Мне снился сон – расскажу вратце.
Люди потеряли молитву. У них пропал сон. Они утратили экстатичность, кроме одной – экстатичности, связанной с потреблением. Забыв про сон, они всё время куда-то несутся что-нибудь делать или потреблять. Они даже забывают лечиться, и часто сгорают на лету. А тут произошло новое открытие – в каждом гиперсупермаркете установили аппараты для прямой передачи….не мыслей, мыслей давно уже ни у кого нет, а чувств и настроений, полуснов-полужеланий, короче, всего того, что раньше называлось «психикой». В церквах проповедники цитируют Тютчева: «О, если бы душой, без слов сказаться было можно!» Они не замечают, как сами подменили «душу» «психикой», да мало кто и слушает их. В основном все бегут за покупками и «транслировать себя», пока еще не телесным образом, но это тоже скоро придумают. Самое смешное, что происходит это не в Нью-Йорке или Пекине, а в городе, напоминающем старую Москву или Киев, годов 80х. Никакие шоу и ТВ людям неинтересны – им хочется прямой трансляции себя.
Я тоже встаю в очередь и иду посмотреть, как происходит «трансляция себя напрямую». Из-за меня происходит сбой на эскалаторе (чтый да разумеет!), а затем я попадаю куда надо. Оказывается, это такой светлый зал, где надо ложиться под аппарат, надев на глаза металлические черные квадратики. Молодежь лежит, люди постарше сидят, как на хоккее, и ждут своей очереди. Для эстетов предлагается «язык знаков», состоящий из черных и красных квадратов. Мысленно их воображаешь, транслируешь и таким обраом общаешься. «Зачем это?» - думаю я, и тут понимаю, что письменность давно тю-тю, ее нет, язык тоже упростился донельзя, поэтому и предлагают – чисто для эстетизма – язык квадратов. Но всем интереснее себя транслировать напрямую. Происходящее похоже на массовый анабиоз, на отлет в космос, а зрители настолько бурно обсуждают происходящее и так негодуют, что я нисколько не восторгаюсь предстоящим мне кайфом, что я ухожу. На улице весна, март, тает снег, светит ласковое солнце. Очередь продолжает ломиться в зал. Один мальчик выглядит очень странно – он заглядывает людям в глаза и пытается что-то сказать. Я заговариваю с ним. Оказывается, ему интересно узнать, а как это – смотреть на всё самому, называть это и беседовать. Он корявый, но красивый, как и его речь. Мы поднимаемся на башню, выходим на балкон. «Смотри, говорю я, - вон тропинка в снегу, и по ней ползут люди». – «Да, - говорит он, - тропинка!» И ему это внове.
Мне протягивают дом
в аде, у исходищ Карадага –
сердолик и халцедон.
Но милей мне смальта,
ангел с землянистым
нимбом –
и крыльцо из туфа и базальта,
в лозах да крылатых львах.
Халибы
здесь открыли тайну лёгкого железа,
погружаясь в зелено-курчавый,
девический пах упругих гор.
Раны пусть залижут аралезы –
псы крылатые;
а их изгонят вон врачи святые
Кир и Иоанн,
полноты сияющей сосуды.
Даром, вдаль, без серебра
долетит крестовая стрела –
и сразит оленя.
В ране – чудо.
Гром тихонечко грядет,
стараясь не скрипнуть половицей,
и неожиданно отодвигает ногой табурет, в душной темноте
молнии пляшут свой танец, обнимают столб от земли до небес и мечутся дальше,
захлестывая ночную Москву теплым ливнем.
Ангелы распахнули окна и закрыли лица
тех, кто не может заснуть и не может смотреть на то, что творится.
Когда осыпаются веки и солнце видно до дна
слепого, черного мига, несущегося на убой,
когда накрывает сердце сладостная война –
твой ангел-хранитель, утренний утешитель,
он рядом, вплотную с тобой.
Когда продлевается ночь, и снова, как в плеске песней,
сжимается время – не приходи, развернись
каждым лучом внутри, о Веспер, взрываясь зари страшней,
луна, истончись и не рань, как пятнистая рысь! –
тогда пред тобой на коленях, ласкаясь, росистый свет,
посланник, не выточенный судьбой,
а прилетевший вдруг – лишь крыльев ну нет как нет! –
твой ангел-крушитель, он рядом, всегда с тобой.
Из рыбьего рта – золотой,
из пасти дракона, чихающего на дне – жемчужина,
в ней переливчатый свет.
Он рядом, твой ангел, твой неприкрытый бог.
Уйди в беззеркальность,
его там не видно, там не жалуют двойников
именами и титулами,
он – внутри. А снаружи – дым золотой
и дом на закате, полный ликующих комаров.
От цветов до гнева подземных бурь,
От картвельской лазури до альционовых дней
Нет для нее приюта – разноцветных земель
У нее так много, но нет нежней
И жесточе солнца двуцветных глаз:
Виноградный сумрак и легкой кисти удар,
От зрачков ее - сердца никто не спас,
И никто смиренней не слышал чар,
Чем ее хрипловатый голос и звонкий смех,
И огонь ее молчаливый, и подлунный скит;
Так ее безнадёжно укрыл от всех,
Но отпустит наверх – раз в году – Дионис-Аид.
«Если Арарат,
то где же голубь?
если ты – голубь,
где твой ворон?
Из потопа – ветку оливы
длинным клювом он укореняет.
Если ты – Ной,
то где же радуга?
Позабыв останки ковчега,
пьяный и нагой
в шатре валяясь,
видишь сон о пре-
существленье
и пречеловеченье, -
быть снегу?
Если ты – лоза,
то где же якорь?
Если ты – хлеб,
то где же голуби?
Если же ты –
жертва и пастырь,
то взойди на темя Арарата» -
Всё нарисую за полчаса –
трон, вознесение, небеса,
радугу, ангелов и дерева –
белый мел, синева,
пригодится и охры
кровавый свет.
Но Тебя здесь нет.
Кругом схваченный горизонт,
в радужке глаз играющий Понт,
тьма каллиграфий внутри зениц,
горы, притягивающие птиц –
вот и выветривается ответ.
Но Тебя здесь нет.
И пошел оправданный от лица Господня
но манила его по-прежнему преисподняя
и взмолился он: "Господи, сам избавь меня
от червя остаточного,
от весеннего в сердце огня".
Преисподняя - та ему отвечала:
"Что ты дергаешь Господа?
Сам начни от начала!
Авваддон и Смерть проведут тебя до основ,
будь богат и нищ, как Иов,
боязлив и прям, как Иов -
и страдай, как Иов".
Мольба положена вещам,
молчанье - людям,
птицам - соло,
а стeнам - взгляд лицом к лицу,
сужденьям - саморазрушенье.
Твердеет полдень.
Белой ночью
ты превращаешься в одно
прикосновенье - без лучей.
Здесь лучший жест -
отдать одежду
слепому солнцу.
2.5.12 С.Петербург
ДВА ОГНЯ
Егорий-жгучегор
Бельтан со звездами
летящими в костер
лизнут ночное в просветлунье небо -
и двузмейный
язык найдут
Мне слышен август -
расточение в огне
руками зоркими
распахнутых сокровищ,
Синай травинок Галилеи.
4.5.12
Вот и небо раскрылось, Георгий -
ни золотой пластины,
ни пасмурных облаков
нет на лице невесты.
По пояс в змеиной крови
она переходит вброд
небо -
вместе с тобой,
держась за свиток огня
у пояса твоего.
5.5.12
*
богопознанье
богоисканье
богокасанье
боголасканье
богодвиженье
и приближенье
но неизбежно
здесь пораженье
искома сладость
богоявлений
да вдребезг память
боговложений
кредит исчерпан
и скудость мирра
верней-ревнивей
чем радость "Пира".
4-5.5.12
КРЫМСКОЕ
Али Тургиеву
Сатурн по-прежнему сверкает
над обиталищем Мармары
но трудников не отвлекает
от полнолунного удара
Они не молятся - кукуют
в пещерах пламенной планеты
их после смерти запакуют
в те самые стеклопакеты
Не зажили твои царапины и укусы
ни под солнцем Аравы,
ни под Финским стеклянным небом.
Деревянные чётки века -
а лазурные бусы
между ними, блистая, проскальзывают,
будто и не было
ни колодца воды живой
с утонувшим давно почерпальцем,
ни шести мужей,
ни обещанного венчанья.
Путник спит, приобнявши камень -
кольцо до кости пронзает палец.
Сквозь жужжание слышится величанье.
Смотри под ноги –
пооскользнулся
ты сколько раз,
осколки рая
подбирая?
Смотри под ноги –
вдарь каждый шаг -
в неблизость дали.
И не настигнет
смерть вторая.
Помню, беседовал с внуком последнего нойона Харбина, ему сейчас 77 лет. Он много чего рассказывал. "Кто к нам ни лез - мы всех рубили! Мусульмане-уйгуры в 13 веке полезли - получили по полной. Монголы – встретили отпор и не стали с нами воевать, ушли на Пекин.
Католики-иезуиты полезли - мы их всех поубивали. Нечего строить на нашей земле религиозное государство... Ты веруй, молись, трудись на свое благо. Живи у нас. А вот религиозное государство строить не надо! Профессора Марголин и Окладников, которых нам царь Николай Второй прислал - вот это уважаемые люди... Царь нам через них много сделал добра. Вот он понимал. Университет учредил. Железные дороги. Православные храмы были. И хорошо. Но не было цели завоевать нас и поголовно обратить в свою веру. Да мы бы и не дались.
А большевики полезли к нам - мы их всех поубивали. Мао пришел со своими ханьцами, посмотрел и говорит: "У вас все будет как раньше, только не бунтуйте и признайте, что КПК – ваш рулевой".
Мой дед-нойон говорит: "У нас в каждом подвале арсенал, и так это и останется. Если нет - от вас, ханьцев, один пепел останется". Мао Цзедун подумал и ввел войска. А воевать не стал. И верно.
А зачем Мао с нами воевать, людей гробить. Мы, урянхайцы, дураки. Лучше нас не трогать. А дед мой выкупал у Сталина украинцев, которых тот в 1933-34 обессиленых гнал на Амур умирать. И выкупил тысяч 20. Моя тетя - украинка. А дед мой уважал
ученых людей и помнил дружбу. Они были побратимами с проф.Марголиным. Когда профессор умер, дед взял к себе в семью его сына Колю. В 1935 НКВД выкрали Колю -
дед нагнал со своими цириками негодяев, обезглавил их в тайге, а Колю спас.
И в 1947 отправил его учиться в Ном, на Аляску. Сейчас Николай в Калгари преподает этнографию, а Наталья, его младшая сестра, в Париже историком, написала роман и к вам в Петербург наведывалась, ее там любят".
Меня очень заинтересовала теория управления, которую изложил мне Манзи. Она идет от Ясы Чингисхана. И показалось мне здравой. Сами "манчжуры" в итоге исповедуют даже и не буддизм, а что-то вроде даосизма. "Но храмов нет, храм есть один в Пекине и один в Цзилине, а так нам не позволяют, а мы ссориться с КНР не хотим". Да, забыл рассказать: в Манчжурии японцы сидели по укрепрайонам, даже не смели оттуда выходить поодиночке. "Это была оккупация, но не тяжелая. Японцы знали, что нас, дураков, трогать нельзя".