ВОСЬМАЯ ГЛАВА. ГЕЙ-КЛУБ.

По дороге в гей-клуб Игорь флиртовал с водителем попутки. Сыпал пошлыми шутками, метал колкими намеками, одаривал нелепыми комплиментами.

- Как ты мне нравишься. Какой у тебя член? Наверное, сантиметров двадцать? Или больше? А что, если мы с тобой встретимся…

Водитель не знал, как реагировать на провокации Игоря. Не врубался шутка это или конкретное предложение.

Я, кстати, тоже не понимал. И смеялся как сумасшедший. Хохотал над любой глупостью, которую выкидывал разыгравшийся вконец Игорь. Дима же, с которым я сидел на заднем сидении, не реагировал ни на шутки, ни на смех. Он тупо смотрел в боковое окно на утопающую в огнях ночную Москву. Надо признать, ночная Москва безумно красива. Но сейчас мне не до этого. По мозгам ударила Текила. И мне всё было по барабану. Карабейников перестал докапываться до таксиста только когда мы прибыли на место. Рассчитался. Дал больше положенного, за что водитель даже поклонился. Мы вышли из машины. Двери – хлоп, хлоп, хлоп!

Огни ночного клуба освещали нам дорогу.

Если честно, не люблю ночные клубы. Одно время, лет семь назад я работал ведущим, режиссером клубных вечеринок в родном сибирском городе. Представляете, пипл веселится, кайфует, отрывается, а ты работаешь, выслушиваешь пьяный бред, предлагаешь играть в дурацкие игры? Ты, типа, массовик-затейник. Иногда тебя посылают «нахер». А иной раз дальше и грубее. Для меня страшнее всего пьяные женщины. Пьяная женщина – это вершина ужаса. Из нее лезет бред, пошлость, похоть. Полный набор грехов. Помесь ругательств и блевотины. Ты работаешь с такой аудиторией.

Когда приходит время, ты объявляешь мужской стриптиз и ретируешься. А пьяные девушки орут, пищат от восторга, писают кипятком. Выходят два широкоплечих стриптизера и полчаса зажигают толпу. Ты же эти тридцать минут отдыхаешь в укромном уголке от громкой музыки и пьяных воплей, пьешь чай и готовишься к следующему номеру.

Вот в таких условиях я и проработал полгода. За одну ночь, правда, мне очень прилично платили. Но это были адские деньги, адские ночи. Ночи, которые я не забуду никогда. С тех пор я убежден на сто процентов, ночной клуб – это предбанник Сатаны.

Хотя сейчас, насколько я понимаю, всё изменилось. Уже нет никаких ведущих, никаких номеров и представлений. Каждый дрочит как хочет. Все просто отдыхают по-полной. Кто-то зажигает на танцполе, кто-то тупо бухает, кто-то фальшивит в караоке, кто-то трахается в сортире.

Мы вошли в ночной клуб. Карабейников заплатил за троих. Нам показали дорогу, на что Игорь ответил:

- Спасибо. Бывали. Знаем.

Мы вошли в зал. Музыка накрыла и оглушила меня. В разноцветном свете играющих огней танцевали девчонки и пацаны. Карабейников повел нас сквозь танцующую толпу. Я спросил:

- Куда мы?

Но даже себя не услышал. Децибелы били по моим параметрам. С ума сойти! Как люди находятся тут? Бедные их ушки!

Мы оказались в более-менее тихом помещении. Здесь больше света, кресла и столики. А на небольшой сцене стояла косолапая вислозадая девушка и читала надписи на электронном экране. Она пыталась петь. Это был караоке-бар.

- Не на-до, ми-лый мой, не на-до,
Сыта я вдо-воль сладким я-я-адом… - складно говорила она песню.

Я увидел в углу целующихся мужчин. Вопросительно посмотрел на Игоря. Игорь улыбнулся, пожал плечами и сказал:

- Свободная страна.
- Свободная Москва, - поправил его я.
- Моя Москва, вернее, наша Москва, - обвел он руками заполненный зал.

Мы сели за свободный столик. Игорь заказал Текилы и хлопнул меня по плечу:

- Ты забыл, Коля?

Я на секунду задумался, о чем я забыл, а потом - улыбнулся. Игорь взмахнул рукой и сказал:

- Вот именно. Улыбайся.

Я устал улыбаться. Как дурак улыбаюсь вторую неделю. Два мужика в углу продолжали облизывать друг друга. Неподалеку от нас сидели две девушки. Одна трогала другую между ног. Обе красные. Я подумал, они от смущения или от возбуждения красные?

Когда нам принесли шесть рюмок Текилы, я тут же выпил одну. Через тридцать секунд другую, и вечернее настроение ко мне вернулось. Вернулось с новой силой. И я улыбался, и мне было хорошо. И Мир, даже этот клубный дьявольский Мир мне казался приемлемым. Сначала хотел сказать ПРЕКРАСНЫМ. Нет, не прекрасным. Просто ПРИЕМЛЕМЫМ. Меня устраивало это адово действо при условии наличия Текилы. Надо сказать, что Текила – хороший напиток. Он отлично ударяет по мозгам. И голова после него болит гораздо меньше, чем после водки. СМИРЕНИЕ приходит с алкоголем. Хотя и это тоже временно. Потому что после передозировки алкоголем СМИРЕНИЕ сменяется ЗЛОСТЬЮ, ГНЕВОМ, АГРЕССИЕЙ.

Песня, которую исполняла косолапая девушка, наконец-то закончилась. Игорь встал, попросил у нее микрофон, подошел к ди-джею - бармену караоке-бара, заказал песню и вальяжно вышел на сцену. Он широко

Читать далее...

СЕДЬМАЯ ГЛАВА. ДНЮХА!

Я зашёл в кабинет. А там сидит Алла Пугачева. Я растерялся. Стою, не знаю, что делать. Игорь представляет меня:

- Николай Степанков - лучший сценарист города Москвы. Лауреат всевозможных премий. Заслуженный драматург России.

Я смутился и покраснел.

Игорь спросил меня:

- Ну как? Похож?
- Кто? - спрашиваю я.

Игорь показал рукой на Пугачеву.

- Серёжа Харламов - пародист. На сегодня лучший двойник Аллы Борисовны. Знакомься.

Я засмеялся. Блин! А я уже думал! Иногда ведь смотришь на звезд по телику, они выглядят совсем иначе, нежели в реальности. Камера делает человека совершенно другим. Она его красит или уродует. Она его делает толще или худее. Она его любит или терпеть не может. Видеокамера тоже имеет душу. Если человек, например, её ненавидит, то она отвечает взаимностью. И картинка получается неудачной.

Игорь приобнял пародию на Аллу Борисовну и сказал ей:

- Серёжа, спеши, спеши. Переодевайся. Всё прекрасно. Костюм отличный. Грим супер. Звони завтра Ирине, будем тебя заявлять, - он широко улыбнулся, - всё еще только начинается.

Серёжа встал, кокетливо помахал мне пальчиками и вышел. Гомосек - подумал я.

Игорь выскочил вслед за пародистом.

Я огляделся. В кабинете всё как всегда. Стол завален бумагами. Рачок в аквариуме гоняет плоскомордых ящеров. Огромный, внушающий уважение, бордовый сейф стоит на месте.

Я сел на диван из чёрной кожи. Игорь зашел в кабинет и спросил:

- Ну что?
- Что?
- Как дела? Что сделал?
- Несколько сцен набросал для фестиваля.
- Отлично. Брось мне на компьютер. Я посмотрю.
- Я уже отправил три часа назад, по электронной почте. А ты прочитал сцены, которые я отправлял в прошлый раз?
- Прочитал.
- Ну как? – полюбопытствовал я.

Карабейников подошел к аквариуму, покормил живыми червяками из стеклянной баночки ящеров и рака. Потом повернулся ко мне и спросил:

- Что ты говоришь?
- Я говорю…

Игорь меня перебивает:

- Улыбайся, Коля, улыбайся! Если ты думаешь, что, будучи серьезным, ты умнее выглядишь, то глубоко заблуждаешься.

Я через силу улыбнулся.

- Вот! – сказал Игорь, - умеешь ведь. И как тебе пародист Серёжа?

Я пожал плечами:

- Нормально.
- Что значит - нормально?! Он прекрасен.
- Гомосексуалист?
- И не скрывает этого.
- Заметно, - сказал я.
- Щас. Я быстро.

Игорь вышел из кабинета.

И пропал на два часа. Оказывается, он опять уехал на какие-то переговоры. Блин! Когда мы уже будем работать?

На этот раз я взял с собой ноутбук. Открыл, включил, поставил себе на колени, попытался сосредоточиться на работе. Сценарий, только сценарий!

Напишу еще несколько сцен - подумал я. В это время в кабинет заходит Олег. На нем новая стильная сиреневая футболочка и короткие шорты, из-под которых торчат худенькие ножки. Он поздоровался со мной, спросил:

- Как жизнь?
- Хорошо, - отвечаю я.
- Почему – не отлично?
- Потому что хорошо.
- Ясно, - спокойно говорит он и садится за компьютер Игоря, - ясно то, что ничего не ясно.

Олег стал что-то искать на компьютере, щелкать по клавиатуре, цокать языком. Иногда он с улыбкой произносил что-то типа:

- Вот он! Ой какой сладенький!

Сейчас я буду писать сценарий! Важно начать. Начнешь, потом само собой всё пойдет. Слово рождает слово. По любому нужно сосредоточиться. Сценарий, сценарий, еще раз сценарий!

- Прелестно! Вот он! Хорошенький! Вот он какой! – с улыбкой комментировал увиденное на экране Олег.

Потом он оторвался от экрана и серьезно спросил:

- Чай будешь, Коля?
- Буду. Зеленый.

Олег встал со вздохом, будто не ожидал такого ответа.

- А булочку?
- Булочку не буду. Я поправляюсь с булочек.

На выходе Олег кинул:

- Ясно. Толстеешь, значит.

Он исчез. Я пытаюсь сосредоточиться на работе.

Дверь осталась открытой. Олег ходил в соседнем кабинете, в монтажной Витька минут пять. Я слышал, как бурно закипает чайник, как хлопает холодильник, как Олег спрашивает что-то у Витька. А Витек что-то отвечает. Что – я разобрать не мог. Сценарий, сценарий…

Какая-то лихая взъерошенная тетка влетает в открытую дверь, кладет бумаги на стол и громко говорит:

- А где Игорь Николаевич?
- Скоро будет, - отвечаю я.
- Ему почта, - говорит тетя и исчезает.
- Хорошо, - говорю я вслед.

В кабинете после её налёта осталась слащавая вонь дешевых духов вперемежку с запахом пота. Меня передернуло. Но я снова уткнулся в экран ноутбука.

Олег вошел в кабинет, подал мне чай. Сам со своей кружкой и бутербродом с красной рыбой сел за компьютер Игоря.

Я сделал глоток. Блин! Чай оказался чёрный. Мерзкий пакетированный чёрный чай.

Не стесняясь, я говорю Олегу:

- Я просил зеленый чай.

Олег развел руками, улыбнулся и ответил:

- Ну, прости. Пей, какой есть. Я не нашел зеленого. Купим. Завтра.

Я вздыхаю, хлебаю черный чай, морщусь. Олег продолжает:

- Зеленого просто нет. У нас никто не пьет зеленый.
- Зря. Зеленый чай очень полезен.
- Чем? – спрашивает меня Олег, а сам Читать далее...

ИЗ ДНЕВНИКОВ АЛИСЫ:

…Как он сегодня доехал до дома, мне неизвестно. Как дошёл до рынка и купил у бабушек молока в пластиковой бутылке, вообще загадка. Донес до квартиры только половину. Вся одежда в молоке. Еле держится на ногах.

Алиса, я люблю тебя, Алиса прости, Алиса, ты моя лучшая женщина, а я Твой мужчина. Всё прекрасно.
Я ночь не спала. Нервничала. Его телефон не отвечал. Подзарядка осталась дома.

Спросила, писали сценарий? Нет, оказывается, придумывали название. Молодцы! Гении!
А Карабейников прочитал то, что ты ему высылал? Нет. Чем вы тогда всю ночь занимались? Мне Игорь про свою жизнь рассказывал. Ты обещал не пить. Я не мог не пить. Тебе в рот насильно заливали? Нет. А писать сценарий вы будете? Будем. Когда?

Коля сейчас поспит три часа и сядет писать сценарий. Я в бешенстве.

Еле сдержалась, чтобы не сорваться на крик.

Фотография наша в ящике стола у Карабейнкова. Алкогольный бред. Нет сил.
Пьяный Степанков раздражает. Откуда она там могла взяться? Мы как затворники эти полгода существовали. Нас никто не мог сфотографировать.
Дурацкий вопрос Степанкова. Вдруг Игорь из ФСБ? Ага. Очень весело. Измученный кокаином гомосексуалист непременно разведчик.

Наверное, тоже пойду спать. Ничего пока не понимаю. И ни о чем не хочется думать…

ШЕСТАЯ ГЛАВА. ДЛИННЫМ КОРИДОРОМ.

Я приехал на очередную встречу с Карабейниковым. Для меня сделали пропуск на студию. Хотя студией три небольших кабинета с темнушкой назвать трудно. Но юридически ведь это студия?

Студия «New Lain first Blue Studio», которая находится на восьмом этаже девятиэтажного здания бывшего советского НИИ имени Филиппа Филлиповича Преображенского. В одном кабинете монтирует фильмы и всяческую рекламу Витёк. В другом сидит Ирина – девушка с большой грудью и толстыми губами. Там же еще пара-тройка человек. В том числе, второй режиссёр Роман Ермошин. Невысокого роста, широкоплечий мужчина сорока лет, с чёрными кудрями. Он мне регулярно на протяжении трех месяцев названил и задавал один и тот же вопрос:

- Сценарий готов?

Мелькали перед моими глазами и другие люди. Одна из них, пробегая мимо, сунула мне на подпись договор. И я, как часто бывает в России, на ходу, вслепую, не познакомившись, не прочитав толком, подписал. Второй, двадцатипятилетний парень с длинными немытыми волосами. Чем он занимался на студии, я так и не понял. Что-то вроде ассистента режиссёра.

В лучшем кабинете сидел Игорь Карабейников - персона номер ОДИН, который ничего не читал из того, что я писал дома. Будь то синопсис, сюжетник, сцены. Он изначально был убежден в том, что вместе мы напишем гораздо лучше. Вернее, как вместе? Под его бдительным руководством.

Для меня же, главной задачей оставалось - поскорее закончить проект и получить свои денежки. Ах вы деньги, деньги, деньги, рублики… Поэтому дома на днях я впахивал как бобик, сделал новую схему отношений, новые характеристики персонажей, опять набросал начало сценария и несколько сцен. Ведь в этом процессе самое главное начать. Как начнешь, так и будет. Хорошо начнешь – хороший сценарий получится. С натяжкой начнешь – твои проблемы, твой геморрой. Литературную землю перед написанием сценария важно вспахать, удобрить, потом грамотно засеять. Далее регулярные прополки, поливки, борьба с грызунами и паразитами. А потом можно и собирать урожай. Собирать урожай самое приятное и, по сути, самое легкое. То есть, к чему я веду. Написать сценарий легко. Дойти до написания – гигантский труд.

Я поднялся в тесном лифте на восьмой этаж. Вышел, иду по не ремонтированному с советских времен коридору, и у меня вдруг возникает ощущение, что меня там, в конце коридора ждут. Мне там рады. Я там нужен. Какое потрясающее ощущение! Ощущение собственной нужности, социальной востребованности. Оно так необходимо человеку ТВОРЧЕСКОМУ, по сути ОДИНОКОМУ. Любой человек немного ОДИНОК, каждый из нас по-своему ОДИНОЧКА.

Так вот. Иду я по коридору. А мне сегодня исполнилось ни много, ни мало тридцать три. Тридцать три года! Возраст Христа! С ума сойти! Михаил Юрьевич Лермонтов погиб годы назад. Федор Михайлович Решетников скоропостижно почил. Серёжу Есенина повесили три года назад. А я до сих пор хожу по земле пешком. Без своего угла, без регулярного дохода. Не написавший нужного людям романа. Два года назад, приехав в Москву, я думал, был уверен, что я драматург. Теперь я знаю, что я ПИСАТЕЛЬ.

Навстречу мне идет монтажер Витёк. Протягивает руку:

- Как дела?
- Зашибись, - бодро отвечаю я.

Я еще полон сил и энергии. У меня еще не затраханы мозги, не засрана душа, не попорчена кровь, не расшатаны нервы. Я не поддался на провокации, остался при своих принципах. Я натуральный натурал, моя жопа цела. Плюс ко всему, у меня есть работа. Я еще думаю о хорошем. Многое могу, на многое способен. И мне на многое глубоко насрать.

- Отличный ответ, - с улыбкой говорит Витёк.

Потом он ткнул пальцем и сказал:

- У тебя коза из носа торчит!

Я схватился за нос, стал шарить пальцами, искать. А он Читать далее...

ПЯТАЯ ГЛАВА. ЧЁРТ ПОБЕРИ!

Выпив, Текилы я забыл про фотографию в ящике стола.

Мы в эту ночь бухали. Бухали долго. Начали с бутылки Текилы. Потом Витёк сбегал еще. Потом еще. Всю ночь говорили об искусстве, о творчестве, о режиссуре, о режиссерах. Вернее, больше говорил Игорь, а я, открыв рот, слушал.

Подробно рассказав очередную историю своего успеха, Игорь разливал по рюмкам Текилу, обнимал меня и кричал:

- Я так не креативил с института! Ты лучший, Коля! Ты меня возбуждаешь… к жизни.
- К чему - возбуждаю? - подыгрывал я.

Мы креативили. Хотя креатива в нашей пьянке было ни на грош. Выпив очередную порцию, Игорь лез целоваться в губы. Он касался моего рта влажными губами, я отстранялся, отгораживался от него. Какого черта?

- Ты такой классный, Коля! Я давно так не креативил.
- Ты гений, Игорь! - в ответ хвалил я.
- У нас с тобой всё получится.
- Дай Бог!

Дай бог… Дай бог…

- А ты веришь в Бога? - спросил я.
- Обязательно.
- В какого?
- Я православный.

Я налил очередную порцию Текилы и сказал:

- Ты лучший, Игорь. Я очень рад, что познакомился с таким режиссером, как ты. Очень рад, что Володя Дроздов свел нас вместе.

Он снова тянул ко мне свои влажные губы. Я же поднимал рюмку и заслонялся ей:

- Выпьем. Выпьем за дружбу.

Игорь поддерживал, поднимал свою рюмку и говорил:

- О-о! Дружба между мужчинами – это вершина. Это лучшее, что возможно в этом мире. Это самая потрясающая вещь не земле.

Я зачем-то спросил:

- А у тебя есть жена, Игорь?

Он поставил рюмку на стол, изменился в лице и скорбно сказал:

- Да, у меня есть жена. Жанна. Она такая красива-ая… Ты не представляешь, Коля.

Мне понравилась его фраза про красивую жену. Я вспомнил про свою Алису.

- Почему? Представляю, - улыбнулся я.

Я подумал. Может, я ошибаюсь? Может быть, он никакой не голубой, а просто чуточку манерный, чуточку модный, в ногу со временем. Так ведь сейчас принято – мужчины часто кокетничают. Здесь – в Москве.

- Расскажи мне о Жанне.
- Жанна меня любит, - он склонился над мусорной корзиной, громко шваркнул носом и смачно сплюнул соплей, - Жанна очень хорошая. Она… Это я поднял ее из грязи. Я. Сделал из неё человека.
- В смысле?
- Я её всему научил. И она сейчас работает исполнительным продюсером в одной из лучших кинокомпаний Москвы. Востребована. Жанна - моя школа, - хихикнул Игорь, - Иногда даже зарабатывает больше, чем я.

Я улыбнулся, прищурил глаза. Игорь утвердительно закивал головой:

- Да-да-а. Правда. Она такая красивая, Колёк, - на секунду замолчал, потом добавил, - Вчера звонит мне в час ночи, не может выбраться с Мосфильма. Я говорю, бери такси. Она хохочет, зараза. Выпила, говорит, вина. Наверное, завела себя любовника на стороне. Но и это проходит. Скорей бы она ушла от меня.

Он посмотрел мне в глаза. Я не знал, что сказать, пожал плечами.

Игорь взял меня за руку и сказал:

- Ты знаешь, Степанков, у меня член двадцать четыре сантиметра.

Я растерялся, криво улыбнулся и ответил:

- Не знаю.
- Так вот. Знай, - отпустил он мою руку.
- Ты гордишься этим? – спросил я.
- Безусловно. Двадцать четыре сантиметра - это величина. Правда же?
- Зачем тогда Жанна любовника на стороне ищет? Ну… То есть…

Он икнул, крякнул и сказал:

- Для разнообразия. В этой жизни всегда хочется разнообразия, - он на секунду задумался, потом продолжил, - Пускай, я ей не запрещаю. Пусть ищет. Пусть трахается. Пусть берет от жизни всё. Я её не ревную.
- Ну да. Чужая жена всегда лучше.

Игорь почесал нос и спросил:

- Почему? Что ты имеешь в виду?
- Есть такая пословица. Чужая жена всегда лучше.

Карабейников задумался, потом сказал:

- Хорошо креативим.

Я пожал плечами, осторожно спросил:

- А мы - креативим?
- А как же? Что мы, по-твоему, делаем? Мы дополняем друг друга…
- По-моему мы просто бухаем.
- Ну, это по-твоему.

Игорь снова стал наливать. Я взял рюмку, торжественно встал и сказал:

- Ну что ж… Выпьем. Выпьем за двадцать четыре сантиметра. У меня семнадцать, - засмеялся я.
- А у меня двадцать четыре, - с гордостью сказал Карабейников и тоже встал.

Он выпил и добавил:

- А давай мериться членами?

Я выпил и сказал:

- Нет. Не хочу. Зачем? Всё ясно.

Мы сели.

- Боишься? - спросил Игорь.
- Не боюсь.
- Как ты думаешь, сколько мне лет, Колёк?
- Сколько?

Края его губ опустились, глаза наполнились слезами. Он встал с кресла, отвернулся к окну, плотнее закрыл жалюзи, развернулся ко мне, и опять на его лице сияла улыбка:

- Ты как думаешь – сколько?
- Я думаю, лет тридцать восемь, как Володе Дроздову.

Игорь улыбнулся:

- Не угадал.
- А сколько?

Он сел в кресло, обмазал края рюмки с текилой солью и выпил смакуя.

- Сорок восемь, - поморщился Игорь.

Я удивился:

- Сорок восемь!?
- Сорок восемь. Старенький уже.
- Ни фига! Ты так хорошо сохранился!

Игорь самодовольно улыбнулся. Мы замолчали. Я еще некоторое время думал о том, насколько он молодо выглядит для своих сорока восьми. Как я понимаю, нет Читать далее...

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА. ПЕРВАЯ НОЧЬ.

На следующий вечер я приехал на работу, с ночевой. Девушка с большой грудью и толстыми губами – не то секретарь, не то помощник сказала, что Карабейников с минуты на минуту будет. Я расплылся в улыбке. Ок. Она кокетливо улыбнулась в ответ. Открыла кабинет Карабейникова, предложила мне присесть. Я вошел, сел. Она еще раз улыбнулась, эффектно развернулась, поплыла к выходу, эротично покачивая бедрами. Я проводил её взглядом. Одинокий бизон, сидевший внутри меня, замычал в ожидании случки. Но бизон - животное неразумное. Какая случка? Случки так просто в мире человеков не случаются. Это в прерии можно заскочить на бизониху, оттарабанить её во все дыры «по самые не балуйся», а потом равнодушно щипать травку, отгоняя хвостом мух, и мычать на голую луну.

Сижу на диванчике, вздыхаю, жду Игоря. Думаю - ведь доверили же мне кабинет, оставили одного. Приятно быть в круге доверия.

Я напрягся, пока никого нет, тихо пустил ядовитого шипуна, вышел из застенков души, из экзистенции, решил оглядеться.

Тёмный кабинет Игоря Карабейникова, продюсера, режиссёра и единственного владельца компании «New Lain first Blue Studio» больше походил на жилую комнату человека, который любит и ценит свой беспорядок или точнее сказать - творческий БАРДАК. И в этом БАРДАКЕ всё, как полагается, на своих местах. Да. Именно. Потому что этот БАРДАК для него лучше ПОРЯДКА. Скажем больше, этот БАРДАК при большом желании можно даже назвать ПОРЯДКОМ. Без преувеличений можно назвать ПОРЯДКОМ. Только это БАРДАК. Блин.

Я сидел на огромном черном, до тошноты мягком диване, который стоял в середине комнаты у стены. На стенах облупленные желтые обои. На обоях - фотографии и афиши с автографами знаменитостей. Филипп Бедросович, Лариса Долина, Кристина Орбакайте, Алексей Булдаков, еще ряд персон. В том числе Майкл Джексон. Я даже поднялся с дивана, чтобы поближе разглядеть подпись Майкла Джексона. Видимо, фикция, подделка.

Ближе к окну - черный офисный стол, заваленный бумагами, компьютер. За столом черное кожаное кресло. За креслом огромное окно, завешенное жалюзи поносного цвета. По правую руку от окна коричневый шкаф. За его стеклянными дверцами - тьма кассет различных форматов, пара дипломов, всевозможные сувениры и более трех десятков маленьких плюшевых медвежат. Видимо, подарки – подумал я.

В метре от шкафа большой аквариум с живностью. С первого взгляда, неприятная, надо сказать, живность. Два хвостатых ящера, разгребая перепончатыми лапками воду, тыкаются своими плоскими носами в стекло, смотрят на тебя, будто что-то понимают в жизни. Миниатюрный коричневый рак с гигантской по его размерам клешней притаился на дне среди камней и пускает пузыри, будто маленький компрессор.

Справа от двери – большой бардовый сейф. Надо признаться, всё, кроме сейфа, меня насторожило. Только этот огромный стальной толстопуз говорил о том, что тут сидит человек деловой, и с ним можно иметь дело.

Я прождал на диване три часа. Блин. Листал какие-то книги, журналы, потом опять смотрел на ящеров и маленького рачка. Когда он проснулся, стал слоняться по каменному дну, собирать на дне какие-то крошечки, кушать их. После трапезы разыгрался, стал резвиться и гонять ящеров по аквариуму. Рачок был смелее и наглее, хоть и наполовину меньше каждого из них. Так бывает в нашей жизни. Лучше быть маленьким наглым рачком, чем большим мягкотелым ящером.

Время – без пятнадцати одиннадцать. Врывается запыхавшийся счастливый Игорь. Пожимает мне руку, плюхается в кресло, спрашивает:

- Давно сидишь?
- Три часа.
- Ну так писал бы сценарий.

Я растерялся:

- Как?
- Ручками, - пошевелил пальцами Игорь, показывая на оборудование, - ручками. Клавиатуру я с собой не забирал. Компьютер стоит. Включил бы, да писал. Работа бы сдвинулась с места.

Я развел руками:

- Компьютер чужой. Если бы я знал… я бы… ноутбук взял.
- Ну ты даешь!

В кабинет вошел директор Олег, одетый в голубые джинсы с кармашками и розовую кофточку с завязочками.

- Тебе кофейку, Игорь Николаевич?

Игорь задумался. Потом говорит:

- Чего? Да. Со сливками.
- Может покушать? Курочка есть. С соусом. Соус отличный. Как моя мама готовит.
- Нет. Курицу потом.
- Творожку?
- Нет.
- Плов есть.

Я увидел, что Олег расстроился.

- Надо покушать, - присел он на стул, - Энергию восстановить.

Игорь уронил на пол книгу со стола, быстро поднял:

- Давай… Творожку. Кальций. Ага, - резко сказал, а потом добавил к чему-то, - Да.

Олег обрадовался, вскочил со стула, сделал несколько шагов к выходу, потом остановился, оглянулся:

- Ты чего-нибудь будешь, Коля?
- Чай, - отвечаю я, - если можно зеленый.

А сам думаю - странно, директор носит кофе-чай-творожок-курочку с соусом. Хотя… Исполнительный же директор. Местечковый. Друг, товарищ, опора.

Олег вышел.

Игорь говорит мне:

- Мы сейчас с продюсерами отмечали начало проекта. Море Текилы выпили. Анекдоты травили. Михасик смеялся…
- Какой Михасик? – спросил я.
- Ну вот этот, - показал Игорь Читать далее...

ТРЕТЬЯ ГЛАВА. НОЧНАЯ РАБОТА.

Всё началось с Текилы, вернее, с Мохито. Вернее, всё началось с того, что мне нужно было написать сценарий. Сценарий четырех серийного фильма, плюс - полнометражную версию. Его звали Игорь Карабейников. Продюсер, режиссер. О нём ходили различные слухи. Но мне было пофигу. Самое главное - работа.

Он позвонил поздно вечером, пригласил на встречу в ресторан, назвал адрес - улица Академика Королёва, 13 «Б». Я приехал, зашел. Приличное заведение. Сел за столик. Но, как это обычно происходит в Москве, Игорь опаздывал. Я позвонил. Он сказал, что будет с минуты на минуту. Я для смелости заказал себе Мохито. Прождал полчаса. Потом заказал еще Мохито. Когда приехал Игорь, мы выпили еще по Мохито. За знакомство. Потом еще. За моё участие в проекте.

Надо признаться, когда собирались по поводу работы, мы пили всегда. Мама дорогая! Сколько мы пили? Чего мы пили? В основном Текилу. Сначала я сопротивлялся, мол, нужно работать, мол, меня алкоголь расслабляет. Через два месяца (забегаю вперёд) мне это станет по барабану.

В первый день мы обговорили условия. Я с удовольствием получил аванс – две тысячи зелёных, поехал домой думать над концепцией и тратить деньги.
Мы с Алисой стараемся денег попусту не тратить. Но, блин, оборачиваемся назад, и оказывается, что половина денег растрачена попусту. Потом мы горюем, мол, зачем это купили, зачем то. Куда делись эти деньги, куда те.

- А где те сто долларов?
- Так мы их разменяли неделю назад.
- А пятитысячная?
- Рубашку тебе купили.
- Блин. Зачем? Чё у меня рубашек нет.
- Ты хотел рубашку.

Деньги нам с Алисой, что называется, жгут ляжку. И рубли, и доллары, и евро.

Через два дня мы с Карабейниковым встретились вновь. Я подготовился по полной. Две ночи не спал. Продумал концепцию, набросал синопсис, сделал несколько пробных сцен, нарисовал схему-план и характеристики персонажей.

С чувством выполненного долга, я счастливый вошел в офис.

Меня встретил манерный Олег, как выяснилось потом, директор компании.

- Доброго дня! Меня зовут, Олег.

Хороший человек, - подумал я. Доброжелательный. Приветливый. Видимо, гомосек. Олег. А Игорь? Блин, не знаю. Вроде - нет. На счет Олега никаких сомнений. Манера разговаривать, вышивки-рюши-цветочки на стильных джинсах, короткая футболочка из-под которой слегка выглядывает загорелый подкаченный животик, плюс - серьга в ухе (хотя у Карабейникова тоже серьга).

Так вот. Ждем-с.
Ждем-с.

Через час Игорь вихрем влетает в кабинет.

А вот и я. Ну, так что? Работать будем так. Как? Так. И без разговоров. Но я ведь… Без разговоров.

Забавно, – сначала мне вручили аванс, а через два дня сказали, что работать будем по ночам. Я переспросил:

- Я, - акцент на «я», - буду писать сценарий ночью? Гм. Не один?
- Мы, - погладил Игорь себя по коротко стриженой голове и премило улыбнулся, - мы будем писать сценарий. Вдвоем. Ты да я. Да мы с тобой.

А потом запел:

- Ты меня расстроил, пистолет пристроил, к моему виску…

Я вздохнул. И согласился. А куда деваться? Сценаристов по Москве как собак не резаных. Заказчиков днем с огнем не сыщешь. Плюс ко всему обещанный гонорар очень ничего по российским меркам. Лично для меня - приличный. Для Зои Кудри, конечно, это детский лепет, а для меня деньги. Шестнадцать тысяч долларов - четыре серии, плюс - полный метр. Гэй-гэй-гэй! Гали-гали! Я еще не получал столько в Москве. Можно рассчитаться с долгами, съездить к родителям и, наконец, привезти дочь на каникулы в столицу. Сводить ее в Третьяковскую галерею, в зоопарк, на Красную площадь…

- Есть возражения? – поинтересовался Игорь.
- Никак нет, - как в армии, в шутку отрапортовал я.
- Ну и форева. Ты мне нравишься, Степанков, с тобой весело, - многозначительно сказал он.
- Со мной весело? - переспросил я.
- Почему нет? Обязательно будет, - он присел на диван, громко хлопнул в ладоши, - А сейчас смотрим хорошее кино. Ты «Кабаре» смотрел?
- Да.
- «Бум»?
- Что - бум?
- Фильм «Бум».
- Не смотрел.
- Как!? Ты не смотрел «Бум»?!
- Не смотрел.
- Ужасно! А «Иствикские ведьмы»?
- Не смотрел.
- ???

В общем, на протяжении десяти минут он перечислял всевозможные названия фильмов. Из них я смотрел только одно-два-три.

- Я не понимаю. Что ты вообще смотришь? - возмущался Игорь.
- Вообще? Кустурицу, Фон Триера, Кар Вая, Ким Ки Дука и тд.
- С тобой всё ясно.
- Что?

Я - вернее, мы с Алисой - два дня потратили на то, что смотрели дома кино, которое мне порекомендовал Игорь. Половину из этого мы посчитали говном. Только одно очень понравилось, которое, как выяснилось, Витёк, монтажёр Игоря, скачал из Сети по ошибке. (!?) «Ведьмы из Блэр», с бюджетом всего двадцать пять тысяч долларов. На сегодня фильм собрал более трехсот миллионов долларов. (!)

- Переходим на ночную работу, - поставил точку Карабейников. И Витек побежал в супермаркет за Текилой.

- А что делать? – объяснял я Алисе. Алиса – это моя любовь, моя жена, мой друг и помощник.
- Скажи что ты жаворонок. Что ты лучше Читать далее...

***

Какое же название всё-таки дать роману? «Пидорасы» отчетливо, но длинно. А если просто «ПИДОРЫ»? Весомо, грубо, зримо. И решил пока на этом остановиться.

Итак, глава вторая «Нет ничего слаще члена».

ВТОРАЯ ГЛАВА. НЕТ НИЧЕГО СЛАЩЕ ЧЛЕНА.

- Слаще члена ничего нет.
- Нет ничего слаще члена, - говорил он мне, когда разливал по бокалам Текилу.
- Ничего нет слаще члена, - говорил он мне, когда ровнял очередную дорожку кокаина.
- Ничего нет.

Он подавал мне скрученную в трубочку сторублевку. Я наклонялся над белоснежной дорожкой, подносил трубочку к ноздре, втягивал в себя порошок:

- ...уф-ф-ф…

Опрокидываешь голову назад. Зажимаешь пальцами нос, слегка массируешь его. Короткий вдох-выдох. Вторую половину дорожки - другой ноздрей. Потом пальцем собираешь остатки и мажешь между зубами и десной.

И-и-и…

- ...уф-ф-фа-а-а!..

Гм. Мир становится терпимым. Ты уже почти любишь человечество. Тебе кажется, что Бог вдохнул в тебя уйму сил и творческой энергии. Талант твой плещет через край. Цвета становятся красочнее. Мысли льются бурным потоком, заполняя озеро творчества. И это озеро неисчерпаемо. Оно с каждой минутой становится всё больше и больше. Черноглазые птицы-слова кружат над этим озером. Ты их рифмуешь, собираешь в стаи и косяки. И они хором поют. Слово рождает чудо. Чудо немного чудит…

Но какого черта?!

Это только кажется. Бред! Чушь! Абсурд! Епонский бог!.. Зубы как будто чуточку отделяются от десен. Будто им тесно в полости рта. Будто они чувствуют себя лишними. Как будто они хотят вылезти на свободу. И никаких черноглазых птиц. Никакого озера. Только глупые слова в пространстве комнаты.

- Очуметь!
- Нет ничего слаще члена, - продолжал говорить он, когда готовил дорожку кокаина для себя.

Для себя он всегда строил дорожку и значительно толще, и длиннее.

Я улыбнулся, поцеловал его в губы, сказал:

- Я люблю тебя.

Потом шуткой погрозил ему пальцем и добавил:

- Только не так, как ты думаешь. Я не гей. Я на самом деле не голубой.
- Ясно. Ты натурал?
- Называй, как хочешь.
- Все мы когда-то были натуралами, - сказал он, втянул в себя порошок, и добавил, - глупый, потом поймешь.

А потом мы молчали. А потом он сказал:

- Мы уже больше чем на тысячу долларов сегодня вынюхали.
- Только, как будто зубы от десен отделяются, - сказал я.
- Так бывает.
- А как это было? - спросил я.
- Что - было?
- Ну… как ты… это… стал геем?..

Он откинулся на диване, закрыл глаза и стал говорить:

- Мне нелегко об этом вспоминать. Это произошло шесть лет назад. Я долго боролся с самим собой, со своей сущностью. Пытался покончить жизнь самоубийством. Резал себе вены.
- Я тоже резал себе вены… в армии…
- Потом смирился. Вступил в согласие с самим собой.
- А ты был в армии?
- Тогда я первый раз влюбился. В мужчину. Я сходил с ума. Я готов был пойти ради него на край света.

Я вздохнул:

- А когда мы будем писать сценарий?

Игорь включил диск с фильмом «Кабаре», почему-то резко убавил звук и неожиданно спросил:

- Неужели ты никогда не мерил мамины колготки?
- Нет, - ответил я сразу, но почему засомневался, пытаясь что-то вспомнить из далекого детства.

Что у меня было в детстве? Пластилиновое одиночество. Плачущая мать, пьяный отец, жестокий брат, отрешенная бабушка. И никому не было дела до меня. Каждый жил своей жизнью. Я играл в пластилиновых солдатиков, создавал свой мир и никогда не надевал мамины колготки. Не знаю. Точно. Не надевал.

- Нет, никогда не мерил. Я так думаю. Папину шляпу мерил, когда с братом играли в ковбоев, - начал рассказывать я.

Игорь не стал слушать, приблизился ко мне, улыбнулся, слегка похлопал меня по щекам и сказал:

- Ты честный. Я люблю честных. Мы должны с тобой сделать кино, Степанков. Попсу, конечно. Но это должна быть великая попса.
- Я хочу сделать с тобой кино.
- Ты войдешь со мной в историю.
- Ты лучший.

Он потянулся ко мне своими влажными большими губами и прошептал:

- Ты меня искушаешь.

Я увернулся от поцелуя. Взял в руки бутылку Текилы и спросил:

- После кокаина Текилу можно?
- Немного. Но лучше не надо.

Я поставил бутылку на стол, тяжело вздохнул и сказал:

- Я вроде ничего такого не делаю.
- Чего - такого?
- Ну… ничего… такого.
- Вот именно. Ты меня боишься?
- Чуть-чуть.

Игорь кокетливо улыбнулся:

- Понимаешь, какой чести ты удостоился?

Я откашлялся:

- Видимо, я чего-то не понимаю.
- Безусловно.
- И что?
- У меня другие сценаристы вылетают из проектов за один день. А ты мне симпатичен.
- Понятно.
- Дай я тебя поцелую.

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Слово, как птица. Пока ее держишь в руках, она просто теплая, испуганная птица с чёрными глазами. Отпускаешь в небо, и она летит. Тогда приходит понимание, что её полёт лучше любого тепла в ладонях. Лучше.

Есть в жизни моменты, когда НЕ СДЕЛАТЬ что-то НЕЛЬЗЯ. Когда в тебе рождается, живет стая теплых слов. И ты отпускаешь их одно за другим на Волю.

Осенью я понял, что должен написать повесть «Голубые». Первые четыре месяца работы прошли вперемешку с алкоголическими депрессиями. К середине декабря я осознал, что история выливается в полноценный роман и называться он должен «Педерасты». К началу января, со слезами на глазах, закончив главу про голубую сауну, я решил, что роман должен называться «ПИДОРАСЫ». Именно «ПИДОРАСЫ». Для русского слуха это понятнее и доходчивее.

В моем измученном небе полно птиц.

Сегодня я, написав половину, продолжаю писать, и параллельно начинаю публикацию на страницах ЖЖ. Глава за главой. Принципиально не хочу публиковать роман на других порталах, типа, литературных журналов. Только в ЖЖ и - по трансляции автоматом - в другие блоги.

Итак, начну по-голливудски. С экшена.

ПЕРВАЯ ГЛАВА. ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО.

Я убил человека. Вернее двух. Первого случайно.

Я стоял за углом офисного здания. Держал за пазухой небольшой охотничий нож. Ждал. Слышал шаги. Голос. Он говорил по мобильному телефону. Его задорный заразительный смех. Три шага до угла. Два. Один.

Я выныриваю из-за угла, и с силой вонзаю нож в область сердца. Он кричит как раненный поросенок.

- И-и-и!!!

Я держусь за рукоятку. Но…

Я ошибся. Не он. Это не он. Какой-то рабочий, ремонтирующий офисы. Смотрит на меня черными сумасшедшими глазами, полными слёз.

Где он? Человек, которого я должен убить? Вау. Стоп. Чу-чу.

Он как вкопанный застыл поодаль. В трех шагах. Продюсер, режиссер, актер. Собственной персоной. Мастер клипового монтажа. Игорь Карабейников. Я выдергиваю нож из груди рабочего и устремляюсь на своего врага.

Игорь не двигается с места. Пока он соображает, я уже стою перед ним. Замахиваюсь окровавленным ножом и, не раздумывая, два раза бью в горло справа. Кровь брызжет фонтаном.

Человек, убивая другого человека, не думает ни о чем другом, кроме того, что он УБИВАЕТ. УБИВАЕТ. И теплая кровь доставляет убийце звериную радость. Именно, звериную.

Игорь закричал:

- А-а!

- Всё, - тяжело дыша, сказал я, и еще два раза ударил ножом в область сердца. Первый раз нож наткнулся на ребро, скользнул и легко вошел в плоть. Вот. Второй раз - еще легче. Уже легче. Ага. Снова кровь - опять эйфория.

- А-а! - крикнул еще раз он.

Я отпрянул. Нож остался в груди, он шевелился, пульсировал в ритм ударов сердца.

- Всё, - переведя дыхание, спокойно сказал я.

Карабейников схватился за рукоять и еще громче крикнул:

- Чё-ёрт!
- Вот именно, - сказал я, - Чёрт.

Я развернулся и пошел восвояси. Зашел за угол. Прошел длинную, воняющую мочой арку, вышел на яркое солнце. По улице Академика Королёва в двух направлениях двигались плотные потоки авто. Я шёл в сторону ВВЦ. Хороший район. Мне нравится. Когда у меня будет много денег, я куплю здесь квартиру. Повыше этажом. Чтобы экология была на высоте.

Это моё первое убийство. Двойное. Меня зовут Коля Степанков. Вообще-то я писатель, сценарист. Ничего серьезного из моего творчества еще не поставлено. Но это временно. Будет на моей улице праздник. Потом. После.

Руки липкие от крови. Неприятно.

Сегодня я второй день голодаю. Есть уже совсем не хочется. Желудок окончательно успокоился. Организм говорит тебе - спасибо.
И просветление случилось. Мысли становятся чистыми. Глаза с утра открываешь, и мир видится тебе другим. Краски становятся ярче. Чувства обостряются.

В первый день голодания я пью мягко заваренный нежный зеленый чай Маофенг, несколько раз в день принимаю холодный душ и читаю Бальзака. В случае если у вас слабый или больной желудок, чай даже такой нежный, как Маофенг, лучше не пить. Тогда просто - очищенную воду. Только не минеральную, не газированную .

На второй день организм уже не требует столько жидкости и борется со шлаками сам. На второй день приходит настоящее Просветление.

Выходить из голодовки нужно много аккуратнее, чем заходить. Потому что можно себе навредить. Есть нужно немного. Лучше начинать с клетчатки. А если есть в наличии травы: пижма, солянка холмовая, тысячелистник и плоды полыни, то можно предварительно прочистить печень.

СЕРДЦЕ.

Оно билось. Сжималось и разжималось, сокращалось и расслаблялось.

Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! Тук!

Он держал свое большое окровавленное сердце на ладони. Кровь капала на вспаханную взрывами землю. Сознание уходило на секунды. Потом возвращалось. И тогда он опять думал, что человеческое сердце на самом деле не имеет никакого отношения ни к душе, ни к любви, ни к какому-нибудь другому чувству. Это просто кусок жесткого, трепетного мяса. Бездушная плоть. Безумная боль. Ни дух, ни суть, ни Бог.

Он стоял так минуту. Целую вечность. Часто во многих романах перед глазами умирающего пробегает прожитая жизнь. Кадр за кадром. Монтажно. Самые важные значимые эпизоды. Но перед его глазами сейчас ничего не бежало. Он не переживал. Он вообще был нелюдим, равнодушен и особо никогда не переживал. По крайней мере, так казалось окружающим. Его считали холодным, угрюмым, равнодушным. И он держал себя в руках.

- Джон, ты жестокосердный, – сказала однажды мама, когда показывала трехмерные фотографии своей новой пассии – продюсера Саши.

Джон отвлекался от фотографий, наблюдал, как комар-долгоножка тупо бьется о стекло окна, пытается выбраться на волю, вылететь на воздух. Видимо, комар видел деревья, кусты, листья, но до его комариного сознания не доходило, что он бьется о стекло. Он, глупый, никак не мог догадаться подняться чуть-чуть выше, где была открыта форточка. Так же и некоторые люди – в поисках счастья.

- Почему ты не купишь москитную сетку? – спросила мама.
- Может, жизнь бесполезна, мам? – не слушая ее, спросил он.

Мама помрачнела:

- Почему?

Не дождалась ответа, вздохнула и добавила:

- Глупый мальчишка!

Солдат Джон Ху;лиган (ударение на первый слог). 2034-ого года рождения. Майор армии Новой Русской Колумбии (НРК). Код – 85 57 915 178 АБ. Кровь – АВ(IV-K7). Кличка – ЧЕЛОВЕК-ПРУЖИНА. Человек – машина, человек – монстр. Глупый мальчишка. Раненный зверь.

Кровь была повсюду. Он держал свое буро-красное сердце в ладони впервые. Ему было больно и любопытно. Он впервые получил в грудь разрывную пулю из крупнокалиберной лазерной винтовки системы «RD». От левой ключицы до солнечного сплетения его мощная грудная клетка была вскрыта, как консервная банка, вспахана взрывом пули. Куски кровавой плоти и бело-желтые ребра торчали по всему периметру огромной рваной раны. Под ребрами и кожей двигалось, дышало паутиной вен розовое легкое. Джон сумел пережать важные артерии. Его мозг продолжал работать. Голова оставалась, как никогда, светлой. Тело двигалось. Только дышать было ужасно тяжело и больно. При каждом последующем выдохе из его гортани вырывался хрип и свист. Потрескавшиеся сухие губы застыли. В руке у него лежало сердце. Лежало и продолжало биться.

Тук! Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук!

А он думал о любви. Думал о любимой женщине с видеокамерой, о женщине, которой так толком и не признался в своих чувствах. Которой так и не предложил секс. Почему? Глупый. Она ведь хотела.

- Ты предложи ей секс, - говорил когда-то Гаврила, рыжий капитан спецназа, сосед по гаражу, ветеран двух войн с двумя рядами титановых ребер.

Гаврила с прищуром улыбался своими белыми вставными зубами и бил указательным пальцем правой руки по кольцу, собранному большим и указательным пальцами левой руки. Зоновский жест. Мол, трахни её.

- И чики-паба!

Джон качал головой. Движение головы от левого плеча к правому плечу означало НЕТ. НЕТ.

Джон качал головой.

- Любуешься, Джон?

Джона держал на прицеле Иван Бастон. Террорист №2. Кровь – В(III - 5&L). Кличка КРЕОЛ, а еще его звали в народе ИВАН-ДУРАК. Человек-кисть. Иван – был первым добровольным мутантом. На его теле генетики создали огромную, два с половиной метра, человеческую кисть руки. Ладонью к спине. Один гигантский палец этой кисти был кратно толще и мощнее самой накаченной человеческой руки. И таких пальцев было пять. Пять огромных пальцев. Именно он, Иван Бастон, известный на всю планету бандит и террорист, украл из клиники Новой Земли лазерные аппараты и двух профессоров-хирургов, специалистов по генетической модификации организма человека. Именно Иван-Дурак создал громадную армию тупых убийц с генетически модифицированными телами. Ладонники (так звали их в простонародье) носили на своих спинах по пять гигантских пальцев, горы мышц и костей, при помощи которых легко преодолевать гигантские расстояния, по паучьи ползать, прыгать, за которыми можно прятаться как за панцирем, которыми можно воевать, бить, крушить, топтать, убивать. Единственным недостатком этих модифицированных солдат была постепенная деградация мозга. Отупение. За полтора года их мозг атрофировался. Солдаты глупели на глазах. Если им не посчастливилось быть убитыми на поле сражения, они превращались в слабоумных придурков, полных идиотов. Тогда Иван их убирал. Он называл это утилизацией. Загонял в казарму, закрывал на замок герметические двери из высокопрочного пластика, по православному обычаю крестился, глядя на небо, и уничтожал внутри весь кислород. Потом Читать далее...

КОИТУС.

СОИТИЕ.

Свадьба. «Первая» брачная ночь.

КОИТУС, с латыни «СОИТИЕ». Соитие двух тел, двух душ, двух пространств. Ну, или трех, четырех. По мере распущенности.

Начинаем. Мысль. Взгляд. Нерв. Желание. Плюс это. Плюс то. Плюс штучки-дрючки. И… пик: как вариант, вагинальный секс, либо оральный, или анальный, анилингус, фингеринг, фистинг, пестинг, петтинг, жакинг, мастурбация, доггинг. Или всё вместе. А это уже полный ФУКИНГ. В общем, КОИТУС – ЭТО ЦЕЛЬ И ВЕРШИНА ЛЮБВИ.

Так вот. О чем это я? Да. Коитус. Хотя нет. Прежде начнем с регистрации.

Женился я еще в институте… Хотя… Не. Не с этого нужно начинать.

С самого начала. С залёта, блин.

КОМУ НЕ СПИТСЯ В НОЧЬ ГЛУХУЮ?

Однажды я в доску пьяный. Время было позднее. Ночь с 6 на 7 января. Все ангелы божьи спали. Один я, яки демон, болтался, чуть жив, по второму этажу общаги. В коридоре темнотища, хоть глаз коли. Иду я на ощупь от одной стены к другой. Ищу, где бы догнаться. Закир – друг мой восточный – уже спит давным-давно в дугаря пьяный. А мне не спится. Не дошел до кондиции.

- Кому не спится в ночь глухую? – бросаю я слова в кромешную тьму коридора.

И сам себе эхом вторю:
- Хую… хую… хую!

Вдруг открывается дверь, электрический свет слепит меня. Слышится бас:

- Чё орешь, балбес?!

Выходит мент, охранник наш, с вахты общежития. Длиннющий, как верста. Широченный в плечах. Туполобый бывший десантник. Чё он тут забыл, на втором-то этаже? Я, прижав уши, развел руками, криво улыбнулся и тихо сказал:

- Всё. Уже… никто не орет.

Длинный мент для профилактики взял меня за грудки, слегка приподнял, молча, посмотрел в глаза, подержал чуть-чуть и отпустил, слава Богу.

- Дергай! – показал он пальцем в темноту коридора.

И я дернул. Быстро дернул. Как мог, быстро. Длинный закрыл за собой дверь, и коридор снова погрузился в темноту.

Я выдохнул, перекрестился и шепотом еще раз продекламировал:

- Кому не спится в ночь глухую?

Не успел закончить. Прямо передо мной открывается другая дверь. Свет снова залил мои глаза. Передо мной возникла моя первая жена. Спустя несколько месяцев это станет свершившимся фактом. А пока это была просто Даша, моя соседка за стенкой, студентка музыкального факультета. Я часто с похмелья просыпался под звуки ее аккордеона и громкий красивый голос: «Остыли реки и земля остыла… Чуть-чуть нахохлились дома…»

Я протирал глаза, кидал в стену тапком, громко матерился, закрывал ухо подушкой. А через подушку пробивалось: «И уносит меня… И уносит меня…»

Этот песняк – еще полбеды. А вот если затянет фугу Шостаковича или какую-нибудь партиту Михельсона, которые им задают на кафедре, тогда вообще, мама не горюй. Полный ФУКИНГ.

Так вот. Стоит она – Даша. Улыбается. Халатик на ней эротичный. Я сразу обратил внимание.

- Ну чё? – спрашивает она.
- Чё? - не понимаю я.
- Чё бродишь?

Я набираю воздуха в грудь и говорю:

- Да так… как-то… Ищу пристанище, - хихикнул почему-то по-дурацки.
- Заходи, - многозначительно говорит Даша.

И я зашел. Мама дорогая! А там красота, чистота. Обои желтенькие. Шторы в тон. Надо признаться, положа руку на сердце, у девочек в общаге всегда и всё гораздо чище, опрятнее, лучше, чем у мальчиков. Мою комнату можно смело называть свинарником. На обеденном столе почти всегда немытая посуда, зеленая от плесени корочка хлеба, крышка от вчерашнего пива, пара-тройка окурков и… иногда, в особых случаях, использованный презерватив. Про пол я вообще молчу. Десять слоев краски, плюс пять слоев грязи, плюс два слоя пыли. А к девочкам заходишь!.. Домом материнским пахнет, уютом, а главное, вареной жратвой. Все постели заправлены, книги-тетради по полочкам расставлены, посуда вымыта и стоит на месте. А в кастрюльке… В кастрюльке стынет домашний борщ. А в холодильнике сметанка и кусочек вареной колбаски. Епонский Бог! Чтоб я так жил!

- Садись, - сказала она.

И я послушно сел.

Она угостила меня вином, накормила борщом, сыграла на аккордеоне «Остыли реки…». И, в конце концов, сказала:

- Я хочу тебя.

Я спросил:

- В смысле?

Она ответила:

- В прямом.
- Блин! – почему-то сказал я.

И мы занялись сексом.

ЗАЛЁТ

Так себе секс был, надо признаться. Коитус – с маленькой буквы «к». Да и я еще чуток поспешил, - с перепугу перевозбудился.

Дальше сессия. Все студенты бросают пить. Практика. Каникулы. Разъезжаются по домам. Приезжают снова. Опять начинают пить аккурат до следующей сессии.

Я по традиции ночами болтаюсь по коридорам. Открывается знакомая дверь и… Снова наша Даша:

- Зайди, пожалуйста, - многозначительно говорит она.

Я думаю: Классно! Снова домашний борщец, стакан вина, аккордеон, «Остыли реки, и земля остыла…», а на сладкое – коитус!

Захожу. Она усаживает меня на стул и говорит:

- Я могу воспитывать ребенка одна…

Я растерялся. А мужчина, если чуть-чуть растерялся, то бери его, пока тепленький.

- Не понял?
- Я беременна, - накрыла она меня.
- Блин!
- Я беременна, но могу Читать далее...

Сергей Чверкалюк, режиссёр спектакля, верно сказал в письме: "Испорченный телефон". http://20minut.ua/news/139377

http://www.youtube.com/watch?v=XsJuaUxusSU

- Завидую я мужу Елены Батуриной - сказал мне приятель - У тетки столько денег.
- И правда, откуда столько?
- Заработала.
- Ай да молодца!

Я бунтовал в тульской милиции. И, видит бог, менты боятся. Боятся. Менты, которые «призваны защищать жизнь, здоровье, права и свободы граждан, собственность, интересы общества и государства от преступных и иных противоправных посягательств…» Когда меня избивал мент, у него дрожали губы. Он понимал, что я сильней его. Бил и боялся. Бил и боялся. А я смотрел ему в глаза… Это избиение было торжеством ВОЛИ.

***

Он лежал на нарах в камере, и думал. Думал о том, что дома в холодильнике у него стоит кефир, лежит сыр и еще один сыр (он не помнил, почему купил два вида сыра). Думал, что не любит ментов (а кто же их любит?). Думал о том, что он, увы, не Омар Хайям, и не написал ни одного толкового четверостишия об алкоголе, который сносил ему крышу. Думал, что последний раз в милиции был лет пятнадцать назад, когда они с пацанами «гоняли ведьму» в ночь на Ивана Купала.

Думал, выживет ли он после этой заварухи или не выживет? Наверно, да. Конечно. Что - да? Его руки за спиной туго были защелкнуты на «браслеты», его ноги связаны старым кожаным ремнем. Он лежал недвижимый в своем еще вчера новом финском пальто, в полосатом пиджаке за две тысячи долларов еще вчера незапачканном в крови, в желтой рубашке окрашенной кровью и в черных туфлях без шнурков. Об этом обо всем он думал. Ему было жалко вещей, и он стыдился своей жалости. Хотя потом ему захотелось махнуть рукой и сказать – полосатый пиджак уже не в моде, нафиг! Но, увы, руки были в «браслетах». Его лицо было испачкано кровью, он лежал с перебитым носом, ссадинами и огромной гематомой на лбу. И затылок был тяжелый и ныл. Затылок пел нудную песню боли.

Менты стараются не бить по лицу – метят по затылку, по голове и по спине. Он лежал и думал. Сейчас он мог только думать. Он уже не мог сопротивляться. Сокамерники его уважали.

- Ментов не побоялся.
- Они, суки, сами не рады, чё с ним связались.
- Не знали, не гадали. А он сильный.
- А он не сдастся. Не, не сдастся. Такие не сдаются.

А он лежал и думал. Думал о самом главном. Что он любит свою жену. Думал, что он так и не позвонил жене, что она его прождала целую ночь, а ему так и не дали мобильного телефона. А когда он требовал адвоката, его осыпали новыми ударами резиновой дубинкой. Когда он падал от ударов, его пинали ногами. Правда, надо признать, не со всей силы, но тоже, блин, больно. Тогда он проклинал ментов, обещал им наказание, просил у Бога силы, просил у Бога наказать ублюдков, которые забрали у него ноутбук, два мобильных телефона, деньги, два паспорта, удостоверение, ремень, заперли его в полутемном помещении, где не доступна мобильная связь, где не было правды, и есть лишь боль. Боль, которая перевернет всю его жизнь. Он лежал и думал.

И взошло солнце. Но он об этом не знал. И менты боялись его отпускать, потому что было опасно. Потому что ушибы, ссадины и гематомы его были ужасны, и их список не вошел бы ни в один больничный лист. Он лежал, думал и ждал. На утро с него сняли наручники, развязали ноги, скинули с нар, что доставило ему неописуемую боль, и попросили выйти. Он не мог встать. Руки-ноги затекли, онемели. Голова была тяжелой.

Он прошел за конвойным. Конвойным вел его к умывальнику. Он как мог, помыл лицо, через боль помочился.

И зашел снова в камеру. Замок защелкнулся. Теперь его руки были свободны, но он не мог ими шевелить. Он снова лежал, и снова думал. Снова.

Этой ночью к нему, в камеру приходил Бог. Бог сказал – Пусть будет так. И было так.

Он не подписал ни одного протокола.

Потом он ходил по больницам, пытался засвидетельствовать побои. Там отказывались принимать и регистрировать побои. Замкнутый круг. Круговая порука. «Советская власть».

В постановлении 5-624/07 написали: «Согласно ст. 13 Закона РФ «О милиции» сотрудники имеют право применять физическую силу, в том числе боевые приемы борьбы, для пересечения…»
В общем: «…мелкое хулиганство, сопровождающееся нецензурной бранью в общественных местах, сопряженное с неповиновением законному требованию представителя власти…»

Судья посчитал, что действия сотрудника РОВД явились правомерными… протоколы составлены без нарушений…

Я не признавал своей вины.

***

В итоге штраф в размере десяти минимальных размеров оплаты, который я так и не оплатил.

http://www.gazeta.ru/social/2008/10/22/2862684.shtml
Мировой кризис России не страшен, россияне уже скоро будут одинаково богатыми, а Путин сменит Медведева на президентском посту, уверяет французская ясновидящая Мария Дюваль. Российские астрологи и политологи с ней не согласны.

10 лет назад в Кемерове с Наташей Груздевой, Алексеем Лошаковым, Тарасом Снежко снимали скетчи-подводки для конкурса красоты.
Михаил Быков, сегодня один из ведущих актеров Кемеровского драматеатра, играл в этих сценах. И я.
Забавно смотреть сейчас на нас молодых.

На премьеру спектакля "Бедные люди, блин" по пьесе Сергея Решетникова вместе с автором поедет известный театральный критик Григорий Заславский.

Премьера состоится 27 ноября в Русском драматическом театре города Николаева, что находится близ Черного моря.

Режиссёр спектакля Сергей Чверкалюк говорит: "Это будет первая постановка неоднозначной резкой пьесы, написанной современным языком. Как охарактеризовал жанр пьесы Решетников: "Комедия - как моя жизнь, со всеми орфографическими и прочими ошибками" Ожидаем аншлага..."