцу и подобию своих родителей.
Габриэль, как две капли воды походил на свою мать. Белокурый, тонкокостный, со светлой кожей. Его голубые глаза окаймляли густые бесцветные ресницы и прямые брови. Вздернутый Читать далее...

Открытый, общительный