А по-гречески ho Пpoodos toy timioy Cтavroy, Исхождение Честного Креста.
Икона из Вологды или Новгорода, 16 век.
[550x699]

Древний Цесис, он же Венден,
стоит на горах, да на таких высоких,
что его основанья приходятся
как раз на уровне Рижских петухов,
венчающих шпили соборов
Святого Петра, Святого Екаба
и Домского. По преданию, Иван Грозный
шел с войском мимо, торопясь на штурм Вольмара,
и вдруг ливонец со стен Вендена
швырнул в него камушек. И попал прямо по шлему.
Тогда царь приказал взять крепость.
И перебить всех до последнего.
Стены были срыты и восстановлены заново.
Башни века двенадцатого напоминают Изборск и Печоры.
Я приехал туда в середине июля.
Старый город, весь в аглицких парках
с лебедями и мистическими прудами,
весьма понравился; возле дворца
меня поразил "Памятник собаке": такова была причуда
местного барона (имя его я забыл), похоронить своего любимца
под крестом. Мимо него полуголые туристки бежали целыми толпами.
На лестнице замка двое русских парней,
работавших на местном резиноварочном заводе,
напоили меня и повели показывать крепость.
Она стоит на пустотах, как и Москва.
Мы топали по камням, пробивалась трава,
и эхо отдавалось внутри: "Там подземные конюшни!"
Да, там могло скрыться целое войско.
На углу улицы Слокас я заглянул за решетку
старой кирхи: орган был накрыт сверкающей пленкой,
над ним колдовали поляки, изредка беря несколько нот
из Чаконы Букстехуде. Реставрация затянулась.
Летучей мышью прилепились солнечные часы
на белом плече базницы.

Она мне сказала:
- Когда я умру, все звёзды полетят со своих путей. И перепрыгнут на новые.
А моего света в них уже не будет. И все источники станут чище. Но моего
запаха в них уже не будет. И все леса зазолотятся – но в них не будет моего
зелёного огня. Я жизнь, и я смерть. Одни назовут меня Марой, а другие –
святой великомученицей Мареной.

Володимер рече: «Изволю
желанию моего сердца –
Херсонес завоюю:
его красотой и крепью
зря похваляются греки.
Вступлю во Эвксин,
как в купель –
окунусь до концов волос
и вынырну, скверну сбросив,
во Царствии Божьем,
небесном же и земном.
Анну возьму за себя,
саму благодать, сестру
Василевсов порфирородных,
И нарекусь я Василий.
Перуна, что сам я поставил,
русских равняя пруссам –
закинем молоньей в Днепр,
Хорса схороним в овраге,
а Мокошу и Симаргла
отправим вдаль, за Рифеи.
Кто послезавтра в Киеве
не прийдет на Почайну креститися,
тот да противен мне будет –
всещедр, милостив, бодр
буду я ныне и присно;
взойдет, взойдет Солнце правды
над вашими головами!
А кто, яко аз, не захощет
обновиться водою и Духом,
того мой Добрыня с дружиной
огнем и мечом покрестит.
Огонь Бурзенмир пылает?
Будет и он раскопан».

Хитромудрая Ольга
в огне уготовала баню
древлянам, пролившим нагло
священную кровь Ингвара,
но и сама не растаяла
северной льдинкой острой
в миром согретой купели
Софии Константинопольской.
Одина знал потомок,
что дань не сбирают дважды;
и не ведал Багрянородный,
что Ольга его умнее.
Один Святослав смеялся
над ее пригвожденным Богом,
кровь с водой разделяя
мечом от Днепра до Дуная.

23.7.09 Москва