Здраво ли оценено имя, которое он закричал в свой предсмертный час? Сила поглотила душу, поэтому отдельное значение слишком много весит. Достойные всего по отдельности, а вместе являют собой серую кучу тел. Но громко его он выкрикнул, и горы подхватили крик, моря подхватили крик, леса подхватили крик. Весь мир от вопля вздрогнул. Никто и не услышал в тишине бесконечной. В это же время леность погибла и возродилась из пепла во много раз сильнее.
А может, кто и услышал тот возглас и скрывал это. А может, и не скрывал, везде на каждом перекрестке восхвалял он, везде возносил хулу. Как известно старая собака гибнет от старости, от голода гибнет. Молодая собака гибнет от молодости, от голода гибнет. Но имя, что в смертный час возгласил он, было неверно оценено. Тот, кто услышал и прознал то имя, несмотря на все предосторожности, разболтал везде и всем, ибо уши его огромны и язык огромен. Но никто и не восхитился, не порадовался и никто не возмутился, не заплакал. Многие сразу умерли в назидание, другие выжили в издевательство. Самый сильный дух живет в огромном дереве, он сам то дерево. Но еще сильнее живет в море, он и есть море. Но сильнее тех двух живет в луне, он и есть луна. А имя как не было никем оценено так и не будет. Что за имя, что в предсмертный час он выкрикнул, да и кто кричал? Кто же был то и от чего умер? Спросите о том деревянный стол, что стоит на краю мира, и он вам ничего не скажет. Спросите у солнечного луча, что кожу обжигает, но и он вам ничего не скажет. Но лучше всего спросите сову в темном дупле, и она уж точно вам ничего не скажет. То было истинное имя безумия, абсолютного помешательства. Но и я ничего ни скажу, ибо я и есть стол на краю мира, луч, опаляющий кожу и сова в своем дупле. Никогда не скажу, разве что выкрикну в свой предсмертный час.

Выбираю чудные головы, странные вещи, рожденные воздухом. Принимаю их близко к себе. Отлучаюсь на секунду - я мерцание. Только тушканчики и тысячи километров пустоты и песка. Необъясним феномен моего появления, я иду, и наступает миг разрушения мира. Мысли медленные как соломенные ноги. Сегодня я только кот, свернутый клубком. Мир еще не начался и возможно не начнется никогда. Ради этого я задержу дыхание. Я не суета, я не что-то. Мое сознания просто причуда, изменение плотности потоков эфира. Каждая мысль рождается и умирает вместе с новой бесконечностью. Паузы между словами. Пустыня наполнена песком, размытие границ начинается и заканчивается тут. Ничего не происходит, золотой воздух, предчувствие ничего. Свет и песок, и имена тех, кто не родился и не родится никогда, и никогда не будет. Для верных способов не нужно усилий, это основа здесь. Знающий достигает, не пытаясь и не делая. Я нахожусь здесь, это превосходство. Небо синее и бесконечное, плоские равнины песка. Здесь нет ничего и никого, здесь нет меня, я в безопасности здесь.


p.s. это было давно, это было приятно. обязательная музыка под которую и писалось - понятия не имею как ее загрузить и поиск не находит ничего (Entorwellian, Divstah)

Видоизменение имени,
согласно которому.
Принятие решения или смерть.
Нам достаточно Жирного Пути.
Пригодились манеры хищные.
Благословен старик,
вещающий именем Жирного.
Бабочка, родившаяся из железного сундука,
с нами.
Возвратите все долги, и я дарую вам. Пришествие недостойного.
Сожжение бренного лица.
Светлые дрозды доедают мой мозг.
Боль разговора-распятия,
прислуживать нам будет понтифик.
Принесение рыбы в жертву, в самом центре. Проклятый запах разносится, вызывая ненависть.
Фонарные столбы снова раболепствуют.

(Это прочитал во мне предводитель крестоносцев, взамен внушив мне свои глупые мысли, он ненормальный – исповедался мне, сказал, он видит знаки. Скрипичного мастера видел он, тот пожирал людей и собак и зачитывал их имена из большого списка. Сказал, он теперь будет носить плоскую шапку, древнюю, на ней разлито масло.)

шохет-у-водек (שׁוֹחֵט ובּוֹדק) отвечает за убой и проверку туши, каццав (мясник) — за разделку туши, за извлечение гид ха-наше и продажу мяса; нередко удалением гид ха-наше (так называемый никкур) занимался особый специалист — менаккер. Община приглашала шохета и выплачивала ему зарплату. В маленьких общинах шохет нередко был еще хаззаном, меламедом и т. п. Как правило, после его смерти должность переходила к сыну.