Усталость повисла над городом и скучающе злорадствовала - сгущала тучи, капала на прохожих мерзеньким колким дождиком и просто витала в воздухе, перекрывая кислород. Улицы покрылись волдырями-зонтиками, под которыми прятались унылые и озлобленные люди, а мокрые продрогшие собаки засовывали головы в картонные коробки в надежде хоть так спастись от настигнувшего город маленького бедствия.
Только одна "почти-невидимая" девочка даже сегодня не расставалась с улыбкой, и ее карие глазки как обычно были полны любопытства и заинтересованности в происходящем.
Почти невидимая девочка разглядывала маленькие кирпичные дома-башенки с их узкими темными окнами и запечатанными деревянными дверями, разглядывала перекосившиеся угрюмые хижины и стоящие рядом с ними многоэтажки, похожие на диковинные заморские деревья, случайным образом занесенные в эти края, а еще ей нравилось смотреть на аккуратную, изящную часовенку, скромно стоящую чуть поодаль и окруженную нежными, словно даже прозрачными березками.
И в каждое здание она заселила жильцов. В старой и совсем уж ветхой хижине, что прямо у дороги, живет Роза и Рыжий Кот. Роза - девушка без возраста - боится выходить из домика, и потому Кот рассказывает ей обо всем, что происходит снаружи. Но вечером, когда город становится волшебно-сиреневым, она робко выходит на крылечко и сидит там вместе с Рыжим, попивая горячий малиновый чай и ожидая гостей, которые почему-то задерживаются.
В неказистой красной башенке живет Толстяк Джей - настолько большой, что занимает своим необъятным телом почти все помещение, и даже спит стоя. Вообще он добрый, хоть и очень некрасивый. Когда Джей хочет выйти на улицу, он просто поднимает башенку, как коробку, а потом, надышавшись, надевает обратно - но делает он это редко, так как сильно не хочет кого-нибудь испугать.
А в гордой, заморской многоэтажке на самом деле располагается самая что ни на есть настоящая мышиная фабрика. Миллионы крохотных мышек в красивых зеленых беретах шмыгают по многочисленным лесенкам и лабиринтам, взбивают масло и замешивают тесто, включают диковинные громыхающие машины и производят лучшие в округе булочки и печенье, которые еще горячими доставляются в магазины и кондитерские. А на первом этаже мыши готовят сыр, но только для личного пользования.
Что касается часовни - там никого нет, так как она живет сама по себе. Хотя иногда девочке кажется, что кто-то там все-таки есть - просто такой же почти невидимый, как и она сама.
Она держалась за оконные решетки, стоя на табуретке и искала новые домики, полные историй и сказок, а всепоглощающая городская усталость буйствовала все сильнее и неустанно билась в ее окно острыми дождевыми каплями. Казалось, прорвись она каким-то чудом внутрь - разорвала бы непокорную девочку на кусочки, оставив лежать скорбной кучкой на полу. Но все ее старания были тщетны, и вскоре усталость оставила почти невидимую в покое, решив отыграться на тех, кто в ее власти.
А к вечеру почти невидимый мирок ожил, и истории вырвались из домиков радостным весенним ветром. Роза и Рыжий Кот сели на крылечко и пили вкусный чай, Толстяк Джей снял с себя башенку и с робкой улыбкой кивнул им в знак приветствия, группа нарядных мышек села в свой смешной грузовичок и повезла булочки в магазин, и даже Некто-из-Часовни, казалось, приоткрыл дверь и заинтересованно за всеми подглядывал. А почти невидимая девочка смотрела на них и радовалась, что все так прекрасно.
И только толпы совершенно невидимых людей под зонтиками ходили бессмысленно туда-сюда и все бормотали что-то неприветливое и грубое себе под нос.
Бабушка Нора как всегда зашла к Йеллу перед сном, села на край кровати и улыбнулась - чудесно так, тепло, и сразу показалось, что, если выглянешь в окно, то увидишь не дрожащую мелким дождем улицу, а заросли каштанов, словно пастелью нарисованные на листе черной бумаги. Йелл пожелал бабушке спокойной ночи и, когда она вышла, вскочил с кровати, раздвинул шторы и робко посмотрел в окно. Но никаких сказочных каштанов за ним не было, а улица по-прежнему холодно и мокро блестела неприветливыми мелкими лужицами. Йелл недовольно отвесил губу и погрозил зябкой дороге пальцем, словно предупреждая, что, если не прекратит мокнуть и хмуриться, то он уж тогда покажет!
Мальчик на самом деле хоть и не ожидал чуда, но все-таки чуть-чуть надеялся, что оно внезапно решит дать ему о себе знать, и потому чувствовал себя капельку обиженным и разочарованным. Он ждал этого чуда все время, заглядывая во все соблазнительные старые двери и окна, заходя в кажущиеся загадочными и почему-то крайне притягательными дворики, да и вообще почти ежедневно предвкушал, что именно сегодня просто обязано случиться нечто особенное, так как и каждый новый день ощущался таинственным и не похожим на все остальные. Но день заканчивался, не принося ничего приятного и становясь в один ряд с уже прожитыми и, как выяснилось, ничем не примечательными, а Йелл засыпал, представляя, что завтра-то все точно изменится.
Но в эту ночь мальчик не собирался ложиться в кровать.
Подождав чуть-чуть, чтобы бабушка успела заснуть и не услышала шума, он наспех оделся и прокрался ко входной двери. Стараясь не издавать ни звука, он вышел на улицу, взволнованный и довольный, и со счастливой улыбкой побежал по пустынной дороге, удивленно хлюпающей под его смешными домашними тапочками своей возмущенной слякотью.
Пробежал через темный настороженный дворик, завернул за угол давно спящего дома и остановился у коренастого дуба, который представлялся Йеллу старым ворчливым гномом, за некий проступок превращенным могущественным колдуном в обычное дерево.
Под колдовским дубом сидела маленькая девочка, недовольно стряхивающая с коротких темных волос капли назойливого дождя.
Мальчик улыбнулся ей.
- Привет, Йожа.
Девочка хмуро взглянула на него из-под длинной, висящей сосульками челки.
- Долго ты.
"Любовь и кровь. В них могучая сила. Маги и ученые не первый год ломают себе над этим головы, но поняли только одно... Любовь должна быть истинной"
Геральт из Ривии, ведьмак
Эгей... припорошило-то поле снежком, не ходи на двор, дружок, не вернешься назад... Гляди, как птичьи перья превращаются в засохшие травы, да под пухом овечьим исчезают без следа.
Было то давно, когда в глазах живущих горел огонь нездешних миров. В одной деревне, ни большой, ни малой, жила девица. И то еще вопрос, была она больше красивой, нежели дерзкой, или более дерзкой, нежели красивой. Никому в руки, кошка, не давалась. До одной весны.
Ранний март плыл дорогами, стекал ручьями, выл котами по крышам. И ночью сырой в деревню нечистая принесла чужака. Утром его нашли, голого, всего в грязи да гнойных ранах. Как увидел людей, так вскочил и хотел было бежать - хэ, не тут-то было! Видать, сильно ранен был, да истощен - кости-то наружу торчат, на теле мяса нет. Странный он был, не разговаривал, все только рычал да всхлипывал. ЧуднОй! Но народ в деревне был добрый - заковали в цепи да в сарае поселили. не выгонять же приблуду в такую пору. Выходили. И то сказать - сам выкарабкался, народ-то добрый, но осторожный - кормили мало, и редко. Одна только девица-красавица все заглядывала в сарай: то горбушку хлеба черствую, то каши какой, луку сырого принесет. Говорила с ним подолгу, а он поначалу скалился, а потом заулыбался, начал за ней повторять. Быстро, почитай, за весну-то на цепи и выучился говорить, потому как видимо и не умел никогда доселе.
Тогда люди и решили - пускай работает, отрабатывает то, что наел за весну. Добрые были в то время люди, да... Цепь сбили, одежу дали. Чужаком стали звать. А он как привык в сарае девице улыбаться, так и улыбался всем подряд. Работал охотно, тяжело работал - силушки было немеряно в нем, хоть кости-то и торчали до сих пор. К концу лета и раны все зажили, и окреп парень, и видно стало - красив молодец, силен, волосы в тугую косу заплетал, отрезать напрочь отказался, только выбрился начисто. Глаза синие, волосы медные, улыбка открытая - ой, держитесь, девки деревенские! Тут наша девица и не сдержала сердце свое в ладонях, бросила под ноги Чужаку. А он улыбнулся, обнял, и прочь ушел. Ничего не сказал ей.
А как урожай собрали, заметили все - что-то неспокоен Чужак, все мечется вечерами по опушке леса, а то сядет на берегу реки и вдаль глядит, будто в камень превращается. Не слышит, не видит ничего. Молчалив стал, суров, не улыбался уж даже солнышку. Только на девицу поглядывал, и такая тоска в глазах его была! Ночью как-то постучался к ней в окошко, пошли, говорит, скажу тебе кое-что. Взял за руку и увел на край деревни. Сели вдвоем на камне и молчат.
- Слыхала, - говорит ей, - сказки про чудо-юдо, что от поцелуя любимой своей добрым молодцем становится?
- Слыхала. Что ж ты, сказки мне рассказывать хочешь сейчас? Так пошли бы в дом, молока бы с медом нагрела - и расскажешь, что хочешь.
- Нет, погоди, золотце, - и голос его вдруг ласковым стал, и гладким, и твердым одновременно - как галька речная, - не пойду я. Люба ты мне, жить без тебя нет сил уже. Но сказка та лживая. Не бывает таких сказок в жизни. В жизни все наоборот. Любовь чудеса творит, да не все чудеса людям на счастье.
Сказал так, обнял девицу и поцеловал. И вдруг страшно ей стало, так, что закричать захотелось и бежать-бежать-бежать... Ветер налетел, ветки с деревьев пообломал, раскидал вокруг, темнота сгустилась, и на горизонте молния небо прорезала. Закрыла девица лицо прекрасное руками и осела на землю. И вдруг тихо стало, тихо-тихо, и спокойно. И окутало девицу тепло неземное, ласковое, будто солнце средь ночи выглянуло. Открыла она глаза, а перед нею Зверь огромный сидит. Не молнии то сверкали, то глаза горели его. Не темнота то сгустилась, то тело его силой налилось. И голос услыхала она, твердый, низкий, бархатный, как галька речная:
- Врут в сказках. Свободу поцелуй истинной любви дарит, да не ту. Не теми мерками люди меряют, не нашими. Прощай, золотце, счастлива теперь будешь, верь мне. Я теперь все могу, но не место мне здесь.
В ту ночь много крыш ветром сорвало, но никого не прибило, только деду Зубу последний зуб выбило. И то, говорят, то сосед его камень кинул. Не видели в тех краях больше Чужака, а девица вскоре уехала из деревни. В город уехала, в столицу. Говорят, ученой стала, сказки пишет, да все какие-то непонятные людям, чуждые. Ну, что с них взять - столица!
Эх... замело поле снежком... Не ходи, дружок, посиди, выпей с нами меду...
© Тау Фрейя
Чертик поселился в большом дубовом шкафу, и возвращаться обратно наотрез отказался. Смастерил из пушистых шубок кровать,из обувных коробок - стол, стул и даже тумбочку, а на гвоздик, что на потолке, подвесил фонарик и вставил его в абажур из пластмассовой миски. В общем, хорошо устроился.
Однажды в городе станет совсем-совсем тихо, замрет движение машин, затихнет стук каблуков, и так беззвучно станут падать пожелтевшие листья на разбросанные по улицам нитки скучных снов. И будет таять утро так задумчиво, так бездумно-нежно и стекать по пустым аллеям, где теперь нет совсем никого. И будет брызгаться дождь, и ветер резвиться свежий по абсолютно пустым неровным венам серых дорог. В такой вот день в тишине и полном отсутствии страха из желтого парка, мягко ступая, выйдет огромный зверь, лениво потянется, коснется небес белой лапой и вдруг удивленно взглянет на вдруг заскрипевшую дверь. В его добрых-добрых глазах молча застынет улыбка, когда маленький мальчик, зачем-то оставшийся здесь, присядет на лестницу, стряхнув листву, как чешуйки рыбок, и попросит большого зверя его немножко согреть. И тогда город вновь оживет, зашумит, застучит, и даже закричит истерично, пробегая прохожими по делам Но не заметит, как зверь, что городу только снился однажды Дыханьем согреет мальчишку и ляжет к его ногам.
Настроение сейчас - ^^
Пока с пастелью у нас все еще некоторые разногласия, Юнико приходится развлекаться как она только умеет.
Последствия очередного ничегонеделание в художественной.
посвящается Даниэлю Фитц-Вальтеру.
А уж дальше делайте с этим что хотите.
[показать] [показать] [показать]P.S. Он слеплен, но еще не обожжен.
- «Если собрать воедино волю и покорить высокий холм, покрытый мягким пушком одуванчиков, вам представится удивительная картина. Через бесстыдно-обнаженное небо продираются лучи утреннего солнца, освещая рябые крыши домишек, жителей деревни и бегущих от ребятни пестрых кур. Узенькая тропка, влажная от баловства дождевой тучки, извивается вдоль орешников, направляя путников к старинному замку, атакованному вьющейся розой цвета заката».
Старик с величественной серебристой бородой закашлялся, и был готов перевернуть страницу заплесневелой книги с изъеденным некими паразитами корешком, как затухающая свечка погасла.
- Последняя. Ах, если бы не мое чертово зрение! - взгляд старика беспомощно окинул заходящее солнце и небо, раскрашенное темно — голубыми тучами.
Зеленоглазый мальчуган юркнул к окну, и поставив книгу на подоконник, сквозь сероватый свет пришел к выводу, что вполне таки может продолжить повествование. Водя пальцем по красивым буквам и изредка переводя взгляд на некогда прекрасные картинки, он медленно проговаривал каждое слово, пропитанное волшебством и заставляющее делать самое необыкновенное и безрассудное — мечтать.
- «Любой замок в любом королевстве овеян тайнами и легендами. И у этого замка была своя легенда, заставляющая навсегда забыть дорогу к его заросшим паутиной дверям, как бы близко они не находились.
Когда-то, в забытые историей времена, среди причудливого блеска юного солнца, одаряющего реки переливчатым блеском, жил король.
Времена были достаточно мирными, и задачей королей было отнюдь не воевать и собирать дань с их верных подданных, живущих там, где кончаются владения орешников. Короли,
чьи титулы передавались от отца к сыну (ежели оного нет — к дочери), являлись не более чем представителями своих королевств.
Представитель этого королевства по своей натуре был человеком любопытным и отчаянным. В течении шести дней каждую неделю он бродил по замку в глубоких раздумьях, а на седьмой, когда по узкой тропинке, виляющей вдоль орешников, шествовала словно возникшая из воздуха процессия, он будто освобождался от зачарованного сна, и бежал встречать гостей со съехавшей на бок короной, напевая себе под нос веселую песенку, услышанную в деревне.
Приехавшие гости развлекали короля историями о мире, музыкой на заморских инструментах, всякими диковинными безделушками, раздобытым на не менее диковинных рынках. Это были редкие часы счастья, развевающие вечную тоску короля, в которую он погружался вновь и вновь, видя удаляющиеся мантии.
Однажды гости достали из расшитого мешка расписную шкатулку. На ней был изображен золотистый дракон, расположившийся вокруг замка, башенки которого украшали алые флаги, в воинственной позе. Гости предупредили короля, что шкатулка была приобретена в довольно таки смутном и неприятном местечке, и что ее долг вносить уют в тронный зал, будучи навсегда закрытой.
Как водится, король оказался менее проницателен. Его требование исполнил гость, сверкнув золотым ключиком. Нечеткие письмена озарились, взору начитанного короля представился весьма древний язык.
“Да будь вечно погребенным во лжи и предательстве»
Из почвы вокруг замка молниеносно продиралась вьющаяся роза, застилавшая и окна и двери, не позволяющая просочиться в проклятое место даже крохотному лучику света.
Король остался навеки погребенным во лжи и предательстве, не старея, без конца слыша смех обманувших его чародеев, прибравшим к рукам все золото его сокровищницы для своих нечистых целей.
Северный ветер принес суеверным жителям деревни страшную весть: замок заколдован, и единственным его жителем является прожорливый золотистый дракон.
Если собрать воедино волю и покорить высокий холм, покрытый мягким пушком одуванчиков, вам представится печальная картина: руины забытого замка, в котором восседает забытый король на проеденном молью троне.»
- Дедушка, это очень печальная сказка! Ведь такого не бывает! Во всех сказках счастливый конец. В деревне должен оказаться храбрый мальчик, своровавший в кузнице законченный меч, и порубивший шипы заколдованной розы. Он увидит, что никакого дракона в замке нет, и освободит своего бедного короля!
- Мой мальчик, эта сказка особенная. Когда ты вырастишь, ты поймешь, что человек скорее поверит в прожорливого дракона, чем в собственную глупость.
Дорогие сказочники и все волшебные существа! С Февралем вас)
Париж, Париж... Сена, Сена... Как много ты видела отчаянных глаз, что готовы навсегда закрыться под твоими холодными водами, как много ты слышала искристого смеха, который рассыпали на тебя влюбленные души? У воды есть память... Она все проносит с собой через века. Скоро весна, и Сена наполнится тихими взглядами и медленно плывущими лодочками. Но сперва будет сияющий, волшебный февраль, четырнадцатый день которого обязан принести много счастья. Просто обязан. Без слов.
А пока будет утро, по всей реке молча простелится сиреневый туман, забирая с собой плохую память воды. К февралю все должно быть чисто. И вода должна быть светлая-светлая, чтобы белому солнцу нравилось в ней отражать свои лучи. И небо для каждого должно быть голубым. Не спрашивайте почему. Просто так должно быть. Туман плыл по течению и что-то тихо нашептывал... Вот на мосту показалась девушка, и, глотая слезы, наклонилась над водой. Еще через несколько секунд за ней прибежал растрепанный парень и обнял ее за плечи... Ах уж эти влюбленные... Их не понять. Туман плыл дальше, извиваясь серебряно-сиреневыми волнами, тихо простилался над берегами. Усталый за утро, он лег на промерзлую землю и твердый снег.
- Мама... Давай заплетем туману косички.
Туман что-то благодарно прошептал и уснул. А девочка с длинными синими волосами вплетала его в свои косички.
- Ты моя красавица, - мама поцеловала девочку в лоб.
Ты обязательно будешь счастлива. Мы все обязательно будем счастливы. И не спрашивайте почему. Это знает только февральский туман. Просто так должно быть.
Собственно, здесь прослеживается некоторое затишье, и, к сожалению, придется мне выложить свою каляку.
Стрелки карманных часов неподвижны, мертвы. Я задумчиво вглядываюсь в запотевший от жары циферблат, даже не думая поколдовать над ними и привести единственное, что осталось на память от того впечатлительного художника, которого уже два года как и след простыл, в движение. Мой бедный
Густав, сам того не зная, день ото дня ты выполняешь мои поручения и всячески пополняешь ряды читателей моих нехитрых книг.
А вот и ты, долговязый, длинноволосый и бесконечно печальный, водишь концом башмака по деревянному полу, делая, видимо, небольшой набросок своей будущей картины.
- Должна тебя обрадовать, мой милый Густав.
Из небольшого окошка исходил летний, душный аромат цитрусовых деревьев, бездарно перемешанный с запахами рынка и смрадом грязных улиц.
Юноша картинно закатил глаза:
- Я решительно отказываюсь пускаться в опасные путешествия в поисках вдохновения, денег или любви.
- Как не странно, я разрешаю тебе отдохнуть, ибо неожиданно я пришла к важному решению. Ты будешь свидетелем лишь нескольких строк, и исчезнешь, поверь мне.
- Неужели ты убьешь меня? - нахмурился Густав, с необычайной скоростью расплывшись в улыбке.
- Не считаешь ли ты себя настолько неуязвимым, что мне, жалкому человечишке, будет трудно разучить тебя плавать, сбросив за борт быстроходного корабля, или же я не смогу подвести тебя слишком близко к разъяренной драке пьяных матросов? Мой милый Густав, ты слишком юн, чтобы управится с дикой лошадью и слишком хрупок для разборок с сутенером понравившейся куртизанки. Поверь, сложнее описать убожество местных властей, нежели убить юношу, пусть и героя, по имени Густав.
Подобно вихрю, он подбежал ко мне, хлопая полами серого плаща, и обнял за плечи, явно призывая одуматься путем трагического взгляда.
- Я наскучил тебе, верно? Хочешь, я поменяю ремесло. Переквалифицируюсь в эдакого прекрасного разбойника, грабившего богатых и озолотившего нищих.
- Однако за плагиат не хвалят, мой милый друг.
- Тогда, я буду при дворе короля Августина Ревнивого, и наплету миллион и более интрижек! В самом деле, ты и сама в состоянии придумать мне и ремесло и характер. Закончи свое творение и перенеси меня в следующее, под другим именем и видом. Быть может, я хочу узнать вкус настоящей любви, в конце концов!
- Нет, Густав, я слишком хорошо знала модель, и слишком сильно тоскую по ней, день ото дня глядя на ее весьма бестелесную копию.
Я написала несколько строк, красноречивых и трагичных. Такие неожиданные концы, как правило, вернее всего воспринимает читатель.
Густав немедленно испарился, для пущей наигранности образовав в комнате кавардак. Ржавые ставни двери привели в ужас мой тонкий писательский слух. Стоило мне выйти на улицу и оглядеться, дабы убедиться, что плод воображения ушел в не бытье, как из-за угла вышел, решительно расправив плечи, молодой человек в темно-синем камзоле.
- Грета! Здравствуй, моя милая Грета! - он закружил меня, невероятно удивленную, в танце, и весьма интеллигентно приютил цветочек в моих волосах.
Разглядев молодого человека, я громко рассмеялась. Этот богатый господин, раньше бывший художником из соседнего домишки, все это время был героем моих рассказов. Вероятно, он бы оставил в себе галантность и поколотил бы меня, ежели узнал, что я в них вытворяла! Однако, об этом он не узнает никогда. Ведь недаром моему воображению способен позавидовать безумец, кочующий ночами по фонтанам и поющий песни русалкам-искусительницам.
Зазвенел колокольчик. В дверном проёме показалась высокая фигура.
-Д-добро п-пожаловать, господин Арфавиус! – запинаясь, пролепетал хозяин антикварной лавки, торопливо вылезая из-под покрывала. Сон слетел, как будто его и не было.
Маленький магазинчик трудно было найти в бесконечной череде узких улочек и переулков, он спрятался в небольшом дворе, заваленном старьём и поломанной мебелью.
Перешагивая через свёрнутые ковры и разбросанные кубки, Арфавиус приблизился к прилавку и низким голосом спросил, есть ли что-нибудь для него. Трясущимися руками продавец вытащил из-под прилавка спрятанные для чужих глаз свёртки.
Арфавиус бережно стал их разворачивать.
В первом свёртке оказалась уродливая фигурка химеры. Красноватый отблеск искусно сделанных рубиновых глаз отразился на лице человека. Он нахмурился и аккуратно завернул фигурку в бумагу. Во втором свёртке была статуэтка – маленький тролль, подозрительно косящий глазом. Арфавиус вздохнул и отложил её.
-Сожги, пока никто не купил её и не натворил бед. Поверь, я знаю, что говорю.
Третий свёрток был больше остальных. Глаза покупателя загорелись. Он с азартом разорвал обёртку и воззрился на содержимое. На него своенравно смотрел Дракон. Искрились ледяные наросты на изящно изогнутой шее. Крылья его были гордо расправлены, и на правом крыле алел неизвестный знак. Покупатель нежно провёл рукой в перчатке по знаку.
Арфавиус улыбнулся и молча протянул увесистый мешочек продавцу. Тот, воровато озираясь, быстро засунул оплату под прилавок и забрал свёрток с химерой.
На прощание Коллекционер улыбнулся антиквару, и тот почувствовал, как по спине пробежали мурашки.
Арфавиус широко шагал по грязной мостовой и широко улыбался самому себе. От него шарахались запоздавшие домой прохожие и уличные бродяги.
Скинув длинную кожаную куртку с красноватым мехом, он поднялся на второй этаж. Основательно порывшись в карманах, нашёл ключ с затейливой резьбой и вставил в замочную скважину. Дверь комнаты со скрежетом отворилась. Он тихо вошёл и зажёг огарок свечи. Колеблющийся свет бликами отразился на обитателях многочисленных полок. На Арфавиуса смотрели маленькие внимательные глаза гаргулий, единорогов, кэльпи, грифонов и других, не менее занятных персонажей. Человек осторожно смахнул пыль с фигурок и бережно поставил своё последнее приобретение в пустовавшую нишу. Потом устало рухнул в кресло, протяжно отозвавшееся стоном старой древесины. Как большая кошка, лениво потянулся и, прищурившись, взглянул на Дракона. В призрачном свете показалось, что Дракон ответил ему пристальным взглядом.
Так продолжалось около часа. Потом Арфавиус снова потянулся и рывком встал с кресла, смахнув лёгкое облачко пыли с подлокотников. Он подошёл к полке, и, вероятно, решив, что достаточно налюбовался, снял перчатки.
Длинные пальцы осторожно заскользили по чешуйчатым бокам статуэтки. Арфавиус приблизил фигурку к глазам и прошептал: «До свидания, может, когда-нибудь мы снова увидимся…»
Маленькая фигурка задрожала и через серебристые бока начал пробиваться голубоватый
В своё время Даниель Фитц-Вальтер выложил небольшую зарисовку с просьбой проиллюстрировать её.
И, собственно, вот:
…и он открыл книгу. В книге было очень много историй. Истории были разные и цветные, словно калейдоскоп. Они искрились на солнце и жили своей, неведомой читателям жизнью.
Одна была про бедного скрипача. Он жил впроголодь, а в дырах его плаща насвистывал свою песню ветер. По вечерам он писал ноты, щуря глаза на слабый свет свечи, а по утрам его будил весёлый писк семейства мышей, поселившихся под кроватью. Так было до того дня, пока по узенькой и грязной улочке, где он обычно играл свои произведения, не проехала в карете принцесса с замёрзшим сердцем. И тогда маленькие и живые, словно лучи солнца, нотки его песни закружились роем пчёл вокруг маленького кусочка льда, и сердце прекрасной принцессы растаяло, как снег на летней поляне, несмотря на то, что была зима. И жили они долго и счастливо.
Другая история была про дракона, у которого были маленькие крылья, не позволявшие ему летать. Он с завистью смотрел на своих собратьев, гордо паривших высоко в небесной синеве, и отчаянно хотел быть там, с ними, далеко, куда могут долететь, как говорится в одной прекрасной песне, ангелы и стоны. В его душе тоска разливалась широкой рекой, до той поры, пока он, бродя по земле, не увидел почти сухое деревце. Он пожалел деревце и пересадил рядом со своей пещерой. Каждый день он поливал его, защищал от ветра и стужи, рассказывал деревцу сказки. И однажды он услышал, как оно зашептало новыми, сильными молодыми листьями – «Посмотри на себя!» Дракон обернулся и увидел за спиной прекрасные сильные крылья. Он летал выше своих собратьев, и увидел немало интересных стран благодаря деревцу. Потому что наши крылья – это наша любовь, и чем она сильнее, тем шире и сильнее размах наших крыльев.
Из третьей истории можно было узнать про неведомый город, который в одну из снежных ночей приносит на крыльях Полярная Сова. В одну ночь он вырастает из ниоткуда, и найти его могут только ищущие, те, кто лучше всех на свете умеет мечтать и верить. Город даёт им дом, но через некоторое время Северный Ветер вновь зовёт Сову в путь и она продолжает своё путешествие по другим мирам в поисках своего дома.
Историй было много, и от их названий захватывало дух, и хотелось погрузиться в них с головой, но времени у него было очень мало. Поэтому он выбрал самую маленькую. Каким-то чудом она уместилась на обороте последней страницы, и отчаянно цеплялась за него маленькими ручками.
Он открыл книгу на этой странице. На ней летящим почерком были написаны несколько слов. Всего три: «Я люблю Тебя». Он улыбнулся и закрыл книгу. Книга была ее подарком. И самая маленькая из историй стала историей всей его жизни.
для
kalen_dar
Не бейте тапками, господа, я не знаю что такое любовь, и никогда о ней не писал. А тут просто так получилось... спонтанно.
***
Луна смотрела с небес своим любопытно-немигающим глазом на крышу старой пятиэтажки, которую еще в начале осени собирались снести, но вдруг неожиданно наступила зима и снос ослепшего окнами здания отложили до теплых-времен-весны.
С крыши старой пятиэтажки на любопытную Луну, наполненный самыми возвышенными чувствами, смотрел Кот. Казалось бы - чего тут такого, чтобы писать об этом сказку? - но Кот был влюблен. И вовсе не в Луну.
Возле здания старой пятиэтажки, которую собирались сносить еще, кажется, пару лет назад, но все откладывали до лучших теплых-времен-весны, стоял уставший Бульдозер - то ли его забыли насовсем, то ли оставили сторожить старую пятиэтажку, дело было не в этом. Просто Бульдозер был влюблен. И вовсе не в пятиэтажку.
Кот переступил с лапы на лапу, чтобы сбросить налетевшие на шерсть пушистые снежинки и осторожно глянул с крыши вниз. Внизу, у самого подъезда стоял уставший Бульдозер и молча смотрел на Кота. Бульдозер не мог улыбаться, но Кот знал, что он рад его появлению, что ждал его здесь, у подъезда - преданно, даже не двигаясь - замер, что и снега насыпало полный ковш.
Оставляя едва заметные следы, Кот спустился наконец к рыже-синему другу, с тихим мурчанием забравшись на большое колесо.
- Расскажи мне, как там? - безмолвно просил Бульдозер, лишь стряхнув снежинки с колеса, внезапно налетевшим ветром.
- Люди говорили, что любят - сердцем, - Кот задумчиво помолчал минуту, потом добавив, - а я тебя вот, люблю, хотя не знаю - вдруг сердце - выдумка людей и у меня его нет.
- И я тебя люблю, - соглашался Бульдозер, который тоже не знал, что такое сердце, но знал, что такое любовь.
- Люди говорили, что понимают друг друга - с помощью слов. Но ты молчишь, а я мурлычу. И мы ведем беседы ночи напролет, прекрасно понимая друг друга. Может слова - лишь выдумка людей?
- Лишь выдумка, - повторял Бульдозер, который за свою жизнь узнал слова от людей, но никогда не произносил ни одного из них, - люди привыкли - проще. Оттуда и слова.
- Люди говорили, что согревает - тепло. Как от огня. Но вся вода на улицах превратилась в прозрачный камень, а я с тобой могу быть хоть вечность - и не замерзнуть. Может тепло от огня - лишь выдумка?
- Лишь простой способ греться, чтобы не любить, - усмехался Бульдозер, который знал, как ценят тепло люди одинокие, погасшие.
Луна смотрела с небес своим любопытно-немигающим глазом, все слушая и слушая разговор безмолвия и тихого мурчания - любящих. Они ночами говорили у старой пятиэтажки, которую решили снести через год, дожидаясь теплых-времен-весны. Эту весну обещали холодной и снежной, почти как зиму, и люди все говорили и говорили - скорей бы уж солнце, скорей бы уж лето - чтобы не замерзнуть.
Когда идет снег, дома становится всегда так тихо, мягко, уютно.. . Когда наступает вечер, а за окном снег все так же продолжает свой медленный, неспешный танец, где снежинки, как наученные танцоры исполняют свои па, тебе всегда хочется спать... Закрыть глаза и еще пару минут видеть как перед внутренним взором кружатся все те же снежинки, а потом и самому раствориться в стране грез, в вихре зимы, в ее величавой неспешности и грациозности.
Так не мучай же себя, отдайся и войди в те волны снов, не мучь себя бодрствованием, усни...И во сне ты встретишь меня. Я приду, а ты не станешь заставлять себя убегать от меня, от своих чувств... Я приду и возьму тебя за руку, так же естественно и легко, как будто это движение для нас привычно и не ново...И мы пойдем с тобой, будем бродить по сказочно прекрасным, тенистым летним аллеям старого, как сам мир, парка, и ты сможешь рассказать мне все, все, все, что только захочешь сказать, а я тебе...Ты забудешь о том, что нам не нужно так неосторожно вести себя, эта мысль просто перестанет существовать как что-то искусственное, ненужное, не природное, вносящее диссонанс в течение жизни...
А потом мы перенесемся в небо, все выше, выше, где нас подхватят снежинки и пригласят присоединиться к их танцу, похожему, если хорошенько присмотреться, на вальс. А мы же так любим танцевать, ты, кажется, в своей земной жизни учился танцевать, и по-водимому у тебя это должно хорошо получаться. Я же последую за тобой куда угодно. В танце главное душа пары, а не заученные движения. Поэтому без лишних сомнений мы начинаем кружиться, подражая снегу, в неспешном, грациозном танце зимы...Снежинок становится все больше, небо вокруг белеет и рябит, мы уже ощущаем только дыхание друг друга...миг - и ты ощущаешь вокруг себя лишь метель, еще секунда и ты понимаешь, что лишь отчаянно сживаешь одеяло руками...Да, милый мой, то был лишь сон...сон в зимнюю ночь...
Но будет новый вечер, новый танец и мы обязательно снова встретимся с тобой...обещаю...
[700x700]
... и когда твои глаза невольно начнут закрываться, а где-то вдалеке нежно заиграет скрипка, и в окне протянутся тонкие серебристые нити дождя, ты увидишь сон. В этом сне будет цветастый цирк-шапито и тени непонятных чудовищ, будут равнины, укутанные туманом и скалистые горы, одевшие шапки снега. Будет погоня за ветром на чёрной, как смоль, лошади, призрачный мир по ту сторону зеркала. Будет тихий голос, нашёптывающий увлекательную сказку ,а будет и крик о помощи, и ты отправишься в опасное путешествие по миру снов, чтобы придти на помощь.
И, если тебе повезёт и ты пройдешь все испытания, то увидишь высокую стеклянную башню, в единственном окошке которой на самой вершине увидишь точёный профиль Плетельщицы Снов. Это она сплела твоё путешествие.
Человек устал.
Человек сегодня слишком много убивал.
Он вошёл в свой дом и протянул за собой цепочку серебряных дождевых следов, и от следов терпко несло чужими страданиями. Лампа на столе тут же зажглась сама по себе, и в ней весело заплясали рыжеватые бабочки. Человек всего на миг сомкнул темно-серые глаза. Но лишь на миг, потому что он знал, что после того, чем он занимался весь день спать нельзя.
Он кинул свой пыльный взгляд в окно, и взгляд улетел куда-то далеко-далеко вдоль по дуге из потерянных звёзд. Человек улыбнулся звёздам и подумал, что они сегодня чем-то довольны. Человек щёлкнул пальцами, и в старом камине весело заплясал сиреневый огонь. В том огне человек всегда жёг свои непроявленные сны и невысказанные слова сожаления.
Человек поставил свой цилиндр на стол, и из цилиндра тут же выбралась маленькая изумрудная ящерка.
Человек покосился на дверь в стене, ведь эта дверь вела в цех по изготовлению радости, но сегодня он решил не ходить туда. Человек подошёл к окну и вытянул руки вперёд, чтобы ветер мог пожать ему их.
Человек чувствовал, как текут по улицам массы людей... Как неспешно идут усталые, как он сам лошади, как скучают забытые памятники, как шелестят страницами оставленные в парках на скамейках книги, он чувствовал, как кто-то пытается исправить все ошибки, как кто-то перерисовывает карты, как умирают бездомные забытые собаки во дворах, где почти никого из живых не осталось. Человек немного подумал и взял в руки трубку для курения. Ещё пару секунд - затяжка, выдох и под потолок взмыла стайка мыльных пузырей, отражавших глаза цвета стали, полуулыбку и сиреневый огонь в камине. Человек попытался не видеть всё, что творилось на этажах под ним и над ним, человек лёг на кровать. От подушки пахло подснежниками, хотя нарисованы на ней были миниатюрные георгины.
«.. в детстве моей маме всегда дарили георгины, и я тоже полюбил их.
.. В детстве я часто пускал мыльные пузыри и сейчас пускаю.
В детстве я решил, что буду волшебником.
Я стал волшебником. Я жутко устаю. я каждый убиваю несколько сотен людских сомнений и страхов. Я никогда не думал, что быть волшебником так тяжко. Я никогда не думал, что привидения чужих страхов будут навещать меня по ночам.
Быть волшебником трудно. Но труднее им не быть, когда знаешь, что мог бы быть. Я всем доволен. Мой лучший друг - ветер. У меня есть флюгер и трубка с мыльными пузырями.
Я счастлив, что я - волшебник»
записал человек в своём личном дневнике и положил его в сейф к ядовитым зельям и живым моделям грифонов.
Несколько сотен людей в этот день стало счастливее.
Мокли листья. Деревья. Трава. Грязь стояла страшная. Машины гнали, оскалив фары, а небо кипело серым, синим и фиолетовым - красками тоски..Мальчик шел по улице, и в голове у него крутилась одна большая, мальчишеская мечта - ему хотелось наступить в лужу, самую большую, грязную и глубокую. Но Мама тащила Мальчика за руку, и шансов произвести такую операцию у него почти не было. Так что Мальчик старался наступить в лужи поменьше и поскромней. Но все-таки самые большие лужи манили его куда больше, потому что они были недосягаемые и конечно, самые интересные....
Постепенно, по дороги от дома до метро, куда собственно Мама и тащила своего Мальчика, в Мальчике стало зарождаться чувство протеста. Протеста перед жизнью и своей судьбой, на данный момент выражающейся в лице Мамы - ему надо идти строго по сухим местам асфальта, уворачиваться от машин, которые так и хотели помочь Мальчику промочить его курточку и штанишки, а еще надо ехать к Подруге Мамы, у которой дома пахнет сигаретами и салатом «оливье».Мальчику хотелось стать капитаном корабля. Рассекать просторы самой большой лужи на их улице. Сражаться со стихией. Смотреть в грозовое небо, и чтобы штормовой ветер трепал его волосы. Чайки бы кружили над его головой, и их крик тонул бы в грохоте волн, разбивающихся об палубу.Но вместо того, чтобы стать капитаном корабля (не простого, а пиратского) и слушать чаек, Мальчик слушал, как Мама выговаривала ему за мокрые ботинки и грязные коленки.
Ничего, ничего – думал мальчик – вот я выросту и буду ДЕЛАТЬ ЧТО ХОЧУ! Я буду ходить босиком по лужам, месить грязь, набивать карманы улитками и лягушками, заведу себе крысу, и буду носить ее на плече. Я буду есть только конфеты, а ложиться спать в 11 вечера и никак ни раньше! А еще, я стану президентом, и издам такой указ, что на всех фабриках и заводах будут делать только игрушки, а потом раздавать их детям, а я сам смогу взять себе игрушек сколько захочу!
Вот так думал мальчик. Он нахмурил лобик, глаза стали серьезными. Он решал для себя очень важные проблемы – а именно, как сделать мир лучше. И чтобы Мальчику было в этом мире хорошо. И когда он станет взрослым. И сейчас, когда он еще малыш.
А Мама тащила за собой своего Мальчика, собираясь отдохнуть у своей Подруги. Выпить вина, выкурить облегченную сигарету и поесть оливье. Обсудить с Подругой такие проблемы: своего дурака-мужа, как лучше лечить очередное ОРЗ Мальчику и что подарить Свекрови на день рождения, потому что денег мало, а на эту старую жабу последнее тратить совсем не хочется! И дождь был совсем ни кстати. Ноги промокли почти сразу. Надо прийти домой, и выпить витамины. Осенью особо ослаблена иммунная система, это все знают. Надо очень бережно следить за своим здоровьем и тепло одеваться. Ну вот, надо было поддеть еще одну водолазку под свитер Мальчика, запоздало жалеет Мама. И хорошо, что взяла с собой запасные носки, а то он все норовит влезть в лужу. Ну что за ребенок такой неугомонный?! Ну, неужели он не может идти спокойно и по сухому? Под зонтиком? Обязательно надо в лужу, в самую грязную и глубокую, иначе все, будет канючить и капризничать весь вечер.
Какая плохая в этом году осень. Льет и льет, как из ведра. Если б я была Богом, думает Мама, я бы отменила осень. Пусть было бы жаркое лето, а потом сразу – бац – проснуться, и снег лежит! Хорошо-то! А весна началась бы с апреля. Чтобы подснежники вылезли из-под снега в один день, все их успели сорвать, а на следующий день снега уже не было, только трава зеленая и лето…Нет, лето тоже плохо. Надо ездить на дачу, копать огород. Пропалывать грядки. Прорывать бурьяны. А на даче нет душа, и туалет – дырка в сарайчике, вокруг дырки летают мухи. Мальчик ест сырые ягоды в начале лета, опрысканные ядом от насекомых в середине, а в конце – ягоды не мытые. И Мальчика надо за это гонять и следить, чтобы ягод не ел. Муж ходит на рыбалку, пьет водку и требует жрать каждые пол часа, потому что на свежем воздухе нагулял аппетит. И Мама с утра до ночи пашет в огороде, а когда не на огороде – то на кухне. Не лето, а каторга.
Лучше всего идти по улице. Вот так, просто идти. Находится между домом и целью. Когда идешь, несешь себя куда-то, ты как капитан корабля, и ты хозяин своей жизни. И нет от тебя зависящих, и ты независим. Пусть только штормовой ветер треплет твои волосы и чайки выкрикивают твое имя.
Так когда-то Мальчик и Мама неслись в волнах дождя, рассекая судьбу. И не было тогда будущего и прошлого. Было настоящее – лужи, через которые надо было переступать, машины, которые хотели облить грязью, и другие люди, спешащие по своим делам.
Спи, мой мальчик, мой целитель, завтра утром на рассвете ты зайдешь в мою обитель, в место снов и страхов.
Там, где стоны туслклым светом осветят тебе дорогу, там, ты знаешь, гибнет лето, там рисует старик-осень.
Ты пойдешь за мной без страха, ты пойдешь по доброй воле, ведь тебя же звали Мраком - это значит храбрый воин.
Ты протянешь жадно руки к чистой родниковой влаге, но глаза не видят тайны... Эта влага - гниль лесная.
Здесь, ты слышишь, бродят сосны и зовут к себе русалки, громким смехом зазывая на веселье моряков.
Те ведутся, что ж... Бедняги. Не увидят они жизни. Ты, мой мальчик, не пугайся, ты иди вот здесь, да, рядом. С ведьмой станешь ты якшаться, страх тебя забудет звать.
Но однажды, в злые лета, нарекут тебя "предатель". И гореть уже нам вместе на веселом костерке. Где твой выбор, расскажи мне, протяни тихонько руки, только тихо, помолчи. Я сама ведь все увижу, а слова... Уже не важно. Растеряли мы уменье их сплетать в тугие сети, разучились чаровать! Лишь осталась нам дорога, что темна, мрачна и долга. И не многие пойдут ей... А зашел ты неспроста?
Я не вижу, где ты, что ты? Но я слышу, там, за дверью, толпы нелюдей сошлись. Так ты с нами? Вижу, слышу, ты не хочешь.
Брошу к ним тебя под ноги. Все, прощай, ты не был дорог, спи спокойным вечным сном. Завтра утром на дороге мы найдем твой крест и стон.
[209x400]
Графоманство обострилось..
Даниэль, беса здесь больше?
_________
Бес указал на портрет девушки.
- Видишь? Это бывшая жена, - бес улыбался, - Родной человек, причинивший так много зла и боли.
- А ты ее любил?
- Когда-то да.. Вместе, в браке, мы были пять лет. Уже на втором году любовь ушла куда-то, но только с моей стороны, она говорила, что безумно любит меня, вот как ты сейчас, например, - бес провел рукой по щеке Ил, - И ты меня сейчас пугаешь этими словами так же, как пугала тогда она.
Бес открыл окно, сел на подоконник, взял вино и продожил:
- Как мы познакомились, неважно.. Просто знаешь, мне тогда казалось, что я не смогу бросить ее. Ведь это было бы нехорошо совсем. Но у нее каждый шаг проссчитан до мелочей, она меня этим очень задевала. В ней не было той глубины, какая нужна мне, холодность и трезвость мыслей ранила. Посмотри в мои глаза..
- Затягивает, - Ил взглянула на беса и увидела в его лице нежность, какой давно не было.
- Вот видишь, маленькая.. И всех так, на дно. Что с этим делать, как бороться?! Я пытаюсь совладать с собой. Четки, иконы, молитвы - все это помогает, чувствую, как меняюсь.
Но не дает мне покоя новое чувство.. Малыш, не поверишь я.. Не поверишь, чую, я, гад, влю.... Не могу произнести этого страшного слова. Бред. БРЕД! БЕСЫ НЕ ЛЮБЯТ! Никого..
У Ил екнуло сердце и на глаза навернулись слезы. Она быстро закрыла глаза, набрала побольше воздуха в легкие и искренне и радостно заулыбалась.
- Счастье мое бесовское, так это же хорошо!
- Что хорошо?! Что она хер знает где?! И не одна..Надо забыть. Просто я сволочь. Ведь потом буду жалеть, мне это не нужно, не нужно, НЕ НУЖНО! - его глаза остекленели, он уже не видел ничего и никого. Бес запустил тонкие пальцы в волосы, взъерошил их и отвернулся от Ил к окну.
Тут же мгновение тишины взорвал ее звонкий голос. Резко, как будто отвешивая пощечины, она отчитывала его, а он по мере того, как ее голос повышался выравнивал спину.
- Ты не сволочь!!
Тихое "прости" из его нежных губ было услышано, но девушка пропустила его мимо ушей.
- У любви нет расстояний! - еще одна пощечина.
- Прости, - уже чуть громче, - Ты права, Ил, прости...
- Ну вот, видишь, - она мягко улыбнулась, пытаясь совладать со своими эмоциями, глухие подлые рыдания душили юную грудь и подбирались к горлу, - Я так рада, ты будешь счастлив, бес...
- Но я не особенно рад.. Больно.
- Почему? Расстояние легко преодолеть, это всего лишь купленный билет на автобус-поезд-электричку. Ты ведь большой мальчик, понимаешь, расстояния можно переждать..
- У нее есть молодой человек, практически муж.. А может и не стать им, понимаешь? Это больно. Спросишь, почемую... А от понимания того, что я могу. И так страшно. Не знал бы, не умел - было бы проще. А так. Исход решён, а я сопротивляюсь, знаю, что потом будет страдать она, это так тяжело, ты же знаешь, - голос его дрожал, но был громок и полон отчаяния.
- Прости, - не в силах сдерживать слезы, девушка выбежала прочь из комнаты так, чтобы никто не увидел ее слез, ее дикой боли.
Она, та, которая была с ним все эти дни.. И кто-то, кому наплевать на беса. Она понимала, что это неправильно и эгоистично. Она желала бесу счастья, но обида душила ее, эмоции в этот раз взяли верх.