я как tabula rasa чист.
я знаю, что я усну
без задних мыслей,
без задних ног -
это немного нервирует -
днём да на злобу дня,
совести глупой назло -
и меня, конечно, кремируют
задним числом.

в коллекцию извращений:
я встану с утра в воскресенье,
после ночного кошмара,
отбеливать пятна на солнце
в соответствии с нормами санитарными,
и в знак своего почтения
сломаю хребет гитаре -
как монгольскому полководцу.

Пётр сидит на холме в треуголке,
раскуривает папиросу "Идель",
наевшийся пересудами.
"Да пошло оно всё в купель,
и сбежать в Вифлеем отсюда,
только хуле толку:

вон левша с испитым фасадом,
с самурайской, по сути, грацией,
волочит ключи от рая,
докладывает о положительном сальдо
и безоговорочной капитуляции.

приводили на днях языка.
тот молол пирсингованным языком.
дали леща, а потом пинка -
стал молить о прощении и пощаде,
так его поставили регулировщиком
на третьем транспортном круге ада".

Пётр думает: нет ведь разницы -
молоть ли, молить.
знают о молях приговорённые к казни:
прячут на полочках нафталин,
прокладывают шубы лавандой,
и в Парке Периода Полураспада
челом выбивают в пыли
число Авогадро.

в многоэтажных сотах
сны предпоследнего сорта
pro-кино-pro-новости-pro-аборты
задевают меня за мёртвое.

http://90ie.ru тоже стали частью массовой культуры, и, как результат, офисные гопнички начинают убивать рабочее время за просмотром рекламы "Yupi" и изучением коллекций фишек.

меня начинает тошнить (с).

обстоятельства образа и подобия.
улыбается Сестра Радио.
я привязываюсь морскими узлами
к вылетевшим на разных стадиях.
ветер грубо целует лёгкие,
лижет кисточки рук наждачно.
Сестра Радио наслаждается
медитативной жвачкой.
Сестра Радио странно дразнит:
SMS - как кривая речь.
у меня с ней извечное равенство
в серии личных встреч.

мне ничуть не весело
в эпицентре твоих вакханалий.
волку - логово, матери - кесарево,
дьявол - в запчастях и деталях.
пусть все знакомые твои кошки
наскребут по сусекам души на пиво -
и живи себе понарошку:
может, станешь ещё красивее.

городская многоголосица
децибелами белыми ранит метко.
прижимая очки к переносице,
наблюдаю деление клеток.
делятся клетки
на однокомнатные и пентхаусы.
к одним являются ДедЫ-Морозы,
к другим - Санта-Клаусы.
упрошу самого Жюля Верна
выстрелить мной на Луну,
и неважно уже, что, наверное,
я долго не протяну
даже в самом глубоком кратере.
сюда бы финальный матч -
бразильцев с французами -
и чтобы дело боялось мастера,
а не просто виляние бутс.

не знаю, что будет, что будит меня -
не сразу и вникнешь спросонья.
не кровавые сгустки на простынях
и даже не флаг Японии.
это - заря.
занималась заря.
заря занималась любовью.

люди индифферентны -
в том числе, и по цвету штанов.
этажи. эта жизнь не настроила звук,
и в иные моменты
земля летит из-под ног,
пух летит и прах.
на хуй, увы и ах.

[469x468]

контрреволюция, наехав на нас, довела до больницы - вырос живот.
рок-н-ролл стерт, я учусь играть джаз, но меня рвет – полный рот нот.
старости нет, есть только усталость. от баррикад ничего не осталось:
скупые коллеги, любовь на панелях, бутылки от пива на рок-батареях.

контрреволюция ставит вопрос: как подключить к тебе мой насос?
шелестит шоколадками вечная глупость, твоя дальнозоркость, моя близорукость,
справедливость еды и вечная жажда. как выйти сухим из воды этой дважды?
жить по писанию, но веруя в "если", эксгумируя спьяну великие песни...

И только, и только осенний дождь в окно...
О, сколько, ты знаешь, сколько мне без тебя дано...

и многое здесь переварено в студень, умные мысли надежней великих идей.
контрреволюция: не всем, как людям, а каждому, как у людей.
и лучшие чувства давно не с нами - доскреблись до чистилищ, разбирая завалы,
и, как водится, вслед за погибшими львами бредут, разбирая их кости, шакалы.

северный ветер рвет ваши тени, Че Гевара, Вольтер, Гарри Поттер и Ленин.
контрреволюция добра и гуманна, но очень туманна и непостоянна.
есть в демократии что-то такое, до чего неприятно касаться рукою.
хрипит перестройка в отвоеванных кухнях - ждёт, когда эта стабильность рухнет.

утонул наш "Титаник" в шампуне и водке. тусуясь на майках дешевой рекламы,
попса носит модные косоворотки, пробитые кровью погибшей Нирваны.
поглупевшее время заела икота. я тоже буржуй, и у меня есть холодильник,
пятнадцать гитар, осень, ночь и будильник. но мне не до сна: изо рта лезут ноты.

дураки называют нас совестью рока, циники видят хитроумный пиар,
а я не желаю дохнуть до срока: у меня в глотке рвёт связки дар.
всё возвращается на круги своя: рок-н-ролл - это когда-то ты да я,
но контрреволюция всегда с тобой, лежит в постели третьей ногой,

сексуальной ногой.
виртуальной ногой.
да уж...

(с) DDT

[300x300]

завтра - уже сегодня.
при перемене чисел
кровь сворачивается в клубок,
эфир забивается мыслями,
как канализационный сток -
окурками и кленовыми вертолётиками.
прохожие надрывали животики,
салютовали кривыми пальцами,
перекидывали через плечо
пустые сердечные сумки.
я не знал, что - почём,
плакать или смеяться,
глядя в очки Майка Науменко.
он хлестал с горлА "три семёрки",
орал, что все мы - роботы на транзисторных схемах,
и что на Выборгской его ждут Сладкая N
и эклеры с тональным кремом.
хоть я тоже, как будто, не лыком shit,
но подсел на измену:
скоро меня стошнит
очередными неровными рифмами,
а пока лишь стирается грифель,
в порошок превращается лето,
и летают сигналы клином
у останкинского минарета.
утро умоет руки
золотом высшей пробы.
в моё багряное нёбо
вонзаются звуки.

солнце субботы не спит.
вычерчивает по ковру квадраты.
ловит лучами пыль.
календарь с немыслимой датой
рекламирует автопокрышки.
утро ворочается на крышах:
после вчерашнего хочет пить.
жить. ныть. выть или не выть -
вот, в чём ответ,
когда по векам фломастером
красным елозит свет.
все Маргариты и Мастеры
вернулись из модных клубов.
солнце субботы не спит -
электризует, как эбонит,
потрескавшиеся губы.

избегайте trueсмысленных взглядов.
на кокаиновых автострадах
холод ударит в печень.
граждане, будьте бдительны:
помните, как отвратительны
микроволновые речи.

мои секунданты - мат и глянец.
тепло здесь - постольку-поскольку.
так извиваются в брачном танце
журавли микрофонных стоек.

луна иногда улыбается во все кратеры -
на метромосту стираю мениски,
влюбляюсь не в людей, а в характеры,
когда те чуть дальше, чем близко.

"камс-три", московское "цу-е-фа", то есть.
догоняй. ты - вОда. ты - сифа.
по горизонту размажется поезд,
и это - почти красиво.

фишка с надписью "Mortal Kombat" -
диск из прошлого, как медаль "За отвагу".
протуберанцы горячих уколов.
камень, ножницы и бумага.

она игнорирует незаправленную постель,
по утрам у "Яндекса" узнаёт про погоду
и, высушив голову, приходящую в запустение,
размазывает по запястьям кёльнскую воду.

потом - роговые очки и камера наперевес,
перформансы, инсталляции, факультет журналистики,
частичная занятость, вконтакте, немного секса,
"Афиша", IKRA, псевдолесбийская беллетристика.

стрижка-карэ, в айподе - пост-рок и нью-рэйв,
фотоотчёт для A-One с концерта Oasis,
в очереди - Babyshambles, а следом - Nick Cave:
стар и скушен, но для портфолио крайне полезен.

она любит музыку indie, Британию и Top-Shop,
её глотка засасывает перелётные члены.
теперь она не рассказывает никому, как с 2006-ого
в соляриях выцветают порезы на венах.

оттепели по карманам,
рок, тошнотворные смузи.
сентябрь вытаскивает за шкирку
из прошлогодних иллюзий.
солнце барахтает лапками,
вынюхивает марафет,
и пахнет мокрыми тряпками
в подвальном недокафе.
до щекотки, до мышечных колик,
без сведения счетов и вычетов
в меня, как в латунную проволоку,
вворачивается электричество.

Андрей был белым,
Саша был чёрным,
а Марк куда-то шагал.
Надежда Крупская
снималась в порно,
Юпитера взяв за рога.

зазнобы, занозы, заносчивость
автобусов полутораметровая,
привычка в немолодость ночи
разрождаться сверхновыми.
сигаретными. габаритными -
по углам загадочной кухни.
ревность: газ нюхательный
не позволяет метеоритам
вспыхнуть ярче себя.
я умчусь виноградной улиткой
по рукам авеню и стрит,
никого никогда не любя.

человек человеку - Арм,
как "оружие" или "рука",
как мгновения до прыжка
или новый на теле шрам.

человек человеку - Рэйн,
как апрельский пепельный дождь.
жаль, весна, что всё время ждёшь,
не длиннее, чем слов сустэйн.

человек человеку - Берк,
как уютный 2006-ой,
разум или вагон пустой,
чёрно-розовый фейерверк.
---

человек человеку - син.
человек человеку - боль.
человек человеку - скрим.
человек человеку - гроул.

рукописи не горят, они гниют
и пахнут картофельным погребом.
день прохрипит "айлавью",
самолёты рассыпав по небу.

на картинках цветных - шумы,
горизонты напрочь завалены.
эскапизм - это только "мы":
"я" представится ненормальным,

а на шее - засос андерграунда.
здесь гарцуют с открытым забралом
унылые, словно бладхаунды,
онанисты и неформалы.

3 ночи подряд в поездах, город, в котором пахнет морем, а каждая улица - бульвар, скейт-шоп "Стиляга" и пивная "Бабай" в Киеве, логотип "life:)" на экране моего телефона...

lost in updates:
мы бываем настолько тупыми, что тупа даже наша боль.