«Fifteen years of sweating in a living hell on a false charge. Fifteen years dreaming that I might come home to find a loving wife and child...» (c) Sweeney Todd
«Пятнадцать лет мучений, проживая в аду, осуждённый по ложному обвинению. Пятнадцать лет - в надежде вернуться домой и найти любящую жену и ребёнка…» (с) Суини Тодд
Ад… Пятнадцать лет кошмара, ужаса, страха по чьей-то ничтожной прихоти. Теперь каждый последующий день для меня превращается во мрак. Я жил в аду и продолжаю в нём жить. Боль не отступила. Она лишь усилилась. Сегодня я вновь видел их во сне.
Мы молоды. Совсем ещё юны. Я с букетом её любимых маргариток поспешно возвращаюсь домой. Я так хочу увидеть жену и дочь. Яркое полуденное солнце светит прямо в глаза. Лёгкий ветер весело играет моими волосами. Я, как мальчишка, беззаботно бегу по оживлённой Флит-стрит, едва не сталкиваясь с зазевавшимися на вывески небольших магазинчиков прохожими. Они что-то раздражённо кричат мне вслед, я, оглянувшись, только невинно улыбаюсь и развожу руками. И, не теряя более ни секунды, вновь разворачиваюсь и устремляюсь к показавшемуся вдали дому.
Я, подгоняемый собственным счастьем, вбегаю по лестнице и радостно открываю дверь в нашу комнату. Лучи солнца проникают сквозь оконное стекло, освещая до боли знакомые стены. Здесь всё дышит теплом и уютом. Я вижу Люси. Она сидит в кресле, устало закрыв глаза. Она спит. Я тихонько подкрадываюсь к ней, стараясь не разбудить. Опускаюсь на колени рядом с креслом и осторожно касаюсь поцелуем её губ.
Но… Они холодны словно лёд. «Боже, что происходит?»
Я в ужасе отстраняюсь и хватаю Люси за плечи, стараясь разбудить. Но она не просыпается, не открывает глаза, не улыбается. Её голова безвольно падает мне на плечо. Она холодна. Я сжимаю её в своих объятиях, тщетно пытаясь согреть. Она мертва… Ни движения, ни вдоха, - ничего.
Я в отчаянии поднимаюсь на ноги и хватаюсь за голову. «Как и чем ей помочь? Что сделать? Почему так?» Десятки вопросов проносятся в моей голове, но я не ищу на них ответа. Мне страшно. Я словно опустошён. У меня вырвали сердце. Не тронув меня, отобрали мою же жизнь. Этого не может быть! Вернуть! Если бы можно было повернуть время вспять! Если можно было бы её спасти…
Я как ненормальный ношусь по комнате из угла в угол.
«Дочь!»
Я оглядываюсь на колыбель, но… там никого нет. Я подлетаю к кроватке Джоанны, резким движением срываю покрывало, глупо надеясь, что под ним окажется мой ребёнок. Я, безумец, снова и снова вышвыриваю из колыбели пелёнки. Я не верю! Она должна быть здесь. Джоанна, детка! Боже, что же происходит?!
Но кроватка пуста… Я обречённо опускаюсь на раскиданное по полу бельё. Вцепившись руками в деревянные перегородки колыбели, я закрываю глаза, и с моих губ срывается стон. К горлу подступает тяжёлый ком. Я чувствую, как предательски слеза пробежала у меня по щеке.
«Нет. Этого не может быть! Это всё ложь! Мираж!»
Я резко оглядываюсь, надеясь увидеть, что Люси жива и здорова. Я стараюсь убедить себя в том, что всё это лишь чья-то жестокая шутка. Только…
Вновь эти потемневшие от времени обои, пыльный пол, покрытые пожелтевшими тряпками разбитые зеркала, тусклый дневной свет через помутневшее стекло окна. Мрак и серость. Но на грязном полу в самом центре пустой комнаты лежит растоптанный букет свежих маргариток с каплями росы на лепестках…
Я снова просыпаюсь. Всегда, каждый раз, когда они приходят ко мне во сне. Годы сделали меня черствее. Теперь я не кричу, не просыпаюсь в холодном поту, я проживаю в этих кошмарах, но никогда не привношу их в действительность. Слишком много прошло времени. Пятнадцать лет научили меня помнить. Всё помнить. Моя семья, у которой меня отняли, умерла вместе с моим заключением. Если бы только я мог знать…
Все эти проклятые годы я мечтал только об одном: вернуться домой к любимой жене и дочери. Пятнадцать лет одни, без мужа и отца. Совсем одни… с добродетелью и душевной чистотой Люси. «Как они там? Что с ними будет? Проживут ли они без меня?» Вся ответственность лежит на хрупких плечах наивной Люси. А если она не справится…
Для меня они всегда останутся такими же, как и в тот самый день, когда я видел их в последний раз. Излучающая счастье и любовь Люси. Маленькая, капризная моя Джоанна. Никогда не забуду, как она тянула шаловливые ручки к забытым на столе бритвам, я, возвращаясь в комнату, едва успевал убирать их подальше. А потом мы полчаса не разговаривали с Люси, обвиняя друг друга в том, что кто-то из нас, беззаботный родитель, оставил кроватку рядом со столом, на котором лежали опасные бритвы. Но мы не могли долго обижаться друг на друга. Это было бы глупо.
Я больше не сплю. Те редкие пятнадцать минут сна, которые я могу себе позволить, обращаются в
«I'm alive at last! » (с) Sweeney Todd
Тошно. Пусто. Уныло. То есть всё как всегда. Ничего не меняется. Грязи слишком много, чтобы разглядеть проблески утонувшей в ней справедливости. Даже утренний дождь не способен смыть налёт этого дерьма. Капли на запотевшем, мутном стекле окна, которое не мыли ровно столько же лет, сколько я пребывал в заточении, капли дождя, как слёзы по безвестно почившему в своём пороке городу. Лондон, что же с тобой сделали? Я смотрю на тебя сквозь это мутное стекло, но вижу только мрак. Взгляни же на себя. Посмотри, что они с тобой сделали, эти жирные крысы правосудия. Ты потерял краски, ты стал равнодушен к редким лучам солнца. Они больше не радуют тебя, ты не способен улыбаться этому свету. Я вижу только плесень, загаженные канавы, серые дома и равнодушие. Город пропитан равнодушием и ненавистью ко всему живому. Скопище людишек, не способных чувствовать, любить и сострадать. Смотри, они говорят друг с другом, желают доброго утра, пыжатся, смеются. Это пока… Но завтра всё может измениться. Один из джентльменов продаст другого, одна из этих милейших дам отравит другую по причине того, что последняя увела у неё мужа. Тысяча причин для ненависти и злобы. Но ни одна из них не стоит и ломаного гроша. Человечество не способно любить и сострадать, тогда почему я должен быть другим? Нет, я уже перекормлен человеческим дерьмом, я не хочу понять вас, никчемные людишки. Вы все уже давно превратились в машину по уничтожению друг друга. Кто я такой, чтобы мешать вам пожирать себе подобных? Одни из вас способны только вытирать ноги о других. Такие люди пойдут по головам ради достижения собственных эгоистичных целей. Для них нет и не было ничего святого. Есть ещё и вторая группа, состоящая из людей, которые всю свою сознательную жизнь вынуждены пресмыкаться перед теми, кто по воле судьбы оказался сильнее. Две категории людей, не способные существовать друг без друга. Вы нужны друг другу, чтобы выжить. Если останется только первая категория, то её представители просто как крысы сожрут своего противника: вечная делёжка, вечная война. Если же останется вторая… Нет, это сборище цветных тряпок способно только пресмыкаться. Ты перестал радоваться жизни, Лондон. Тогда почему ей должен радоваться я? Я, человек, который приговорил себя к вечной ненависти. Я сам разучился сострадать. Я тоже заслужил смерти. Мы все её заслужили. Крысы должны умереть, чтобы более не мучить других, слабых и беззащитных. «Тряпки» найдут в смерти утешение. Как мог бы найти в ней утешение я, которого пятнадцать лет назад выбросили на обочину жизни, лишили семьи, чьё счастье растоптали. Но нет, если бы я смирился, всё вновь и вновь повторялось - вечная ложь, вечная подстава, выгода крыс и унижение «тряпок». А что толку? Что я исправил? Каннибализм продолжается. И мы с миссис Ловетт тут не при чём. Кто мы такие, чтобы остановить это? Люди пожирают друг друга. Выживает сильнейший, тот, кто успел погубить другого, более слабого.
Помочь тебе, Лондон, я уже не смогу. Я только добавил в твой серый цвет оттенок крови. Посмотри, он тебе идёт. Я вижу, как из щелей старых сырых стен домов этого проклятого города сочится кровь. Кровь, которую пролил я. Она стекает по заплесневелым стенам, оставляя красные подтёки, медленно струится… и тяжёлыми вязкими каплями падает на вымощенные дороги. Лужи, красные лужи на фоне почерневшего ночного Лондона, как они прекрасны в блёклом свете жёлтых фонарей. Осторожней, мистер, не запачкайте обувь! У Вас и так обе руки в крови!
Вы ничего не видите, дамы и господа. Потому что уже давно привыкли к этому. В воздухе витает запах крови. Город потемнел. Знаете почему? Потому что, застывая, кровь чернеет. На стенах ваших домов, горожане, налёт дерьма и крови! И мне приходится разбавлять эту черноту. Раз за разом. Убийство за убийством. Только вот… ради чего? Ради кого?
Люси больше нет. Больше нет моей девочки, которую я так нежно прижимал к груди, несмело целовал в лоб. Я любовался ею, убирая со лба волнистую прядь золотистых волос. Я закрываю глаза и чувствую её аромат, её прикосновения. Боже, я слышу её смех… Но стоит мне открыть глаза, как… ничего. В этой проклятой комнате мне всё напоминает о моей семье! Эти стены, это грязное окно, эта унылая как никогда атмосфера, - всё говорит о том, что когда-то я был здесь счастлив. Иногда я оглядываюсь, слыша плач дочери за спиной. Но, понимая, что мой разум вновь играет со мной, я хватаюсь за первую попавшую под руку вещь. Я уже разбил зеркало, когда в очередной раз приступ гнева овладел мной. Зачем ты играешь со мной, разум? Я уже достаточно настрадался, пятнадцать лет я мучил себя этой болью. Почему же ты вновь возвращаешь меня в прошлое? Зачем ты изводишь меня призраками? Я уже простился с Джоанной. Я никогда больше не смогу обнять свою малышку. Я потерял её, как потерял себя. Ей сейчас шестнадцать. Должно быть, она также хороша, как и её мать.
«Это всё, конечно, хорошо, но что с трупом-то делать?» (с) Миссис Ловетт.
На что только не идут люди ради собственного благополучия. Я, признаться, не думала, что меня постигнет участь одинокой женщины, которая всеми силами будет цепляться за эту никчемную жизнь. Она и вправду никчемна. Как можно простой одинокой женщине существовать в Лондоне, который переживает свои далеко не самые лучшие времена?
Хочешь жить – умей вертеться. И я нашла для себя дело. Пусть оно пока не слишком прибыльное, но… Как говорил мой покойный муж, мистер Ловетт: «Дорогая, вещи делятся на два вида. Те, которые можно продать, и те, которые требуют умения их продать». Но мистер Ловетт всегда старался больше говорить, чем делать. Его склонность рассуждать вводила меня в состояние уныния. Был бы прок от этих его идей и философских умозаключений. Умер он тихо, под размеренное тиканье часов в гостиной, мирно уснув в уютном кресле напротив камина. Врач заключил, что смерть наступила вследствие остановки сердца. Слава Богу, что дорогой муженёк не стал обременять меня своими стонами и слёзными прощаниями у предсмертного одра. Ох, светлая ему память.
Я не виню его в том, что он оставил меня одну в эти тяжёлые времена. Я уже привыкла к тому, что он предпочитал взваливать на меня груз своих проблем, включая долги и разговоры с судебными приставами. Но разве можно винить человека в том, что он оказался слабым, что он сник перед лицом опасности? В конце концов, он и умер, не мучаясь. Видимо, на небесах посчитали, что боль - это для него тоже слишком жестоко.
Итак, я осталась одна – полноправная хозяйка небольшого дома на Флит-стрит. Пятнадцать лет назад в нём кипела жизнь. Над нами жила молодая семья. Цирюльник, его красавица-жена и их годовалая дочурка. Но счастье этой прекрасной четы продлилось недолго. Бенджамина Баркера, так звали этого довольно недурного собой брадобрея, осудили на пожизненное заключение за преступление, которое он не совершал. Его жена, не вынеся позора, к которому приложил руку судья Терпин, просто спятила. Годовалую малышку удочерил судья, видимо, и у чиновничьих крыс порой просыпается совесть. Ужасная история. Бедняжка Бенджамин. Я до последнего момента сомневалась, что жизнь подарит мне возможность вновь встретиться с тем мужчиной, который однажды пленил моё сердце. Он был прекрасен. Настоящий мастер своего дела. Я даже спрятала серебряные бритвы, которыми Баркер так дорожил, когда судебный пристав явился за девочкой. Я не рискнула их продать, всё-таки надежда на возвращение любимого жила во мне. И не напрасно…
Тот бизнес, которым я зарабатывала себе на жизнь последний год, не приносил большой прибыли. Печь пирожки в Лондоне в нынешнее время – просто самоубийство. В городе свирепствует чума, а цена на хорошее мясо взлетела до невиданных высот. А то, что я толкаю в свои пирожки… фу… даже мясом назвать сложно. Ужаснейший вкус во всём Лондоне. Я – одинокая женщина, без права на полноценный вздох, и худшие пирожки в Лондоне! Теперь представьте моё удивление, когда в мой незатейливый магазинчик, пользующийся дурной славой, имел неосторожность заглянуть посетитель.
Но какова же была моя радость, когда этим самым посетителем оказался беглец - Бенджамин Баркер! Пятнадцать лет его изрядно потрепали. Его невозможно было узнать. Седая прядь в волосах, тёмные круги под глазами от бессонных ночей, и взгляд… холодный, жестокий, с затаённой где-то глубоко в душе ненавистью. Бедняжка. Он изменился. Когда я назвала его имя, он весь побледнел и прокричал, содрогаясь от переполняющего гнева: «Нет! Не Баркер! Не Баркер. Это имя мертво. Теперь я Тодд. Суини Тодд, и я жажду мести». Мне казалось, что он готов был прикончить ненавистного судью, не задерживаясь в моём доме. Но разве я могла позволить любимому ещё раз покалечить самому себе жизнь? При виде своего обидчика месть застилала ему глаза, он не думал о собственной безопасности, забывал быть осторожным, он просто слепо шёл, движимый ненавистью. Чего же мне стоило сдерживать порывы его гнева! Всё-таки мы, женщины, сильны своим влиянием на мужчин. Порой им достаточно только нашей ласки да видимости самоотдачи. Мистер Ти, конечно, немного ненормальный, но ему хватает ума верить мне и прислушиваться к советам. По крайней мере, я уж точно ему ничего дурного не пожелаю.
Я не сказала ему правды о его жене - не смогла. Если бы он узнал правду, он наверняка бы ринулся искать свою спятившую жёнушку. А это могло означать только одно – я бы вновь осталась одна и вновь потеряла его. Нет уж, я не привыкла упускать шансы, которыми так редко одаривает нас судьба. Пусть уж лучше мистер Тодд смирится с той мыслью, что его ненаглядной Люси больше нет.
С появлением мистера Ти моя жизнь вновь обрела смысл. Она изменилась в лучшую сторону. Я раньше и не задумывалась, что на крови можно делать деньги! Я благодарю Бога, что мистер Тодд
«There's a hole in the world like a great black pit
And it's filled with people who are filled with shit. And the vermin of the world inhabit it.
But not for long...
They all deserve to die.
Tell you why, Mrs. Lovett, tell you why.
Because in all of the whole human race
Mrs. Lovett, there are two kinds of men and only two
There's the one they put in his proper place
And the one with his foot in the other one's face
Look at me, Mrs. Lovett, look at you.
Now we all deserve to die
Even you, Mrs. Lovett, even I
Because the lives of the wicked should be made brief
For the rest of us death will be a relief
We all deserve to die». (с) Sweeney Todd. «Epiphany».
«В мире есть дыра, большая чёрная яма, заполненная людьми, сущность которых - дерьмо. И все преступники мира живут там. Но это не может длиться вечно. Они все заслуживают смерти. Сказать Вам, почему, Миссис Ловетт? Сказать? Потому что во всём мире есть только два вида человека, только два: один - тот, кого обычно ставят на место, другой – тот, кто вытирает ноги о других. Посмотрите на меня, Миссис Ловетт. Посмотрите на себя. Теперь мы все заслуживаем смерти. Даже Вы, Миссис Ловетт, даже я. Потому что жизни нечестивцев должны быть коротки. А для остальных смерть станет утешением. Мы все заслуживаем смерти». (с) Суини Тодд. «Прозрение».
Лондон. Мрачный, серый, прогнивший в самой своей сущности Лондон. Город порока, грязи, лжи и безнаказанности. Как я только раньше этого не замечал? Не хотел. Не было возможности. Я был счастлив. Я был влюблён. Глупый цирюльник, тешивший себя надеждами на вечное счастье. Глупец, не желавший видеть правды погрязшего в своём дерьме Лондона. Я был слеп в своей любви, как большинство безмозглых счастливцев, познавших вкус этого сладостного напитка. Но однажды любовь превращается в наркотик. Медленный яд, дарующий минуты блаженства. Только вот незадача, - вечно так продолжаться не может. И в один прекраснейший день он нанесёт свой смертельный удар, уничтожив всё, о чём ты мечтал, чем жил и чем дышал. Я познал вкус любви, но был отравлен ею, потому что пьянящий аромат этого чувства не даёт возможности взглянуть на вещи реально. Я ничего не видел и даже не мог подумать, что кто-то желает уничтожить меня, вышвырнув на обочину жизни. И тем хуже, ибо у меня есть голова на плечах и глаза, способные видеть. Я – глупец, утонувший в собственных чувствах.
Дьявол! Где же эта чёртова Флит-стрит? Сколько можно бродить по вымощенным улочкам промёрзшего города? Нет нигде в мире такого же места как Лондон. Дыра, брешь в человеческой цивилизации. За пятнадцать лет тут многое изменилось: новые строения, новые люди. Но это многое – лишь оболочка. Содержание же осталось прежним. Город-дерьмо. Помойная яма, в которой копошатся черви. И вонь от неё как от сточных вод самых загаженных канав славного Лондона. Черви, переполняющие эту яму, бесконечно отравляют её содержимое, превращая в гниль и пустошь. Они плодят своё не менее отвратительное потомство. Это замкнутый круг. Но среди этих мелких червей есть более крупные, внушающие страх. Они пожирают неугодных, они творят то, что называют законом, но на самом деле они, движимые собственной целью, лишь уничтожают себе подобных. Я был слеп. Я не замечал изменений. А ведь когда-то Лондон был другим. Прекрасный город, окутанный предрассветным туманом, - это аккуратные дома в стиле сдержанной лондонской буржуазии, прямые улицы, свежесть после очередного столь привычного для Лондона дождя, аромат цветов и радуга, как символ надежды. Утро всегда встречало тебя запахом свежего хлеба, приветливыми возгласами полноватого молочника, спором двух джентльменов, что жили по соседству, улыбкой любимой и радостными криками годовалой дочери. Я был счастлив, я жил в лучшем городе.
Но рыба начинает гнить с головы. И однажды к власти приходят преступники. Они используют закон себе во благо. Они как черви, которые, попадая в яблоко, пожирают его изнутри и оставляют только внешнюю привлекательную оболочку. Но внутри… Внутри гниль. Они отравляют то прекрасное, что люди творили веками. Гниль пошла дальше. И теперь каждый из нас – червь, ибо все мы – часть этого механизма, который является творением нечисти. И даже я, глупец, позволивший расцветать этой дряни, - червь, ползучая тварь – пресмыкающееся.
Лондон обречён. Нет больше надежды на спасение. Остался лишь один выход – очистить город от порока. Что толку выносить гниль? Надо уничтожать тех, кто превращает прекрасное в отходы. Но их слишком много. Слишком.
Людишки, вы все лишь мыши, плодящиеся на помойках некогда цветущего города. Вы трепещите перед вышестоящими, перед этими жирными крысами. Разве вы не видите? Нет. Вы не видите. Вы – часть этого дерьма. Вы работаете на благо этих жирных червей, превращаясь в подобных им.
Моя история похожа на сотни таких же историй. И я не претендую на звание самого кровожадного и беспощадного убийцы. По большей части мне всё равно. Я делаю то, что мне нравится. И делаю это неплохо.
Меня зовут Бенджамин Баркер. Однако если я называю вам своё настоящее имя, имейте в виду, дни до вашей кончины сочтены. Если же вы хотите выжить, советую забыть это имя. Отныне я буду вам известен как Суини Тодд. Суини Тодд, кровавый брадобрей с Флит-стрит. Я абсолютно равнодушен к славе. Мне плевать, знаете ли вы меня, или же нет. Но вы ещё услышите обо мне. Возможно в последний раз в своей жизни.
Я был осуждён за преступление, которое не совершал. Меня приговорили к пожизненной каторге. Тогда я ещё не знал, кто или что тому было виной. Но я поклялся отомстить своему обидчику… Нет ничего слаще мести. Но, почувствовав её вкус однажды, вы уже не в силах остановиться.
Я был женат на любимой женщине, которая родила мне дочь. Моя семья. Моя Люси. Если бы я мог знать. Меня отняли у моей же семьи. Джоанна… имя дочери всегда отдаётся острой болью в моём сердце. Меня лишили тех, кого я так любил.
Нет ничего слаще мести…
Я бежал, бежал от несправедливого наказания ради одного. Ради мести.
Я вернулся в Лондон на Флит-стрит. И только тогда узнал, кто посмел разрушить моё счастье. Судья Терпин собирался без помех завладеть моей женой, вычеркнув меня из её жизни. И эта его подстилка - пристав Бемфорд… Что ж, неплохая работа. Но они не учли одного. Моя жена – не продажная девка. Люси не вынесла позора и отравилась мышьяком. А дочь. Джоанну удочерил этот чёртов Терпин. Ненавижу. Он уничтожил мою семью, он убил во мне человека… Теперь мной правит только жажда мести. Я потерял всё, всё, что мне было дорого. Я потерял себя. Я способен только убивать. Нет ничего слаще мести…
Тот, кого лишили цели в жизни, лишили счастья, лишили будущего, тот поймёт меня. Эту пустоту, что внутри вас. Она пожирает вашу сущность. Вы перестаёте видеть краски жизни, вы не признаёте её ценность. Вы – ничто, внутри вас – ничего. Но эта пустота нуждается в своём заполнении. И я заполнил её местью. Бенджамин Баркер насквозь пропитан ненавистью к обидчику. И теперь я уже не тот, кем был раньше. Я, Суини Тодд, дитя мести.
Кровь… Кровь, что течёт в ваших жилах, этот неотъемлемый атрибут любой жизни, для меня не имеет привычной ценности. Созерцание тоненьких струек этой жидкости – это ни с чем не сравнимое, короткое, молниеносное мгновенье блаженства. Вы только представьте, как в моих руках находится чья-то жизнь. Она не сопротивляется, она мне доверяет. Она – человек, простой горожанин, чиновник, торговец, кто угодно, но все они через мгновенье станут равны. В кресле сидит живой человек, он что-то говорит, о чём-то думает, чем-то дышит. Наверняка у него есть семья, только мне всё равно. Мне это неинтересно. Всего один точный взмах тонким лезвием… и... И я прервал чью-то жизнь. Кровь. Эта красная жидкость, что теперь так предательски рисуется на белых рукавах моей рубахи, дарует мне удовлетворение. Этот короткий миг между жизнью и смертью – это нечто особенное, это смысл моего существования. Нет ничего слаще мести…
Месть сожрала мою душу. Я просто убийца. Я живу для чужих смертей, живу ради крови, ради этого удовольствия править человеческими судьбами. «Жизнь ради смерти» подчас имеет совершенно иной контекст.
У меня нет друзей, нет любимой женщины, нет семьи. Моя жизнь пуста, но не бессмысленна. Её смысл – месть. У меня есть только моя работа. Но и любимое дело превратилось в орудие мести. Я, некогда известный брадобрей Бенджамин Баркер, лучший из лучших в своём деле. Я прекрасно работаю бритвой. Всего пару взмахов серебряным лезвием… и клиент свободен. Минутное дело. Мои руки и мои бритвы – это превосходный инструмент. Я мастер своего дела.
Нет друзей. Хотя это не совсем так. У меня есть друзья. Верные, молчаливые, холодные. Мои серебряные друзья, моё орудие мести – мои бритвы.
Я люблю смотреть, как тонкое лезвие металла отражает солнечные лучи. Этот холодный блеск серебра сродни чувству, которое я испытываю при свершении чьей-то судьбы. Холодный блеск металла – грань между жизнью и смертью. И только я выбираю, на какой стороне окажется тот, кто сейчас сидит в моём кресле. Я вершу человеческие судьбы быстро, хладнокровно, точно. Лезвие моей бритвы в который раз проходит по горлу жертвы. Приходится приложить не мало усилий, чтобы всё сделать стремительно и чисто, но ведь это и дарует мне настоящее удовольствие. Кровь. Я вновь испачкал руки кровью. «В следующий раз надо быть аккуратней». Я не придам значения этим мыслям. Я просто вновь сотру красную вязкую жидкость с лезвия и улыбнусь в лицо смерти, потому что и на этот раз она пришла не за мной. Я никогда не считал, сколько загубленных душ на моей совести. У меня нет
Миссис Нелли Ловетт(вдова, возможно даже чёрная).
Проживает в Лондоне на Флит-стрит.
Производитель знаменитых мясных пирожков.
Лучшие мясные пирожки в Лондоне! Не верите? Добро пожаловать на Флит-стрит! Я уверяю, вы не разочаруетесь, друзья.
