я видела всё будто рисованным пастелью. сначала просто разных людей, потом здания, и всю самару, будто пролетая над ней. всё в невероятно ярких цветах. потом по волге до каспия, вокруг земли, мимо африки и вверх. через странные вещи, которые моё сознание наполовину пропускало, наполовину изменяло от неспособности понять, до огромного лица Её. оно представилось мне темнокожим, с миндалевидными глазами. они были закрыты. она дунула, и её дуновение было нарисовано пастелью с примесью коспьютерной графики - серо-белые, серо-голубые сполохи, как дымок.. и меня понесло от этого дуновения вниз - мимо ещё одной темнокожей женщины, танцующей с закрытыми глазами, в розово-кремово-персиковой юбке. потом ниже, ниже - и под воду. затем всё переменилось, я стала видеть уродливого младенца, который расстёгивал молнию поперёк живота, распадался, как кожистый футляр, являя взору нового младенца. когда дитя закончило с этим, самый последний ребёнок расстегнул уже свою мать. из жирной, с огромным чревом, белой женщины, она постепенно превратилась в тощую, нарисованную чёрной и зелёной пастелью дикарку с всклокоченными кудрями. она принялась наклоняться и выпрямляться, и сначала только волосы, а затем вся верхняя половина туловища у неё превратились в веер. подобных девушек было много, они обмахивали рыхлого хозяина своего, который смотрел двумя открытыми ртами, что были у него на месте глаз, а огромное око, служащее ему ртом, было закрыто и улыбалось. потом человек зажмурил рты и распахнул глаз, поднося его всё ближе к солнцу. сначала опалились ресницы, затем начала морщиться и запекаться тонкая кожица века, но человек заглотил солнце глазом и крепко закрыл его. кожица вся изрубцевалась и стала как изрытая червями, вся в буграх, а глаз раскрылся - вместо зрачка полыхало солнце.

я хочу мерить море большими шагами
и по небу расклеивать стразы медные.
можно даже сказать, я хочу быть богиней
своего персонального времени.
я хочу управлять своими руками
точно так же легко, как мыслями.
и, конечно же, мыслить хочу уметь
ничем не иным, как песнями.
пусть звучит в голове музыка,
только чур не та, что предсонная:
та, что можно в реальность выманить
и исполнить нужна симфония.

может быть, это временная петля? ни одного ребёнка - только их голоса. жуткая параллель, прошедшая чересчур близко, коснувшись. двор был покинут жизнью. в нём стояли: покривившаяся карусель, запылённая горка и двое израненных качелей. одни из них слегка самокачались, другие вздулись и напряглись - им было больнее. я выбрала те, что поживее, присела. чего-то не хватало, сильно хотелось пить, но были только сигареты. дым втекал в горло, впитывал в себя всю влагу и тучками летел прочь оттуда, где начинали расти колючки и осыпаться горячие барханы. смотрела в окошко, на кошку.. та была как пыльная тряпка. мимо прошёл мужчина, неся на плече индийскую богиню верхом на тигре. распятый на дереве лукотрус слегка приподнял голову, но видеть ничего не мог - его распяли лицом к стволу. а может и нет, но кто же их разберёт. неясно, видел ли он акакия акакиевича, ещё живого и без шинели - верно, лето ведь. лето..

ни чёрта лысого мои сны не стоят. жаль. но ничего, всё нормально - в истерике заходятся птицы, путаясь в проводах - надрываются, как только не разрываются. исторгают из глубин, из фибр-жабр, шершавые вопли свои. просто жизнь такая штука, детка: устал - умри.

если мои сны и правда являются вариантами развития реальности при определённых стечениях обстоятельтв, и если эти варианты верны, то. эту фразу я никогда не скажу

ко-ко, курочка. хорошо ли ты кушала? вкусно ли тебе было, пёстренькая? сытно животку? вижу-вижу семечки. прости, курочка. теперь наши животики мурлычут.
вспоминалась больница. острый луковый запах распоротых животов.
жаль, такие они были пустые, неодушевлённые. хотелось, чтобы пульсировали под пальцами. брызгали кровавым соком, исходили пряной влагой при каждом, лёгком даже, нажиме. неживое было их тепло. не их.

[507x700]
кончилось. жаль. пропело.
в Тральфамадор ушло
то, что когда-то грело.
и, может быть, даже дано,
но не привычно тело.
пусть будет твоим моё,
всё в кракелюрах,
небо

сегодня я встретилась с моррой. она ехала в маршрутке номер двести девяносто пять. ехала и ковыряла в унылом носу своём с леденящей печалью в глазах. но как ни печальна она была, оскал её, обрамлённый торчащими во все стороны ресницами-усами первоклассной жёсткости, смотрел не отрываясь прямо на меня. настолько этот оскал был хищен, что отдавил морре всю волю её. оттого она так и грустна. бедная морра. чем я-то тебе помогу?

вот ведь ты. лишила мой usb девственности, даже не подумав, ещё и жалуешься, что он "не разработан". а сама в то же время чем недовольна?)

мужчина с гитлеровскими усиками с невероятным самовлюблённым ревением рассказывал что-то девушке, которой минутой назад подарил жёлтую розу. она едва ли не уклонялась от маслянистых смольных слов, думая только о розе. знала значение её. в отличие от него, знала, и в отличие же была согласна с цветоносной. целовалась, недоумевая. пепел разбивался о мёрзлый асфальт. то, что не было звона, никого не удивляло. заглушали поцелуи.
мне нужны новые люди.

Умиротворение.
2 средней близости подруги
200 грамм ваты (вату предварительно выдёргивать из матраса, до места приготовления нести в газете)
боб марли, битлз или любая другая светлая музыка по вкусу
малярная лента (6 рулонов)
деревянные полуразваленные окна с огромными щелями, из которых нещадно сквозит
Щели в окнах начинить ватой, используя линейку. сверху покрыть несколькими слоями малярного скотча. готовить исключительно в шесть рук и под музыку.

а может, к чертям всё?

[470x624]
ну вот, началось снова, дороги блестят китовьими спинами, лужи зельем колдовским заблестели. нефтью, что очеловечивает,её ведь выпила русалочка, лишь бы оказаться ближе к недосягаемому. а оно - несуществующая луна в быть может несуществующей луже. что мнит себя варевом чудесным. но нет электричества, и нет, не вырвет словами, а будет мутить до самых пальцев, в которых электричества нет.
я хочу всего лишь, чтобы вам было светло. ну пожалуйста. сколько же можно.

снятся комнаты чёрные, с детства знакомые, за древние двери которых нельзя пускать сознание. которые нужно запомнить, не просыпаясь. запомнить, видя, а не воображая. в пустоте их прячутся монстры, волны страха нашёптывают, доводя до одержимости. кровью густой там висят с потолка балдахины, и на лестницах каждая ступенька поёт неизменную песню шагов. так хочется вернуться в них, чтобы снова и снова убегать. до безнадёжия искать выхода, не верить, если найдёшь, и бежать, бежать так быстро, что как бы не рвался воздух, а потом упасть и забыть о роскоши дыхания, затаившись. но они всегда находят..

Это цитата сообщения золотой_лист Оригинальное сообщение

Шесть безобидных жестов, за которые кое-где могут и убить



Для вас на специальном сайте есть знакомства для взрослых!

Шесть безобидных жестов, за которые кое-где могут и убить

 

Читать далее...

катимся мы оттого, что друг друга и собственно мир оцениваем не иначе как количеством дерьма и размером жоп. и если маленькая девочка огорчена смертью морской свинки, или её непокупкой или ещё какой свинонесостыковкой, а не тем, что ей оторвало ноги на войне, а руку она отрезала, дабы сварить и прокормить умирающую мать - почему бы не порадоваться? неужели каждый должен опухнуть с голоду, или пережить тридцать девять потерь родных детей, а потом выменивать последние корки хлеба на книги? а может, среди девяноста процентов тупых быдлолюдей жить приятнее.. может, высшее чувство человеческое есть презрение? и если даже розовые очки. пусть так. устала. хочу быть мечтательно добрее. хоть недолго, совсем чуть-чуть, не видеть на всех и вся слоя дерьма.

такой запах бывает лишь в самом начале сентября. лови
[499x351]

Это цитата сообщения Lordi-06 Оригинальное сообщение

Как русские говорят по-английски



25 ошибок, которые чаще всего допускают в английском языке бывшие ученики советских школ и институтов.
1. Научитесь понимать разницу между словом some и словом any.
Эти слова часто путают, спрашивая, к примеру: «Have you got some drugs?» («У вас есть какие-нибудь наркотики?») Это неверно, потому что в вопросительных предложениях и при отрицании следует употреблять any. Правильно задавать вопрос так: «Do you have any drugs?»
[313x313]
- «У тебя есть какие-нибудь наркотики, Анатолий?»
2. Никогда не употребляйте if («если») с глаголом будущего времени.
Начинать фразу с «If you will…» неправильно. Правильно говорить, например: «If you keep fucking our neighbour Trofim, I'll start sleeping with his wife Olga».
[313x313]
- «Если ты не перестанешь трахаться с нашим соседом Трофимом, я начну спать с его женой Ольгой». учимся на чужих ошибках

Эспрессо - это жизнь. Горчит, но бодрит. Первый глоток может показаться невкусным, но, допив чашку, всегда захочешь ещё одну. А на ещё одну чаще всего не хватает времени.

Капучино - это влюблённость. Сначала терпко, потом сладко и легко, а на поверку - всё та же жизнь. Но моменты, когда сладко и терпко, - самые лучшие. Кстати, всегда можно просто съесть пенку и не пить, но это мало кому приходит в голову. Видимо, дело всё-таки в сочетании.

Латте... латте - это мечты, эспрессо, разбавленный молоком надежды, и пенка, помните, да? Та самая пенка, которая бывает в капучино. Но нет корицы, нет той терпкости, которая позволяет прочувствовать момент. Честно говоря, не люблю латте. Но многим нравится.


Есть ещё мокко - кофе с горячим шоколадом. Мокко - это меланхолия. Густая и тягучая. Но даже в мокко есть молоко. И сладость, та, которую не найдёшь в эспрессо, например. Её и чувствуешь не сразу, и каждый раз не очень понимаешь, почему заказал именно его. Только потом вспоминаешь, в тот самый момент, когда становится сладко.

Айриш, кофе по-ирландски... страсть. Где-то там, на самом дне, обжигающий алкоголь. Можно перемешать, тогда он практически не чувствуется, если кофе приготовлен правильно, конечно. Но он там всё равно есть, и всё равно неизбежно пьянеешь. Кстати да, хуже плохого эспрессо может быть только плохой айриш.

И ристретто. Ристретто - это смерть. Это когда вся жизнь - одним глотком. Выпиваешь, просишь счёт и уходишь. Обычно так.

- А любовь? Настоящая любовь?

- Настоящая любовь - это кофе, который варишь дома с утра. Свежемолотый, желательно вручную. С корицей, мускатным орехом и кардамоном. Кофе, рядом с которым надо стоять, чтобы не убежал, иначе безнадёжно испортится вкус. Надо проследить, чтобы он поднялся три раза, потом налить ложку холодной воды в джезву, подождать пару минут, чтобы осела гуща. Кофе, который наливаешь в старую любимую чашку и пьёшь, чувствуя каждый глоток, каждый день. Наслаждаясь каждым глотком.
Н. Крайнер "Обязательно, наверное, может быть..."
мокко, сваренный Меланхолией, сам таковым не оказался. а был он, по чести сказать, несколькими глотками того самого. вечно искомого. недолговечного и исчезающего по мере остывания. счастья. того, что так стараешься продлить, видя остаток на самом донышке. но властно над ним лишь время.

Обидно, деточка. ты плачешь? да что же это творится. и где мои слёзы? всё то было - такие мелочи. их больше не хочу. запуталась на распутье.
рафинированый и галантный метросексуальный джентльмен петенька, питер, на европейский манер, не околдовал. помнит о своём волшебстве он лишь во снах, да силой рек его. вода не лжёт и не забывает никогда. вот если бы глубже его раскрыть. вытащить из подсознания. окрасить здания в сепию и прогуляться по крышам, ведомой девушкой с зелёными волосами. раскрутить его на бесшабашность, дать подышать самарским табаком.
но мощёные его тротуары и калейдоскопы воистину прекрасны.