Дюдюка был букой.
  Он не любил никого и ничего всегда, сколько помнил себя. Он жил один в своей тёмной норе в глуши леса, прямо на краю Большого болота. Он не любил солнце и ветер. Он не любил звуки и встречи. Он любил спать в темноте и тишине своей норы. Изредка, в сумерках он выходил наружу лишь только перекусить чем-нибудь. Немножко ягод, гриб, семена упавшей шишки – вот и достаточно, чтобы, ворча и вздыхая, поспешить в свою спасительную темноту. 
  Однажды, сидя на старом брошенном муравейнике и глядя на закат, Дюдюка почему-то очень расстроился и заплакал. Горько заплакал, всхлипывая и подвывая…
- Почему ты плачешь, маленький Дюдюка? – вдруг услышал он и закрутил головой по сторонам. Кто же это нарушил его грусть?
- Ты кто-о? Ты где-е?
- Я здесь, Дюдюка. Внизу. Ты чуть не утопил меня в своих слезах!
Дюдюка смахнул солёные капельки с глаз рукой и присмотрелся. Никого.
- Я тебя не вижу-у…
- Да вот я, здесь – на Ромашке! – и Дюдюка увидел ма-ахонькую Фею. Она светилась нежным розовым светом. 
- Ты - фея?
- Если ты не прекратишь лить свои слёзы, ты смоешь меня в болото. – Махонькая Фея выглянула из-под своего махонького зонтика и улыбнулась Дюдюке, - вот, так-то лучше. Зачем ты так горько плачешь?
- Я не знаю. 
- Странно, - пожала плечами Махонькая Фея, - так плачут, когда что-то случилось.
- Ничего у меня не случилось. Просто я устал.
- Отчего?
- От того, что ничего не хочу, оттого, что никто мне не нужен, и я никого и ничего не люблю…
- Вот оно что! – покачала головкой Махонькая Фея, - ты просто устал от одиночества. У тебя Темная Хандра.
- Темная Хандра? – удивился Дюдюка.
- Да. Она заразила тебя, усыпив твою доброту, радость и счастье.
- Да, мне всегда грустно и тоскливо. Я злюсь и расстраиваюсь по любому пустяку…
- Я помогу тебе, Дюдюка. Но для этого ты должен немножко постараться. Ты согласен?
- Э-э… Нужно что-то дела-ать? Я не хочу-у – капризно затянул Дюдюка.
- Всего-то и нужно - немножко постараться. Начать можно совсем с малого, - Махонькая Фея прищурилась и снова улыбнулась.
- Ну, если немножко, я, пожалуй, попробую. Что нужно сделать?
- Для начала – улыбнуться, Дюдюка! И тебе сразу станет немножко легче. Попробуй!
- Улыбнуться? Это несложно, хотя я этого давно не делал…. Вот так? – Дюдюка старательно растянул губы в подобие улыбки.
- Смелее, смелее! Видишь, получается!
- Получается, да…
- А теперь прислушайся: слышишь, как ласково шепчет в ветвях Ветерок? Как стрекочет Кузнечик, воспевая красоту своей подружки, как поёт Соловей…. Просто попробуй услышать всё так, чтобы тебе хоть немножко понравилось.
- Пробую. Вроде бы получается. По крайней мере, меня это не раздражает.
- Посмотри на закат. Посмотри, какие краски разлились в небе! Это же красиво!
- Красиво? Никогда не думал об этом. И, правда, красиво…
- Вот, видишь, Дюдюка, ты уже немножко выздоровел! Если так пойдет и дальше, ты победишь Тёмную Хандру очень скоро. И мир откроет для тебя свои богатства! Ты узнаешь радость и счастье…
- И смогу видеть сны? – в волнении перебил Фею Дюдюка
- Ты не видишь снов?
- Нет, - вздохнул Дюдюка.
- Совсем плохо…. Но я помогу тебе, - Фея достала из складочек своего розового платьица Волшебную Палочку, подняла её над головой и трижды взмахнула ей из стороны в сторону, - раз-два-три! Дарю Дюдюке сны! 
- Ух, ты! Теперь у меня будут сны? – удивился Дюдюка.
- Понимаешь, чудеса тоже не бывают сами по себе, из ниоткуда. Но одно тебе могу пообещать: за каждое доброе слово, сказанное тобой кому-то, за каждое доброе дело ты будешь награждён сном! И чем больше добра ты будешь дарить, тем ярче и красивее будут твои сны.
- У-у. Я не умею совсем…
- Это очень просто, Дюдюка! Ты быстро научишься. А мне пора. Я оставляю тебя с надеждой. Даже с уверенностью, что всё у тебя очень скоро будет хорошо. До свидания, Дюдюка!
- До свидания, Махонькая Фея. Спасибо тебе…
- Вот видишь! Ты уже сделал первый большой шаг. Ты сказал «Спасибо», а это волшебное слово! 
 Фея исчезла в лёгкой розовой дымке, а Дюдюка сидел и улыбался. Просто так улыбался. Закату, облакам, старой Сове, что дремала выше на толстой ветке сосны, Шмелю, спешащему дотемна собрать сладкую росу с цветов, Берёзке, что растёт там, на опушке…. Ему было хорошо и тепло. И это оказалось приятным.
Дюдюке не хотелось теперь возвращаться в свою тёмную нору. Он зарылся в лёгкую и тёплую труху старого муравейника, подтянул себе под голову еловую шишку и вздохнул.
- Спасибо тебе, Махонькая Фея. Я теперь буду добрым. А когда у меня наберется много доброты, я буду её всем дарить. И буду

Читать далее...

 В старом и темном чуланчике на окраине города жил да был, о своём тужил старый плешивый Кот Мазилио. Тихо жил, ни с кем особо не дружил. Только мазал свои картинки на единственном холсте, растянутом на древнем, давно не используемом камине.
Удивительным был тот холст, а может даже и Волшебным. Потому, что все мазалки Кота Мазилио исчезали по ночам неизвестно куда, и наутро холст снова был чистым. А Кот, старый слепой кот, всё продолжал мазать свою мазилку, с полной уверенностью, что мазилка вот-вот будет завершена, и все увидят, какой Мазилио талантливый.
Редко кто заползал в гости к Коту…
- Здорова, шедевральный мазяка! – в проходе показалась рыжая голова, потом протиснулось туловище и, наконец, большой пушистый хвост.
- А, привет, Золотой Глючик! Как я рад твоему приходу! Почему ты меня так редко посещаешь?
- Привет-привет, Мазилио! Просто я очень занят всё время, да и с пустыми руками к тебе приходить мне неудобно.
- Ну, что ты буровишь, дорогой мой друг? Я всегда тебе рад. Конечно же, приятно, когда друг с подарками, но ты и так заходи, без церемониев. Помню, мамка твоя Алиса меня тоже всегда с подарками навещала. Как она там – в ссылке-то?..
- Не хнычь! Мамка не пропадёт, ты ж её знаешь! Сегодня у нас будет праздник, котяра! Я не только с подарком к тебе, но и с потрясающей мозжечок новостью!
- Ух ты!..
- Я вижу, ты уже унюхал мой подарок – вона, как морду воротишь! Да, этот старый селёдочный хвост - тебе. Я его у Пса Дуртемона из будки свистнул! То-то он завывает теперь! Угощайся, брат, Мазилио!
- Спасибо. Мне ещё никто и никогда не дарил такого шикарного рыбьего хвоста…
- Да лан те…, - лис, подобрав свой шикарный рыжий хвост, в честь которого и получил своё прозвище, плюхнулся в старое плетёное кресло и с удовольствием вытянул ноги. После такой гонки можно теперь и отдохнуть. Пёс Дуртемон ещё не настолько стар, чтобы просто так отдать рыбий хвост. Он гнался за Лисом целых пять кварталов! Но, спасибо Золотому Глючику – хвосту, который ловко запутал Дуртемона на тридцать пятом повороте…. Лис резко свернул налево, эффектно махнул Глючиком направо и…. Теперь Дуртемон, злой и мокрый после купания в сточной канаве, наверняка, скуля и завывая от досады, с позором во всю морду, плетётся назад, в запущенный и захламлённый своей противной хозяйкой Бухальвиной двор. Но Мазилио об этом знать необязательно…
- А что за новость ты мне принёс, Глючик? – осторожно спросил Кот Мазилио, зная заранее, что у Лиса редко бывают «хорошие» новости.
- Даже несколько хороших новостей, мой друг. Они тебе понравятся. Первая: бедного старого Тараса Барнабаса отпустили по амнистии. Как тебе?
- Во! Есть справедливость на свете! Я очень рад за него. А ещё?
- Куремар, наконец-то, добился у Властей пенсии и даже выцыганил у них путёвку на Гиблые Болота. Пусть и он познает радость счастья на старости лет…
- Что-то слишком уж всё хорошо, брат Лис… Наверняка ты скрываешь главные новости, от которых у меня уже поджилки трясутся… - Кот всем видом дал понять Лису, что его подозрительность к главной новости обоснована. Мазилио иногда умел угадывать и предсказывать дурное.
- Да, друг мой…. Не стану скрывать от тебя одну гадкую для нас новость. Это очень печально и…
- Не тяни, пожалей моё старое, слабое сердце…
- Да что уж…. Губернатор Папа Карлос приказал на Поле Облаков, на нашем любимом поле, Кот, построить Огромный развлекательный центр!
- Кошки-Матрёшки, - неумело и наоборот перекрестился…
- И знаешь, кто будет им заведовать?!!
- Неужто?..
- Да. Его любимчик – пройдоха и плут – Бурлотинно!
- Ох…. Куда катится мир… - Кот тяжело вздохнул и, плюхнулся на колченогий табурет. Последний, конечно же, подломился всеми четырьмя ножками и Кот, нелепо, но витиевато взмахнув лапами, рухнул на земляной пол. Аплодисменты. Оценка за артистичность: 6,0!
- Я ещё и не так умею, - пробурчал Мазилио.
- Мастер! – выдохнул Лис в восхищении.
Минут через десять, поднявшись на ноги и поведя носом, спросил:
- Ты ещё здесь, Лис?
- Да.
- А что не храпишь, как всегда?
- Думы думаю…
- М-да-а…

- Что будем делать, Мазилио? – вздохнув, спросил Лис.
- Вот уж, и не знаю… Кто-то идёт…
- Я за дверью, с дубиной…
Кот, как всегда, не обманулся…. Кто-то пыхтел и чертыхался там, на входе.
- Если не авторизуешься, Гость, гранату брошу! – Мазилио, как всегда решил блеснуть своим гостеприимством.
- Мой НИК – Пи*еро!
- Пароль!
- «Черепаха Мортира ещё жива, но ей недолго уже осталось!»
- Заходи, Предатель! – Лис вылез из-за двери и приготовился к оплеухе для гостя…

Читать далее...

 Енот сидел на «Большом Распутном Камне» с мокрой тряпкой в руках и щурился на солнце. Очередная передышка клонила ко сну. Енот боролся с ним всеми возможными способами. Время от времени он глубоко вздыхал, дико вытаращивал глаза, да так, что, они чуть не выкатывались из глазниц, нарочито громко икал и периодически бил себя тряпкой по носу. Как правило – не помогало. И тогда он засыпал, роняя голову на грудь и сопел шумно и мокро. Бывало, и падал во сне прямо в своё, стоящее внизу, большое сиреневое ведро с мыльной водой. Вот тогда-то было возни и шума! Енот, вырвавшись из ведра, будто преображался. Суетливо хватаясь, то за тряпку, то за ведро, то за флакон с моющим средством, он, наконец, сосредотачивался и принимался неистово тереть тряпкой камень. Позже, по правилам, тщательно выполаскивал тряпку. По-правде сказать, камень давно уже имел вид самого чистого и опрятного булыжника во всем лесу. Но Еноту все казалось, что гадкая пыль так и норовила сесть на его камень и прикрыть собой надпись на нем. Важность смысла надписи была неоспорима. Надпись гласила:

«Камень Распутный. Здесь начинаются и заканчиваются все пути.
Туда и оттуда. Иди и возвращайся!»

Мимо, со скоростью молодого гепарда и топотом кабана промчался Ёжик. На его морде крупными синяками и ссадинами была написана отчаянная решимость и целеустремленность. Енот лишь замер, приоткрыл один глаз, выдохнул «А, это ты?!» и вновь с блаженной улыбкой вернулся в свою нирвану. Однако, последнего благополучно снесло потоком Ежиного реактивного выхлопа, как и обычно, в ведро с мыльной водой. Енот забулькал там, забился неистово и покатился вместе с ведром в овраг, глухо стеная и треща попутными ветками.
Выше, на ветке старой ели, сидели два филина. Один Серый, другой Ещесерее, но уже окрашивались более благородным оттенком, спасибо закатному солнцу. Филины были еще в дневных солнцезащитных очках, сонные и нахохленные, ухали и пыхтели на каждый посторонний тишине лесной звук.
- Уф-ф! Опять этот реактивный Ёж! Подремлешь тут! – пробурчал серый филин
- Это его последний забег сегодня, сейчас угомонится, - ответил, зевая, второй, который Ещесерее, - сейчас долбанется в свой кедр и притихнет. И как его бедная башка такие удары терпит?
- А чем ему этот кедр не нравится?
- Кедр сам не причём. Ворон рассказывал, что, там, на кедре шишка висит рекордно крупная и спелая. Таких удачных размеров Ворон не помнит аж с 19… года. А до этого, он уже просто ничего не помнит. Сорока же, подслушав, Ёжика приколола, сказав ему по секрету великому, что шишка волшеб… -- послышался глухой удар, шелест сотрясаемой листвы. Ёжик не промахнулся. Эхо поперхнулось на втором повторе, -- …волшебная. И, что в ней волшебные орехи. И, что орехи исполняют любые желания. Вот он и сшибает её уже вторую неделю. Да-ну, его! Подремлем еще…
Но спать под шлепки мокрой тряпки по Енотову носу было никак. Филины, вздохнув, достали сосновые шишки и заткнули ими свои уши.
- А вдруг коршуна не услышим? – засомневался, который Ещесерее…
- Коршун на диете до следующего вторника. На вегетарианской. Начитался журналов, оставленных туристами, вот и чудит, старый дурак. Зря его Ворон читать научил. Хотя…. Спать! – гаркнул прямо в левую шишку тому, который Ещесерее. Но шишка сидела в ухе плотненько и уютненько – выдержала….

А природа готовилась к ночи. Солнышко уже зарумянилось и стыдливо клонилось к горизонту. Одуванчики продолжали молча молиться своими желтыми мордашками своему Божественному Светилу, тянули соцветия, стараясь приподняться над травами. Из лощины уже выглядывал вечерний туман, осторожно и задумчиво. Лес затихал, готовясь ко сну.

Тихо в лесу. Только не спит Ёж. Потому, что он в отрубе. И снов он не видит. Лишь цветные круги на поверхности зрения.

Тихо в лесу, только не спит Енот. Потому, что висит Енот вниз ведром, зацепившись хвостом за куст ивнячка молодого, и ждет, пока корешки, хоть и медленно, но неизбежно вырвутся из песчаной ненадежной почвы. Лететь ему вниз, в крапивные заросли – неизбежно. Заснешь тут!

А так, тихо в лесу. Многие не спят, но каждый по своей причине.

 

Кто-то сказал, что «это» не страшно…
Что безразличие гасит остатки рассудка
Там, на краю парапета высокой башни
Где от перил остались лишь ржавые, хлипкие прутья…

Люди, ну где вы? Для вас я готовил репризу
С переворотом, с «Оп-ля!» на последней секунде…
Как бы хотелось увидеть всё это снизу!
Лишь на краю стало ясно мне, как это трудно…

Губы немеют, судорга крутит пальцы
Надо бы вниз посмотреть и выбрать мишени…
Где этот Выбор: уйти или всё же остаться?
Он обманул. Сгинул лифтом в шахтные тени

Трусость присосками вжала меня в черепицу
Я по-пластунски ползу к чердачному оку
ВСЁ-ТАКИ, ЛУЧШЕ В КОМОРКЕ ОТ ОДИНОЧЕСТВА БИТЬСЯ,
Чем напоказ любопытству - людскому пороку…

 

Плезиозавром плывя по течению времени
Тыкаясь носом во льды, и в его отражения
Брошенный, стёртый, без имени-рода и племени
Ящер бесцветный от боли, от слуха до зрения…

Скользко, пустынно, провально до стильного мата
Злато остыло, заржавлено лживое злато!
Тело расплющено в нищие плоскости Ската,
Пена тугая... морщины. Пространство измято…

Я и не сущность, я атомов мусорных хаос
Телом растерян, души ни клочка не осталось
Всё, что держу в кулаке, это жалкая малость
Вот, не сложилось. Немилость, несмелость, усталость…

 

- Что, так и будем в молчанку играть?
- Ах, да, простите, Леночка, я…
- Какой-то Вы стрёмный, Пал Палыч.
- Простите?.. Ах, да - неологизм. Хм… Очень яркое слово, даже произношение его уже о многом говорит…
- Ой, нормальное слово!
- Да-да, конечно. Я, в самом деле, чувствую себя сейчас словно утлый челнок на стремнине бурной реки…
- Ух, ты! Прям поэт!
- Поэт? Нет, Леночка, поэзия не при чём - это я от волнения…
- А чо волноваться-то? Пал Палыч, хватит темнить. Вы, типа случайно выловили меня в городе, зазвали в свою тесную машинёнку, сказали, что на пару слов, а сами мнётесь, как ботаник постный. Меня девчонки ждут…
- Да, да, к делу… Хм. Я хотел… Я долго собирался Вам это сказать, Леночка… Вот только подобрать слова… Понимаете, в жизни каждого мужчины наступает момент, когда вдруг понимаешь… Господи, что я несу?!!
- Да лан, нормалёк!
- Да. Так вот, Леночка… Я давно не молод и, поверьте, могу отличить момент в жизни, когда приходит время сказать эти очень важные и необходимые слова…
- Ну… Ща, девки! Ну, же!
- Ох… Я прошу руки…
- Чего-о?
- Я прошу руки Вашей мамы, Леночка. Поверьте, я очень люблю её и хочу прожить с милой Ксенией Георгиевной остаток жизни! Вот…
- У, ё! Я что-то не догоняю, Пал Палыч… Вы?
- Да, Леночка…
- С моей матерью?!!
- Да. С Ксенией Георгиевной…
- Ни фига! Ну, вы, старики, даёте! А мать-то в курсе?!
- Леночка, не обижайте меня, пожалуйста. Мы с Вашей мамой давно уже… Только Вам ничего не говорили… Пока...
- Ха! Ну, прикол! А скрывали-то зачем?
- Ну, мы не то, чтобы скрывали…
- Я не могу! Как дети малые! Да женитесь, мне-то что? Ромео и Джульетта!
- Спасибо, Вам, Леночка. Спасибо. Вы не знаете, как… мне было решиться…
- Ну, поздравляю, Пал Палыч! Совет вам, да любовь! Валяйте, женитесь, а мне пора, девки ждут.
- Спасибо… да, поеду, Ксению Георгиевну обрадую. Вы не представляете, как она будет рада. Она всё боялась, что Вы, Леночка, будете против…
- Она всю жизнь свою всего боится. Хорошо, что я не такая. Я другая совсем… Кстати, Пал Палыч, Вы ж теперь мне типа папашки будете? Класс! Так подсыпьте, деньжат дочурке! Мы в Клуб собрались на дискотеку, а денег как всегда – только на вход. В честь праздничка!
- Да конечно, конечно, Леночка… Вот… Тут у меня, правда, не так много… Конечно… В честь такого вечера…
- О! Нормалёк! Я все возьму, ага?
- Возьмите, возьмите… Отметьте с подружками нашу радость.
- Да какие они мне подружки? Так… Ну, я свалила?
- Что?
- Побежала я, говорю. Пока, Пал Палыч… то есть, папашка!
- Всего доброго, Леночка, спасибо Вам ещё раз!
- Да ладно, не парьтесь!.. Девки! Прикиньте! Моя маман только что замуж вышла! Гуляем!!!

***
- Мыши одолели. Как они на третий этаж приходят? Надо бы мышеловки заправить…
В войну, мать рассказывала, глиной заправляли. После еды…. Да какая там еда! Хлеб с комбижиром, который не таял, а мазался во рту шершавый и вонючий. Вкус хлеба исчезал моментально. Жир еще недолго боролся с голодом и, как правило, тоже вскоре проигрывал. Смывался только кипятошным чаем из трав каких-то, летом собранных …. После еды поплюешь на глину погуще, скатаешь шарик и нанижешь на крючок мышеловки. У мышей тогда, наверное, нюх был сильнее…. Уже через минуту худющий серый наглец выглядывал из-под старого шифоньера, поводя хищно носом в направлении мышеловки…. Оглядывался…

***
- Да-а…

***
- Буду, неси…. Только с черным…

***
Щи ее по вкусу не меняются уже лет тридцать. Как она их солит – всегда одинаково?..
Дочь так не может. У этой все каждый день по-новому. Спешилка.… Аж ветерок от нее, когда она мимо… Взрослая уже какая.… Сколько ж ей сейчас?... Склероз.

***
- Стопочку-то нальешь? Или опять выпрашивать?... Да ведь не лезет так! Что – не заводись! А чего ты душу-то травишь?... Праздник сегодня какой-то.… Не знаю - какой, но должен же быть. Сейчас кажный день праздники…. Не ворчи…. От-тож!…

***
- Твое здоровье…. Ну и ладно, за своё выпью…

***
Теперь тепло внутри и сытно.
- Командир, долго еще ждать нам, как думаешь? Вторые сутки в этой жиже плаваем…. Да, нет, просто ждать я никак не привыкну. Терплю…. Они там над нашими бабами, стариками да детьми глумятся, а мы все ждем подкрепления…. Патронов мало.... Да я б их зубами рвал!..

***
- Я сам, оставь…. Лучше коляску придержи…. Сам, говорю…

***
- Какой день сегодня? А, четверг…. На следующей неделе - пенсия…. Светке отложи немного…. А нам они к чему?
Тогда в шестьдесят первом рубли новые увидел. Маленькие, непривычно. Зато деньгами были! А сейчас?.. Так – фантики…

***
- Кхе… А-хщя! А-хщя!... Что это меня пробрало? Вывези меня. Не надо куртку, одеялом накроешь…. Ну, не ворчи…
…Воздух-то, какой свежий! Всей грудью - больно, а как хочется…. Тогда, после переправы, воздуха не хватало.… Попробуй проплыть в полной амуниции в холодной воде метров пятьдесят, а потом сразу в засидку, да – тихо! Чтоб не звука! Потому, как до немцев метров тридцать. Нас шестеро, а их не менее двадцати…. Засекут – хана нам и операции в целом. Грудь разрывалась, сердце вот-вот выскочит. Дышали за пазухой, давясь слюной…

***

Смотри-ка, осень уже крадется на ощупь. Желтит листву краем, словно пробует силы. Жары уже не будет…
Трубка старая совсем, зауглилась. Почистить надо бы, а то табак не лезет. Табак-то - говно стал. Или сырой, что-ли?..
Хорошо! Чаю б еще….
Чай, Максимыч – старшина наш, заваривал знатный. В передышки между боями, где бы ни были – в степи ли, в лесу, в горах – везде находил какие-то травки, листочки, веточки, а то и корешки копал, все в потайный карман за пазухой прятал. Говаривали, он до войны школьным учителем был, по биологии и ботанике, значит. Оттого-то и знал, где какая травка растет полезная. Чаем нас баловал…. Когда и лечил травками. Где-то под Нарвой схоронили мы его. Так и не нашли потом…

***
Кобель, зараза, опять в мусорный бак залез. Разворошил пакеты, разбросал.… А бабке собирай потом. На свист и не реагирует. Бросить в него нечем, да и не докину. Хоть и третий этаж, а на прямую метров сорок будет…. Раньше гранаты и того дальше, пожалуй, кидывал…. Страшное дело – гранаты. Сначала видишь, как она рвется на куски острые, горячие, а потом только взрыв слышишь…. А вроде – рядом…
Смерть-то она всегда быстрее. Там, где не ждешь, особенно…. А на войне смерть везде. И редко с глазу на глаз, все из подтишка норовит, сука. То пулей шальной, то чахоткой, а то и вообще не знамо чем…. Два раза на ее косу нарывался. Первый раз в сорок первом…. Прошили две пули, обожгли жуткой болью, мордой в землю ткнули, хрипи себе, лежа в мокрых штанах…. Хорошо, что в атаку пёрли - санитары следом. Они и вытащили. Повезло тогда: обе пули на вылет прошли. Одна через плечо, под ключицей прямо, а вторая – не буду говорить куда.… Сидеть до сих пор неуютно – куска мяса нет.
Второй раз почти ничего и не помню. Три месяца почти в полном бреду. Как пережил тиф – одному богу известно…


***
Сосед машину новую намывает. Старается. Потрет, потрет, шаг назад и любуется блеском

Читать далее...

 Увлёкшись ритмом, они и не заметили, что раскачали всё вокруг. Море возмутилось волнами, с прибрежных скал посыпались камни, а следом откуда-то сверху рухнула старая сосна. Галька на пляже возмущённо шуршала. Чудо намечалось прийти вместе с бурей, которая уже накатывала в связи с этим в ночном небе с Юго-запада. Тучи набухли грозой. Вот, ещё немного и жахнет!
Мартемьян ускорился в предчуствии Чуда, Глафира, почувствовав это, тоже затрепетала снизу раненой ланью. Ветер, словно ошалев, крутанулся, подняв в смерч мокрые камни, взмыл вверх, набирая силу… Туча встретила его утробным рыком, вспучилась ещё больше и… рванула пучком молний. Отрыжка громом была ужасна! Мартемьян, оглушенный, изогнулся в предверии Чуда, Глафира мощным толчком ударила навстречу ему и чуть не лопнула от напряжения. Хорошо, что глаза держала руками…. Ищи потом их по всему пляжу. Мартемьян замер, ощущая пульсацию Чуда внутри себя и… содрогнулся с криком, выпустив Его навстречу Глафириному…. Горы вздрогнули от этого крика, туча поперхнулась громом. Море откатило, на всякий случай, метров на десять и скрутилось в тугую волну…. Возвращаться сразу опасалось.
Глафиру наполовину вогнало в гальку, она охнула и, почти теряя сознание, сообразила оплести Мартемьяна ногами. Ударная волна Чуда чуть не снесла того в небо. Вот, что значит сразу всё продумать: толстые стальные тросы, обхватывающие тело Мартемьяна морскими узлами и такими же узлами опутывающие два соседних пирса, не позволили ему взлететь. Захват Глафиры был не менее надёжным...
Несколько минут, в дрожащем экстазе, влюблённые впитывали энергию Чуда, пока оба, обессиленные, не притихли в сладкой истоме. Ливень пытался остудить разгорячённые тела, шипел паром на спине Мартемьяна, скатывался кипятком по плечам Глафиры…
Тучи, вздохнув, поспешили к горизонту, всё ещё брызгая возмущённо молниями, но уже слабыми и тонкими, ворчали утробно раскатами грома. Море постепенно укладывало слоями свои волны. Горы, оправившись, возвращались в дрёму…
Через час уже ничто не напоминало о катаклизме. И только мерное дыхание влюблённых из глубокой воронки посреди пляжа вальяжно смешивалось с холодным туманом…

* * *

- Что это было, мама?
- Спи, сынок, спи, не бойся. Так бывает…
- А где бабушка с дедушкой?
- Они пошли к морю…. Погулять перед сном.

 

- Так, почему никто не слушает? – Надежда Николаевна, учительница нашего – 2-го «В» класса, строго постучала указкой по столу, - кто там подвывает?
- Саша Харчевников… - произнесла Света, почему-то, чуть не плача.
- А где он?
- Здесь - под партой…
Всё внимание класса переключилось на третью парту у окна.
- Саша, что ты там делаешь? Вылезь сейчас же!
- Он… Он застрял… - Светкины губы тряслись, она уже готова была расплакаться.
- Где застрял? Как застрял?
- В парте… - весь класс с хохотом зашлёпал крышками и ринулся к месту происшествия. Сашка - крупный молчаливый мальчик, особенно ни с кем не «водившийся», находился в очень неловком положении. Полулёжа на сиденье, просунув голову между самим сиденьем и спинкой, он тихонько подвывал и неловко пытался освободиться. Ни туда, ни сюда.
- Как ты туда попал, Саша? Зачем ты туда залез?
- Он… Он… за ластиком.… За своим… - Светка, вся красная, почти заикалась. Класс хохотал, а Сашка тихо подвывал. То ли от обиды, то ли от боли…
Только к концу урока, с помощью сторожа школы, который с трудом оттянул спинку, Надежда Николаевна, придерживая краснющие Сашкины уши, аккуратно освободила незадачливого пленника. Вид у него был расстерянный и счастливый одновременно. Уши мальчишки, явившиеся причиной заточения, ярко пылали.
- Иди, умойся, Саша. А все – по местам. Продолжим урок…
- Надежда Николаевна, а можно я его провожу… - Светка умоляюще посмотрела на учительницу.
- Конечно, Света, проводи… - с некоторым недоумением разрешила она. Светка выпорхнула вслед за Сашкой под смешки и хихикания одноклассников.

Сашка стоял в коридоре и, морщась, тёр руками свои злополучные уши. Увидев Светку, подбежавшую к нему, потупился.
- Больно, Саш?..
- Да не-е… - мальчишка пытался увернуться от её заботливого взгляда.
- Бедненький… - Светка хотела погладить его по голове.
- Да хватит тебе!… На вот, возьми свой… платок, - в протянутой руке его был белый батистовый платочек с кружавчиками и шелковой вышивкой по уголкам.
- Спасибо…
- Не роняй больше.… А то пацаны меня засмеют…
Светка хотела что-то сказать в ответ обидное. Но почему-то, подавшись к нему в порыве, неуклюже чмокнула в нос.
- Пусть смеются. Они все дураки!

 

Небо режут следы самолётов на доли
Неравные доли,
Землю делят дороги на рваные части
Случайные части,
А заборы отчертят свободу от боли
Неистовой боли,
Сети в воду - на клетки делящие снасти
Коварные снасти.

На бегу мы природу саму сортируем,
На свалках пируем,
Лихо правим всё то, что однажды досталось -
Никчёмная жалость
Невдомёк – у самих же себя и воруем -
Сегодня жируем,
Нам плевать, что на завтра всего-то осталась
Лишь малая малость…

 

 И тихо курю взадых…
Я песню вскладчину с кем-то извне
Крою и пою для тех, кто в живых,
Для тех, кто со мной - на дне.

И тихо курю взадых…
Я рифмы на ощупь - они больней
Те рифмы – окурки стихов былых
Не этого света. Теней.

И тихо курю взадых…
А спичка последняя тает в огне
Зачем я огня последний штрих
Размениваю на «нет»?

И тихо курю взадых…
Ну, здравствуйте Ангелы! Вы ко мне?
Оставьте нас с болью одних,
Нам есть что-то тет-а-тет.

 

 А бывает ли дорога в одну сторону?
Пожалуй. Когда нет смысла возвращаться назад. Когда твоё прошлое, перечёркнутое большим черным крестом, остаётся там – позади. Нет, не крестом…. Оно замалёвано толстой кистью. Небрежно, но тщательно, густыми мазками и толстым слоем. Плотно-плотно, чтобы прошлое не прорвалось в настоящее и в будущее. Так грозовые тучи неумолимо, с жадным и страшным упорством пожирают небо. Последние лучи солнца, судорожно вздрогнув, гаснут…

- Ты уходишь…
- Да, ухожу.
- И тебе нечего сказать?
- Нечего.
- Ты пожалеешь…
- Я? Уже нет.
- Это попытка обмануть меня и себя…
- Ты обманула меня, а теперь обманываешь себя.
- Я не хотела, Олег, выслушай меня…
- Опять обманываешь.
- Ты же не хочешь меня услышать и понять…
- Мне уже всё понятно.
- Ты жесток, Олег!
- Я безразличен.
- Ну и чёрт с тобой!
- Да лучше он…

…Они кричали звёзде. Кричали её звезде: «Привет!!!». Выбрали её звезду в ночи и кричали ей «Привет!!!». Почти охрипли, и потому долгий поцелуй не получался – кашляли…

*
Беспроигрышно.
Только вперёд.
В зеркала заднего вида смотреть не хочется - там осталось вчера. Впереди иначе. Там не будет тебя и боли.
Двенадцать лет спустя я возвращаюсь обратно. Но…. Тогда всё было по-другому. Всё по-другому. Тогда я был молод и горяч. Я ехал автостопом в Большой город испытывать свою судьбу. После внезапной смерти отца от инфаркта вслед за ним тихо ушла и мать. Кроме их могил на кладбище и старого, пустого и холодного дома с заколоченными крест-накрест окнами, меня там больше ничего не держало…
Я теперь стал другим - сильным, богатым, успешным. И только сейчас вдруг нашел время вернуться к могилкам стариков и когда-то родному дому. А бизнес подождёт. Плевать! Я еду домой…

Очередной пост ГАИ, в отличие от других - сонных и безразличных, встретил мою машину полосатым жезлом.
- Старший сержант Потапов. Ваши документы, пожалуйста…
- Пожалуйста.
- Всё в порядке, Олег Леонидович?
- В порядке? У меня? Ну, да, можно и так выразиться…
- Будьте внимательны: впереди на дороге возможен туман. Счастливого пути.
- Спасибо, сержант.
- Старший сержант.
- Что? Простите…
- Старший сержант я.
- Да?… Действительно - старший сержант. Извините.
Дорогу расширили, перекрыли новым асфальтом; отличная разметка, аккуратные обочины. Всё меняется с годами, но пейзаж средней полосы России всегда однообразен. Поля, посадки, поля, посадки…. Однако многочисленные кафешки, заправки и стоянки, появившиеся в последние годы вдоль дорог, теперь явно оживляют скудные впечатления путников.
Одометр показывает почти шестьсот отмотанных километров. При всей моей любви к «Любэ» больше слушать их не могу, а другого ничего в бардачке не нашлось. Приёмник сдох часа три назад и здесь, в степях, лишь шипит. Пора передохнуть перекусить чего, да и прикупить пару новых кассет. Проехав ещё немного, сворачиваю к ближайшему кафе. С дороги щитовой домик казался менее пыльным и блёклым. Ах да, с дороги видна зелёная крыша с крупной, яркой рекламной надписью, она и привлекает внимание. Моют её, что ли?.. Прохрустев щебёнкой на неровном асфальте, выворачиваю машину ближе к входу в кафе и с удовольствием глушу мотор. Тишина снаружи врывается в салон и мне это нравится. Усталость скатывается куда-то вниз, в ноги и я с благодарностью её отпускаю. Над козырьком входа небольшой и блёклый рекламный щит с названием кафе: «Карина». Тонко кольнула мысль: имя Карина всё чаще встречается мне в последнее время. Рядом с названием неплохо прорисованная чашечка кофе на блюдце с лиловыми цветочками. Кажется, я ощутил запах кофе…

- Олег, Каринка всегда мне жутко завидовала…
- И желала твоей смерти!
- Перестань!
- Я не начинал разговор.
- Ты уходишь из своего дома…
- Ия, дом там, где тебя ждут.
- Я всегда тебя жду…
- Ждала.
- Может, мне уйти?..
- Тебе некуда идти.
- А тебе?..
- Тебя это не касается.
- По-твоему, получается, что я гоню тебя…
- Нет. Я сам себя гоню.
- Олег, ты же всё понимаешь…
- Что - всё?
- Я не хотела, чтобы так…
- Хотела Ия, хотела.
- Прости меня, я…
- Пока не могу.
- Пока?.. А позже?
- Вряд ли.

… Его всегда поражало, как легко и даже красиво она управлялась с палочками. Роллы кораллами переливались на белом блюде. Вино закатом лучилось в высоких бокалах. Он читал ей Хайяма, она переставала жевать и впитывала стихи своими черными, бездонными глазами…

*

А бывает ли дорога в

Читать далее...

- Граждане, товарищи, господа! Ну, Вы и уроды-ы!
- Доползи до зеркала, кикимора!
- То, что я вижу... это просто кошмар какой-то...
- Ваши очки в "оливье" Настасьяпална.
- Спсибогриша...
- Я не Гриша
- А я не Настасьяпална
- Это Вы Палсанычу расскажите
- А где Палсанч?
- Подо мной. Выньте его. Он храпит...
- Я пшолдомой...
- Народ! Так у кого сёня деньрожденья-то? За именинника!
- Виват... Хр-р-р-р...
- Машенька, не ругайся... я уже иду... аллё... Машенька, забери меня отсюда...
- На посошок!!! Хр-р-р-р-р...
- Да пошли вы все на...
- Да, нам пора, Костик. Вылезай и пошли...
- На посошок!!! Хр-р-р-р-р...
Утром следующего дня всё было иначе. Но это уже совсем другая история...

 

 - Песня, увы, не сложилась, Наташа...
- А шо я буду петь на днюхе у Киркорова?
- Ну... может что-нибудь старенькое справишь?
- ЗдрасстеяВашатётя! Примадонна будет в новых сапожках, а я со старой песенкой?!! Расшибитесь, но новую песню дайте! Уволю нах!..
- Ё-моё, Петрович, чо делать-то будем?
- М-да... С Николаевым было проще. Пара стаканчиков водовки, и песня в кармане. А этот Маугли только и знает боевые кличи не в рифму...
- Может по сайтам порыскать? Какое-никакое стихо на музыку положим и...
- Да не впервой нам. Тащи ноутбук. Знаю я один сайтик литературный. Там стихов меряно-не-меряно. И есть неплохие...

 

 - Опять гнилое, сэр. В этом замке по моему все яблоки гнилые.
- Не мудрено, Ватсон: замку уже два с половиной века!
- Холмс, яблоки столько не живут!
- Это элементарно, Ватсон! Яблоки слеплены из мелких опилок местной ольхи вперемежку с гусиным помётом, единственным помётом домашних птиц, имеющий в своём составе казеин - природный клей, и раскрашены свекольным и морковным соком. Вся органика просто не может так долго быть свежей.
- О! Вы поняли это с помощью дедукции, сэр?
- Нет, Ватсон. По запаху. А Вы простодушно на зуб скорее пробовать!
- Тьфу! Тьфу!...
- Нельзя наплевательски относиться к истории, биологии и химии, доктор.

 

- А трубочку выкурить успею?
- Даже не одну, сэр. Но каждая затяжка дыма будет сокращать время, отведённое Вам, потому я...
- Оставьте, доктор... Ваш прогноз ничего не меняет. Я прожил свою бурную жизнь. Я всю её планировал по минутам и спешил, спешил жить... Неужели Вы считаете, что теперь я начну экономить жалкий остаток своей жизни?
- Но, сэр...
- Лучше плесните брэнди в бокалы, доктор. Нужно эту новость обмыть, что ли...


Хоронили доктора Воуткинса под дождём. Погода оплакивала скоропостижную и внезапную для всех смерть этого доброго человека .


- Прощайте, доктор Воуткинс. Тех двух лет, подаренных мне Господом после Вашего прогноза моей близящейся смерти, мне показалось недостаточно. Я ещё задержусь здесь, с Его и Вашего позволения. Поклонитесь от меня Господу, - сэр Бруггс пыхнул густо ароматным дымом из своей любимой Голландки, сощурился...
- Пусть земля Вам будет пухом, док. Спасибо Вам... за всё.

 

- Когда ты в последний раз брился?
- О! Я же не спрашиваю тебя: "Когда ты последний раз делала педикюр? Моя щетина - когда хочу, тогда и брею!
- Просто, по-пьяне тебе некогда, а с похмелья ты боишься на себя в зеркало глянуть!
- Да что бы ты понимала-а...
- А что тут понимать? У тебя очередной запой!
- Да!.. То есть нет!..
- Совести у тебя нет!
- Ты уж определись, милая, что тебе опять не так: борода моя или совесть?
- Да ни то, ни другое!
- Запуталась... А мне каково?.. От тож...

http://www.litclub.net/society/thread.id-665.page-23.xml

- Простите, я дверью не ошибся?
- Глупости. Здесь нет других дверей.
- Право... Простите, я не помешал?
- Замечательно! Сначала мешает, а потом спрашивает! Сначала вламывается, а потом просит прощения! Ну, что за люди, а?!!
- Так пиццу заказывали?
- Кто? Я?
- Не знаю. Я принес пиццу по адресу...
- Хрень какая! У меня нет никакого адреса. И пиццу я не заказывал.
- Так это Вы звонили в "Горячую пищу"?
- Дурдом! У меня вообще нет телефона!
- Так куда я попал-то?
- Это уже неважно. Вы сейчас удивитесь, когда услышите, куда я Вас пошлю!..
- Нет, нет, не стоит. Я и сам пойду...
- Он ещё и мысли читает!!! Что за дела?
Дверь закрылась, шаги удалились с удивительной быстротой.
- Люсь! Вылазь! Не муж это был. Пиццу приносили...

http://www.litclub.net/society/thread.id-665.page-23.xml

- Привет, я тут кое-кого ищу...
- Родственника?
- Да у нас, обычно, родственников и ищут...
- Нет, мне бы Леночку из процедурного...
- А-а... Присядьте. Она скоро освободится. Поклонник?
- В смысле?.. Нет, мы познакомились с ней в интернете. Вот, договорились, что я встречу её с работы. Она на операции?
- Ну... да. Можно и так сказать.
- Хорошо у Вас тут. Тихо так. Уютненько.
- Ага. Наконец-то Власти про морги вспомнили... Леночка! Оставь ты этого самоубивца! Не убежит до завтра! Тут к тебе поклонник!

http://www.litclub.net/society/thread.id-665.page-23.xml

- Привет тебе, дружище! Привет тебе от Сенечки.
- Ну, здравствуй, мил человек. Проходи, коль с приветом от товарища пришёл, да на нас не косо смотришь. Присядь, закуси, только не чавкай - не любим мы этого.
- Спасибо за хлеб-соль. Я водочки налью?
- Ну, налей. И мне плесни в стаканчик, отчего не выпить с хорошим человеком. Выпьем за здоровье Сенечки нашего. Пусть ему там терпится без особых проблем.
- Дай Бог ему...
- Верующий?
- Не то, чтобы очень, но иногда жизнь заставляет.
- Значит, Сенечка привет передал?
- Угу... Сказал, Сивому отдать... Лично в руки чтобы.
- Ну, так и передай.
- Не ты ли Сивый, батя?
- А ты спроси.
- Так и спрашиваю...
- Отвечаю. Я и есть - Сивый. Гони привет от Сенечки.
- При свидетелях?
- Свидетели у следователя на допросе, а тут все товарищи, понимаешь ли. Одно дело делаем, потому и товарищи...
- Нет, что-то не то. Надо как-то всё переиграть... Они должны его сразу заподозрить в том, что он из МУРа...
- Думаешь? Ну тогда пиши: "Есть подозрение, мил человек, что ты - стукачок"
- Это кто сказал?
- Сивый.
- Не нравится мне его кликуха... Может, Горбатый?
- Почему Горбатый?
- Потому, что он и был горбатым.
- Интересно, интересно... А почему бы и нет? Тогда всё будет немножечко иначе... Давай сначала эту же сцену пропишем.