Забываю о воспалённых деснах и съедаю все мандарины в доме. Жжёт нёбо. И слова такие же вкусные, как горячее молоко. И дни такие же уютные, как бирюзовый плед из Икеи. И вдохновение такое же лёгкое, как стихи Олеси из Петербурга. Из города моей мечты.
Хочется краситься в светлый и носить белое, улыбаться людям из электричек и махать руками в окна, когда "осторожно, двери закрываются". Десять раз на дню меняю настроение, изменяю себе со всеми возможными и невозможными, никому не доверяю ни рук, ни щек - а это, знаете ли, главное.
Не пишу стихов, а это значит, что неудачных любовей больше нет. Не фотографирую себя на фоне занавесок, а это значит, что любовей вообще нет. Напрашивается вывод, что это очень странная осень.

Или я очень странная Даша.

Остаётся ровно 10 и я начинаю обратный отсчёт. Впервые в жизни сажусь в стоматологическое кресло и выплёвываю из себя сгустки крови, но не плачу выходя, плачу приходя домой у мамы на плече. Мы снова сильные, мы снова всё переживём. Я вырываю из блокнотов листы и рисую красивых девочек. Мне не хватает красоты! И не из чего черпать вдохновение. Иногда мне хочется сказать "появись!", но не случается ничего нового, и "появись!" приобретает теперь другой смысл - "вернись..." Но в прошлом всё уже давно выпито до дна, там я даже ушла в минус.
Девятнадцатого обещают плюс 11 и дожди, а я загадываю снег. Я хочу смеяться и кричать с балкона о том, что я всех люблю. Я хочу путать слова в песнях и плакать от счастья. И чтобы свои были рядом. 
Это какая-то взрослость, я не могу это объяснить словами, но я чувствую внутри что-то другое. Как будто свершился какой-то переворот, моя маленькая революция.
Это всё в преддверии праздника на моей самой длинной в городе улице.

Отправная точка - осень, потом всё идет по кругу. Снова белые халаты, больничный запах, жизнь проходит в очередях, а потом по дороге домой - плакать. И идти медленно, чтобы до дома дойти уже сухой, высохшей до самого дна. Снова пытаться держать себя в руках, забывая о том, как это, когда держишь чужие руки. Закрываться в комнате, искать спасение во всём, но находить его только в себе.
Я ненавижу врачей, ставящих положительные диагнозы, я ненавижу врачей, ставящих эти диагнозы слишком поздно. Мне хочется любить и обнимать, но мне приходится сглатывать свой же яд и снова терпеть. И снова.
Это слишком грустно для поста, который за 16 дней до девятнадцатилетия. Это слишком грустно для девочки, которая еще вчера решила, что будет счастливой. Это всё слишком. 
Я покупаю пачку зефира и разбавляю чай слезами. То, что мне никто не может помочь - это страшно. То, что никто даже не пытается - еще страшней.

Пора взрослеть, доверять себя другим люди, другим книгам и другим цветам. Смеяться тише и закрывать рот ладонью. Носить юбки - карандаши, а я ношу карандаши только в карманах джинс (джинсов?) и сомневаюсь в том, что же я всё-таки ненавижу пылесосить или пылесошить.
Пора стремиться куда-то и к чему-то, писать об этом не на бумаге, писать об этом в истории. Делать, действовать, двигаться! А не стоять на месте, оглядываясь назад, оглядываясь на остальных, ждать что они скажут и какую оценку поставят тебе по десятибальной школе. Я бы поставила себе ноль. Хотя, говорят, пустота хорошо наполняется. Только вопрос: чем?
Даже не вопрос, выбор. Который как всегда мне, оправдывающей свой знак зодиака, так тяжело сделать. И я мечусь между крайностями, просыпаюсь с одним, засыпаю с другим. Но иногда мне кажется, что для меня это единственно верно и правильно.
Чуть меньше чем через месяц закончится моё восемнадцатилетие. Год, в который мне обещали танцы, тусовки, легкость и молодость. На деле оказалось всё совсем не так. Настолько не так, что я, вечный нытик, даже не хочу об этом. Просто не могу. Язык не поворачивается.
И такое ощущение, что я что-то потеряла. Знаете, как будто ты не можешь продолжить дальше без какой-то детали и ты стоишь и ждешь, зная, что это не упадет с неба, но и не зная что делать дальше.
А что бы я сделала раньше?

Мысли совсем не о том. Я проливаю молоко на голые, холодные ноги, стою так посреди кухни и вместе с молоком стекают слёзы. Я условилась сама с собой больше не обсуждать других, не признаваться никому в том, что дела плохо, не подавать виду даже самой себе, что что-то не так. Не получается.
Снова валиться всё из рук на ледяной пол квартиры. Снова это чувство, когда в тебе нет чувств. Действительно, когда ты много отдаёшь, то это тебя переполняет. Но когда держишь в себе, то этого как будто и нет. И да, я опять о любви.
Слишком много пишу, слишком мало говорю. И в том месте, когда хочется кричать и признаваться, я закусываю левый уголок нижней губы. и он всё время кровоточит, мешая улыбаться. И всё происходит с таким успехом, как будто рядом где-то ты. Смотришь и смеёшься моим неудачам, отказываясь приходить мне на помощь.
А мне уже начинает казаться, что нужно умереть, чтобы начать сначала и другого выхода нет. Потому что всё идёт по кругу из года в год, и когда происходит что-то новое, только потом понимаешь, что это всего лишь хорошо забытое старое. И опять приходится от сердца отрывать.
Что-то я делаю не так, но я решительно не могу понять что. Ищу ответы в книгах, но, видимо, зря, в такой момент я прочитала Каренину.
Что-то должно изменится во мне, я чувствую. Что-то должно до конца сломаться, чтобы запустился механизм.
И я жду, не испытывая ни горести от поражений, ни радости от побед.
Пусто.
И Пусть.

Такие времена. Книги становятся ближе, чем люди. Книги становятся интересней, чем люди. А тепло заменяется чаем и пледом. Но я не ною, так просто, рассуждаю о жизни и набиваю руку. Уже неделю дома разговоров только лишь о собаке и о том, как мы её назовём. Уже неделю я люблю её больше, чем что либо на свете, хотя её, может быть, даже, еще и нет. Наверное, мне просто так сильно хочется кого-то любить и обнимать, чтобы хрустели косточки.
А пока я бегаю по вечерам за молоком, наворачивая крюки по городу, нет, моё любимое молоко продаётся в магазине через дорогу, но так хочется подумать и всё переосмыслить.
Мой творческий всё ближе, я переживаю, пишу всякую чушь в твиттер и сюда. Хотя знаю, что это тот самый "знакомый пофиг". 
Вдохновения нет. Нет тех, кто вдохновляет. Ни гладковыбритых затылков, ни родинковых плеч.
Где вы?
Вопросы годами летят в пус-то-ту.

Осенью старая музыка приобретает новый вкус. Хотя, не сказать, что он новый, просто хорошо забытый.
Я всё время либо куда-то бегу, либо мерзну дома в двух парах носков и флисовой толстовке. Я всё время либо сплю по 20 часов в сутки, либо вообще не ложусь. Целый день не отхожу от холодильника, либо с трудом заливаю в себя стакан молока. Выводы о моём настроении крайне просты и ясны.
Этот осений марафон из обмороков, серых лиц, яблок с корицей, незамеченных ступенек, сползающих колготок, черничного чая и случайно купленных книг закончится только к первому снегу. А может оно к лучшему?
 

Всё вокруг давит и сковывает. Когда плохо совсем не нужно подбирать слова, они льются, как кровь из ссадин, как боль из гематом.
Когда ты готов признать, что ты счастлив, судьба даёт тебе шанс еще раз это проверить. Еще раз тебя наизнанку вывернуть и посмотреть что внутри. Всем выставить напоказ.Всем дать пальцем ткнуть. А потом спросить "ты всё еще счастлив?". И ты должен ответить "да", у тебя нет другого выбора.
Нет другого выхода, кроме как искать этот выход и свято верить в то, что он есть.
И я верю, правда не забываю посылать всех к черту. На самом деле - самых дорогих. И только те, кто не обращают внимания на мои слова, только те, которые после этого обнимают еще крепче и есть самые сильные антибиотики.
Просто самые сильные.

Настроение че, чемоданное настроение. Хочется поскорее уехать от этих звонков по межгороду, невыполненных обещаний, запланированных и случайных встреч. Хочется оставить за спиной всё то, что не даёт покоя здесь, в этом душном заасфальтированном городе. Хочется сбежать от своих же слов, сказанных невовремя или просто не тем людям. Хочется, рьяно хочется быть не здесь, только не здесь.
Я сижу в своём огромном чемодане, теряюсь среди вещей, которые нужно сложить в пакеты, среди музыки, которую надо скачать на плеер, среди фильмов, которые обещала посмотреть, среди фоток, которые стоило бы выбросить. Я сижу и хочу потеряться где-то, как в детстве. Когда ищут и переживают. А ты сидишь в шкафу с банкой сгущёнки и думаешь, что не найдут. Хотя надеешься, что найдут и обнимут крепко-крепко.
Отмечаю красной ручкой все выполненные дела, все купленные необходимости, понимаю, что чем больше красного в блокноте - тем ближе воскресенье. И поезд увезёт меня туда, где мне может быть понравится. Туда, где я может быть опять оставлю кусочек своего сердца. К незнакомым людям, к незнакомым местам, к новому всему.
Здесь я оставлю идеальный порядок с вымытыми чашками, расставленными по полкам книгами. Здесь я оставлю платья, каблуки, косметику. Здесь я оставлю людей, которые, может быть будут вспоминать, некоторые даже скучать и совсем несколько - звонить. 
От мыслей кудрявятся волосы, именно поэтому каплю из них - в печатный текст.
Вобщем-то, я о том, что в воскресенье я наконец-то сбегу из города, а до воскресенья можно постараться что-то исправить/доделать/успеть.

Настроение сейчас - че

Хочется говоритьговоритьговорить, видеть глаза, слышать голос не в телефонной трубке. Хочется найти человека, с которым можно будет гулять днями и ночами напролет и говорить обо всём на свете. Не хочу больше ни проводов, ни клавиш, ни утренних смсок. Я взрослею?
Или просто опять влюбилась без повода и без шанса?
Скоро уезжать, я хожу по квартире исключительно в нижнем белье и любуюсь собой во всём, что хоть каплю меня отражает. Мне снятся сны, которых я не помню, как просыпаюсь, но вспоминаю, когда вдруг включаю сопливые песни. Эта как дыра, в которую я год от года падаю. Когда во снах живешь больше, чем наяву. Когда наяву вспоминаешь сны и придумываешь истории и свято веришь в то, что это правда.
Я - выдумщик и чуть-чуть волшебник. Снова покрасилась в рыжий, снова отрезала волосы, снова поверила, что это к лучшему.
А на самом деле хочется уехать, но в ближайшие 6 дней - только улетать. От всего, что происходит. Лечить больное горло горячим молоком и смотреть сны, в которых я наконец нашла того, с кем можно говорить обо всём. С кем хочется гулять допоздна и совсем не хочется расставаться.
Нет, вы совсем не то про меня подумали. Я совсем не хочу влюбляться, я совсем не хочу, чтобы влюблялись в меня. Я просто хочу говорить, я просто хочу слушать. Я просто хочу мыслить в слух и получать то же самое в ответ.
Мне хочется искренности и понимания.
Мне хочется, чтобы сны начали сбываться.

Ненавижу приветы из прошлого. Ненавижу снова вспоминать забытое, перечитывать удаленное, переслушивать стертое, снова склеивать порванное, снова чего-то ждать.
Снова пересматривать фотографии, которые - тебе. Снова персматривать фотографии, которые - мне. Снова восстанавливать ход событий, чтобы кому-то нашу историю рассказать.

Скоро ровно год. И я бы не поверила, что всё, что происходит сейчас может случиться. Я верила в счастье, верила в счастье с тобой. Я верила тебе. Доверяла свои улыбки, утренние фотографии в чужих зеркалах, усталые взгляды. Доверяла свои секреты, свои страхи, доверяла себя, настоящую, невыдуманную. Я доверяла, а ты ушел. Убежал. Не попрощавшись, ничего не объяснив, забрав с собой что-то, что позволяло мне жить. И я удаляла, всё: твой номер, который помнила наизусть, твои сообщения, которые заучивала как стихи, твои фотографии, которые еще с месяц снились. И было тяжело, и было непонятно зачем и почему, что я делаю не так и где искать виноватых.
Лето шло, меня спасало молоко и пробежки по утрам. Меня спасал скафандр из бронзового загара на теле, которые скрывал шрамы и синяки. И прошел год, год, в который мне было так тяжело. Год, в который мне так хотелось, чтобы ты был рядом. Гладил по голове и успокаивал. Звонил и засыпал с трубкой. Просто говорил, много, размеренно. Рассказывал. Мне так хотелось слушать. Твой голос и твои слова.
Я верю, что ни один человек не приходит в твою жизнь просто так. Зачем пришел ты, я до сих пор не могу понять. И когда ты так напоминаешь о себе, то хочется увидеть тебя и спросить. И хочется знать правду. Единственное, что мне нужно - правда.
И тогда я всё пойму.
И тогда я всё прощу.

Но в моей жизни одни запятые, многоточия и тире, после которых пустая строка и никаких объяснений.
 

Не знаю как это назвать, беспомощность или бездействие. Знаю точно, что квартира, когда пустая, кажется огромной и холодной, как айсберг. Я опаздываю на электрички вовсе не потому, что не успеваю или не хочу успевать, а потому что безудержно наворачиваются слёзы. Ну же, не плачь! Всё будет хорошо.
Всё будет хорошо, мам. Я пишу тебе об этом, а сама плачу. Я так хотела бы держать сейчас твою руку, прости, что я делаю это так редко. И вчера, пробираясь по лесу сквозь пургу и метель в легком осеннем пальто, с заледеневшими руками и ногами, я всё равно шла к тебе. И дошла, ради этих пяти минут. Пяти минут крепких объятий. И моя голова лежала у тебя на коленях, ты смеялась, рассказывала о чём-то, а я плакала и мне впервые за неделю было так спокойно и так хорошо. И так не хотелось уходить.
Я не могла заснуть, меня одолевали дурацкие мысли, чудовища, кошмары. Но снег потихоньку заметал страхи и становилось спокойнее. А может это и не снег вовсе, а просто успокоительные действуют.
Я сижу в пустой ледяной квартире настолько беспомощная и бездейственная, пахнет духами, какими-то до боли мерзкими, не моими, видимо, кто-то их подарил. Я открываю окна настижь и метёт снег.
Мама! Я так хочу, чтобы ты сейчас тоже смотрела в окно и видела этот снег. И думала о том, как мы будем наряжать елку и ругаться из-за того какие шарики вешать наверх, а какие вниз, как мы пойдем в магазин закупаться продуктами к Новому году, а в итоге как всегда не купим ничего из списка, как мы будем смотреть биатлон, а я буду рассказывать тебе про то, что когда-нибудь я точно куплю себе домик в заснеженной Норвегии и уеду туда навсегда, навсегда в вечно заснеженную Норвегию.
У меня дрожат руки и со вчерашнего дня, мне кажется, я сама не своя. Как будто струны натянулись во мне до невозможности и лопнули, отлетели по самое сердце, разрезали лёгкие и стало труднее дышать.
Когда у меня на языке не остаётся слов, а в голове куча мыслей, я всегда пишу такими фразами и это именно тот случай, когда по-хорошему, не стоит вообще ни о чём писать, потому что становится еще холоднее внутри.
Многие думают, что мне жалко себя и я пишу всё это затем, чтобы остальные жалели меня, осознавали всю мою боль. 
Мне хочется послать таких людей к чёрту и в то же время мне так хочется радоваться за них. Видимо, им еще не было действительно больно. Видимо, они еще не пытались найти свет там, где его нет. Но я знаю, свет всегда есть, даже в кромешной тьме, у каждого в кармане есть фонарик. В нагрудном кармане. Слева. 
И я знаю, если рассказывать о боли, она становится чуточку меньше.
Онимайте друг друга при встрече крепче.
Не будьте одни, всё-таки зима.

Не смотришь на меня, другие наоборот смотрят слишком пристально. Мне хочется кричать и вытряхивать душу. Вытряхивать душу и кричать.
Выходные проходят мимо, я сплю, кажется по 20 часов в сутки и всё равно не высыпаюсь.
 Вся боль остаётся в больничных кабинетах за этими белыми бетонными стенами, в этих стерильных руках и карманах белых халатов. Я прихожу домой пустая, вывернутая наизнанку, изменённая до неузнаваемости, но все узнают. Узнают и не замечают, что творится внутри.
И мне кажется я совсем одна. Хотя знаю, что только кажется.
В магазинах начали продавать ёлочные игрушки, я прохожу мимо блестящих витрин и текут слёзы. Целый день текут слёзы. Мои глаза живут отдельно от меня.
Подъездная дверь даёт мне пинка в самый неподходящий момент, я в крови и слезах, и, кажется, в это беспределе и полосе неудач, боли и слёз нет никакого выхода.
Знаю, только кажется.

Последний день семнадцатилетняя, сижу с мокрой головой и только что накрашенными ногтями, разглядываю свой идеальный порядок в комнате и почему-то не улыбаюсь.
Детство, куда ты бежишь?
Кажется, еще вчера, в вечер перед днём рождения, когда мама уходила на работу, я залезала по креслу на стол, а оттуда на шкаф и находила заветную куклу барби, долго смотрела на неё, а потом убирала и на утро искренне удивлялась подарку. Так было всегда и еще ни разу не произошло так, что любопытству не удавалось взять надо мной верх. Так же и сейчас, в этом я не взрослею.
Скорее всего, только в этом.
И мне нужно сушить голову, выщипывать брови, бежать на маникюр... Я сижу на стуле посреди комнаты и рисую в блокноте пчёл. Сижу и мысли не даёт мне подняться и уйти, настолько их много, настолько они тяжелые.
Но ровно в полночь произойдет волшебство, проблемы станут меньше, счастья умножится в разы, сердце будет бешено биться, но не нужно будет пить корвалол, потому что у этого сердцебиения другие, счастливые причины.
Последней день семнадцатилетняя. Последний день имеющая права погрустить. А ровно в полночь будет волшебство.

У меня впервые за жизнь порядок в голове, сердце и комнате. Я не знаю эту девушку, нам пора с ней познакомиться. Она развешивает каждый вечер рубашки в шкафу по вешалкам, не устраивает сквозняков, не мажет лицо пудрой, смотрит в зеркало и себе нравится, даже не смотря на бледное лицо, усталый взгляд и лишние сантиметры в районе талии.
У нее пропылесошен (пропылесосен?) коврик, вытерта пыль, нет синяков под глазами и дурацкой привычки наедаться перед сном. 
Кто она?
Читает умные книжки, делает домашнее задание, не грубит маме, не ищет проблем, не ноет, не плачет и еще много этих "не". И всё так легко, на душе, на сердце. 
Нам вдвоем тесно в одном теле, мне пора с ней познакомиться, нам пора разобраться кто из нас двоих останется.
Я хочу быть собой.

^{Это шизофрения.}

В колонках Лёша и одна любовь, в мыслях любви нет места, я снова проклинаю больницы, снова считаю синяки на теле, снова ноют вены и не хочется ничего, кроме молока и мякушки белого хлеба. Это октябрь.
Для того, чтобы быть красивой, достаточно просто вымыть голову и улыбаться. В этом я преуспеваю, особенно тогда, когда мои мальчики поддерживают в трудную минуту и смешат меня до двойных коликов в животе. Ну, хватит!
И я уже считаю дни, завтра их останется ровно 10, мне нужно купить пуговицы на пальто, найти сережки, разобрать хлам в квартире и не болеть. Главное не болеть, но пуговицы - это тоже важно, потому что мамин кардиган уже не спасает в такие долгожданные октябрьские холода.
На улице дождь, Мишка читает мне вслух книжки и я смеюсь, смеюсь и знаю, что такое счастье и где счастье, и в эти минуты забываю, где болит и не думаю о том почему болит.

 

Зарываюсь в одеялах, простынях и прячу заложенный нос. После врачей, больниц и таблеток не легчает ничуть. Мне нравятся мои стихи, мне нравятся мои волосы, мне нравятся мои преждевременные выходные, но мои потери сознания, мои истерики в кабинете эндокринолога и мои кривые на кардиограмме меня не радуют совсем. Почему?
Почему вы вдвоём мне снитесь, двое мужчин в моей жизни, две мои драмы, две мои темы стихов. И потом я звоню третьему, и на третьем гудке бросаю трубку, а когда перезванивают, не беру.
Загар начинает слезать с плеч, с рук, со скул, и я рисую его пудрой и постоянно кружится голова. Я ловлю своё отражения в зеркалах, стёклах и мониторах, закрываю глаза, делаю вдох, открываю, выдох, но не легчает. И видимо всё вообще не так, как раньше.
Я цепляюсь за женские руки, вместо мужских и это не правильно, черт возьми, это не верно. Я плачу и думаю о том, за какие свои ошибки я всё-таки плачу, но на все мои вопросы нет ни одного ответа. На все мои прощай нет ни одного прости.
И где-то это закончится, с кем-то это закончится, вечерами долгими зимними, или летними ночами жаркими. Я знаю.
Я буду читать стихи вслух и плакать вслух кому-то, в чье-то крепкое плечо и падать на широкую грудь и дышать

^{Го-ря-чо.}

^{Всё это когда-то ведь было со мной, а сейчас?}

^{Господи, а сейчас то что?}

Земфира мешает думать, заменяя мои мысли своими, я крашу волосы в чёрный и каждую ночь смотрю с тобой сны.
Это почти что осень, это почти что взрослость и я обнимаю маму каждый раз крепче, уходя из дома даже на 15 минут. Мне нравятся мои загорелые ноги, мои загорелые скулы мне нравятся вдвойне, хотя ты как всегда съязвил бы, что у меня нет скул, есть одни щеки, которые ни-ког-да не похудеют. А я и не спорила бы, но этой осенью я тебе всё-всё-всё докажу.
Этой осенью всё как ты любишь: глаза снова зелёные, волосы снова собраны в пучок, юбки-короче, каблуки-выше, по утрам тренировки, по вечерам дома горячий чай и разговоры с мамой.
Этой осенью я всё-всё-всё тебе докажу, и если у меня получится, то потом я всё-всё-всё тебе расскажу. И о том как тяжело было и о том какие снились сны, и о том что на тренировках я выбивала колени, подворачивала ноги, и о том, что в моих мыслях было отведено куча места тебе и так мало места остальным.
Я не замечаю как летят минуты, замечаю как ползут часы, я не хочу видеть старых знакомых, я вижу много новых лиц.
И если честно, иногда так хочется кричать о том, что ты со мной сделал, не с моим телом - с моей душой, но я терплю. Терплю и никому ничего не рассказываю, улыбаюсь и смеюсь, когда вспоминают о тебе, говорю о том, какой ты придурок и искренне удивляюсь твоим бессовестным поступкам и лживым словам.
А потом понимаю, самое страшное это то, что я до сих пор ищу тебе оправдания, как и всем, кто меня когда-либо бросил.
Выбросил.
Хотя раньше так рьяно и часто помощи у меня просил.

Ты снился мне сегодня улыбающийся и честный, ты носил меня на руках, а я целовала твои щеки и натягивала на глаза шапку, самую дурацкую шапку в мире, и мы смеялись, мы пели старые песни и ты ни на секунду не выпускал меня из рук. И летел снег, чистый ноябрьский снег, и вокруг было столько людей, но мы видели лишь друг друга и я не хотела просыпаться. И я не хотела верить в то, что я завтра пройду мимо тебя и не поздороваюсь, не узнаю как твои дела и как дела у твоей бывшей, или у настоящей, кто твоя будущая. Я не хотела верить в то, что общего будущего у нас с тобой нет.
Но люди меняются и я ускоряю шаг, ускоряю шаг, чтобы побыстрее уйти и забыться. Смеюсь и шучу, говорю о том, что дела впорядке, но на самом деле ночами таскаю с кухни помидоры и шоколад, а это значит, что дела совсем плохи.
Это значит, что нервы на пределе и я вот-вот устрою истерику.
Хотя истерика это именно то, что нужно в этот момент, особенно пьяная. Но нет.
Я эти последние дни лета превращаются в какой-то ад, я не могу плакать и не могу смеяться искренне, я смотрю по фильму в день, что на меня совсем не похоже, я дёргаюсь на звук сообщения и звонки, но через секунду уже вспоминаю те четыре слова в твоём последнем сообщении и понимаю, что это не ты, и не отвечаю еще минут 40, а может и несколько часов, а может и день.
Я всё жду когда кто-то придет и что-то изменится, когда кто-то придет и что-то изменит. Не во мне, в моей жизни!
Но нет.
И я прекрасно знаю, что с осени не начнется счастье, а с понедельника новая жизни, а с нового знакомства-моё хорошее настроение. Всё идет изнутри, всё зависит от меня.
Но я видимо настолько устала ошибаться в людях, выбирать не тех, влюбляться не в тех, отдавать всё самое сокровенное тому, кому это вовсе не нужно, что сил просто нет.
Нет.

Это не то чтобы ностальгия, а так, какое-то чувство, что фильм еще не закончился, а хэппи энд уже случился. И я слоняюсь по дому от слова «слон», пою дурацкие песни, слушаю дурацкие песни и пишу дурацкие песни.
Я уже третью неделю не понимаю какой день недели, сколько время и какой месяц за окном, я как-то выпала из жизни, но никуда не попала, моё тело в невесомости, моя душа в невесомости. И это вовсе не сопли, мне предельно хорошо, я делю с бессонницей свою подушку и набираю очки в крутой игре на телефоне. И больше ничего не надо.
Нет, вру, надо бы конечно тумбочку белую в комнату и новую сумку под серые сапоги, и… Не знаю, стоит ли об этом, ведь это по сути ничего не стоит, так только комом в горле стоит. Не хватает ласковых слов и неожиданно-крепких объятий, не хватает глаз твоих ледяных и голоса твоего горячего. Не хватает.
Я стою посередине кухни и пью воду огромными глотками, у меня закрываются глаза и я выпадаю из себя, но так ни в кого и не падаю.
И вишу.
Еще чуть-чуть и полечу.
Точно знаю.