Джигурду зовут Никита Борисович, он пишет стихи, я его боюсь.



http://www.kiwi.kz/watch/1net0tb7sy6g

1) Все эмоции от вчерашних/сегодняутрешних спортивных новостей можно выразить в четырех словах и одном восклицательном знаке : «да ёп твою мать!»;

2) И с политикой, и с литературой получается та же горестная лапидарность – пока я завершу очередной труд про грешную милицию в частности, он потеряет актуальность. Сняли 17 генералов, Нургалиеву приготовиться, милиция скоро станет святой, а я сожгу свою рукопись - и она, блять, сгорит! Ибо я нифига не мастер;

3) В моей большой черной башке складированы многие тысячи тугих клубков – надо только найти ниточку-хвостик, надо только дернуть за одно-единственное словечко, и клубочек размотается, и можно будет связать из него красивый, нарядный текст, и согреться им, или подарить его кому-нибудь, тоже замерзшему - но сначала нужно найти ниточку. А в башке темно, и я шарю вслепую, и ничего не нахожу

Дочь уложила своего господина мужа на операцию - махонькую, плановую, Бог даст - через пару дней выпишут. Клиника серьезная, с именем, регалиями и понтами. Лежит мой зятек на коммерческой основе - койкоместо 2000 в сутки,и остальное -согласно прейскуранту.
Приехали к восьми утра, голодные - ему анализы сдавать, она -из солидарности. Попросили кофею - дали кофею. Дрянной кофий, конечно, но что капризничать - больница.
У зятя кофий просто дрянной, а у дочки - не просто, а сложно, с инородными телами. С частями тел - с тараканьей ногой. С длинной, мохнатой, кокетливо изогнутой в коленочке коричневой тараканьей
ногой.
Ну, да мы не в претензиях - что мы, тараканьих ног не видели, что ли?
Дочь -то моя в этой клинике выросла, с мамой на работу ходила. спала там, кушала и уроки учила. Тараканьи ноги - это ж традиционное блюдо местной кухни.
А клиника хорошая - умная, душевная, оборудованная по последнему слову медтехники, специалисты - светила через одного. Получше всех этих новомодных лечебниц в мраморе и рекламных буклетиках. Наша клиника в рекламе не нуждается.
Дочку стошнило немножко - но это от нервов. Волнуется- а вдруг и в операционной тараканы ноги разбрасывают?
Надо позвонить Ленке в оперблок - узнать, как там у них с ногами.

Две православные традиции не только не приживаются во мне, но даже кажутся мне не очень православными – обычай целовать хрен знает кого на Пасху и обычай бормотать «простите меня все» в Прощенное воскресенье.

Необъятный, даже правоустанавливающий для христианства, великий смысл заложен в идее всепрощения и покаяния - и великий смысл воспитательный заложен в идее выделить для этого отдельную дату, ибо человеки в вере ленивы и упрямо тянутся не к Богу, а к скотству. Пусть хоть календарь напоминает о главном, пусть хоть церковные звоны разгладят сморщенные души –хоть на денек. Про смысл Пасхи говорить не здесь, не сегодня и не мне.

Но воплощение, потерявшие смысл ритуалы, балаганность обрядовых слов «прости меня» и троекратных поцелуев никак не относятся к вере – точно так мы говорили «будь готов -всегда готов», не задумываясь, к чему, точно так салютовали «служу Советскому Союзу», мечтая об увольнении в запас, точно так желаем чихающему «будь здоров», не желая ему ничего.

В ассоциативном ряду февральские «прости» находятся где-то между тупорылым обрядом выкупа невесты и пьяным гопаком на поминках. Где в этих застенчиво-быстрых, неловких словах раскаяние? Где надежда на искренний ответ? Если я сегодня побормочу своим сотрудникам «прститьте меня», я что, перестану на них орать? Если они хором проблеют мне «и вы нас прститьте», я могу надеяться, что завтра Светлана Игоревна не опоздает на работу? Если сегодня я попрошу прощения у бывшего начальника, я что, резко перестану считать его мудаком?

Охх, язычество это все, фиглярство и пыль .

Есть многие люди и многие звери – живые еще и уже мертвые, у кого я прошу прошения каждый день. Есть многие люди, о своих грехах перед которыми я вспомню сегодня. Есть даже один человек, у которого я буду просить прощения вслух, и буду очень бояться, что он ответит мне дежурным «и ты меня прстьти». Вот поэтому я позвоню ему завтра.

А целовать посторонних, да еще три раза, я просто физически не могу.

Прости меня , Господи, простите меня, квасные патриоты.

День вышел невнятным, как утреннее лицо пятидесятилетней бабы - такие дни проскальзывают в беспамятное ничто, как оброненная в сливную решетку, в потусторонний сумрак денежка – немного жаль её, но поздно, поздно..
Такие дни оставляют от себя только хлопья звуков - бесформенных, недружных, недолгих, как мокрый ноябрьский снег:
.. ох, анька, вероника в сорок два второго родила, а мне в тридцать шесть первого лень…
.. алё, теть ань, вы меня опять не узнали- я точно стану миллионером. чё это не стану- у меня все данные. и что, что лентяй- зато умный. и красивый..
.. корсет стоит триста шестьдесят рублей, а сиськи выглядят на миллион –китайцы, всё –таки, гениальный народ…
..он мне что-то купил на день святого валентина, и не показывает. а я ему тоже не показываю. потому что ничего не купила..
.. в турции рубли будут принимать летом - конвертируемся помаленьку…
..у него, наверное, диабет- пьет много, ссыт много. у кого-у кого- у собаки…
..он только за вещами приедет, а ночевать я его ни за что не оставлю, ни за что. верю, конечно. да приду я на работу, не беспокойтесь…
.. я ж его ни капельки не люблю, ни капельки…
.. обосрались биатлонисты. нахуй туда эту бабушку медведкову потащили- из нее песок на лыжню валится. раньше плакались, что денег нет, теперь им олигарха дали, барокамер понаставили- что теперь говорить будут? …
..да сама ты отвянь..
..вытянется за лето – выше папки с мамкой будет к сентябрю…

И еще форточка скулит - у меня старые, деревянные окна,и я не хочу менять их на пластмассовую нежить.
У нас тепло и тихо, и в кормушку прилетает невозможно красивая птица с красным пузом.

Я не эколог, не физик, не экономист и не якут – моя плохообразованная голова не может согласиться с доводами вышеозначенных мудрецов : я не верю, что глобальное потепление – это зло.

Я отказываюсь этому верить - каждая клеточка моего тела верит в обратное, каждая капелька моей крови ждет тепла, каждый волос на моей руке мечтает сбросить шерстяные оковы свитера, каждый пальчик моих ног молит об освобождении от сапожной тирании, каждая из ноздрей отчаянно мечтает вдохнуть запах цветущей липы.

Как я могу поверить им, хладофилам, когда моя кожа от мороза становится безжизненной, как серая оберточная бумага – помните, из чего сворачивали кульки для конфет продавщицы советских сельмагов?

Я не верю, что тепло – это плохо, а колготки плотностью в 80 Den – это хорошо. И не верю, что каток в моем подъезде, устроенный лопнувшей в январе батареей –это хорошо, и что дети волокут на маленьких горбиках лыжи в школу с удовольствием, и что моя Родина не придумает, как проебать бюджетные деньги, если вдруг завтра отпадет надобность в снегохранилищах , снегоуборочной технике и антигололедных реагентах.

Я также не могу поверить, что таблетка Пиковита полноценно заменяет немытое яблочко-зелепуку, и что с потеплением разорятся наши китайские друзья - поставщики изделий из норки - росиийские вандербильдихи готовы таскать меха хоть в баню, лишь бы Сосмополитен дал рекомендацию.

Напротив, я считаю, что потепление есть однозначное и бесповоротное добро и двигатель прогресса: ученые получат гранты на разработку методов адаптации малых народов Севера к субтропическому климату, Россия станет продавать воду растаявших ледников в Среднюю Азию, строители проложат водопровод Уренгой –Памары – Кзыл-орда, Газпром сдаст свои позиции, но поднимет голову Водоканал, Митволь, наконец-то, нахлебается досыта и отъебется от Речника.

А рано взрослеющие дети будут счастливы, если Снегурочка будет приходить не пьяная и в валенках, а пьяная и в бикини.

И еще я не верю, что мамонты вымерли от тепла – от тепла оживают.

Пластилин моей памяти моей памяти засыхает от старости - когда я лепила предыдущий пост про топонимические прелести своего маленького городка, задумывала в финале непременно пришпандорить маленькую лепешку хамства в адрес города Москвы. Лепешечка как-то не прилипла.
Выставлю ее отдельным экспонатом.
Так вот, о топонимике и совковой ностальжии.
Самые поэтичные имена даны улицам райлона Бабушкинский.
Улицы там зовут так: Изумрудная, Тайнинская, Полярная, Радужная, Олонецкая и Янтарный проезд.
Красиво, блин.
А район очень плохой. Такой весь спальный -преспальный. Даже не район , а раён . В смысле, что у них на раёне не звонят , а звОнят.

И не нужно со мной спорить- я знаю эти места.

Да, именно второго февраля я заметила, что ветры топонимических перемен никак не задели мой город – здесь до сих пор есть улицы Пионерская и 50-ти лет Октября, а банк, в который 2-ого февраля мне непременно нужно было тащиться, находится на улице Ленина. Макдоналдс, кстати, построили тоже на улице Ленина. Ничего, стоит. Терпят друг друга вождь мирового пролетариата и клоун с бутербродом, уживаются вполне мирно.
И школа, где грызет гранит науки и сухари-кириешки моя младшенькая (да и старшенькая свое отгрызла там же), до сих пор носит доброе имя А.Н.Косыгина.
А чего ж не носить, когда косыгинская дача в трехстах метрах? Моя дача- в двухстах пятидесяти, но моим именем школу не назовут – девки подкачали: старшая уроки прогуливала, младшая пока ходит, но уже неохотно.
Пусть уж будет имени Косыгина, тем паче, что он эту школу построил –может, и не сам, но приказал.
**
Помнится, перестройка началась с гласности. Мне было очень мало лет, тогда я думала только о любви. Правдолюбцы и страстотерпцы Гдлян с Ивановым волновали меня куда меньше, чем Вадик Суриков, красавчик и ужасный кобель.
Но гласность была громкой и не могла не коснуться моих залитых гормонами юных ушек.
Из каждой радиоточки неслись в мир рассказы об ужасах совкого строя.
В каждой газете была статья о репрессиях, карательной психиатрии и диссиденте Буковском.
Мир взорвался и забрызгал меня честностью.
Я испытывала тогда затяжное разочарование – ну как же так, все видели, все мучались, а многие даже боролись, а меня, дурынду, все устраивало. Почему на всех интеллигентских кухнях, если верить прессе, а верить прессе –это у меня в крови, почему на всех кухнях бородатые люди в свитерах читали под гитару самиздат, а в моей интеллигентной семье читали Диккенса, и не на кухне, а на диване?
Почему оба моих любимейших деда были коммунистами? Почему один из них снимал фильм «Коммунисты», а другой был ударником социалистического труда? Почему мой злой и умный отец никогда не ругал советскую власть? Почему он заставлял меня читать Гайдара?
Нет, ну папа мог иногда себе позволить что-то эдакое – например, сказать, что у военных квадратные головы - но это какое-то несерьезное диссидентство, да и слишком очевидно, чтобы быть смелым.
Меня глодало чувство собственной ущербности и обида за немодность своей семьи.
**
А вообще перестройка мне понравилась. Сперва я жутко обрадовалась отмене еженедельных политинформаций (ты в армии, детка, мать твою!), а потом смекнула, что восемьдесят рублей зарплаты минус подоходный – это не приговор.
Я рванула зарабатывать деньги - примитивным древним способом, но не тем, о каком вы подумали – я же не зря читала Гайдара - а спекуляцией. Меленькой такой и гаденькой, но дающей возможность не зашивать колготки, а покупать новые.
А потом в моей жизни случились ковры – турецкие бежевые ковры из шкуры чебурашки с лейблом «Made in Бельгия». Ковры приносили баснословные барыши- только водителю я платила сто пятьдесят долларов в день. Через месяц бизнеса я купила роскошную мебельную стенку «Слава-46», через два – мягкую мебель Цитрон. Как сейчас помню.
А самое главное – бизнес давал кайф. Звенело в ушах ощущение сопричастности к созиданию чего-то (я так и не поняла, чего именно), распирало диафрагму от сознания себя взрослой и крутой.
И еще был здоровский зуд от постоянного чувства опасности - как же нам нравилось удирать от ментов!
Потом наша маленькая компания из меня и водителя разорилась, и водитель тихо ушел в запой.
**
Когда я собиралась рожать дочку, под окнами роддома кто-то красиво пел «В комнате с белым потолком. С правом на надежду»
**
А сейчас я стою на улице Ленина, и мой водитель ворчит, что пора бы с меня брать по счетчику, раз уж я сама ездить не умею. Мой водитель теперь мой муж, и это не тот человек, которому я платила сто пятьдесят долларов в день. Тот все так же пьет – мы изредка созваниваемся, а один раз даже встретились – он приглашал меня поиграть в какую-то финансовую пирамидку.
Я стабильна, я хорошо выгляжу, я почти самодостаточна, а то, чего во мне недостает, дают мне мой муж и мои дети.
Я все так же испытываю чувство опасности, и все так же убегаю от ментов.
С правом на надежду.

Если вашу книгу игнорируют издательства--это фигня. Фигня, вдобавок, оставляющая простор для оптимизма и развития мании величия: всегда можно потешить самолюбие предположением, что редакторы все сплошь идиоты, и уверенностью, что настанет час, когда они еще об этом пожалеют.
Если же вашу книгу издательство приняло – вот это жопа.
Потому что скоро вы увидите своё детище на уличном развале – под табличкой «Любая книга – 40 рублей».

Копаться в прошлом -- дело дурное.
Как расчесывать болячки на лбу – сперва все силы уходят на расчесывание, потом --на запудривание. Гной сочится сквозь пудровую корку, застенчивый крошка-стрептококк превращается в ненасытного монстра, мокрые язвы источают вонь.

Неудачник сладострастно ищет ответ на вопрос «кто виноват» - вместо того, чтобы спросить себя: «что делать?»

Эфир полон неудачников. Лузеры, духовные попрошайки, инфантильные старички толкаются и распихивают друг друга локтями, расчищая путь к микрофону. Перезрелые октябрята, лысеющие бой-скауты брызжут слюной, вопя о своих детских обидах. Наследные принцы, румяные мальчики из хороших семей, пышущие здоровьем и шуршащие сберкнижками пупсики наперебой спешат поведать о семейных тайнах, проветрить на балконе пыльные скелеты, помахать застиранными бабушкиными трусами, как белым флагом капитуляции перед белым светом. Неудачники несут деньги другим неудачникам, чтобы увидеть в них себя--книжки про инцестные переживания и засахаренный в мазохистской любви плинтус становятся бестселлерами . Алые паруса повисли, набрякшие менструальной кровью, голубой вагон катится в тартарары.

Данко сожрал свое сердце на ужин под двенадцатилетний Чивас , тень отца Гамлета трудится клоуном, жены Ивана Грозного танцуют гоу-гоу. Героев нет –есть только жалость в подарок себе, есть чувство вины в наказание тем, кто умер.

Продаются матери, б/у, недорого.

Отдам на поругание отца, возможна рассрочка.

Искуплю вину кровью невинных младенцев. Самовывоз.

**

Я давно закрыла свой шкаф, я давно выбросила ключ.
Я не клянусь в неразглашении тайн - у меня их просто больше нет.
Я сама себе причина, я сама себе следствие, я сама себе приговор.
Я не ищу виновных. Я - сама, как Юлия Меньшова в забытой телепередаче. Я все сама.

Осень-осень, что нам осень? Мы круглый год не в себе.
**
-Девушка, мне нужно подобрать подарок сыну. Неважно, сколько стоит - главное, чтобы модно. Сын у меня разбирается. Портмоне? А-а, кошелек.. нет, кошельки он не носит. Что значит «где деньги лежат»? В барсетке, конечно.

Москва, 19.01.2010.
**
Рождаемость, говорят, повысилась.
Беременная Танька говорит: хер с ним, вырастет как-нибудь - и в войну рожали. Лучше в декрет, чем под сокращение.
И то правда - лучше.
**
- А вы ёжика ебали когда-нибудь?
-Ого, нифига себе вопросик.
- Да вы хуйню какую-то сказали – вот и я решил не отставать.
(с)

Это цитата сообщения Оригинальное сообщение

Немецкие актеры перепились на спектакле "Москва - Петушки"



Актеры экспериментального франкфуртского театра "Schauspiel" перепились на спектакле по поэме Венедикта Ерофеева "Москва - Петушки" и упали со сцены, сообщает Bild.

В качестве реквизита в спектакле использовалась настоящая водка, о чем зрители не имели никакого понятия. Четверо актеров сидели на сцене на железных стульях, периодически разливая по стаканам и выпивая.
Читать далее...

Если спросит меня голос с небес:
«О чем ты пишешь, женщина?
Соответствуешь ли ты своему бабьему званию и женскому чину? Достойно ли, правильно ли ты распоряжаешься творческим даром и знаниями, полученными в средней школе номер один пгт Беляевка? Размазываешь ли ты романтические сопли про любовь, как полагается даме?» - я, право слово, растеряюсь.

Врать небесному голосу не имеет никакого смысла – чай, он и так все про меня знает. Промолчать –это тоже вряд ли получится, ибо Суд идет.
Наверное, я покраснею и, дребезжа голосом, выдавлю из себя горькую правду.

Я не пишу про любовь. Я пишу про еблю. Нет-нет, конечно, я не описываю похождения нефритового стержня в просторах (или теснотах- это уж как повезет) коралловых гротов и гранатовых пещер – меня уже давно не интересует техническая сторона вопроса. Я проходила ее в медучилище, курсе где-то на втором- предмет назывался «Введение в акушерство и в гинекологию».

Я пишу про еблю, как про цель и средство, про еблю с идеологией, еблю за зарплату и за урожай, еблю с препятствиями и – с особенным удовольствием- про еблю в мозг.

Про любовь я не пишу – я не имею на это права.

То, что я знаю про любовь, невозможно передать средствами, близкими к искусству. Уложить мои знания о любви в рамки художественного текста – значит обидеть любовь, значит подставить ее под удар.

Жизнь куда примитивнее искусства, жизнь всегда завершает свои сюжеты, заворачивает их в фантики и подписывает их большими, неприлично яркими буквами – в жизни мало полутонов. Писать так же нельзя – тем более, в наш просвещенный век: то, что сгодилось бы Просперу Мериме, в наше время будет выглядеть квинтэссенцией пошлости. Критика захлебнется руганью, искушенный читатель брезгливо поморщится и перевернет страницу – мелодрамы нынче не в чести, просвещенный век научился себя беречь от лишних эмоций.

То, что я знаю про любовь, можно описать только шершавым языком репортажа- это было, и это не спрашивало разрешения быть - ни у критиков, ни у публики, ни у самих фигурантов.

Это было, даже если это было не совсем так, даже если это приукрашено молвой, даже если это легенда – у легенд всегда есть история.

Это было, и от этого наворачиваются слезы на глаза – не только женские. И прикуривает одну за одной взрослый мужик, десять лет ходивший в море. А море – это вам, прошу прощения, не хуй собачий.

Эта история про любовь не выходит у меня из головы, я перескажу ее так, как слышала, и пусть простят меня те, кто знает ее другой.

Я хочу, чтобы вы поняли, почему я не пишу про любовь.

Потому, что нифига не получится.

**

Это было в давние брежневские времена. В Калининградском порту стоял сухогруз, назывался он «Касимов». А может, и не «Касимов». А может, и не сухогруз. Долго ли, коротко ли стоял, то мне неизвестно.
Известно, что корабль в порту сгорел. Были жертвы.

Дело было так.
К морякам приехали жены. Разлука долгая и позади, и впереди, нужно успеть надышаться, нарадоваться встречей – все были счастливы, пьяны, все разбрелись по каютам.

Многие приехали с детьми, кто-то даже с грудничками.
Пеленки сушились возле обогревателей – тогда еще были пеленки, тогда их еще стирали.

Ночью пеленка загорелась, от нее занялась огнем каюта. Нетрезвый отец вывел семью на палубу – спас. Огонь вышел в коридор – коридоры на кораблях узкие, пластика много, горит все быстро - а люди спали. Кто-то успел, кто-то –нет, крики, паника, толпа на берегу. Разбивали иллюминаторы, карабкались на причал, детей – в первую очередь вытаскивали, конечно.

К одному из матросов приехала беременная жена – на позднем уже сроке. Сам он вылез в иллюминатор, отдышался, откашлялся на причале – жене пролезть не позволил большой живот- она сказала «прощай», и всё – повалил из каюты черный дым.

Его успокаивали – говорили какие-то слова, толкали к машине скорой помощи- он молчал, не двигался.
Потом сказал : «Да ну нахуй – нифига так не получится», и влез обратно в черный рот иллюминатора.

**

Вот и все, что я знаю про любовь.
А всё остальное –это про еблю. Про нее и пишу.

Прошу прощения у всех, чьи комментарии я, совершенно того не желая, стерла вместе со своими постами.Совершенно не желая стирать посты.
Просто баушка нашла кнопочку "удалить". Пипец какой-то

Все с нежностью говорят о своих уютных бабушках, которые с пирогами да с блинами, и с сушеными грибами на кухнях, с недовязаным носком на спицах, с лебедивым гобеленчиком над кроватью.

И все – те же самые все - с презрением отзываются о домохозяйках – о курицах, видящих мир сквозь стеклянную крышку кастрюли, штопающих носки блядующему мужу, накручивающих блеклые волосы на бигуди, обсуждающих рецепты маринадов и тортов, читающих Донцову и ведающих, кто кого ебет в сериале про Кармелиту.

Все, видимо, искренне верят, что их уютные бабушки произошли из прогрессивных для своего времени феминисток, презиравших мещанство и пошлость, знавших Бродского лично и наизусть, имевших склонность к полигамии и лесбиянству, знавших толк в сортах каннабиса и пива, авантюристок и любительниц футбола. Забыла - и мотоциклисток еще. В кожаных шортах.

Вот так взяли и враз произошли.

"Под влиянием массовой культуры и аниме под словом "готика" стали подразумевать что-то тёмное и мистическое."

Мода и стиль с Сусловым


****

Под влиянием массовой культуры и аниме, под влиянием обдолбанных ПТУшниц и облеванных допризывников, под словом "готика" стали подразумевать что-то пошлое, грязное, с вымазанными дешевой краской волосами и облупившимся лаком на неухоженных ногтях.
Категорически неприятное и дурно пахнущее, и с обязательной жестяной банкой в руках.
И опасное - потому что тупое.
В лучшем случае под словом "готика" стали подразумевать бесчисленные фанфики про вампирафф - бесчисленные, безграмотные, бессмысленные.

И как-то забылось, что готика- это Нотр Дам и старая Прага.

Ну да, злая я, и ханжа, и ретроградка . И ратую за реанимацию худсоветов на телевидении, цензуры в литературе и применения розог в педагогике. Всё так и есть , ратую .
[370x500]

Иногда люди подбирают бездомных кошек, иногда – собак. Случается, подбирают мужчин – я слышала такие истории. А я подобрала шапочку- маленькую, серую, убогую, совершенно неприкаянную шапочку. Шапочка похожа на мартовскую картошку. Она печально висела на вешалке с табличкой SALE – 70% среди фиолетовых и зеленых товарок. Товарки висели не так печально – за такую-то цену их, фиолетовых, кто-нибудь, да усыновит. У серой был один шанс - я. Я подумала: «если не я, то кто же?», и подобрала ее за 186 (сто восемьдесят шесть) рублей.
Теперь довольная шапочка живет у меня в прихожей, ей тепло и уютно, в компании красных перчаток и многодетной семьи шелковых нелегалов по фамилии Hermes она чувствует себя почти аристократкой.
Тревожить ее, так много страдавшую, не я стану- пусть себе отдыхает. Тем более, что шапок я не ношу.
Зы. Чегой-то я расписалась. Не к добру это.

Я мудра. Я уже достигла просветления, я познала свою природу, я поднялась над мирской суетой, я смотрю на человеческий муравейник с доброй и чуть-чуть насмешливой улыбкой. Мне открыты тайны, я познала истину, я мудра, как сам Будда.

Ну зачем эта милая девочка- маникюрша жалуется мне на свою коллегу? Как она еще наивна - ну разве можно определять сущность человека словами «плохой-хороший?»

Глупенькая, ты должна освободить свое сознание от жестокости – не трать себя на раздражение, не теряй своего Высшего в низменных думах, возлюби ближнего, и тебе воздастся.

Нет, ну это просто смешно – зачем она рассказывает клиенту про какую-то Вику, завистливую и непорядочную?

Зачем она держит в сердце зло? Надо быть выше этого, милочка. Взрасти в душе благодетель, усмиряй гордыню простым физическим трудом, удаляй кутикулы радостно и молча, и откроется тебе Свет Истины.

А вот и та самая Вика – моя мастерица осеклась на недобром полуслове и покраснела. Ой, как же неловко получилось - Вика, кажется, все слышала. Ну, да ладно, я-то здесь ни при чем, я вообще выше бабьих склок. Моя духовность свободна от негатива, я созерцаю мир сквозь призму незапятнанной любви, чистой, как утренняя роса. Я люблю и девочку Машу, и девочку Вику, и всех девочек на свете, и нет во мне зла.

Хотя, носик-то у этой Вики длинноват. И прическа какая-то неопрятная – могла бы волосы мыть чаще. А кофточка-то, кофточка! Ну кто сейчас носит люрекс? Приезжая, небось. Нет, это ничего для меня не значит – я же не милиционер, чтоб регистрацию проверять. А глазки-то у Вики маленькие, черные – еще сглазит. Тьфу-тьфу.

Ах, какие они обе еще неразвитые в ментальном смысле, как далеки они от очищения сознания, от подавления в себе нетерпимости, суеты, зависти! В плане физическом-то они развиты вполне – у той же Вики сиськи висят, как у профессиональной кормилицы. Лифчик, что ли, нормальный купить не может? Сейчас можно купить хорошее белье совсем недорого.

Моя-то посимпатичней.
И голосок у нее приятный: вон как пропела «привет, Викуль». И не подумаешь, что пять минут назад Викулю дерьмом поливала при совершенно постороннем человеке. Который, к тому же, абсолютно отрешен от мелких дрязг и сплетен.

А Вика эта и вправду невыносима- и как с ней люди работают? Прямо с порога понеслась демонстрировать – при постороннем, опять же, человеке - всю свою недоразвитую духовность:

- Это почему мне график поменяли? Мне неудобно пять через два. Ну и что, что у Катьки институт?
А за уборку почему ты себе сто рублей приписала? Разве ты убиралась вчера? И почему это за SPA мне не доплачивают - я одна все SPA делаю, а мне это совершенно невыгодно.


Фу,до чего меркантильная девица- слушать противно. Неужели она не понимает, что деньги –это зло?

А моя-то, моя-то- всё тем же елейным голоском:

- Ой, знаешь, вчерашняя клиентка – ну та, помнишь, с наращиванием, в белой шубе - так она сегодня администратору звонила, жаловалась. Говорит, ты ей нахамила. Вот так салон клиентов теряет.- и пауза, многозначительная:
-Это администратор так сказал.

Й-их, дайте мне попкорну ведро! Только бы моя не перевозбудилась – не порезала бы. Нет, совершенно неразвиты эти девицы в духовном плане, в духовном плане им еще расти и расти. А я созерцаю мир сквозь призму благого мышления, и мое благое мышление есть причина моему одухотворенному и светлому, как лепесток лотоса, счастью.

А лак мы выберем вот этот, светленький.
Нет-нет, девочки, можно и массаж – я никуда не тороплюсь.

Новогодние елки всегда были для меня мероприятием препаскуднейшим – даже в детстве.

Ну не нравились мне шалавистые снегурочки и пожилые нетрезвые медвежата, ну не внушал мне священного восторга Дедушка Мороз – глаза сами собой упирались в то его место, где резинка от бороды не была еще прикрыта шапочкой, и орать «ёлочка, зажгись» всегда казалось мне делом бессмысленным и неприятным, потому что: а) лампочки электрические; и б) я никогда не умела работать в команде.

Все мои дети унаследовали мою нелюбовь к дешевым костюмированным действам. Старшей дочери не повезло – в ее «от двух до девяти » я была слишком зависима от условностей - я была молода, глупа и еще хотела казаться хорошей.

Я играла в хорошую мать, я пыталась искупить елками, кружками, секциями свою вину перед ребенком - за отсутствующего отца, за свой болезненный трудоголизм, за нищету, за комнату в коммуналке и за свою педагогическую непоследовательность.

Я таскала бедное дитя на елки –дитя сопротивлялось, но я была неумолима. Мы были везде - в кремлях, дворцах и домах культуры. Мы давились прокисшим псевдокультурным компотом из Бабы-Яги, Снежной Королевы, воинствующих инопланетян и мини-петросяновского юмора. Последние вяленые конфеты из новогодних сундучков/пакетиков/баночек/коробок мы доедали к июню. Мы фотографировались с ростовыми куклами и сонными от димедрола крокодильчиками, мы впихивали фотографии в прорези нашего неполно-семейного фотоальбома, мы старались.

За те одиннадцать лет, что разделяют даты рождения моих дочерей, жизнь изменилась. Вяленые конфеты никому не нужны, фотоальбом существует в цифровом формате, папаша у нас есть, и даже ведет себя вполне достойно, а я давно плевать хочу на приличия.

Мы выбираем те хлеба, которые нам вкусны, и те зрелища, которые нам интересны.

Младшей было года четыре, когда стало ясно, что елки ей противны.

Она тоже не верит – как не верила я, как не верила старшая сестра, как не верил К.С. Станиславский. Не верит ленивым артистам и бездарным режиссерам, не хочет участвовать в коллективном камлании вокруг пластмассового дерева, понимает, что дрессированный медведь плохо выглядит и, скорее всего, его бьют, и еще дочь моя любит мясо, а не вафли фабрики «Рот Фронт».
Мясо в новогодние подарки не кладут.

А теперь, когда ей десять, она и вовсе мечтает о дискотеке, которая снова, как в старину, называется «клуб».

Но нам подарили билет. И ясно, что в следующем году, когда стукнет уже одиннадцать, на елку ее точно не заманишь. И еще билет в Крокус, а Крокус – это почти всегда неплохо, и концертный зал там новый, хочется посмотреть на чудо азербайджанской архитектуры изнутри, и представление называется – ах, мамочки! – «АБВГДейка»! И ведет его та самая Татьяна Кирилловна, боже ж ты мой! А не понравится – так уйдем, никаких проблем, доча.

А вот и понравилось – понравилось все. И концертный зал, и свободный доступ к гардеробу, и аквагрим на маленьких личиках («нет-нет, я не хочу, это для маленьких, я только посмотрю, как художники рисуют – ой, как же я им завидую»), и поющие трезвыми и красивыми голосами клоуны в фойе, и вообще. И само представление – с балериной, с настоящим певцом, с Татьяной Кирилловной и с белыми голубями. И приятный обонянию дух добротного соцреализма - без вымученности сюжета, без плоских шуток и без сюсюканья.
И весело, и нескучно, и немножко волшебно.

И почему-то кажется, что голубей не бьют.

Спасибо, в общем.