Некто сказал мудрецу Хумаюму:
"В молодости я страстно стремился найти учителя и руководство. Но не нашел никого, кто полностью утолил бы мою жажду, а теперь у меня нет больше такой потребности".
Хумаюм сказал:
"Если бы ты искал учителя и учение, будучи в состоянии удовлетвориться тем, что нашел, ты был бы Искателем, фактически же, когда ты стремился утолить жажду, ты был не обучаем. Жаждущий может оказаться не в состоянии узнать воду, если чрезмерная жажда помутила его рассудок. Способ нахождения воды не всегда предполагает усиление жажды. Этот способ зависит скорее от степени и от природы жажды в правильный момент".
Верблюд слишком дорог и за две копейки... если у тебя их нет.
Расскажи мне сказку о блудном сыне,
Умирающем за грехи в пустыне,
Не стяжавшем ни слёз, ни кольца, ни дворца –
В небе видящем ласковый взгляд Отца
И не слышно ни старшего брата,
Ни ласковых двух сестер.
Бедуинский потрескивает костёр.
Лебедь белый
огнем богатый
ножом ты не резан
всяк тобой напитан
и съеден
на свадьбу мне давай
каравай подметный
с фальшивыми монетками на дне
для музыкантов -
и настоящей, сытной плотью,
с обуялой солонкой Мёртвого моря.
Жесткий, прекрасный сон, не вычерпать слёз из сердца –
Сердце мечетью стало, и глинобитный,
Новый шевелится храм – за него цепляйся,
По деревянным сваям и лестницам прямо в небо.
Чувствую, опережают слова и мысли -
Острые маковки, капли молитвы из харабата в пустыне,
Неторопливо внутрь идут, как боги,
Люди в одеждах белых, пурпурных, синих.
Я не верю в новогодние и рождественские чудеса,
прочесывающие сердце, горы, леса –
или они тебя растворят, позолотят и выжгут, как ветер январский,
или ты их отвергнешь, по-нищенски и по-царски,
без малого не свободен
и не волен в великом. Криком
гоню их пока не поздно, перекати-поле
пускай летит. Кипение гимнов подземных
в предвесенней Галилее милей,
чем пляски зверей вокруг вертепа.
Я молчу о тебе про тебя,
я очень
тебя люблю, хоть это нелепо.
Остальных – просьба не беспокоить
и не беспокоиться. Хороша вера в Троицу,
когда кругом воплощенный огонь, а не разгон бесконечных слов по пустыне
и не благость надежных стен.
И в лесах огня - не удалец, не козерог, не телец,
не водолей, не близнец,
а скользкая рыба,
глядящая левым – в свет, правым – видящая не явь,
не петлю, не яму, не долговую тюрьму,
а овчую тьму.
Каждый спешит на пир
по уничтожению года,
только три царя-звонаря
смотрят на вращение свода –
мчится или тает звезда
за восьмиконечными небами?
Топает по снегу орда,
вдребезги подарки с победами.
Смотри под ноги –
пооскользнулся
ты сколько раз,
осколки рая
подбирая?
Смотри под ноги –
вдарь каждый шаг -
в неблизость дали.
И не настигнет
смерть вторая.
Древняя Анна
Держит на руках
Дочерь и Внука,
Оба днесь младенцы -
Равновесие света и света
В миг полновесной тьмы
Солнцеворота.
На солнце стоит ангел
И живет золотой ворон.
Они об этом сейчас не знают.
Анна, древняя Анна –
Их праматерь,
Вселенная и медное зеркало,
Сжимающая в объятиях
Самый краткий день.
На полях Галилеи
подбирает колосья
время.
Прорастают сверхновые звезды,
и древние травы
меркнут
под метеоритными погремушками
дождей-дочерей Ориона.
Здесь охотник прикинулся пастухом,
а царь – разносчиком
вина и хлеба вприглядку.
Запелёнутый свет –
не отпет, тихо дышит,
укутанный паром
бычьих молений
и песен коня,
пёстрого в беге;
осёл – молчит перед снегом
и ждет
неизрченно-
лёгкого
слова.
Введение в храм, или Пара воспоминаний04-12-2011 13:46
Один мой знакомый, Джон Брамли Фентон, приехав в Дели, не поленился обойти двух из трех митрополитов Делийских (на Севере Индии три ИПЦ, и все монофизитские). Он им задал вопрос: «Почему вы ни с Римом, ни с Византией?» Ему был дан ответ: «У нас церковь от апостола Матфея. От первых веков. Православная». – «Но вы же монофизиты!» - Те очень удивились, что они неправославны лишь потому, что не приехали на собор в Новый Рим. Фентон – скептик, и его исследование было беспристрастным. До Малабарской церкви в Кочине он не доехал, а жаль. «Несторианство» их тоже весьма условное, они там с конца 1 в. живут, бок-о-бок с парсами и иудеями, и служат на малаялам. Кочинские иудеи, видимо, и были первыми, кого обратил апостол Фома Дидим. Самой первой была, согласно «Деяниям Иуды Фомы Дидима», еврейка-флейтистка на пиру у царя Гундохара.
Мой друг Мэконын Зейран Георгис, выросший на озере Тана, где «сорок монастырей и все люди чтут святую Троицу и глубоко почитают друг друга», тоже мне отвечал на мои вопрошания о монофизитстве: «У нас церковь от первых веков, от апостола Матфея; ортодокс!» Мэконын, по-русски Михаил, треть жизни провел в России, женился на Урале и родил дочку по имени Иерусалима, «Ируша» Георгис белокожая, с черными глазами и черноволосая, все принимают ее за армянку. Жену Михаила зовут Любовь. Причащаются они в Русской Православной церкви. «Наши символы веры почти не отличаются, - сказал мне напоследок Мэконын, - а как люди относятся друг к другу, исповедуя св. Троицу? У нас и у вас отличия все же очень большие…» Критиковать он не стал, а просто рассказал мне, как живут на озере Тана. Чем-то древним повеяло, даже до Моисея, до Авраама. Как известно, Моисей убежал туда, в Эфиопию-Мадиам. Тесть Моисея, Иофор, очень быстро принял веру в Единого Бога и был Моисею самым настоящим советником, «органом святого Духа».
Когда восстал Господь,
Апостолы спали,
А может, горевали
Без вина и елея -
Или были вне тела, не так уж и важно:
Не зная, что Любимый –
Ждет всех в Галилее.
Апостолы пошли
До пределов света,
Не веря ни Магдалине, ни Еве –
До тех краев, где солнце
Убивает своим шумом,
А Любимый
Ждал их всех в Галилее.
Наконец Иоанн,
Как старец-младенец,
Сказал: «Дорогие!
Надо быть хитрее
И надо быть проще,
А не плести из шерсти город!
Айда наверх и вглубь!
Он ждет нас всех в Галилее».
И вот они вернулись
В сады и долины,
К любимому морю –
Его нет вернее -
Ведя за собой
Изумленные толпы,
Но не было Господа в Галилее.
Внутри каждой розы
И любого камня,
Внутри хребтов,
Облитых вином заката,
Внутри медовых сот
И в раскаленной чаше –
Встречайте Господа из Галилеи.
Иоанн Элеймон
продает свой последний светильник.
Он вернется к нему -
но по-прежнему пуст холодильник.
Не накормишь ни вдов,
ни сирот, ни вздыхающий западный ветер.
Море выплачет кровь,
и ужалит ладан пчелу
на подлете
к двухтысячелетью.
Тихо реки текут в ноябре
и не скачут не в жисть и не в свет.
И уходят на дно
рыбоящеры, что знают ответ
на все острые стрелы
и на нежные сны.
Лишь один Иоанн Элеймон
занят делом: одеяло продал до весны.
Золотую монету –
кто одолжит ему? Этот гулкий купец,
всех полей арендатор,
всех странников странный отец,
для которого пуст корабль
и восточный ветер – полон шелков.
Он – творец измерений
и спаситель песков.
Иоанн Элеймон,
ты, милый, его не трожь –
лучше в рыбе избрАнной
ты бы оставил свой нож.
Накормить – это праздник,
но лучше – пожалей,
уведи всех-превсех туда,
где оазис – не сеет мираж,
а огонь – не гасит вода.
25.11.11